Сколь люба мне година смерти дня, пожар лучей в немом покое моря: и мёды грёз грядущего садня`т, и взор былого путь к сознанью то`рят. Тоскую я, следя лучей игру вдоль глади волн до Златожара-града, покой вдали влечёт больную грудь, а думы пишут остров Эльдорадо. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Cм. перевод Андрея Пустогарова (http://www.stihi.ru/2008/05/17/1337), мне он не понравился, --прим.Т.К.  How dear to me the hour when daylight dies, And sunbeams melt along the silent sea, For then sweet dreams of other days arise And memory breathes her vesper sigh to thee. And, as I watch the line of light that plays Along the smooth wave tow'rd the burning west, I long to tread that golden path of rays, And think 'twould lead to some bright isle of rest. Thomas Moore (1776 – 1852)

Nr. 7
Der verlaeumderische Narr

Wer sich nur stets damit will tragen,
den Leuten Boeses nachzusagen,
sieht zwischen Steine sich geklemmt,
indem er andrer Nach-Ruhm hemmt;
und was er jetzt und vor gewesen,
kann er in weisen Spruechen lesen.

.....7.....Дурак-наветчик
Кто за глаза людей ругает,
того своя судьба пугает,
из ка`мней кажется тисками,
кому обиды застят память,
тот ,не чураясь мудрых книжек,
узнает, чем живёт, обижен.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Nr. 6
Der Studenten-Narr

So macht es Bruder Studio:
Er haut und sticht und schlaegt, saeuft, spielt und courtisirt,
und wann er Glueck und Geld hat also depensirt,
so ist er gleichwohl herzlich froh.
Was Wunder, wenn er sich in dieser Zunft befindet,
weil er sein ganzes Wol auf Unverstand gegruendet.

.....6.....Студент-дурак
Вот как взрослеет студиозус:
он косит, колет, бьёт и пьёт, играет, соблазняет,
а коль мошна его, на счастье, убывает,
тогда на сердце бедном только розы.
Не мудрено ему средь дураков вращаться
коли на глупости воздвиг свой дух прыщавый.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Радуги рифм тик,
вечера чудный вскрик,
счастье аккордов бега,
боль, с ней Мадонны лик
горькая жизни нега...

Цветик, что бурею смят,
венчик, могилой принят,
счастья чуток малый,
звезда, обрастает тьмой,
шаль красоты и печали
над прорвою земной.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
см. также перевод Олега Комкова, погуглите : "Звёзд упавших покой: Мгла красоты и печали Над пучиной мирской."

Kleiner Gesang

Regenbogengedicht,
Zauber aus sterbendem Licht,
Glueck wie Musik zerronnen,
Schmerz im Madonnengesicht,
Daseins bittere Wonnen...

Blueten vom Sturm gefegt,
Kraenze auf Grber gelegt,
Heiterkeit ohne Dauer,
Stern, der ins Dunkel fuellt:
Schleier von Schoenheit und Trauer
Ueber dem Abgrund der Welt.

