Разведчик работал во вполне аристократическом антураже альпийских курортов
Советский шпион Быстролётов был много круче киношного персонажа
Борис Гурнов
Дмитрий Быстролётов: супершпион и просто красавец.
Фото: ИТАР-ТАСС
С разведчиками всегда так: если почести, то либо посмертно, либо в глубокой старости, если до неё, конечно, удастся дожить. Есть ещё и другая беда: оказывается, что служил не родной стране, а ненавистному режиму. К сожалению, советский нелегал Быстролётов полностью вписывается в эти характеристики. Его биография – готовый шпионский триллер, сюжет которого долгое время был засекречен, а потом попросту забыт.
На эту пару обратили внимание все. Она была женщиной редкой красоты: жгучая брюнетка в роскошном вечернем платье с рискованным декольте, хоть и явно старше своего спутника, но всё ещё очень хороша. Он – высокий стройный красавец в безукоризненно сидевшем фраке – словно с рекламы голливудского фильма.
Сделав заказ, они сразу же вышли в танцевальный круг, словно им не терпелось поскорее страстно обнять друг друга. А когда вернулись к своему столику и выпили шампанского, все видели, как дама, грациозно склонив голову на плечо молодого человека, что-то томно шептала ему на ухо. Он с нежной улыбкой отвечал ей тем же страстным шёпотом.
Из венгерского графа он превратился в датского бизнесмена, торговавшего галстуками. А затем был хозяином преуспевающей солидной фирмы, занимавшейся поставками текстильного сырья.
Никто из наблюдавших эту любовную идиллию ни за что не поверил бы своим ушам, если б слышал, как она говорила ему: «Если вы, дорогой, меня предадите, то будете убиты, как только высунете нос из Швейцарии!» А он, улыбаясь ещё очаровательнее, шептал ей в ответ: «А если вы, милая, предадите меня, то будете убиты уже здесь, в Цюрихе, у этого озера с лебедями!» Услышав это, ещё более странным было бы узнать, что эти молодые люди действительно были любовниками.
Но свела их в одну постель не столько сердечная склонность (хотя со стороны дамы поначалу было именно так), сколько верность служебному долгу. Оба были агентами секретных служб.
В действительности его звали Дмитрий Александрович Быстролётов. Он носил фамилию матери, хотя по рождению, по крови отца он Толстой. Наследный граф, родственник великого Льва Николаевича и прямой потомок Петра Андреевича Толстого. Того самого соратника Петра Великого, который был руководителем тайной канцелярии, первой секретной службы России.
Родившийся в 1901 году Дмитрий Быстролётов получил аристократическое образование в Петербурге в семье графини де Корваль. Учился в морском кадетском корпусе и мореходном училище. Затем начал плавать на судах под флагами разных стран. Был призван в армию Деникина, но бежал. Принял участие в бунте матросов, захвативших корабль и угнавших его в Турцию. В эмиграции Быстролётов поначалу очень бедствовал, работая где попало и кем попало. Одновременно учился и с отличием окончил колледж для европейцев-христиан в Константинополе.
В 1924 году на Быстролётова обратила внимание резидентура ОГПУ в Праге. Не будучи коммунистом и имея свой, особый взгляд на большевистский переворот 1917 года, Быстролётов согласился стать нелегальным агентом советской разведки под «крышей» торгпредства Советской России в Праге.
Врождённый аристократизм, воспитанность, образованность и, конечно же, внешность, сводившая с ума женщин, позволили Дмитрию Александровичу провести несколько удачных вербовок. Особо ценной из них было вовлечение в разведывательную работу на Советскую Россию графини Фьореллы Империали, работавшей в посольстве Италии в Праге.
Все прежние попытки чекистов «разработать» эту женщину, имевшую доступ к секретным документам посольства, а главное, к шифрам дипломатической переписки, кончались неудачей. Умная, гордая и богатая женщина «раскусывала» и «отшивала» всех.
