Уж сегодня в полуно`чь, только звуки дня умолкнут, Радость, я твою охоч видеть славную головку. Скорчив рожу, покосилась на чудесный лунный свет: "Что, дурак, не насладился, властелин земли, аль нет?.." Научись, учись сладиться, разгоняй потехой кровь, Уж денькам твоим струиться, до могилы, будь здоров!" Уж сегодня в полуно`чь, как всегда, обманна, ловко Радость, мне явися,-- прочь разум,-- ты моя плутовка! перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 

Um Mitternacht Jetzt, in dieser Mitternacht, Wo des Tages Stimmen schweigen, Kommst noch einmal, Freude, du, Mir dein schoenes Haupt zu zeigen. Weist mit reizender Gebaerde Auf ein wundervolles Licht: „Dir gehoert die schoene Erde Und du, Tor, geniesst sie nicht . . . Lerne, lerne zu geniessen, Jede Freude lerne du, Denn des Lebens Tage fliessen Ruhlos deinem Tode zu!“ – – Jetzt, in dieser Mitternacht, Mit den truegerischen Zuegen Kommst noch einmal, Freude, du Mich wie immer zu beluegen! John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Сирень" У дома-- цвет сирени; слыхать соловок пенье за окнами: весна внезапно наступила. Ты медлишь-- что за сила тебя томит, вина? Подбить мне этой ночью с судьбой расчётец срочный, не то мы вечно врозь. Ведь в эти дни особо мир тянется к зазнобам-- ты, солнце, не морозь. Как вёсны прибывали, мы ночи коротали всегда вдвоём с тобой. Зачем нам перемена?! Вдали ты медлишь-- верно не слышишь оклик мой? перевод с немецкого Терджимана Кырымлы  * я не нашёл в словарях названия стихотворения, перевёл наугад,-- прим.перев.

Die Syringen Nun bluehen die Syringen Vor meinem Fenster; es singen Die Nachtigallen – es ist Nun ploetzlich Fruhling geworden. Ich sinne: an welchen Borden Weilst du zu dieser Frist? Ich muss in diesen Naechten Mit meinem Schicksal rechten, Das mich dir ferne haelt. Denn stark in diesen Tagen Durchbebt nach Liebe ein Fragen Die sonnendurstige Welt. Wie waren in vorigen Jahren So schon die Naechte: da waren Im Fruehling beisammen wir. Wie ist das anders geworden! Ich sinne: an welchen Borden Weilst nun du – ferne mir? John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Проклятье"

Проклятье свойственно суженью.
Застенок, где ты годы жил,
сдаётся, ниже, уже, режет.
Тогда не жаль усилий жил.

Души напев судом в пещеру
напор твой манит, он--вода...
Лишь солнца блеск... до искр вечерних!
Желает дел твоих-- всегда!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 


Fluch

Es liegt ein Fluch in dem Verengen.
Die Waende, da du laenger weilst,
Sie scheinen naeher sich zu draengen.
Wie kuehn du auch nach aussen teilst.

Der Seele Fluten – immer, immer
Beredet dich dein Drang, zu ruhn . . .
Der Sonne Glanz – er wird zum Schimmer!
Er wird zum Wollen nur – dein Tun!

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Следующим утром"

Утро слёзы сушит. Снова свет воспрял по`верху макушек. Нет тебя, заря... Мой привет вершинный долу твоему впредь рассвет не дарит, прогоняя муть. Гляну в окна, помню: крали образа`; за стеклом кустится зе`лена лоза; слышу звон курантов... но твоя рука дверь не отворит мне; ты издалека не проходишь пляжем... не придёт во снах счастьем дружбы будущего взмах... Над твоею крышей голуби белы`-- а в душе разлуки горькая полынь.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы  Am naechsten Morgen Und der Morgen hob sich. Wieder stand das Licht Ueber unserem Scheitel. Doch dich sah ich nicht . . . Meine Gruesse sendet von der Hoehe hier Nun kein Morgen nieder mehr ins Tal zu dir . . . Doch das Fenster seh ich, dem dein Bild geraubt; Seh die Rebe schwanken, die es gruen umlaubt; Hoer des Tores Klirren – aber deine Hand Ist es nicht, die oeffnet; nicht zum Sonnenstrand Seh ich dich mehr schreiten – sehe durch den Traum Des genossenen Glueckes meine Zukunft kaum . . . Weisse Tauben fliegen um dein Giebeldach – Und im Herzen immer ist die Sehnsucht wach. John Henry Mackay

Сгустилась ночь, о ней писать без толку.
А он, втуне пресыщен, всё алкал,
дрожа от вожделенья, втихомолку,
стыдясь и наслаждаясь, наливал--
и всё ж покоя жаждал исступлённо,
который часом тихо подступал--
и мозг дробил что прессом раскалённым,
и кровь по капле тихо отпивал.

Его свалить была не в силах рюмка,
ничьи его не тешили уста,
чтоб ночь лихую скоротать, угрюмо
он день на дне искать не преставал.
И лишь когда захлопнулись все двери,
погасли все хмельные фонари,
поплёлся он ,небрежен и потерян,
к себе домой задолго до зари.

И вот, он замер во своём пенале,
глядит в упор,-- мурашки по спине,--
как блеск худой зари едва печалит
побелку стен в угрюмой синеве.
Уставился неверными глазами
на зеркало напротив, на стене--
оттуда, во серебряном сезаме,
глядит в ответ лицо, и спасу нет.

И, увлекаем страшною охотой,
он подошёл поближе сам к себе,
чтоб увидать ночи` лихой работу,
что принесла ему довольно бед.
И вот, стоит он перед чистой правдой,
и трёт свои, бледны что смерть, виски,
экстазом издевательства поддатый,
бормочет, запинаясь от тоски:

"Твоя монета мятая упала
в болото пьянства, ей возврата нет.
Кажи мне оттиск про`клятый, зерцало,
служи молчком потерянному мне!
Пускай я опускался год за годом,--
казалось мне, что прежний с виду я,
а вот узнал, вернувшись из походя,
что вышла с виду полная свинья..."

Гляделся он упорно, долго, долго,
как будто-- в чужестранное лицо,
и наконец, терпение угробил,
и отвернулся, полым подлецом:
истёрлись все черты лица былого,
погасла искра рода навсегда,
живьём погиб, влачит года убого
под гнётом хворей, жажды и суда!

"Теперь иль никогда!"-- томясь одышкой,
взбесился он, себя ложа на кон,--
"Тотчас решу: житьё мне, или крышка!
Останусь жить? Скотина, дураком!
Ты шнапсом вычернил свою житуху,
истратил силы в грязных кабаках--
осталось лишь,-- держи себя, не трухай,--
обрезать точкой спешной пьянки крах".

"Гожусь догнить, ненужен и унижен,
без сил, без воли, чести и надежд,
осмеян бабой, му`жами пристыжен--
иль кончить смело, скнинув груз одежд?!
Я испытаю враз остаток воли,--
зачем его столь долго угнетал?,--
уйду молчком широким краем поля,
далёк мой путь,-- чего я столько ждал!?..."

Он обернулся, подошёл, шатаясь
к столу, чекушку яду взял--
а в жилах гниль сивушная, сырая
справляла свой последний в жизни бал.
"Сулит отрава новое рожденье?
Да будет смерть!.. Хорошая, приди!
Из рук не удаляйся, наважденье,
до капли влейся, новое роди!"

Он хлопнул рюмку жадными глотками,
налил ещё,-- и молвил: "Смерть лгунам!"
В стеклянный омут бросил хрупкий камень,
взбесился,-- и пришиб последний срам:
"Лови себе на счастье стеклотару, 
колись личина, тресни, ерунда!
Я одолел себя, не буду старым,
останусь прежним, свежим навсегда!"

"Я жил разгульней трезвенников прочих,
меня богаче в этом мире нет.
Что мне покоя благостные ночи?
Я свят алкаш, таков вам мой ответ!"
"С-ме-юсь",-- и мордой грянул на` пол,
хрипел ещё: "Я всё-же по-бе-дил...",
зажав стекла осколок хладной лапой,
дурною кровью грязно наследил.

вольный перевод с немецкого баллады "Der Zecher" Джона Маккая 
выполнен Терджиманом Кырымлы  

Джон Генри Маккай. "К новому берегу"

1.
Долго на носу трясучем
судна жизни я стоял.
Даль пуста... Мне пост наскучил,
долго ждал, болея, я.

Крылья разом встрепенулись.
Через море-океан
я унёс надежду пулей
к новым, жданным берегам.

2.
Крылья книзу, пешим ходом
берег мерь да не грусти:
здесь начнутся хороводы--
радость им велит цвести.

Новый брег, обнова песен!
Кто добрался, налегке
берег новый шагом месят,
крылья лечат в роднике.

3.
Эти чу`дные напевы
молодых, живых ребят
вдаль, направо и налево,
вольно по` полю летят!

Шу`мы!..С миром подлым, прежним
разлучаете меня,
сколь красны вы, сколь безбрежны--
здесь шатёр мой и родня.

4.
Счастье хлещет в хороводе--
весел муж, жена, дитя;
шепчут скрипки, с летним, вроде,
ветром, он для нас --пустяк.


Засиделся я. Заметно
разгуделся пир горой.
Жизнь!.. Молчанье-- злато смертным,
что вам стиший серебро?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 



Am neuen Ufer

1.
Lange stand am schwanken Bug ich
Meines Lebensschiffes. Leer
War die Weite . . . Nicht ertrug ich
Dieses wehe Warten mehr.

Um mich mit dem Flgeln schlug ich.
bers grenzenlose Meer
Meine Hoffnung trug ich
Hier zu diesem Ufer her.

2.
Senke deine Flgel nieder,
Die der weiche Wind beschwingt:
Hier beginnt der Reigen wieder,
Den die grosse Freude schlingt.

Neue Ufer, neue Lieder! –
Wem der Flug hierher gelingt,
Taucht sein wegemued Gefieder
In den Quell, der hier entspringt.

3.
Das sind wunderbare Toene,
die, von Jugendlust geschwellt,
Aus der Brust der Freiheits-Soehne
Rauschen durch das weite Feld!

Brauset! – Euer Klang versoehne
Mich mit dieser feilen Welt!
Unerreicht ist eure Schoene –
Hier erreichte ich mein Zelt.

4.
Und die Freude schlang den Reigen,
Schlang um Mann ihn, Weib und Kind;
Und es fluesterten die Geigen
Mit dem lauen Sommerwind.

Lange sass ich so. Und steigen
Sah ich Flut und Luft. Geschwind:
Lebe! – Bald beginnt das Schweigen,
Dem kein Sterblicher entrinnt . . .

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Свет вечерний"

Опушкой леса баба-рвань плелась.
Сосал младенец высохшую грудь.
А за` руку она вела второго,
что горлопанил по-ребячьи всласть;
и вдруг закат позолотил румянцем
верхушки крон-- и озарил тропу
лучом последним солнечного танца:
с ним бедный мальчик громко торил путь.
Он ,руку мамы выпустив, пригнулся,
он ясным блеском очарован был,
черпал его ладошками напрасно.
А мать сказала: "Лучше б их умыл!
Оставь... идём.. не наше!" потянула
  мальца с собой, а солнце догорало
окалиною полыхая чуть,

и бабьих пяток трещины лобзало
с бельма бальзама скапывая муть.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Abendlicht

Am Waldesrande ging ein armes Weib.
Das juengste Kind lag an der matten Brust,
Und an der rechten Hand hielt sie das andre.
Das jauchzte auf in kindlich-heller Lust,
Als durch die Baumeskronen golden glaenzte
Das Abendlicht der Sonne und den Pfad
Mit einem lichten, letzten Strahl beschien,
In den der Fuss des armen Kindes trat.
Da liess es schnell die Hand der Mutter los
Und beugte nieder sich, den hellen Schein
Mit seinen Haenden zu erfassen. Doch
Die Mutter sprach: „Komm weiter! Lass das sein!
Das da – ist nicht fuer uns!“ – und zog es auf.
    Und weiter schritten sie, indes zur Rueste
Die Sonne ging, aufflammend heiss und fahl.

    Des Weibes abgehaermte Zuege kuesste,
Die toten Augen lind ihr letzter Strahl.

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "Песни народные"

"Что толку во чтеньи томов многомудрых?!
Народные песни дают нам понять,
кем быть тебе вечно, и кто ты-- нетрудно,
всмотревшись в зерцало их, долю принять.

Они столь простые, что цветики луга;
скромны они, пение пташек в лесу;
внимай им пия и танцуя, что другу;
внимай им всецело: сколь сласти несут!

Ты в речку макнулся-- по членам прохлада,
они точно так утешают твой слух:
бессмертная мудрость народа, награда
для истин нетрудных взыскующих слуг,"--

--се молвил он, будто во сне неспокойном,
ладонью кровавой с опаской махнул--
и ,раб беспробудный в цепях и поскони,
с усмешкой кривою ярмо потянул...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Die Lieder des Volkes

„Was hilft es, die Buecher der Weisheit zu lesen!
Die Lieder des Volkes gilt’s zu verstehn:
Was ewig du sein wirst und was du gewesen,
In ihrem Spiegel wirst du es sehn.

Sie sind so einfach, wie Blumen am Raine,
So schlicht, wie des Vogels Gesang im Wald –
Belausche sie einmal beim Tanz und beim Weine,
Belausche sie achtsam, wie suess das schallt!

Du tauchst in ein Bad und kuehlst deine Glieder,
Es lauscht dein Ohr, weil es lauschen muss.
Das sind deines Volkes unsterbliche Lieder,
Der Weisheit erster und letzter Schluss!“ –

So sprach er, wie traeumend in ruhlosem Schlafe,
Wie wehrend hob er die blutende Hand,
Und schleppte erwachend – ein ewiger Sklave –
In aermlicher Freude sein Ketten-Gewand . . .

John Henry Mackay

Джон Генри Маккай. "... улица, Берлин-S"

Всё говорит мне о личной удаче,
как прибывала-- и вышла по пачке
вся... мне о ней всё говорит!
Всё говорит мне о возникновенья
дне её... только откуда терпенье
взять мне, совет на ушко` не гремит.

В сотенный раз я гуляю по улкам
снова и снова... Возлюбленный улей,
славный, дражайший, воспетый, святой!
Что` же ты?  Лишь переулок единый
... мною не видан, но столь ненавидим!..
Жизни сухотка, годинам убой!

Т ы`  же ступал мостовою знакомой,
З д е с ь` был и славой, и милостью вскормлен!
Оба мы здесь отыскали себя!
Здесь я сношу нестерпимые вещи,
всё здесь о дне говорит безупречном,
всё-- о моей об удаче трубя!...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы    (S в названии стихотворения,возможно, обозначает станцию берлинской надземки, S-Bahn,-- прим.перев.)

...Strasse, Berlin S

Alles erzaehlt mir von meinem Gluecke –
Wie es sich schuf und wie es in Stuecke
Ging – Alles erzaehlt mir davon!
Alles erzaehlt mir von jenen Tagen,
Wie sie entstanden – doch wie ich tragen
Diese soll, davon erzaehlt mir kein Ton.

Hundertmal wandere ich durch die Strassen,
Wieder und wieder! – O ueber die Massen
Teurer, geliebter, geheiligter Ort!
Und was bist du? – Nur eine Gasse,
– Seh ich sie nicht, o wie ich sie hasse! –
Drin alles Leben hinsiecht und verdorrt!

Aber  d e i n  Fuss hat sie beschritten!
Aber  h i e r  hast du gejauchzt und gelitten!
Und wir beide, wir fanden uns hier!
Was unertraeglich ist, hier kann ich’s tragen –
Alles erzaehlt hier von jenen Tagen,
Alles von meinem Gluecke mir! . . .

John Henry Mackay
об авторе см. по ссылке http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le6/le6-7141.htm