Заключённая душа

1.
На берегeу морском стоит от века башня
средь сумерков ночных и зорь прозрачных,
а в ней под сводами сырыми в келье страшной,
рыдают сердце и душа в потёмках мрачных.
Рассвет в просторе безграничном свеж и росен,
но знаю я, что некому открыть ворота,
поскольку бог ключи златые морю бросил,
в темницу дня под стражу водного оплота.

2.
Бездомный, бесприютный, безвестный и убогий
без весенного сада в предутренней росе
я странствую по миру без ближних и подмоги,
и стражду под покровом изменчивых небес.
И стражду до упаду твоим соседством тени,
что мысли и дерзанья гнетёт как суховей:
ты — двоица безверья и горького сомненья,
ты — ты вечная загадка моих минучих дней.

3.
А небо вновь глаза на сон закроет:
созвездья, ночь и скорби без конца...
Я кликнул бы, но кто мне дверь откроет,
услышит кто живого мертвеца?
Я кликнул бы, но страшно одиночке,
что у пустыни тёмной слуха нет.
Нет, лучше мнить и стыть, исчезнув в ночке,
глухому и безропотному мне.

4.
Не приходи ко мне ты, царица-незнакомка,
ты — молния и пламя, горенье и весна;
смирённый позолотой осеннего потёмка,
я жить хочу безмолвно один от сна до сна.
Не приходи ко мне ты в беззвучные покои
а жить хочу зажмурив усталые глаза
чтоб виделись желаний моих самоустрои
под золотым сияньем и неба бирюза.

5.
В предсмертном сне колышутся рассветы
бесшумный сумрак веет до упада..
Я болен и блюду души заметы:
в ней исчезают воздух и прохлада.
И никогда не веяла весна мне,
ведь в тяжком сне одна нерадость снилась...
Но боже, ах, я мог оглохнуть в камне,
не утруждая даренную милость!

6.
Уходит день мой слёзный с припухшими глазами,
задумчивый в печали, предчувствующий страх,
что тёмный бог развеет как прежде над лесами
фиалок потемневших загадочнейший прах.
Мой день повечереет. И надо мной стемнеет,
ведь ночь-мара опустит усталое крыло —
и ум мой безотрадный от муки занемеет,
и взбороздят морщины замлевшее чело.
И взгляд мой оробевший на запад устремится,
и горько я оплачу свой вечный плен и тень,
ведь далеко уходит погибшая зарница,
а с ней быть может лучший непрожитый мой день.
Уходит день мой слёзный с припухшими глазами,
задумчивый в печали, предчувствующий страх,
что тёмный бог развеет как прежде над лесами
фиалок потемневших загадочнейший прах.

7.
Досадный гнёт и искренняя жажда
мою мольбу и гимны осаждают
и словно я рождён был не однажды,
но род во мне, рождаясь, умирает.
Горю и гасну, жизнь пожгу живую,
как рыцарь у судьбы своей в затворе,
и плачу я, смеюсь и всмерть тоскую,
и смех мой безнадёжен в приговоре.
Примерить мне беды земной обновы?
Там плач мой взор усталый рад низвергнуть.
и мнятся мне незримые оковы,
которые, боюсь, вовек не свергнуть.

8.
Когда фиалки сумрак приморочит
и вечер для скорбей воздвигнет веху,
ты душу затвори свою от прочих
и обрети в самом себе утеху.
И в бездне неизбывшихся страданий
оплачь и разопни свою обиду!
Но на мiру средь горя и рыданий
смолчи своё, не подавая виду!

Христо Ясенов
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы


Заключена душа

1.
Стои една старинна кула край морето
през тъмни вечери и утрини прозрачни —
и там ридай заключена душата и сърцето
сред хладните стени и сводовете мрачни.
А светло е, и греят вън пространства необятни,
но зная аз, че няма кой вратата да отвори,
защото бог захвърли ключовете златни
на тъмното море сред водните простори.