Руководство Лубянки требовало «расколоть» графиню во что бы то ни стало. И Быстролётову была поручена деликатнейшая миссия очаровать Фьореллу и так увлечь её в омут всепоглощающей страсти, чтоб под угрозой разрыва их любовной связи она согласилась бы тайно выносить из посольства Италии секретные документы, коды и шифры. На выполнение этого задания Быстролётову дали три года. Но он сделал всё за год.
После этого Дмитрию Александровичу поручили добыть шифры английского посольства в Берлине – там ему предстояло подключиться к разработке сотрудника британского форин оффиса, которого чекисты называли Арно. В этом деле мужское обаяние Быстролётова напрямую уже не работало…
Начать подбираться к Арно Быстролётов задумал через его жену, венгерку из будапештской знати. Ей он решил представиться богатым венгерским графом.
Подготовка к этой роли заняла у него год, большую часть которого Быстролётов провёл в Венгрии, изучая специфику этой нации, шлифуя своё знание венгерского языка. Всё это удалось ему столь отменно, что высокородная венгерка быстро приняла «графа» за своего, и Быстролётов стал не просто желанным гостем в семье Арно, но и воспитателем его детей.
В этой ситуации, вызнав, что Арно крепко пьёт и залез в большие долги, завербовать его для Быстролётова было уже делом техники, которой он владел блестяще. Москва стала регулярно получать шифры и коды форин оффиса, читая с их помощью секретную переписку английских дипломатических служб не только в Германии, но и в других странах. В целях безопасности шифры регулярно менялись, и Арно тут же сообщал «графу» новые.
Но английская разведка не случайно всегда считалась одной из лучших в мире. Арно попал под подозрение, и за его знакомым «венгерским графом» начали следить тоже. 6 июня 1933 года резидент советской разведки в Лондоне телеграфировал об этом в Москву: «Не исключено, – сообщил он, – что Дмитрий может быть ликвидирован».
Руководство Лубянки приказало операцию «Арно» свернуть и всех советских её участников в целях их безопасности срочно вернуть в Москву. Но сам Быстролётов, для того чтобы получить шифры следующего года, остался. Получив их, он успел скрыться. В Москве ему зачитали приказ руководства: «За успешное проведение ряда крупных разработок большого оперативного значения и проявленные настойчивость и мужество наградить сотрудника ИНО ОГПУ Быстролётова Д.А. именным боевым оружием с надписью: «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».
Судьба же Арно была печальной. Его срочно отправили из Берлина в Англию, где он вдруг погиб «при невыясненных обстоятельствах». Судя по всему, его убили, поскольку урон своей стране сотрудничеством с советской разведкой он нанёс очень большой.
Верный служебному долгу, Дмитрий Александрович и на склоне лет в своих мемуарах о том, где он был с 15 паспортами на разные имена и что он делал, рассказывал очень скупо.
Из венгерского графа он превратился в датского бизнесмена, торговавшего галстуками. А затем был хозяином преуспевающей солидной фирмы, занимавшейся поставками текстильного сырья. И под всеми этими «крышами» он продолжал поставлять руководству советской разведки добываемые им шифры дипломатических служб Германии, Франции, Австрии, Италии, Турции. За эту работу Дмитрий Александрович был представлен к награждению знаком «Почётный чекист».
В трудной и опасной работе ему помогала красавица жена, чешка Иоланта. Пользуясь своей неотразимой внешностью, она, выполняя роль курьера, легко проходила полицейский контроль на границах. Но однажды её всё-таки схватили в Австрии, в её сумочке нашли секретные документы. Ей дали пять лет тюрьмы, там она заболела туберкулёзом. А когда освободилась и добралась до своих, ей предложили поехать на лечение в Швейцарию. Уезжая, Иоланта печально сказала: «Я еду туда умирать».
Но на швейцарском курорте она не только не умерла, а быстро пошла на поправку. Так что вскоре стала выполнять там роль связной секретной явки. У неё хранились паспорта и деньги для советских разведчиков в странах Западной Европы. Впрочем, вскоре пришлось заняться и оперативной работой.
В Локарно на вилле отставного полковника Гаэтано Вивальди, бывшего офицера генерального штаба Италии, действовал центр итальянской разведки, через который проходили секретные материалы о вооружениях Германии.
В постоянных консультациях с Москвой Быстролётов перебрал все возможности подхода к полковнику. Тот был очень опытен и так осторожен, что попасть к нему в дом можно было одним путём – через женщину. И не какую-нибудь временную подружку, а лишь такую, на которой пожилой вдовец захотел бы жениться.
Перебрали все самые разные кандидатуры на роль такой женщины. И в конце концов, как ни крутили, получилось, что единственной дамой, которая смогла бы сыграть эту роль с максимальной уверенностью в успехе, была жена Дмитрия Александровича красавица Иоланта, имевшая уже опыт разведывательной работы.
Иоланта, конечно же, была в шоке. Но через несколько дней, пересилив себя, она согласилась. И тут же началась работа, хорошо знакомая Быстролётову по тем временам, когда он превращался в венгерского графа. Для того чтобы родовитый итальянец не только влюбился в красавицу Иоланту, но и решился бы взять её в жёны, она должна была быть ему ровней.
Как это сделать? И тут Быстролётов вспомнил о престарелом графе с пышным именем Цезарь Адольф Август Эстергази. Когда-то величественный аристократ пустил по ветру всё своё состояние. Чтобы освободиться от долгов, он продал свой роскошный дворец в Праге, упросив новых хозяев разрешить ему со старым слугой доживать их нищенские дни в крохотном старом домике садовника в дальнем углу дворцового сада.
Разыскав бедолагу и посулив ему хорошие деньги, Быстролётов легко добился согласия графа заключить фиктивный брак с Иолантой. Ей быстро сделали новый паспорт на имя разведённой гражданки Чехословакии Роны Дубской, дочери солидного государственного чиновника.
В день венчания «молодые» видели друг друга в первый и последний раз. После завершения брачной церемонии настоящий граф, очень довольный полученным гонораром, отправился обмывать неожиданную женитьбу со своим дряхлым слугой в ветхой лачуге садовника. А новоиспечённая фиктивная графиня Рона Эстергази, одетая по последней парижской моде, с болонкой на золотой цепочке, появилась в Локарно. Там как бы случайно Иоланта встретилась в парке с полковником Вивальди. Галантный итальянец не мог не предложить свою помощь такой роскошной женщине, собачка которой вдруг запуталась в поводке. Они разговорились, и выяснилось, что дама скучает в Локарно одна и, к сожалению, не говорит по-итальянски. Поэтому знакомство и помощь, предложенная немолодым, но очень галантным полковником, будут ей приятны.
Их знакомство быстро переросло в запланированный Лубянкой роман, завершившийся тихой женитьбой в небольшой церквушке. Пусть некрасивое, но очень нужное для советской разведки дело было сделано. Рона сняла слепки с ключей от сейфа мужа, и, когда он уезжал в свои обычные командировки, все секретные бумаги, хранившиеся в доме полковника, были в полном распоряжении Быстролётова. Включая и самые свежие документы для штаб-квартиры итальянской разведки в Риме, которые Гаэтано Вивальди привозил из Кёльна.
По пути с севера на юг он позволял себе на несколько дней остановиться в Локарно отдохнуть в объятиях молодой жены. Она, уходя с ним спать, незаметно оставляла открытым окно кабинета мужа на первом этаже виллы. Времени для того, чтобы, проникнув в дом, ночью перефотографировать секретные бумаги, у Быстролётова было достаточно.
Локарнский канал работал как часы. Руководители разведки в Москве были в восторге. Но вдруг возникла угроза со стороны их коллег из Рима. Шеф разведки в столице Италии, недовольный промедлением в доставке необходимых бумаг, потребовал, чтобы получавший их полковник Вивальди срочно ехал в Рим без остановки в Локарно.
