После поединка Кличко все с ностальгией вспомнили легенду бокса Майка Тайсона и как побеждал он. Эффектно, мощно, сильно. А я хочу вспомнить другого боксера - Джордж Формэн в молодости. Появивщийся из ниоткуда "чернокожий парень не похожий на меня..." навел на тогдашнюю элиту бокса просто панический ужас. Наверное Тайсона в расцвете сил так не боялись как в свое время Джорджа Формэна. А ведь это времена Али, Фрэйзера, Нортона, Рона Лайла. Но даже на фоне их Джордж смотрелся как машина для убийства.

Кто-то постучал в дверь квартиры. Назнин вначале приотворила дверь на цепочке, затем сняла её- и открыла гостям.
- Никто не говорит этого ему в лицо, -миссис Ислям рассказывала Разие Икбал,- но всё шушукаются у него за спиной. Не нравятся мне это сплетничание.
Назнин обменялась с гостьями "салямами" и отправилась приготовить чаю.
Миссис Ислям складывала носовые платки и, сидя на диване, склоняясь к низкому столу, совала их в наплечники своего плиссированного жакета.
"Распространение слухов- наша национальная забава,- молвила Разия.- Нельзя сказать, что она хороша. Часто в слухе нет ни щепоти правды". Она искоса посмотрела на Назнин, которая выставляла не стол чайные принадлежности. "Да что они всё перемывают косточки? Если ещё раз от кого услышу это, всё выскажу ему в глаза".
- Ну-у...- потянула миссис Ислям. Она откинулась на коричневую спинку дивана. Рукава её жакета пузырились и топорищились. Поверх чёрных носков на ней были вязанные гетры. Назнин глядела сквозь стекло столешницы и видела, как миссис Ислям перебирает ногами от возбуждения, которое не выдавало её лицо.
- Да, так и есть,- молвила Разия. -Худшее, что может статься с любой женщиной.
- А если ты решишься прыгнуть с семнадцатого этажа, то всё, конец,- миссис Ислям вынула носовой платок и вытерла незаметную испарину с кромки волос.
Один взгляд на гостью повёрг Назнин в невыносимый жар.
- Если прыгнешь с такой верхотуры, то после костей не соберёшь,- согласилась Разия. Она приняла чашку чаю из рук Назнин в свои по-мужски крупные ладони. Она была обута в широкие туфли с высокой шнуровкой, на толстой подошве. Именно сари странно выглядело на ней. "Но, конечно, то был несчастный случай. А что ещё?"
- Ужасный случай,- молвила миссис Ислям.- Но все шепчутся на спиной вдовца.
Назнин прихлёбывала чай. Было уже десять минут пятого, а она лишь покрошила две луковицы. Она ещё не слыхала о несчастном случае. Чану не обмолвился. Назнин желала узнать, что за женщина погибла такой ужасной смертью. Хозяйка молча задумала пару вопросов гостьям, про себя всё повторяла их на всё лады, чтоб не забыть.
-Стыдоба,- молвила Разия и улыбнулась Назнин. Назнин заметла, что Разия выглядит так, будто говорит одно, а думает другое. Когда она улыбнулась, то выглядела позабавившейся, хотя и опустила уголки губ вниз чтоб означить сожаление, а не смешок. Разия была длинноносой, она всегда смотрела на тебя не прямо, а несколько со стороны, словно оценивала собеседника, если только  не подтрунивала над ним.
Мисс Ислям вздохнула, мол, и впрямь позорище. Она достала свежий платок и высморкалась. Выдержав некоторую паузу, она спросила Разию: "Ты слыхала о Джорине?"
- Да слыхала кое- что, -обронила Разия, словно никакая новость о Джорине не способна заинтересовать её.
- И что скажешь?
- Это зависит,- отвечала Разия, свесив нос в чашку с чаем,- от того, что именно ты имеешь в виду.
- Я не прибавлю ничего к общеизвестному. Трудно таить тайны когда выходишь на работу.