Hermann Hesse

Моя задумчивая Сара, ты приникла
щекою нежной мне к руке, нет сладости покоя
милее наших посиделок во беседке, обрамлённой
бел-кипенью цветов жасмина с миртом крупнолистым
(любви с невинностью эмблема купно суть)
и наблюденья облаков, что ,заревом сияющим богаты, вечерами
печалятся помалу вместе; Веспер замечать,
блистательную в безмятежности своей (такой быть мудрости)
напротив нас! Изысканы сколь ароматы,
что изредка доносятся сюда с бобовой грядки! Мир сколь тих!
Урчанье моря дальнего внушает
спокойствие нам. Даже эта лютня,
простейшая, оконных створочек, колышимых
неровным ветром, сколь утехи нам дари`т!
Она подобна робкой горничной, что ухажора милого корит
шутя, то ль чая повторения ошибки. Вот и струны
расколыхались лихо, долгие аккорды,
волнуясь ладно, вниз, то вверх парят
что льющиеся чары сумеречных эльфинь,
когда они в урочный час стремятся
с зефирами благими из страны чудес,
мелодии где вкруг цветов медоточивых
безноги, непоседы, словно птицы рая:
ни жёрдочек, не передышек им, всё себе порхают.
Итак, любовь моя, на полпути, на склоне
того холма я простираю члены в полдень,
а сквозь прижмуренные веки зрю
пляс лучиков, алмазов россыпь,
а муза смирная поверх покоя
столь дум незваных и неудержимых сыплет,
и столь фантазий праздных, мимолётных
пересекают мой ленивый, вялый мозг,
столь буйных, пёстрых, как зефиров стая,
что свищет, пляшет струнами подвластной лютни!
А что, быть может вся природа
одушевлённая суть арфы всех мастей,
что дрожью мысленной исходят, словно
владеет ими  гибкий, всюдусущий
один разумный ветер, что суть души
всех поотдельности и Бог всего?
Но взор твой, строже он, мне мечет укоризну,
о женщина любимая! ведь ты
отвергла мыслей тёмных нечисть
и поручила мне смиренно с Богом путь держать,
дочь кроткая семьи Христовой,
да добрым словом свято развенчала
те прихоти усталого ума,
блеск пузырей, что лопаются с лёту
в потоке суеты спекулятивной.
Ведь, небезгрешен, о Непостижимом,
о Нём не смею молвить я! блажен, коль в страхе,
хвалю его, да с верою потаённой;
того, кто милосердьем скуп, меня хранит,
жалчайшего в грехах мужчину,
заблудшего и тёмного; того, кто мне вручил
покой, беседку и тебя, прислугу сердца моего!

перевод с английского Терджимана Кырымлы

  Aplolgia Pro Vita Sua 

My pensive Sara, thy soft cheek reclined
Thus on mine arm, most soothing sweet it is
To sit beside our cot, our cot o'ergrown
With white-flowered jasmine and the broad-leaved myrtle
(Meet emblems they of innocence and love),
And watch the clouds that late were rich with light
Slow-sad'ning round, and mark the star of eve
Serenely brilliant (such should wisdom be)
Shine opposite! How exquisite the scents
Snatched from yon bean-field! And the world so hushed!
The stilly murmur of the distant sea
Tells us of silence. And that simplest lute
Placed lengthways in the clasping casement-hark
How by desultory breeze caressed!
Like some coy maid half-yielding to her lover,
It pours such sweet upbraidings as must needs
Tempt to repeat the wrong. And now its strings
Boldlier swept, the long sequacious notes
Over delicious surges sink and rise,
Such a soft floating witchery of sound
As twilight elfins make when they at eve
Voyage on gentle gales from fairyland,
Where melodies round honey-dropping flowers
Footless and wild, like birds of paradise,
Nor pause nor perch, hov'ring on untamed wing.
And thus, my love, as on the midway slope
Of yonder hill I stretch my limbs at noon,
Whilst through my half-closed eyelids I behold
The sunbeams dance, like diamonds, on the main,
And tranquil muse upon tranquility,
Full many a thought uncalled and undetained,
And many idle flitting fantasies
Traverse my indolent and passive brain-
As wild and various as the random gales
That swell and flutter on this subject lute!
And what if all of animated nature
Be but organic harps diversely framed,
That tremble into thought, as o'er them sweeps,
Plastic and vast, one intellectual breeze,
At once the soul of each, and God of all?
But thy more serious eye a mild reproof
Darts, oh beloved woman!-nor such thoughts
Dim and unhallowed dost thou not reject,
And biddest me walk humbly with my God.
Meek daughter in the family of Christ,
Well hast thou said and holily dispraised
These shapings of the unregenerate mind,
Bubbles that glitter as they rise and break
On vain philosophy's aye-babbling spring.
For never guiltless may I speak of Him,
Th'Incomprehensible! save when with awe
I praise him, and with faith that inly feels-
I praise him, and with faith that inly feels-
Who with his saving mercies healed me,
A sinful and most miserable man
Wildered and dark, and gave me to possess
Peace, and this cot, and thee, heart-honoured maid!