Это грозило срывом успешно проведённой операции, дававшей Москве неоценимую информацию. И Быстролётов придумал контрманёвр. Подготовленная им Рона устроила мужу сцену, категорически потребовав, чтобы во время своих командировок он хотя бы одну ночь проводил с ней дома. Расчувствовавшийся от такой супружеской преданности Вивальди сделал невозможное. Он придумал, как, вроде бы и не нарушая приказа начальства, всё-таки проводить ночь в постели так любящей его жены. Получая документы в Кёльне или Базеле, он стал подделывать даты обратного выезда на родину. Но не более чем на одни сутки. И это значило, что для ночной «работы» Быстролётова в кабинете полковника в Локарно оставалась лишь одна ночь.
Разведчик приспособился и к этому. Канал получения информации продолжал работать. Но лишь до той ночи, когда вдруг проснувшийся полковник обнаружил рядом с собой на постели пустое место. Рона, в ту ночь убедившись, что утомлённый Вивальди уснул, вышла из спальни и спустилась вниз, чтобы увидеть своего по-настоящему любимого мужа.
На всякий случай она с вечера оставила в кабинете полковника свой халат, чтобы, если он вдруг проснётся, объяснить ему, куда и зачем она ходила.
Но она задержалась, и некстати вдруг проснувшийся полковник, не дождавшийся возвращения жены, пошёл её искать. Сцена, которую он увидел, открыв дверь своего кабинета, лишила его дара речи: открытый сейф, секретные бумаги на столе, фотоаппарат и пистолет в руке незнакомого мужчины, успевшего выхватить оружие.
– Этот человек угрожает тебе, Рона? – с трудом выговорил полковник.
– Нет, – тихо ответила она. – Его пистолет – это угроза не мне, а тебе, Гаэтано, это очень серьёзно. Подумай о себе. Вернись в спальню и дай ему уйти.
Полковник, всё ещё стоявший на пороге, не двигался, лицо его стало таким белым, что, казалось, светилось в темноте.
– Вы проиграли, полковник, – сказал Быстролётов по-немецки, стараясь придать своим словам английский акцент. – Давайте закончим игру спокойно. Войдите в кабинет и ложитесь на ковёр лицом вниз. Оставайтесь лежать, пока женщина будет одеваться. Мы уйдём, хлопнув дверью, и тогда вы сможете подняться.
– Да, я проиграл, – заикаясь, заговорил полковник, – но я не могу допустить скандала и позора на мою голову. Поэтому вы, женщина, – повернулся он к Роне, – не уходите. Можете запереться в своей комнате. Я быстро соберу бумаги и тут же уеду. По дороге произойдёт катастрофа. Я погибну, и вы устроите мне достойные похороны. О случившемся никому ни слова. Я проиграл, но хочу умереть достойно.
На следующий день в газетах появилось сообщение о несчастном случае, в котором трагически погиб достойнейший офицер Гаэтано Вивальди. Его автомобиль на извилистой горной дороге сорвался в глубокую пропасть. Через два дня состоялись торжественные похороны со всеми воинскими почестями. Облачённая в траур, с выражением глубокой печали на лице молодая жена покойного очень достойно и даже мило общалась с его родными и членами семьи его первой жены. Графиня передала им всё имущество полковника. Закончив оформление наследства, она уехала, сказав, что проведёт год траура у своих родных в Америке.
В действительности же Иоланта уехала в Москву. При расставании в привокзальном кафе в Цюрихе она сказала мужу, что после того, что с ней сделали, ни с советской разведкой, ни с Дмитрием Александровичем она не хочет иметь ничего общего.
«Я не хочу больше жить», – тихо сказала она. На просьбу Быстролётова оставить ему хоть что-нибудь на память о себе Иоланта вынула изо рта сигарету и стряхнула пепел в его протянутую ладонь.
Вслед за Иолантой отправился в Москву и Дмитрий Александрович. Он твёрдо решил порвать с работой в разведке, но в центре сказали, что о его отставке не может быть и речи. Для Дмитрия Быстролётова уже была создана очередная «легенда», в соответствии с которой уже были изготовлены «железные» документы. Но ехать нужно было обязательно с женой. И Быстролётову снова поручили провести тяжёлый разговор с Иолантой. Совершенно неожиданно он оказался лёгким. Иоланта согласилась вернуться и к мужу, и к их общей работе. «Я отдохнула, – сказала она, – и снова хочу жить».
Когда всё было готово и пора было устраивать отвальную для московских друзей, тёплой сентябрьской ночью 1938 года Иоланта разбудила мужа до рассвета, сказав ему: «Вставай, милый. Они пришли…»
Шёл второй год страшной сталинской «чистки», когда вдруг объявляли врагами народа, арестовывали и превращали в лагерную пыль лучших людей страны. Прежде всего чистили Лубянку, начиная с самого её верха – с кровавого карлика, наркома НКВД Ежова, расстрелянного в созданной им страшной тюрьме «Суханово».
Были арестованы и расстреляны практически все руководители службы внешней разведки. В концентрационные лагеря и к стенке пошли многие талантливейшие разведчики, имевшие неосторожность поверить вызову в Москву якобы для получения награды или нового назначения.
Быстролётова объявили японским шпионом. Недаром же в своей зарубежной работе он сам часто иногда выдавал себя за агента разведки Японии.
Выдержав зверские допросы во внутренней тюрьме недавно родной ему Лубянки, а затем и в психоизоляторе Бутырки, Быстролётов не согнулся и не сломался. Он не подписал ни одного протокола с самооговором.
Осуждённый на 15, а затем и на 25 лет, он прошёл все круги тюремно-гулаговского ада: Бутырка, «Суханово», Норильск, Сиблаг, Камышлаг, Краслаг, Озерлаг.
Мать Дмитрия Александровича Клавдия Дмитриевна, всегда гордившаяся своим сыном, узнав о его аресте, покончила жизнь самоубийством. Чуть позже ушла из жизни и Иоланта. За полгода до смерти, уже безнадёжно больной, она приезжала к Дмитрию Александровичу в лагерь на свидание, чтобы проститься с ним навсегда.
В заключении Быстролётов начал тайно писать историю своей жизни, зашифровывая себя и свои дела в образах якобы вымышленных героев. Он с трудом доставал карандаши и бумагу. Ещё труднее было скрывать свою литературную работу и особенно выносить рукописи за колючую проволоку. Со временем у него появилась Анечка Иванова, солагерница, ставшая его второй женой. Частично свободная, она выносила на волю исписанные мужем тетради, каждый раз рискуя получить за это новые 10 лет тюрьмы.
Когда после Великой Отечественной назревала новая война – «холодная» – и потребовались опытные кадры для внешней разведки, вспомнили о Быстролётове. В 1947 году его привезли в Москву на Лубянку и ввели в кабинет самого Абакумова.
Тот повторил с ним ту же мрачную комедию, которую в начале войны разыграл в своём кабинете Сталин с вызванным из концлагеря Рокоссовским. «Нашёл время сидеть в тюрьме, – «пошутил» кремлёвский изувер, – надо идти воевать». Вот и Абакумов предложил Быстролётову снова занять своё место в ряду бойцов невидимого фронта. «Ваше «да», – сказал генерал, – и уже сегодня вы ужинаете в «Метрополе», а через неделю в Париже обедаете в «Рице».
Быстролётов ответил Абакумову, что согласен. Но лишь при условии, что с него снимут все незаслуженные обвинения.
– Хорошо, – согласился Абакумов, – мы вас амнистируем.
– Амнистируют осуждённых преступников, – тихо, но твёрдо сказал Быстролетов. – Я прошу полной и безоговорочной реабилитации.
Эту дерзость ему не простили. Быстролётов был тут же брошен в «Суханово». Оттуда он снова пошёл по лагерным этапам ещё на семь лет.
В маленьком таёжном лесопункте его организм не выдержал голода, холода и непосильного труда. Дмитрия Александровича разбил паралич. И так же, как когда-то его жена Иоланта, он приготовился умирать. И так же, как она, чудом выжил. Но на свободу через год после смерти Сталина он вышел хотя ещё и не старым, но уже очень больным человеком…
В Москву бывшего лагерника не пустили. Определили жить за 101-м километром от столицы. Этот запрет сняли лишь во время хрущёвской «оттепели». Разрешили прописаться в Москве, дали на двоих с женой 10-метровую комнатку в коммуналке. Но зато наконец-то разрешили работать. Гениальный разведчик устроился скромным переводчиком в институт медицинской информации, где никто не знал, кто этот тихий больной человек. Одновременно с переводами для скромного заработка на жизнь Быстролётов продолжал писать и своё наболевшее.
«У меня нет права распоряжаться собой, – писал он, – отныне всё будет подчинено одной задаче: описать всё, что я видел в сталинских лагерях. Время идёт, страшное время бесстыдной фабрикации мифов. Я пережил мифы о Муссолини и Гитлере, пережил сотворённый Сталиным миф о себе и теперь становлюсь свидетелем медленного, осторожного, но упорного восстановления его культа».
Это Быстролётов писал по-прежнему в стол, вернее, в свой старый чемодан. Но кое-что из очерков о зарубежной жизни ему уже удавалось печатать в журналах. Это были очерки об Африке, где Быстролётову тоже доводилось бывать в 30-х годах по своим поддельным паспортам.
В 1963 году в журнале «Азия и Африка сегодня» вышла целая серия его очерков «История одного путешествия». В них, всё ещё не решаясь раскрыть своё имя, Быстролётов спрятался за подзаголовком: «Путевые заметки голландского художника».
Через пару лет очерк, опубликованный уже под его настоящей фамилией, попался на глаза какому-то гэбистскому генералу.
– Это что за Быстролётов? – спросил он. – Уж не тот ли самый? Неужели ещё жив?
Узнав, что автор очерка «тот самый» и выжил, генерал, знавший о довоенных подвигах Дмитрия Александровича, тут же пригласил его к себе. Затем он добился, чтобы «почётному чекисту» вернули его квартиру и даже часть конфискованной мебели.
Быстролётову поручили написать сценарий фильма о разведчиках. В 1973 году снятая по его сценарию картина «Человек в штатском» вышла на экраны и имела большой успех.
Казалось, пришло время для публикации его главных документально-литературных работ. И прежде всего 12 книг, составивших эпопею «Пир бессмертных». Но тут вдруг грянула кампания зубодробительной критики Солженицына. Под неё попали и Варлам Шаламов, и Лидия Чуковская, и другие писатели, решившие, что можно наконец рассказать людям правду о том, что с ними было.
И перебитый 18 годами тюрем и лагерей, уже старый и очень больной, Быстролётов впервые дрогнул. Испугался, представив себе, что с ним будет, если вдруг у него найдут то, что он написал.
Он сжёг часть своих рукописей. Или, быть может, лишь имитировал их уничтожение, ибо очень многое, как выяснилось, он отдал на сохранение надёжным людям и в закрытые библиотечные фонды.
«Без всякой надежды быть услышанным при жизни, – писал Быстролётов незадолго до своей смерти в 1975 году, – я твёрдо верю в наше будущее и работаю ради него и для него… 13 лет самоотверженной борьбы и труда в нашей разведке и почти 18 лет тяжелейших моральных и физических испытаний в заключении закалили меня настолько, что и на исходе жизни я не могу уклониться от выполнения общественной задачи и остаюсь патриотом до конца… Будь что будет – я пишу в собственный чемодан, но с глубокой верой в то, что придёт время, и чьи-то руки найдут эти страницы и используют их по прямому назначению: для общего блага, для восстановления истины…»