Назнин заметила, сколько любопытства сквозит во взгляде Разии, которая не знала многого из того, что было известно мисс Ислям, которая ведала всё обо всех тут. Она прожила в Лондоне уже около тридцати лет, а если ты здесь- бенгалка, то как и что сможешь утаить от неё? Мисс Ислям оказалась первой знакомой Назнин здесь, в самом начале её столичной жизни, ещё когда голова её шла кругом, а всё вокруг казалось сном, а настоящая жизнь являлась только в ночных снах. Чану оценивал мисс Ислям как "респектабельную". Немногие удостаивались им такой чести. "Видите, -сказал однажды Чану, впервые заговорив об иммигрантах, -большинство нашего народа- стадные люди. Они льнут друг к дружке потому, что явились сюда из одного района. Они знакомы, уроженцы одного или из соседних сёл, а когда поселяются в Тауэр Хэмлетс, то думают, будто и здесь- село. Большинство из них пробрались сюда на кораблях. Они нанимались бесправными чернорабочими, только бы доплыть, а то и прятались в трюмах среди крыс". Он откашлялся и продолжил свою речь, обращаясь к стене комнаты так, что Назнин с удивлением воозрилась было на неё. "А стоит им только спрыгнуть с палуб и прошмыгнуть сюда, как они снова ощущают себя в родных сёлах. И вот видите, для белых особ мы все на одно лицо: грязные обезьянки, а тут -наш обезьяний клан. Но эти люди- селяне. Необразованные. Безграмотные. Косные. Без амбиций". Он снова сел и стал похлопывать себя по животу. "Я не презираю их, но что поделать? Если человек разве что водил рикшу**** и всю жизнь не держал в руках книги, что от такого вам ждать?"
Назнин дивилась миссис Ислям. Если та знает дела всех, то должно быть, общается с каждым, селянином или нет. И всё же мисс Ислям была респектабельна.
- Ходит на работу?- Разия обратилась к мисс Ислям.- Что сталось с мужем Джорины?
- Ничего не сталось с мужем Джорины,- отрезала мисс Ислям. Назнин восхотилась: слова гостьи прогремели автоматной очередью. Да, поздно спрашивать насчёт женщины ,упавшей с семнадцатого этажа.
- Её муж по-прежнему работает,- сказала Разия, словно передающее устройство связи.
- Её муж работает, но она никак не наполнит свою утробу. В Бангладеш одно жалованье кормит дюжину иждивенцев, а Джорина никак не насытится одна.
- Куда она ходит? На швейную фабрику?
- Смешиваясь со всякими якими: с турчанками, англичанками, еврейками. Всякой твари по паре. Я не старомодна,- сказала мисс Ислям.- Я не ношу буркха*. Парда** у меня на уме, что важнее всего. Кроме того, надеваю кардиганы и анораки***. Но если ты мешаешься со всем этим народом, пусть даже добрым, тебе следует отбросить прежние привычки, расстаться со своей культурой, чтоб принять их обычаи. Вот такие дела.
- Бедная Джорина, -проронила Разия, -можешь себе представить?- она обратилась к Назнин, которая не смогла.
Гостьи продолжили разговор, а Назнин заварила ещё чаю, и ответила им на вопросы относительно себя самой, и всё думала насчёт обеда, который минает, и о том, что её нечем побаловать гостей.
"Доктор Азад знает мистера Дэллоуэя,- Чану объяснил было Назнин.- Он влиятелен. Если он замолвил словечко , продвижение мне обеспечено. Вот как это делается. Смотри, чтоб специи хорошо прожарила, а мясо нарежь большими ломтями. Хочу сегодня поужинать по-настоящему".
Назнин расспросила о детях Разии, у неё двое: мальчик и девочка, трёх и пяти годков. Дети её играли дома у тётушки. Она ещё осведомилась насчёт артрита миссис Ислям: у неё болела бедренный сустав,- та поохала, мол, действительно, нога болит не на шутку, но большого внимания не сто`ит, надо терпеть. И теперь, когда беспокойство по поводу ужина понемногу начало одолевать хозяйку, гости, наконец, поднялись, а Назнин направилась к выходу и, стоя у отворённой ею двери, ждала, пока те уйдут, чувствуя себя невежей.

_________Примечания переводчика:__________________
* Буркха - платок, которым женщина-мусульманка закрывают себе лицо;
** парда- паранжда ниже уровня глаз;
*** т.е. женские жакеты и куртки с капюшонами;
**** rickshaw- это повозка, которую толкает или ведёт "водитель рикши"; мы, русские, путаем: "рикша"- такси, а не таксист.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

Моника Али

БРИК ЛЕЙН

роман (перевод с английского Терджимана Кырымлы)

для Абба, с любовью

Строго, неумолимо судьба ведёт всякого из нас, лишь поначалу, когда мы поглощены частностями разного рода, бессмыслицами, собою, невдомёк нам её грубая длань.

Иван Тургенев

Характер человека- его судьба.

Гераклит

 

Первая глава

Муменсингх, Восточный Пакистан, 1967 год

За час и сорок пять минут до того, как началась жизнь Назнин, а начинаясь, она едва ли казалась жизнью, матушка девочки, Раббан почуяла, как железные тиски сжали её утробу. Раббан присела на корточки на низкий трёхногий табурет у крыльца кухонной хижины. Матушка ощипывала петуха по случаю намечавшегося званого обеда: из Джессора прибыли двоюродные мужа её, Хамида. "Цыпа-цыпа, ты стар и жилист,- приговаривала она, привыкшая вслух величать кур, -а я вот да съем тебя, переварит мой желудок тебя или нет: что-то с ним неладно. А завтра будет мне лишь варёный рис, без парата".
Она успела ободрать ещё несколько перьев и увидеть,как они планировали к на землю. "А-а-а-а-ах!- воскликнула она. -А-а-а-ах! А-а-а-а-х!" Это случилось с нею. Семь месяцев зрела она будто плод манго на дереве. Только семь месяцев. То, что с ней произошло теперь, она не восприняла всерьёз. Недолго боль терзала её, полтора часа, пока мужчина возвращались с полей волоча за собой пыльные шлейфы, похлопывая животы, Раббан гнула костлявую и жилистую шею Цыпа-цыпы да знай себе приговаривала "пойдёт- пойдёт" относительно кулинарных достойнств петуха. Тени тузивших друг друга мальчиков, игравших в мраморные шарики, вытянулись и заострились. Запах жареного кумина и кардамона витал над душным маревом. Пронзительно базлали козы. Раббан вопила до белого каления, до красной крови.
Вон из нужника, не успев подмыться, метнулся Хамид. Он побежал напрямик по овощным грядкам, мимо рисовых скирд, что вздымались повыше деревенских хижин, по грязной околице села, нырнул в сельское  душное марево, сжимая в ладони жердь чтоб убить мужчину, покусившегося на его жену. Он узнал её голос, так бывало кричала она, ненароком разбив стакан. Раббан была в спальне, ещё на ногах, а тюфяк оказался нераскатанным. Одной рукой роженица опиралась на плечо Мумтаз, в другой держала полуощипанного петушка.
Мумтаз жестом наказала Хамиду выйти вон: "Иди. Прихвати с собой Банесу. Или тебе подать рикшу? Давай, беги, шевели ногами".

Банеса за лодыжку подняла Назнин и пренебрежительно подула на неё сквозь чёрные дёсные на тщедушное, синее тельце: "Она-то и не вздохнёт. Некоторые люди, которые слишком заботятся о том, как бы сэкономить несколько та`ка, вовремя не зовут повитуху". Она покачала облысевшей, морщинистой головою. В деревне Банеса рассказывала всем, что ей сто двадцать лет, и десяток вёсен тому назад она говорила то же. Поскольку никто в селе не помнил её рождения, поскольку лысина её лоснилась как созревший кокос, в таких случаях никто не перечил ей. Она также гордилась тем, что приняла тысячу младенцев, из которых только трое оказались калеками, двое выродками (гермафродит и горбун), один -мертворождённым, а ещё один- обезьяно-ящерицей-помесью-греховной-не-по-божески-которого-зарыли-заживо-в-дальнем-лесу-и-мать-его-не-знает-где-забыла-давно. Назнин- не в счёт, она успела появиться на свет до того, как Банеса закряхтела в хижине. "Взгляни на свою дочь,- обратилась она к Раббан.- Всё при ней. Одного ей недоставало- помощи женщины, которая помогла бы ей явиться на свет". Банеса посмотрела на Цыпа-цыпа, который лежал рядом с несчастной матерью, и втянула щёки, голод заметно округлил её , пусть и глубоко укрытые складками кожи, глаза. Много месяцев назад пробовала она мясо, а вот теперь и здесь две молодые девушки (лучше б она их удушила новорожденными) отбирали у неё работу.
"Позволь мне обмыть и обернуть её в саван,- предложила Банеса. -Конечно, я подряжаюсь даром. Хотя, вот тот цыплёнок мне не помешал бы за хлопоты. Вижу, он стар и жилист".
"Дай, я подержу её- вскрикнула Мумтаз, тётя Раббан".
"Я думала, у меня с желудком что-то, -начала оправдыватьсяч Раббан и тоже закричала".
Мумтаз так же, за лодыжку взяла Назнин, и почувствовала, как липкая ножка детки ускользает из ладони. Девочка, завопив, шлёпнулась на окровавленную мать. Крик! Гам! Раббан подняла девочку и назвала её прежде, чем та ещё не умерла безымянной.
Банеса легонько почмокала губами. Краем пожелтевшего своего сари она отёрла слюну с подбородка: "Назвали погремушку чёртову,"- молвила она. Три женщины низко склонились над деткой. Назнин зашевелила ручками и заверещала, будто она увидела их ужасные лица. Посиневшая вначале девочка постепенно становилась буро-фиолетовой. "Бог вернул её на землю,- с оттеноком недовольства бросила Банеса".
Мумтаз, которая было усомнилась в странном диагнозе Банесы, сказала: "Ага, не Он ли послал её на землю пять минут тому назад? Ты думаешь, Он постоянно меняет свои решения?"
Тихо почавкав что-то насчёт дыхания девочки, Банеса уцепилась узловатыми как висячие корни баньяна пальцами за подбородок девочки: "Девочка жива, но слаба. У вас есть выбор, -сказала она ,интимно обращаясь к Раббан. -То ли вы отвёзёте её в город, в больницу, где её опутают проводами и напичкают лекарствами. Это очень дорого. Вам придётся продать свои драгоценности. То ли поручитесь на Судьбу, авось выживет". Мельком повитуха взлянула на Мумтаз, а затем, пристально- снова в лицо роженице: "Конечно, какой путь не выберешь, конец пути дарованный Долей всем един".
"Мы отправим её в город,- пренебрежительно молвила Мумтаз- и на её щёках выступили красные пятнышки".
Но всё кричавшая Раббан прижала к груди свою дочь и покачала головою:"Нет, мы не станем перечить Доле. Что бы ни сталось, я смирюсь. А мой ребёнок, чтоб не ослабеть, не станет тратить свои силы на боробу с Судьбою".
"Хорошо, вот и поладили, -молвила Банеса". Она  ещё немного повертелась в хижине, голодная настолько, что готова была съесть младенца, но Мумтаз взглядом выпровадила её - и старуха поплелась в свою хибару.