Samuel Taylor Coleridge. 1772–1834
Aug. 20th, 1795

(Я)сказал Любви
"Теперь тебя забыли:
ведь происки твои боготворили,
поди лови;
звали` тебя Амуром, Светом, Тем-
-кто-небо-стелет-ниже-солнца-всем",
сказал Любви.

Сказал я ей:
"Ты знакома, а тогда,
когда в неведеньи суда
дабы больней,
к тебе вопили, нам изволь
в сердца агонии дай боль",
сказал я ей.

(Я) сказал любви:
"Ты не млада`, не свя`та ты,
ни райских стрел, ни доброты...
голубка, лебедь? нет, твои
черты лихого палача,
кинжалом колет что сплеча",
сказал Любви.

"Подь прочь, Любовь!
Родам конец-- грозишь нам, что ль?
Нам, современникам и ноль
что нимб на лоб?
Не страшен нам твой гон игры:
мы апатичны и стары!
Пусть... вымрем мы",
сказал Любви.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

"I Said to Love"

  I said to Love,
"It is not now as in old days
When men adored thee and thy ways
   All else above;
Named thee the Boy, the Bright, the One
Who spread a heaven beneath the sun,"
   I said to Love.

   I said to him,
"We now know more of thee than then;
We were but weak in judgment when,
   With hearts abrim,
We clamoured thee that thou would'st please
Inflict on us thine agonies,"
   I said to him.

   I said to Love,
"Thou art not young, thou art not fair,
No faery darts, no cherub air,
   Nor swan, nor dove
Are thine; but features pitiless,
And iron daggers of distress,"
   I said to Love.

   "Depart then, Love! . . .
- Man's race shall end, dost threaten thou?
The age to come the man of now
   Know nothing of? -
We fear not such a threat from thee;
We are too old in apathy!
Mankind shall cease.--So let it be,"
   I said to Love.

Thomas Hardy

Полно`чь. Она лежит, взгляд впе`рив в небо,
раскинулась на облачной горе;
внизу дрожит краёв далёких креп;
краса и ужас дивны девы-небыль:
Любезность, кажется, легла что тень
на эти брови и уста, что мечут
со зла и хлада по миру увечья,
страх и агонию, поход смерте`й.

Она не ужас, грация скорее,
что дух зеваки обращает в камень,
врезаясь постепенно в память,
где контуры лица её созреют
и, паразиты, скажутся втайне`;
напев красы, заброшенный во темень
и вспышку боли, отчего-- приемлем,
и напряженья прежнего уж нет.

А голова, её живьём кустится
(что водоросли под скалой):
волосья-змеи вьются, распуститься
не в мочи, порознь, да  гурьбой
всё изгибаясь, расточают вволю
наказ свой, словно смех шальной,
в нём смерть, убой, и колет
застывший воздух челюстей их зной.

А с камня рядом ядовит тритон
глядит лениво ей в глаза, Горгоне;
а в воздухе застыл безумья звон,
так удивленье всякий смысл хоронит:
зверь из пещеры выполз на поклон
да по лучу, что моль наружу гонит;
а небо полночи зарницами горит
ужасными, что пуще тьмы, смотри.

Очарованье страхом гром сулит:
пусть гадов чешуя блистает медью,
как ветер колтуны пошевелит,
зерцало отразит дыханье вредин,
неисправимый шевелюры вид,
и красоту, и ужасы вот эти:
терпенье девы в гадовом кубле
и взгляд её на смерть, да ложе на скале.

перевод (впервые на русский, это стихотворение не дописано автором) с английского Терджимана Кырымлы

 On the Medusa of Leonardo Da Vinci in the Florentine Gallery 
 
It lieth, gazing on the midnight sky,
  Upon the cloudy mountain peak supine; 
Below, far lands are seen tremblingly;
  Its horror and its beauty are divine.
Upon its lips and eyelids seems to lie
  Loveliness like a shadow, from which shrine, 
Fiery and lurid, struggling underneath, 
The agonies of anguish and of death.
 
Yet it is less the horror than the grace 
  Which turns the gazer's spirit into stone;
Whereon the lineaments of that dead face 
  Are graven, till the characters be grown 
Into itself, and thought no more can trace;
  'Tis the melodious hue of beauty thrown 
Athwart the darkness and the glare of pain,
Which humanize and harmonize the strain.
 
And from its head as from one body grow,
  As [   ] grass out of a watery rock,
Hairs which are vipers, and they curl and flow 
  And their long tangles in each other lock,
And with unending involutions shew 
  Their mailed radiance, as it were to mock 
The torture and the death within, and saw 
The solid air with many a ragged jaw.
 
And from a stone beside, a poisonous eft
  Peeps idly into those Gorgonian eyes;
Whilst in the air a ghastly bat, bereft 
  Of sense, has flitted with a mad surprise
  Out of the cave this hideous light had cleft,
  And he comes hastening like a moth that hies
After a taper; and the midnight sky 
Flares, a light more dread than obscurity.
 
'Tis the tempestuous loveliness of terror; 
  For from the serpents gleams a brazen glare 
Kindled by that inextricable error
  Which makes a thrilling vapour of the air 
Become a [ ] and ever-shifting mirror 
  Of all the beauty and the terror there—
A woman's countenance, with serpent locks,
Gazing in death on heaven from those wet rocks.

by Percy Bysshe Shelley 

Где похоронен С'р А'ртур О'Келли'н?
Могила мо'лодца где? О, Хелвелли'н
пригрел её на ве'сенной груди
под кроной млад-берёзы, погляди!
Дуб летом шелестом листвы манил,
и осыпал её, шурша, зиме немил,
затем свистел, ревел, гол, одинок,
пропал... берёза, выросла, роняет сок...
Суть кости рыцарские прах,
а меч уда'лый ржав впотьмах...
я верю, что Душа-- в свят-Небесах.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

The Knight's Tomb 

Where is the grave of Sir Arthur O'Kellyn?
Where may the grave of that good man be?--
By the side of a spring, on the breast of Helvellyn,
Under the twigs of a young birch tree!
The oak that in summer was sweet to hear,
And rustled its leaves in the fall of the year,
And whistled and roared in the winter alone,
Is gone,--and the birch in its stead is grown.--
The Knight's bones are dust,
And his good sword rust;--
His soul is with the saints, I trust.

Samuel Taylor Coleridge

Земле-Мать, Богине Свя`та,
Ты ,что Чревом вечным мечешь
богво, люд, зверьё и хату,
меч, росток и цвет конечный,
одари ты духом дивным
дочь родную, Прозерпину.
 
Коль росой вечор-туманов
кормишь цветики младыя,
те покуда пышно встанут,
дети крас`ны, Час живыя,
одари ты духом дивным
дочь родную, Прозерпину.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

 
Song of Proserpine
   
Sacred Goddess, Mother Earth,
Thou from whose immortal bosom
Gods and men and beasts have birth,
Leaf and blade, and bud and blossom,
Breathe thine influence most divine
On thine own child, Proserpine. 

If with mists of evening dew
Thou dost nourish these young flowers
Till they grow in scent and hue
Fairest children of the Hours,
Breathe thine influence most divine
On thine own child, Proserpine.

Percy Bysshe Shelley  

Bekenntnis

Ich bin nur einer von den Epigonen,
die in dem alten Haus der Sprache wohnen.

Doch hab` ich drin mein eigenes Erleben,
ich breche aus und ich zerstoere Theben.

Komm` ich auch nach den alten Meistern ,spaeter,
so raech` ich bluetig das Geschick der Vaeter.

Von Rache sprech ich,will die Sprache rachen
an allen jenen, die die Sprache sprachen.

Bin Epigone, Ahnenwertes Ahner.
Ihr aber seid die kundigen Thebaner!

Karl Kraus 

Я лишь один из многих эпигонов,
живущих в языковом старом доме.

Но я живу по-своему красиво:
рвусь вон из стен- и разрушаю Фивы.

Затем за классиками устемиться?
придётся мстить судьбе отцеубийством.

Из мести я реку, чтоб искалечить
язык для тех, кто жив им или речью.

Я интуит, бегу на выстрел зайцем.
А вы -осведомлённые фиванцы!

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы