Пелевин "Священная книга оборотня" (отрывок)

"Шофер заметил мое мрачное расположение духа.

- Что, - спросил он, - обидел кто, дочка?

- Угу, - сказала я.

Последний раз меня обидел он сам, когда назначил триста пятьдесят рублей за дорогу.

- А ты наплюй, - сказал шофер. - Меня за день знаешь сколько раз обижают? Если бы я все в голову брал, она бы у меня была как воздушный шар с говном. Наплюй, точно говорю. Завтра уже не вспомнишь. А жизнь знаешь какая длинная.

- Знаю, - сказала я. - А как это сделать - наплевать?

- Просто наплюй, и все. Думай о чем-нибудь приятном.

- А где его взять?

Таксист покосился на меня в зеркало.

- У тебя ничего приятного нет в жизни?

- Нет, - сказала я.

- Как так?

- Да вот так.

- Что ж, одно страдание?

- Да. И у вас тоже.

- Ну, - засмеялся таксист, - об этом ты знать не можешь.

- Могу, - сказала я. - Иначе вы бы здесь не сидели.

- Почему?

- Я бы объяснила. Только не знаю, поймете ли вы.

- Ишь ты какая, - фыркнул шофер, - что, думаешь я глупее тебя? Уж наверно пойму, если ты поняла.

- Хорошо. Ясно ли вам, что страдание и есть та материя, из которой создан мир?

- Почему?

- Это можно объяснить только на примере.

- Ну давай на примере.

- Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота?

- Знаю, - сказал шофер. - В кино даже видел.

- Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам.

- Это тебя в школе так научили? - спросил шофер. - Или дома?

- Нет, - сказала я. - По дороге из школы домой. Мне ехать очень долго, всякого наслушаешься и насмотришься. Вы пример поняли?

- Понял, понял, - ответил он. - Не дурак. И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца?

- Я же говорю, тогда он исчезнет.

- Так может лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь?

- Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор.

- Общественный договор? Какой общественный договор?

- Каждый отдельный Мюнхгаузен может решиться отпустить свои яйца, но...

- Что «но»? - спросил шофер.

- Но когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает.

- Почему?

- Да очень просто. Сам себя Мюнхгаузен может и отпустить, как вы правильно заметили. Но чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз. Понимаете?

- Тьфу ты, - сплюнул он, - такое только баба придумать может.

- И снова с вами не соглашусь, - сказала я. - Это предельно мужская картина мироздания. Я бы даже сказала, шовинистическая. Женщине просто нет в ней места.

- Почему?

- Потому что у женщины нет яиц.

Дальше мы ехали молча.

Бывает такое, чего скрывать - загрузишь человека, и легче становится на душе. Почему так? Ведь ничего от этого не меняется - ни в твоей жизни, ни в чужой. Тайна. Ничего, пускай подумает о главном, это никому еще не вредило"

  "Почему меня зовут «А»? Один книжник-конфуцианец с наклонностью к мальчикам, который знал, кто я такая, но все равно прибегал к моим услугам до самой своей смерти, придумал интересное

объяснение. Мол, это самый короткий звук, который может издать человек, когда ему перестают повиноваться мышцы горла. Действительно, некоторые люди, на которых я насылаю морок, успевают произнести нечто вроде сдавленного «А-а...» Этот конфуцианец даже написал мне дарственную каллиграфию - она начиналась со слов «А Хули ива над ночной рекой...»

Кому-то может показаться, что жить в России и называться А Хули - довольно грустная судьба. Примерно как жить в Америке и зваться Whatze Phuck. Да, имя окрашивает мою жизнь в угрюмые тона, и какой-нибудь из внутренних голосов всегда готов спросить - а х... ты ждала от жизни, А Хули? Но это, как я уже сказала, самая мелкая из моих забот, даже не забота, поскольку работаю я под псевдонимом, а скорее что-то юмористическое - правда, из области черного юмора.

