Вторая годовщина свадьбы (С)

- В жопу?! Нужна мне твоя срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие говорю. Давай поиграем? Ахуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи. - В дочки-матери? В доктора? В прятки? В «морской бой»? Со мной сложно жыть. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съёбся. Я ж слОва в простоте не скажу. Я ж всё с подъебоном… - В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля! - Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо… Годовщина свадьбы веть. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай поиграем, хуле там. Во что? Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже хорошо. - Хочу выебать школьницу! Выпалил, и заткнулся. Я подумала, что щас – самое время для того, чтоб многозначительно бзднуть, но не смогла как не пыталась. Повисла благостная пауза. - Еби, чотам… Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копчёные окорочка через адвоката передавать. Как порядочная. Супруг в темноте поперхнулся: - Ты ёбнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей будеш ты. Да гавно вопрос! Чо нам, кабанам? Нам што свиней резать, што ебацца – лиш бы кровища…В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину супружества штоле? Как нехуй делать! - Ладно, уговорил. Чо делать-то надо? Самой уж интересно шопесдец. Кстати, игра в школьницу – это ещё хуйня, я чесно говорю. У меня подруга есть, Маринка, так её муж долго на жопоеблю разводил, но развёл только на то, чтоб выебать её в анал сосиской. Ну, вот такая весёлая семья. Кагбутта вы прям никогда с сосиской не еблись… Пообещал он ей за это сто баксоф на тряпку какую-то, харкнул на сосиску, и давай ею фрикции разнообразные в Маринкиной жопе производить. И увлёкся. В общем, Маринка уже перецца от этого начала, глаза закатила, пятнами пошла, клитор налимонивает, и вдуг её муж говорит: «Упс!». Дефка оборачивается, а муш сидит, ржот как лось бамбейский, и сосисную жопку ей показывает. Марина дрочить перестала, и тихо спрашывает: «А где остальное?», а муш (кстати, ево фамилие – Петросян. Нихуя не вру) уссываецца, сукабля: «Где-где… В жопе!» И Марина потом полночи на толкане сидела, сосиску из себя выдавливала. Потом, кстати, пара развелась. И сто баксоф не помогли. А тут фсего делов-то: в школьницу поиграть! Ну, значит, Вова начал руководить: - Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом платьице, в фартучке, с бантиком на башке, приходиш ко мне домой пересдавать математику. А я тебя ебу. Как идея? - Да пиздец просто. У меня как рас тут дохуя школьных платьев висит в гардеробе. На любой вкус. А уж фартуков как у дурака фантиков. И бант, разумееца, есть. Парадно-выгребной. Идея, если ты не понял, какая-то хуёвая. Низачот, Вольдемар. - Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у неё как раз говнянского цвета, в темноте за школьное платье прокатит. Фартук на кухне возьмём. Похуй, что на нём помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант похуй, и без банта сойдёт. И ещё дудка нужна. Какая, бля, дудка????????? Дудка ему нахуя????? - Халат спизжу, нехуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем? - Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг. – в дудке вся сила. Это будет как бы горн. Пионерский. Сечёш? Это фетиш такой. И фаллический как бы символ. Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают. В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса Шушера тихо вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета. Чтоб быть школьницей. Чтоб муж был щастлив. Чтоб пересдать ему математику. А разве ваша вторая годовщина свадьбы проходила как-то по-другому? Ну и мудаки. В тёмной прихожей, натыкаясь сракой то на холодильник, то на вешалку, переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за щеку дудку, спизженную, стыдно сказать, у годовалого сына, и стучу в дверь нашей с мужем спальни: - Тук-тук. Василиваныч, можно к вам? - Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, - Входи, детка. Я выплёвываю дудку, открываю дверь, и зловещим шёпотом ору: - Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново давай!!! - Сорри… - доносицца из темноты, - давай сначала. Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь: - Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно? - Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать? Заходи. Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде «Кукарачю». Маршырую по-пианерски. И ахуеваю. В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов но в шляпе. Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках. И что-то увлеченно пишет. Оборачивается, видит меня, и улыбаецца: - Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку. - Васильиваныч, а чой та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку. - А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не стесняйся. Можешь тоже раздецца. Я и твои трусики постираю. Вот пиздит, сволочь… Трусы он мне постирает, ога. Он и носки свои сроду никогда не стирал. Сука. - Не… - блею афцой, - Я и так без трусиков… Я ж математику пришла пересдавать всё-таки. Задираю мамин халат, и паказываю мужу песду. В подтверждение, значит. Быстро так показала, и обратно в халат спрятала. За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя более чем заметно. Педофил, бля… - Замечательно! – шепчет Вова, - Математика – это наше фсё. Сколько будет трижды три? - Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку. - Маша! – Шёпотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же твёрдая пятёрка беспесды! Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою писю, Маша? - Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, - Пися – это вот это, да? - Да! Да! Да, бля! – орёт Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот, как ты видишь, писюкастая такая пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова? - До охуения. - отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но держусь. - Тогда гладь её, Маша Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу. Снимай трусы, дура! - Я без трусов, Василиваныч, - напоминаю я извру, - могу платье снять. Школьное. Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует: - Дай померить фартучек, Машабля! Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я ещё помню. Ну, скажите мне – кто из вас не ебался в тёщином фартуке во вторую годовщину свадьбы – и я скажу кто вы. - Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове. Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки, отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает: - Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мушская волосатая ручища? Не трогала ли ты чужые писи за батончег Гематогена, как путана? Хрюкаю. Давлюсь. Отвечаю: - Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем маленькая. Мне семь лет завтра будет. Муж снимает очки, и смотрит на меня: - Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура! Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за тебя. Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживаецца Вовино барахло, и огрызаюсь: - А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока буит трижды три?» Какой, бля, десятый класс?! Вова плюхаецца на стул, и злобно шепчет: - А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь чо это такое? - А нахуя они мне?! – тоже ору шёпотом, - мне они даже в институте нахуй не нужны! Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или алгебру преподавать в три часа ночи?! - Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура! - Сам такой! Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло. - Блять, с тобой даже поебацца нормально нельзя! – не успокаиваецца муж. - Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, - Заставлять меня дудеть в дудку, и наряжацца в хуйню разную? «Ты девственна, Мария? Ты хочеш потрогать маю писю?» Сам её трогай, хуедрыга! И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика! - Пожалуйста! - Ну и фсё! - Ну и фсё! Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и разнообразно. В соседней комнате раздаёцца деццкий плач. Я реагирую первой: - Чо стоишь столбом? Принеси ребёнку водички! Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных очках, пулей вылетает в коридор. … Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с постели… Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить поссать… Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к тому, что в темноте прихожей на неё налетит голый зять в кухонном фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит её на пол, и огуляет хуем по лбу… - Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу на подмогу, - Помогите! Насилуют! - Да кому ты нужна, ветош? – раздался в прихожей голос моего отца. Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно. - Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерская! Мама жгла, беспесды. - Отпустите мой хуй, мамаша… - наконец раздался голос Вовы, и в щель под закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец. Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а Вова требовал отпустить его член. Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорвацца до чьего-то там хуя – это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы песдюлей за сворованный халат, и извращённую половую жызнь. Так что мужа я постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно, такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись. Но вторую годовщину я не забуду никогда. Я б и рада забыть, честное слово. Но мама… Моя мама… Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справицца о её здоровье, мама долго кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в оконцовке всегда говорит: - Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза дудкой. Стало быть, жива. Я краснею, и вешаю трубку. И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый кухонный фартук. С помидорами. Я ж пиздец какая сентиментальная...