2.
Аз нямам дом, където бездомен да почина,
ни пролетни градини в предутринна роса —
и аз съм като странник без подслон и родина,
и страдам под покрова на всички небеса.
И страдам до умора, че ти си вечно с мене
и тровиш всяка мисъл, и тровиш всеки блен,
ти — сянка неразделна, невяра и съмнение,
ти — вечната загадка на всеки минал ден.

3.
Небето пак очи за сън притвори:
звезди и нощ, и скръб, и самота...
И викнал бих, но кой ще ми отвори,
но кой ще чуй от мъртвите в света?
И викнал бих, но страшно ми е мене,
че тъмната пустиня няма слух.
А по-добре е в жажда и съмнение
да чезна тъй безропотен и глух.

4.
И ти недей дохожда, царице непозната,
ти — мълния и пролет, горение и плам:
под тихото смирение на късната позлата
аз искам да живея безропотен и сам.
И ти недей дохожда сред сънните покои:
аз искам да живея с притворени очи
и мирно да сънувам желанията свои
под златното сияние на късните лъчи.

5.
В предсмъртен сън люлее се зората,
безшумен здрач излеко вей и пада.
Аз болен съм и сещам си душата -
и сещам я без въздух и прохлада.
И пролет мене нивга не полъхна,
че в тежък сън нерадости сънувах.
Но, боже, ах, да можех да заглъхна,
и никого, и нищо да не чувах!

6.
Денят ме отминава със сълзи на очите,
замислен и печален, в предчувствия и страх
че тъмен бог отново разсипва над горите
на тъмни теменуги загадъчния прах.
Денят ще свечерее. Над мене ще се стъмни,
че морна нощ ще спусне разгърнато крило
и мисли безотрадни, мъчителни и тъмни,
отново ще набръчкат набръчкано чело.
И плахо ще погледна на запада в мъглата,
и горко ще заплача завинаги пленен,
че нейде надалеко умряла е зората,
а може би със нея най-хубавият ден.
Денят ме отминава със сълзи на очите,
замислен и печален, в предчувствия и страх
че тъмен бог отново разсипва над горите
на тъмни теменуги загадъчния прах.

7.
Досаден гнет и непритворна жажда
обсажда мойте химни и моления —
и сякаш в мен умира и се ражда
плачът на много, много поколения.
И аз горя, и гасна, и живея,
като затворен рицар в неизбежност —
и плача смъртно, плача и се смея —
и моят смях е пълен с безнадеждност.
Издигна ли се - земна скръб ме трови,
а морен взор сълзите не задържа —
и аз усещам някакви окови,
които сякаш няма да развържа.

8.
Когато здрач прибули теменугите
и твоят ден за скърби свечери,
ти затвори душата си за другите
и в себе си утеха намери!
И в бездната на тъмните страдания
разпъвай свойта мъка и плачи!
Но в шумний хор на людските ридания
ти своята нерадост премълчи!

Христо Ясенов

Сказочное царство

1.
...И будто давненько я был
властителем дивного царства,
но ворог мой трон сокрушил
оплётом глухого коварства.

Могильные плиты молчат,
присыпаны пеплом и лавой,
но травы над щебнем торчат,
питаясь остаточной славой.

Бесцветная эта страна
ристалищем воен бывала,
а древняя эта стена
от тысяч врагов укрывала.

Зловещие стрелы неслись
и всадников копья мелькали,
утёсов безлюдную высь
алтарные жертвы питали.

Неслыханной брани урок
над жизнью возвысил свирепость —
и пала в предвещанный срок
под натиском старая крепость.

И город престольный мой пал,
и храбрая рать перебита,
и в плен я ворожий попал
чужая взяла меня свита —

я рок свой безвестный терплю,
заложник чужому вассальству,
и плачу, и молча скорблю
по старому дивному царству.

2.
Злата-осень злато листьев мечет,
пёстрый пурпур выцветил урон;
небосклон, печалями увечен,
тихо рушит царственный мой трон.
Растуману мелкий дождь перечит:
одиночке мало сна и дня.
Я устал, устал, разгромом мечен!
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

Тёмный вечер тёмки-тени стелит,
заливает отчие поля.
Я забыл порыв стремлений в теле,
опустил крыла, покой целя,
потерял пути, утратил цели,
бесприютен в келье сна и дня.
гасну молча в сумрачном приделе!...
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

Вихорь свищет в тополях уснувших,
листьев сушь гоняет в ноябре;
в страхе стонут голых веток души,
в страхе плачет чайка на заре
и, юдоль и бездну не нарушив,
веет бог предсны на склоне дня...
Там, во мне мольба напевы душит...
Мать-бедняга, слышишь ты меня?

3.
Улыбчива пёстрая осень,
чьи слёзы и краски что прах,
чей вихорь тревожный уносит
унылые вздохи и страх...
Усталый, я гибну в печали —
потёмки баючат меня,
уж вечер студёный началит
открытые створки окна.

Студ-вечер толкует мне вздоры
и плачет так странно навзрыд:
сомкнём, мол, усталые взоры,
ужасный конец нам открыт!
Донежьте меня, мои други —
до срока стемнел мой денёк!
И тени сплывают как струги,
и памяти сник огонёк.

Неслышно закат догорает
над траурным домом моим;
печать моё сердце терзает:
я страшным разгромом томим.
Мне б только погибнуть в покое,
средь бед свой конец обрести;
о, родина-мать в неустрое,
жми сына к землице-груди!

4.
Усталости сон незаметно овеял дружину
и месяц холодый обрывам не дарит огня.
Чернеет в траве задремавший бойцовский дожинок,
как будто забывший разгром отгремевшего дня.

И вечер спустился, стихии спокойные зают!
И скатертью небо, где россыпи звёзд небедны.
и вижу я, бдящий, как там далеко исчезают
священные степи отеческой дивной страны.

И в памяти близкой об осени грустно-прощальной
невольно тону я от скорби и горести пьян, —
и словно легенда старинная мне сообщает
гайдуцкую песню дремучих отцовских Балкан.

Я вижу поля и бесцветные голые скалы,
и нивы в цвету и потоки, чей гомон не тих
и будто внимаю сквозь ропот вечерне-усталый
заветным речениям пращуров храбрых моих.


So will ich liegen und horchen still
Wie eine Schildwach`im Grabe,
Bis einst ich hoere Kanonengebruell
Und wiehernder Rosse Getrabe.

Неinrich Неine

Так буду лежать я во гробе своём,
Как бы на часах и в молчаньи,
Покуда заслышу я пушечный гром,
И топот, и конское ржанье.

Генрих Гейне, "Два гренадера"; перевод А. Фета

5.
И я опять и вновь усну, и я опять и вновь угасну,
как гаснет день усталый и зарёй родится, чист и ведр.
и я опять и вновь усну, и прорасту не понапрасну,
стихиен, гордый и велик, стихиен, горд и щедр.

Я буду спать, но вечно бдеть...
И если вихрь средь бела дня затронет града твердь,
под стук копыт и вызвон шпаг в неистовом раздоре
отрину я потёмки сна, встряхнусь от праха горя,
и в нечислимый легион суровых стройных войнов
под рёвы медных труб и песни страшные достойно
войду плечом к плечу.

И ураганом быть мечу
секущему как льдины беды,
и в триумфальной пьяни
спою я гимн победный
своей геройской брани.

И я опять и вновь усну, и я опять и вновь угасну,
как гаснет день усталый и зарёй родится, чист и ведр.
и я опять и вновь усну, и прорасту не понапрасну,
стихиен, гордый и велик, стихиен, горд и щедр.

Христо Ясенов
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы


Приказно царство

1.
...И сякаш отдавна съм бил
владетел на приказно царство —
и някакъв враг е разбил
престола ми с тъмно коварство.

Надгробните плочи мълчат,
посипани с пепел и лава,
но в техните билки личат
останки от минала слава.

И тия безцветни страни
били са свърталища бойни,
и тия старинни стени —
закрила за хиляди войни.

Летели са кобни стрели
и рицарски копия стари —
а тия безлюдни скали
били са прибежни олтари.

Била е нечувана бран
и време на страшна свирепост —
и в някакъв ден предвещан
е паднала старата крепост.

Престолният град е сломен
и храбрата рат е разбита —
и аз съм попаднал във плен
сред чужда и вражеска свита —

затуй — по незнайна съдба —
заложник на чуждо васалство —
аз плача и мълком скърбя
по старото приказно царство.

2.
Златна есен златни листи рони,
цветен пурпур багри всеки клон;
дъхат скърби мойте небосклони,
рухва бавно моят царствен трон.
През мъглата дребен дъжд ромони
и навява сънни самоти...
Аз съм морен, морен от погроми! —
Бедна майко, чуваш ли ме ти?

Тъмна вечер тъмни сенки стели
и залива родните поля.
Аз забравих устремите смели,
аз отпуснах вихрени крила
и загубил пътища и цели,
безприютен в свойте самоти —
гасна мълком в тъмните предели! —
Бедна майко, чуваш ли ме ти?

Вихър свири в сънните тополи
и пилее сухите листа;
стенат плахо клонищата голи,
плаче плаха чайка над света
и — прибулил бездни и юдоли —
бог развява сънни самоти...
Някой в мене пее и се моли...
Бедна майко, чуваш ли го ти?

3.
Усмихна се пъстрата есен
сред сълзи и краски, и прах
и вихър тревожно понесен
развея въздишки и страх...
Аз чезна печален и морен,
люлеят ме страшни тъми —
зад моя прозорец отворен
студената вечер шуми...

Студената вечер говори —
и плаче — и странно ридай..
Да склопим измъчени взори —
настанал е страшния край!
Любете ме нежно, другари -
тъй рано над мен се стъмни!
Погаснаха сенките стари
на светлите минали дни.

Погасна несетно лъчата
над моя тъй траурен дом,
тежи ми в сърцето печата
на някакъв страшен разгром.
Аз искам спокойно да гина
сред тия безкрайни беди —
притискай ме, майко-родина,
до своите земни гърди!

4.
Сън морен обвея несетно дружините бойни
и пламна изрязан над урвите месец студен.
Чернеят спокойно в тревата задрямали войни,
забравили сякаш разгрома на страшния ден.

Пониса се вечер и тъй е спокойно и леко!
И висне небето, и в звездни премени сияй —
и гледам аз буден как чезнат далеко, далеко
свещените степи на родния приказен край.

И в близкия спомен на тъжно-прощалната есен
потъвам неволно - от горест и скърби пиян, —
и сякаш дочувам - в старинна легенда унесен —
хайдушката песен на стария роден балкан.

И виждам полята, и виждам скалите безцветни —
и цветните ниви - и бистрите речни води —
и сякаш дочувам през ромона думи заветни —
заветните думи на моите храбри деди.


So will ich liegen und horchen still
Wie eine Schildwach', im Grabe,
Bis einst ich hore Kanonengebrull,
Und wiehernder Rosse getrabe,

Неinrich Неine

5.
И аз отново ще заспя, и аз отново ще погасна,
тъй както гасне морний ден, за да изгрее чист и ведър,
и аз отново ще заспя, и пак отново ще израсна,
стихиен, шеметен и горд, стихиен, шеметен и щедър.

И аз ще спя, и аз ще бдя...
И ако в някой светъл ден премине буря през града
и чуя тропот на коне и металичен звън на шпаги,
аз ще напусна мрачний сън на свойте горести недраги
и в многобройний легион на стройните сурови войни
наред със медните тръби и страшните напеви бойни
ще вдигна своя боен стан.

И сам ще бъда ураган,
разгромил всички скърби ледни,
и тържествуващ и пиян,
ще пея химните победни
на свойта героична бран.

И аз отново ще заспя, и аз отново ще погасна,
тъй както гасне морний ден, за да изгрее чист и ведър;
и аз отново ще заспя, и пак отново ще израсна
стихиен, шеметен и горд, стихиен, шеметен и щедър.

Христо Ясенов