Работать проституткой мне тоже не в тягость. Моя сменщица из «Балчуга» Дуня (известная там как Адюльтера), однажды так определила, чем проститутка отличается от приличной женщины: «проститутка хочет иметь с мужчины сто долларов за то, что сделает ему приятно, а приличная женщина хочет иметь все его бабки за то, что высосет из него всю кровь». Я не до конца согласна с этим радикальным мнением, но зерно истины в нем есть: нравы в сегодняшней Москве такие, что если перевести выражение «по любви» с гламурно-щучьего на юридический, получится «за сто тысяч долларов с геморроем». Стоит ли обращать внимание на мнение общества, в котором господствует подобная мораль?

У меня есть проблемы посерьезней. Например, совесть. Но об этом я буду думать в какой-нибудь другой пробке, а сейчас мы уже подъезжаем.

…

Мое имя на самом деле очень красивое, и не имеет никакого отношения к своему русскому смыслу. «А Хули» по-китайски означает «лиса А». По аналогии с русскими именами можно сказать, что «А» - это мое имя, «Хули» - фамилия. Что я могу сказать в свое оправдание? Меня так звали еще тогда, когда слов «а хули» вообще не было в русском языке, и самого русского языка тоже.

Кто мог подумать в те дни, что моя благородная фамилия станет когда-нибудь бранным словом? Имени, кстати, тоже достается, даром, что одна буква. Идешь по улице, видишь очередь и вздрагиваешь: А? Х..й на. Альфа-банк экспресс. Впрочем, говорил же Людвиг Витгенштейн, что в мире есть только имена. Обижаться не на кого."

"Как всегда, после безумного и бесстыдного гонконгского рандеву мы долго отдыхали. Я глядела в потолок, на щербатый бетон, казавшийся в резком электрическом свете поверхностью древнего небесного тела. Он лежал рядом. Лапочка, думала я, какой он трогательный в любви. Для него ведь все это такое новое. Если сравнивать со мной, конечно. Надо только следить, чтобы случайно не назвать его лапочкой вслух, а то не так поймет, обидится. Да, не повезло парню с этими когтями. А я ведь слышала про собаку с пятой лапой... Только вот что именно? Забыла.

- Эй, - позвал он. - Ты как?

- Нормально, - ответила я. - Тебе понравилось?

Он поглядел на меня. - Честно?

- Честно.

- Это просто пиздец.

Я так и села. - Слушай, я вспомнила!

- Что вспомнила?

- Вспомнила, кто ты.

- И кто я?

- Я читала про такую собаку с пятью лапами. Пес Пиздец. Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем им наступает... Точно. И еще вроде бы в северных мифах его называют «Гарм». Ты не слышал? Нордический проект - это твой профиль.

- Нет, - сказал он. - Не слышал. Интересно. Говори.

- Такой жуткий пес, двойник волка Фенрира. Ярко себя проявит во время Рагнарека. А пока сторожит дом мертвых.

- Какая еще информация?

- Что-то такое смутное... Типа, он должен подглядеть, как мужчины делают огонь и передать секрет женщинам...

- Отказать, - буркнул он. - Что еще?

- Это все, что я помню.

- И какие здесь практические следствия?

- Насчет Гарма не знаю. Это тебе надо в Исландию ехать консультироваться. А вот насчет Пиздеца... Попробуй чему-нибудь наступить.

Я сказала это в шутку, но он отнесся к моим словам совершенно серьезно.

- Чему?

Его серьезность вдруг передалась мне. Я обвела глазами окружающее пространство. Ноутбук? Нет. Электрочайник? Нет. Лампочка?

- Попробуй наступить лампочке, - сказала я.

Прошла секунда. Вдруг лампочка ярко вспыхнула голубоватым огоньком и погасла. Наступила темнота, но сфотографированная сетчаткой спираль еще несколько секунд освещала мой внутренний мир эхом угасшего света. Когда этот отпечаток стерся, темнота сделалась полной. Я встала, нашарила фонарик на деревянном ящике, который служил нам вместо стола, и включила его. Кроме меня, в комнате никого не было.

…

Он не приходил двое суток. Я извелась от тревоги и неопределенности. Но когда он вошел, я не сказала ему ни слова упрека. Увидеть на его лице улыбку оказалось достаточной наградой за все мои переживания. Прав был Чехов: женская душа по своей природе - пустой сосуд, который заполняют печали и радости любимого.

- Ну как? Рассказывай!

- Чего тут рассказывать, - сказал он. - Тут надо показывать.

- Научился?

Он кивнул.

- И чему ты можешь наступить?

- А всему, - сказал он.

- Всему-всему?

Он снова кивнул.

- И мне?

- Ну разве что ты очень попросишь.

- А самому себе можешь?

Он как-то странно хмыкнул.

- Это я сделал в первую очередь. Сразу после лампочки. Иначе какой я Пиздец?

Я была заинтригована и даже немного испугана - ведь речь шла о серьезном метафизическом акте.

- А какой ты Пиздец? - спросила я тихим от уважения голосом.

- Полный, - ответил Александр.

В эту минуту он дышал такой романтической силой и тайной…

…

- Ну а кто будет решать, что справедливо, а что нет?

- Люди.

- А кто будет решать, что решат люди?

- Придумаем, - сказал он и поглядел на летевшую мимо него муху. Муха упала на пол.

…

- Ты думаешь, что ты сверхоборотень?

- Что значит - думаю? Я знаю.

- Откуда?

- А вот отсюда, - сказал он. - Гляди.

И еще одна летавшая под потолком муха упала на пол. Это выглядело занятно - мухи падали не вертикально, а по параболе, продолжая движение, и походили на микроскопических камикадзе, пикирующих с высоты на врага.

          - Кончай быковать, - сказала я."

"- Ну это учение о львином взоре, - заторопилась я, чувствуя, что наговорила лишнего. - Считается, если бросить палку собаке, она будет глядеть на эту палку. А если бросить палку льву, то он будет, не отрываясь, смотреть на кидающего. Это формальная фраза, которую говорили во время диспутов в древнем Китае, если собеседник начинал цепляться за слова и переставал видеть главное.

…

- Да, рыжая, - сказал он. - Долго ж ты эти вопросы изучала... Слушай, так сколько тебе все-таки лет?

- Сколько надо, - сказала я и покраснела. - А насчет собаки и льва - не обижайся, пожалуйста. Это классическая аллегория, причем очень древняя, честное слово. Собака смотрит на палку, а лев - на того, кто ее кинул. Кстати, когда это понимаешь, становится намного легче читать нашу прессу...

- Насчет собак и львов я понял, могла бы не повторять, - ответил он с сарказмом. - А насчет прессы и без тебя знаю. Лучше скажи, куда смотрят лисы?

Я виновато улыбнулась.

- Мы, лисы, одним глазком глядим на палку, а другим на того, кто ее кидает. Потому что существа мы несильные, а хочется не только усовершенствовать душу, но и пожить немного. Вот поэтому глаза у нас чуть-чуть косые...

- Надо будет кинуть тебе пару палок, проверить, куда ты смотришь.

- Сегодня вы в ударе, поручик.

Александр почесал подбородок…"

Уставшая от слёз, от горя и зла,

Побитая дождями кричала земля:

«От вас я сгораю!»

Протягивая руки, устала держать…

Человеческое сердце, её не может понять.

Умираю - не выношу!

Остановите люди, эту войну.

Умираю - нет больше сил!

От вас я сгораю! От вас я сгораю!

Седые облака не скроют печаль,

Прошедшая война не скажет - «прощай».

Разбитые стены, в гробах ордена,

А над землёю их имена… Жил и здох!!!

Я слышал её речь, её разорванные раны уже время не залечит,

Её истерзанное сердце тихо замирало…

Люди, она биться устала!

В её зелёных глазах уже не видно отраженья,

Она стучала в города - искала утешенья.

И лишь одни небеса могли понять её мысли! Люди!!!

 Умираю - не выношу!

Остановите люди, эту войну.

Умираю - нет больше сил!

От вас я сгораю! От вас я сгораю!

 [ Читать дальше ]

…

В. Пелевин. СВЯЩЕННАЯ КНИГА ОБОРОТНЯ.

(отрывки)

Начало книги.