Хамид зашёл взгялнуть на дочь, покоившуюся в лоскуте на джутовом мешке поверх скатки тюфяка. Глаза Назнин, опухншие словно от пары оплеух, оставались закрыты.
"Девочка,- молвила Раббан".
"Знаю. Не горюй,- отозвался Хамид. -Ты не при чём". И он вышел.
Мумтаз принесла жестяную тарелку рису, дал и цыплятины карри.
"Она не ест, -молвила Раббан. -Она такая беспомощная. Наверное, Доля её умереть с голоду".
Мумтаз выкатила глаза: "Покушает завтра. Теперь ешь ты. Или и тебе написано околеть от голода?" Она улыбнулась в печальное личико племянницы, оплакивающей всё былое и то, что непременно минет.
Но Назнин не стала сосать грудь завтра. И следующий день она проголодала. На четвёртый день она отвернулась от соска и закашляла. Раббан, известная крикунья, расплакалась -да только даром. Люд собрался: тёти, дяди, кузины, братья, племянники, племянницы, кумовья, женщины села и Банеса. Повитуха с трудом переставляя ноги по глиняому сырому полу хижины подошла поближе и уставилась на малышку: "Я слыхала об одном младенце, который сосал не матушку, а козу". Она улыбнулась, обнажив чёрные дёсны: "Конечно, то был не  м о й  младенец".
Хамид заходил к жене раз или дважды в день, а ночью он спал отдельно на кушетке. На пятый день, когда Раббан вопреки себе стала молить Долю, чтоб та определилась, Назнин сомкнула губки на соске материнской груди да так, что тысяча раскалённых игл пронзили Раббан- и она закричала от боли и счастливого усердия.

Подрастая, Назнин многожды слышала избитую историю о-том-что-ты-доверена-своей-Судьбе. Именно благодаря мудрости и выдержке матушки Назнин росла, превращаясь в широколицую. глазастую девицу. Бороться с Долей выходит себе дороже. Иногда, или, скажем прямо, чаще всего упрямство стоит жизни. Ни разу эту историю Назнин не подвергла поверке разумом. Вправду, девочка была Доле за тихую одержимость своей матушки, за её достойный слёз стоицизм, который проявлялся почти ежедневно. Хамид приговаривал, в таких случаях он всегда прятал глаза: "Твоя мать- настоящая святая. Она из рода праведников". И вот, когда Раббан наставляла дочь, советуя ей утишить сердце и разум, безропотно принимать Милость Божью и всё ,что может случиться в жизни, большеголовая Назнин прилежно внимала и ,откинувшись назад, хладнокровно жмурилась.
Она была потешно благочестивой девочкой.
"Как тут моя драгоценная? Рада видеть тебя возвратившеся на землю, -приговаривала Мумтаз, когда спустя несколько дней снова встречалась с племянницей".
"Не стану вам ни жаловаться, ни плакаться,- ответствовала ей Назнин. -Я всё поверяю Богу".
Чему быть, тому не миновать. А поскольку ничего не изменишь, быть может всё, что угодно, да только не тебе. Такой принцип правил её жизнью. И вот, дожив до тридцати пять, родив троих детей, потеряв одного из них, живя с опустившимся мужем, обретая вторую молодость и ожидая любовника, впервые не дожидаясь собственного будущего, а творя его, она дивилась собственной прыти как дитя, которое машет кулаком чтою засадить себе в глаз.

Её сестра, Хасина, родившаяся после трёхдневных стараний Банесы (сто двадцать лет тогда и навсегда), никого не слушала. Когда ей стукнуло шестнадцать, а краса её расцвела невыносимо для самой и окружающих, Хасина сбежала в Кхулне с племянником хозяина лесопилки. Хамид наточил себе зубы и топор впридачу. Шестнадцать жарких дней и прохладных ночей кряду просидел он между двумя лимонными деревьями, что означали ворота усадьбы, бросая камни в пегих собак, которые искали себе падали на ближней свалке, выглядывая гулящую свинку, дочь свою, чей голове досталось бы, вздумай Хасина прокрасться в родительский дом. Все ночи Назнин не спала прислушиваясь к громыханиям жестной гофрированной крыши, вскакивая с постели на крики сов, которые казались ей стонами раненной в затылок отцовским топором сестры. Хасина не вернулась. Хамид снова вышел на поля присматривать за убирающими рис селянами. Он-то всего было отвесил ей несколько оплеух, а не знал, что потеряет дочь.
Немного после, когда отец спросил Назнин, желает ли она взглянуть на фотопортрет мужчины, за которого пойдёт, та покачала головой и ответила: "Абба, это хорошо, что вы избрали мне мужа. Надеюсь, я стану примерной женой ему, как амма". Но ,выходя из дому, она невзначай заметила, куда отец спрятал фотографию.
Она ненароком рассмотрела портрет. Такое случается. Она вспоминала мельком увиденное когда прогуливалась под баньянами со своими племянницами. Мужчина, за которого ей суждено было выйти, был стар. По крайней мене, сорок лет ему. Лицом похож на жабу. Они поженятся- и он заберёт её с собой в Англию. Она засматривалась на недолго отливающие в скупом вечернем свете изумрудом и золотом нивы. Вдалеке кружил коршун и падал камнем оземь, снова взмывал и парил в небе пока не пропадал вовсе. Посреди рисового поля виднелась хижина. Она выглядела странно: неприкаянная, осевшая, словно старалась выпрямиться. Ураган, выкосивший половину соседнего села пощадил её, только перенёс на новое место. Соседи всё хоронили погибших, выгребали новые и новые трупы. Тёмные тени облаков плыли по нивам. Люди, те были заняты своим на этом свете.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

_________Примечания переводчика:_________________
1. Муменсингх- город в 112 км на север от столицы Бангладеш Дакки, Джессор- город в 170 км на юго-запад от Дакки, Кхулна- город, росположенный немного южнее Джессора;
2. дал- овощное рагу из гороха, лука и помидоров, парата- пресная картофельная или рисовая лепёшка с овощами и пряностями;
3. така -национальная валюта Бангладеш;
4. баньян - дерево-роща, наподобие чинары, бенгальский фикус, сакральное дерево.

Тауэр Хэмлетс (Tower Hamlets), Лондон, 1985 год

Назнин помахала рукой татуированной даме. Та была всегда у себя, когда Назнин выглядывала поверх битых тротаурных плиток и мёртвой травы на стену дома напротив. Большинство квартирных окон в квадрате двора были плотно занавешены, и жизнь за ними состояла из силуэт и теней. Но у татуированной дамы вовсе не было занавесок. С утра и после полудня она сиживала на своём стуле, украшенном по краям долгими бирюльками, клонясь вперёд, стряхивала пепел в чашу, клонясь назад, посасывала из банки. Вот она выпила- и выбросила банку из окна.       
Был полдень. Назнин закончила домашнюю работу. Скоро ей предстояло начать приготовление ужина, но по собственному желанию ненадолго замешкалась. Было жарко, солнце в зените обжигало металлические оконны рамы, стёкла отражали лучи. Красные и золотистые сари висели на верхнем балконе многоквартирного  дома "Роузмид", детские нагрудники и миниатюрные джинсы- этажом ниже. Внешне дом, по-английски крепко сбитый, был похож на любой столичный, но с бенгальским оттенком. Никаких груд хлама. Никакого паркинга. Никаких игр в мяч. Двое стариков в долгих панджаби-пижамах дефилировали по дорожке, медленно, будто не желали достичь цели. Тощая коричневая собака шмыгнула на средину газона и нагадила. В лицо Назни доносился дух от переполненных мусорных баков.
Шесть месяцев минуло с той поры, как её увезли в Лондон. С того времени она что ни утро, ещё жмурясь, думала :"Если бы я могла, я знала бы, чего желаю". А затем она открывала глаза -и видела на подушке рядом одутловаетое лицо Чану, его нижняя губа отвисала и во сне. Она видела розовое трюму со створчатым зеркалом, и чудовищный чёрный гардероб, который занимал бо`льшую часть комнаты. Что за самообман? Думать "я знаю, чего желаю"? Разве это значит желать? Если бы она знала, что значит желание, она бы уже давно устроила себе его в светлице сердца.
В ответ Назнин махнула татуированная дама. Она чесала себе руки, плечи, ягодицы. Она земнула и закурила сигарету. Не мешьне двух третей плоти напоказ были в чернилах. Назнин ,всматриваясь издали,  была не в силах разобрать (в дальнейшем она так и не смогла это сделать вблизи) узоры. Чану сказал было, что незнакомка- Ангел Ада, что озадачило Назнин. Она думала, что на плоти той дамы- цветы или птицы. Конечно, уродливые, они ещё больше изуродовали обладательницу, которой было всё равно. Она не снимала маски скуки и униженности. Примерно так же выглядели лица садху, которые в лохмотьях брели по мусульманским сёлам, безразличные к доброте незнакомцев, немилосердному солнцу.
Назни временами подумывала, не спуститься ли ей вниз, во двор, чтоб затем взобраться на пятый этаж соседнего корпуса дома "Роузмид". Она могла бы обстучать несколько дверей, пока не отозвалась бы татуированная дама. Она могла бы предложите ей что-нибудь из предусмотрительно прихваченных с собою кушаний: самоса или бхаджи, и тогда бы они обменялись улыбками, возможно, они бы посидели вдвоём у окна, и приятно провели бы немного времени. Назнин думала об этом, ни ничего не предпринимала. Незнакомцы вышли бы вон, заговорили с нею. Татуированная дама могла рассердиться из-за нечаянного вторжения к ней. Ясно же, ей неохота покидать свой стул. Да если бы и не рассердилась, с чего начать тогда? Назнин знала только два английских выражения- "sorry" и "thank you". Она и следующий день проведёт в одиночестве. Просто день, такой ,как все дни.
Её надо поторопиться с ужином. Ягнёнок карри приготовлен. Она запекла его минувшей ночью, с помидорами и молодым картофелем. С прошлого раза, когда доктор Азад был зван в гости, но в последнюю минуту отказал, в холодильнике остался цыплёнок. Оставалось стушить дал, и приготовить салаты, растолочь пряности, промыть рис, приготовить соус для рыбы, которую Чану принесёт этим вечером. Ей надо вымыть стёкла и протереть их газетой чтоб заблестели. Несколько пятен на скатерти надо вывести. А если она оплошает? Рис может оказаться переваренным. Она может пересолить дал. Чану может забыть купить рыбы.
Наступил обед. Обычный обед. Одна гостья.
Она не затворила окно. Забравшись на диван , она потянулась к верхней полке, которую нехотя устроил Чану, достала оттуда Святой Коран (Къуръан). Назнин полча как смогла распалилась, ища убежища от Сатаны, стиснула кулаки, впилась ногтями в плоть ладоней. Затем она наугад раскрыла книгу и прочла:
"Аллахово суть всё, что есть земное и небесное. Заклинаем вас, как Мы заклинали тех, кому Книга дана была прежде вас, страшиться  Аллаха. Если вы отвергаете Его, знайте, что Аллахово суть всё, что есть земное и небесное. Аллах самодостаточен и достоен поклонения".
Слова утешили её нутро- и Назнин упокоилась. Пусть даже доктор Азад не внимает Аллаху. Богу принадлежит все, что заключено в Земле и в Небе. Она повторила эту фразу несколько раз вслух. Она сосредоточилась как прежде. Ничто не потревожит её. Никто. Один Бог, если примется за неё. Пусть Чану порхает и квакает как чайка, ведь доктор Азад явится к обеду. Пусть помечется. Богу принадлежит все, что заключено в Земле и в Небе. Как это звучит по-арабски? Гораздо милее, нежели на бенгали, она полагает, ибо те Слова- истинно Божьи.
Она закрыла книгу, осмотрела комнату: достаточно ли чисто. Книги и бумаги Чану были сложены стопками под столом. Их следует передвинуть, не то доктор Азад заденет их ногами. Коврики, которые она вынесла было на балкон и выбила деревянной трепалкой, следует принести назад. Всего три их: красно-оранжевый, зелёно-пурпурный и коричнево-голубой. Стопроцентный нейлон, сказал было Чану, очень стойкий. Диван и кресла здесь были цвета коровьего кизяка, , практично. Их спинки венчали пластиковые чехольчики, чтоб Чану головой не маслил обивку. Здесь было множество мебели, столько Назнин не видала прежде ни в одной комнате. Даже если стащить в один покой всю родительскую мебель, добавить к ней тётушкины пожитки, и дядюшкины, всё равно, здесь её числом больше. Тут и оранжевый столик из пластика со стеклянным верхом, троица сочленённых столов-секций из дерева, большой стол, на котором они с Чану ужинают, книжный шкаф, уголок, полка для газет, вертушка с папками и скоросшивателями, диван и кресла, два стола чтоб класть на них ноги, шесть "обеденных" стульев и застеклённый сервиз. Обой на стенах в жёлтый и коричневый квадратик, и кружки на них, дв такие гладкие стены. Ни у кого в Гурипуре не было ничего подобного. Назнин теперь гордилась семейным достатком. Её отец, второй богач села, не мог похвастать ничем наподобие этого богатства. Он устроил славную свадьбу своей дочери. Среди убранства здесь были блюда , не для еды, а напоказ, на крючках да на проволочках. Некоторые из них-  с золотой каймой. "Золотыми венцами" называл их Чану. Его дипломы в рамках висели на стене вперемешку с призовыми тарелками. Всего у неё здесь вдосталь. Столько прекрасных вещей.
Она поклала Коран на место. На той же полке покоилася другая, ещё более священная Книга, упакованная в футляр, Коран на арабском языке. Назнин коснулась футляра кончиками пальцев.
Назнин пристально вгляделась в сервиз, где за стеклом было напичкано множество глиняных зверушек, фарфоровых статуэток и пластиковых фруктов. Она подивилась тому, как внутрь полок проникает пыль, и окуда она только берётся. Всё это принадлежит Богу. Она задумалась, Его знамениям: царапинам на полировке, безделушкам и пыли.
А затем, расслабившись и отпустив думы на волю, она начала цитировать по памяти Святой Коран, одну из сур которого выучила в школе. Она не знала, что значат арабские фразы, но речитатив утешал её. Её грудное дыхание переменилось брюшным. Вдох и выдох. Покой. Тишина. Сомлевшая Назнин, засыпая, опустилась на диван. Ей привиделись изумрудные рисовые поля, и лебедь в холодном тёмном пруду. Рука за руку с Хасиной она шагала в школу, они среза`ли путь: споткнулись было обе, отряхивали теперь ладошками пыльные колени. И птицы мина* кричали с ветвей, и козы семенили мимо, а большие, печальные буйволы плелись с водопоя словно катафалки. А небо над головами- оно было таким бескрайним и чистым, а равнина тянулась вдаль, и видать был край её, синюю полоску, где земля сьыкалась с небесами.
Когда она очнулась, было уже почти пять. Она опрометью метнулась на кухню, принялась шинковать лук, да прижмурилась- и вскоре порезала палец на левой руке, под самым ногтем. Она пустила в раковину холодную струю, сунула в воду палец. Чем занята Хасина? Эта мысль постоянно не давала ей покоя.  Ч т о   о н а   д е л а е т   и м е н н о   с е й ч а с ? Это была даже не мысль, а чувство кола в горле. Одному Богу ведомо, когда свидится она с сестрой.
Её непокоило то, что Хасина непокорна доле. Ничего хорошего из этого не выйдет- и все согласны с этим утверждением. Но ,если всмотреться глубже, разве Хасина не следует согласно своей, пусть непутёвой, доле? Чему быть ,тому не миновать, а тогда не важно, как ты противишься судьбе: может быть, Хасине суждено было сбежать от родителей с Малеком? Может, она боролась с   т е м  , а  т о  оказалось неподдающимся личной воле. О, да что гадать о давно, давно минувшем, о былых вызовах доле, да только вот знать бы, как судьба окликает тебя? А здесь каждый новый день был похож на минувший. Если Чану , прийдя вечером, и найдёт квартиру неубранной, а ужин неготовым, заломит ли она вот так руки свои, скажет ли супругу: "Не спрашивай меня, почему ничего не готово, не я вольна, Судьба за меня решила"? Жён заслуженно бьют и за мешьшие оплошности.
Чану не бил её. Он даже не замахивался и не злился. Действительно, он добр и благороден. Впрочем, и так верно: глупо надеяться, на то, что он никогда не побьёт её.  Назнин вспомнила, что она "хорошая работница" (подслушала реплику говорившего по телефону Чану). Он расстроится, если вдруг она оплошает.

_________Примечание переводчика:______________________
* Мина  (mynah)- птица размером с галку, светлобрюхая, сверху тёмная, жёлтоклювая. См. фото по ссылке: http://www.google.ru/imgres?imgurl=http://aminus3.s3.amazonaws.com/image/g0005/u00004251/i00107802/9931febd3600622e1bece625ad1aea44_large.jpg&imgrefurl=http://paulosantos.aminus3.com/image/2007-08-27.html&h=533&w=800&sz=82&tbnid=hD_4sjYI_HG39M:&tbnh=95&tbnw=143&prev=/images%3Fq%3Dmynah&hl=ru&usg=__lm4I2Y7DphrntkxGwtjqKnQPYhw=&ei=48SKS5mdEJOKngPMzZC0BA&sa=X&oi=image_result&resnum=5&ct=image&ved=0CCQQ9QEwBA

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

- Она неиспорченная девушка. Из села...
Назин раз поднялась ночью глотнуть воды. Это сталось через неделю после свадьбы. Она уже было легла, а он всё сидел у телефона, говорил в то время, как она замерла за дверью. 
- ...Нет, я бы не сказал. Не прекрасна, но и не ужасна. Широколицая, высоколобая. Глаза немного узковаты.
Назнин притронулась к своему лицу. Верно, лоб высок. Но она не думала, что глаза её узки.
- ...Не высока. Не коротка. Примерно пять футов и два дюйма. Бёдра бы пошире, немного узки. Думаю завести детей. Всё как было оговорено, я доволен. Может статься, когда она постареет, то у неё вырастет борода, но теперь ей всего восемнадцать. А слепой дядя лучше, чем никакой.* Я слишком долго ждал себе жены.
-Узкие бёдра?! Тоже мне изъян! - про себя подумала Назнин, припомнив складки сала ,свисающие с живота Чану. В них можно намертво сунуть добрую сотню ручек и карандашей- и ни один не вывалится. На кончики их можно водрузить книгу или две- и те не упадут на пол. Как только его ноги носят такую тушу?
- Более того, она- хорошая работница. Уборка, готовка и всё прочее. Одно досадно: она не может навести порядок в моих бумагах, ведь совсем не знает английского. Но я не нарекаю. Повторюсь: девушка из села, она абсолютно неиспорчена.
Чану продолжил беседу, а Назнин прокралась назад в спальню- и в кровать. "Слепой дядя лучше никакого"! Её муж горазд на красное словцо. Какая-нибудь жена лучше, чем без жены. Иногда лучше. Что она вообразила? Что он влюблён в неё? Что он благодарен её, полодой и стройной, выбравшей его? Что жертвуя собой, она что-то приобрела? Да. Да.  С болью, мгновенно она уразумела ,что всё это выдумала было сама. Вот глупенькая девчонка! Что за высокие идеи?! Что за самомнение?!

Кровь будто свернулась. Назнин закрыла кран и обернула порезанный палец кухонной салфеткой с ролика. С кем тогда говорил Чану? Пожалуй, из Бангладеш ему позвонил родственник, не смогший прийти на их свадьбу. Пожалуй, то был доктор Азад. Сегодня вечером увидит он сам и высокий лоб, и раскосые глаза. Кровь проступила сквозь жидкую такань. Она размотала повязку и засмотрелась на капли крови, стекавшие в серебристую раковину. На замасленной поверхности они катились как капельки ртути, сливались -и пропадали в стоке. Когда она обескровеет, вот так, по капле, её палец? А вся рука? А тело, всё её тело- когда? Она особенно неужалась в людях. Не в каких-то определённых (теперь, конечнг, далёких, как Хасина), просто в людях. Если она приникнет ухом к стене, то услышит звуки. Телевизор. Кашель. Иногда- ворчание стиральной машины. Иногда, сверху- ёрзание ножек стула. Чирканье спичек о коробок- снизу. Все- в своих "коробах", пересчитывают собственные достояния. За все свои восемнадцать лет она не могла припомнить ни единой минуты наедине с собой. Пока не вышла замуж. И не прилетела в Лондон чтоб просиживать день за днём в большущей глухой клетке с пылящейся мебелью и неясными звуками чьих-то частных жизней, доносящимся сверху, снизу и сквозь все стены вокруг неё.
Назнин рассмотерела палец. Кровь снова унялась. Всякие мысли нахлынули в смятении. Ей надо поговорить с Чану о новом сари. Абба (отец) не попрощался с нею. Она думала, что он придёт утром в день их отъезда в Дакку, в аэропорт. Но когда она поднялась, отец уже ушёл на поля. Потому, что заботтлив или оттого, что ему нет дела до неё? Ей нужна полировка для полировки мебели, вся прежняя вышла. И отбеливатель для умывальника. Пожелает ли Чану побрить свою голову сегодня на ночь? Чем занята Хасина?
Она заглянула в спальню, отворила платяной шкаф. Письмо- в коробке из-под обуви, внизу. Она присела на кровать и принялась читать его, почти касаясь ногой полированной дверцы шкафа. Иногда она воображала, что тот упал на неё, вдавил её в матрас. Иногда она представляла себя запертой внутри него и колотящей, стучащейся в стенки, но никем не слышимой.

Наш кузин Ахмед дал мне твой адрес, слава Богу. Я слыхала о свадьбе и молилась в тот день молюсь и теперь. Молю чтоб муж твой добрый человек. Будешь писать и рассказывая всё мне.
Я так рада теперь почти оклемалась. Боязно смотреть в белый свет. Что ж так? Почто чего страшусь? Бог не послал меня на землю только чтоб страдать. Я знаю это всегда и если дни мои чернее ночи.
Малеков дядя дал ему работу  Первый Класс в железнодорожной компании. Этот дядя Большая Шишка на железке. Малек уходит рано утром и возвращается поздно поздно. Он не знает много о поездах и обо всём там но он говорит что это не важно. Что значит шикарно. Никто в этом не сравнится с моим мужем.
Ты веришь? Мы живём в целой квартире в черыре этажа высоко. Наше место две комнаты. Нет веранды но я хожу на крышу. Там бурый каменный пол прохладно ступням. У нас кровать с железными пружинами кабинет и два стула в спальне. Я складываю сари и прячу их в короб под кроватью. В гостинной три тростниковых стула и ковёр один табурет (Малек любит класть ноги на него) в корзинах припасы но это временно пока мы не купим стол. Также парафиновую плошку я жгу под покровом чтоб было чисто. Мои горшки и плошки в корзине. Едва один таракан может только два за всё время больше их не видала.
Даже если у нас ничего нет я счастлива. У нас любовь. Иногда мне хочется бежать вприпрыжку как козе. Так мы бегали в школу ты помнишь. Но тут не разбежишься а мне шестнадцать и я замужняя женщина.
У нас всё хорошо. Я придерживаю язык потому мне и не достаётся как говорит мой муж. Если муж добр с женой это не значит что она вольна говорить что вздумается. Если бы жёны разумели это их бы не били. У Малека Первокласная Работа. Молю о сыне. Молю матушка Малека простила нам "проступок" наш брак. Это настанет. Придёт время она полюбит меня как собственную дочь. Если я ошибаюсь она не настоящая мать ибо мать любит сына без остатка. Теперь я часть его. Если Амма жива она простила бы Абба не простил? Иногда мне думается она простила. Часто думаю нет и тогда я в печали и очень сердита.
Сестра я думаю о тебе что ни день и шлю тебе любовь. Шлю поклон твоему мужу. Теперь у тебя адрес ты будешь писать и расказывать мне всё о Лондоне. Меня в дрожь бросает подумаю только как далека ты.  Ты помнишь начало истории которую мы слыхали когда были детками?
"Жил-был принц, далеко жил он, за сесью морями и тринадцатью реками". Вот как я думаю о тебе. Но ты принцесса.
Много лет пройдёт и я снова свижусь с тобой и снова будем маленькими девочками.

 

_____________Примечание переводчика:_______________
* Видимо, бенгальская пословица.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы