Хто й проти кого воював 1936 р. в Іспанії..

Этот ком проблем оказался не под силу с грехом пополам установившемуся парламентаризму и в двадцатых годах король позволил генералу Примо де Ривера заморозить конституцию и установить диктатуру (впрочем, довольно мягкую). Левые силы королю этого не простили, и, когда генерал сложил свои полномочия, начали против монарха яростную травлю в своей печати.

Новорожденная республика началась с разгула выступлений левых сил: со стачек, занятий заводов, разгрома церквей, убийств состоятельных и духовных лиц. А попытки навести порядок левая пресса называла “стрельбой в народ”. В ответ на это испанские избиратели на первых же выборах отдали предпочтение коалиции право-консервативных партий. Но выскочки-политиканы, их возглавившие, показали полное неумение и нежелание сотрудничать и свою абсолютную несостоятельность. Левые же свое поражение не признали и горняки в Астурии устроили “пролетарскую революцию”. Перепуганному и безвольному правительству все же повезло: мятеж подавил молодой и популярный генерал, командовавший Астурийским военным округом. Но после его успеха его возросшая популярность показалась горе-правителям угрозой, и он был сослан на командную должность на Канарские острова. Звали его Франсиско Франко.

Опять запылали церкви, и головорезы из профсоюзов взялись за револьверы. За считанные месяцы число жертв стало исчисляться тысячами.

Осознала свою ответственность перед страной и армия. Франко написал правительству вполне лояльное письмо (опубликованное много позже), в котором обстоятельно и добросовестно предупреждал об опасности взятого курса. Единственным ответом было административное давление и обвинения в неблагодарности. Генерал сделал свои выводы.

Предсказание сбылось: среди ночи в его квартиру ворвались люди в полицейской форме, вытащили его из постели и расстреляли.

Позднее историки, особенно левые, будут рассказывать о “военном заговоре” против республики. В действительности же дальше разговоров дело у военных поначалу не зашло. События застали их врасплох, худшего начала у восстания быть не могло. Поддержали восставших не все военные округа, в иных поддержка была не всеобщей. В ряде городов, как, например, в Мадриде и Барселоне, восставшие генералы промедлили и не успели занять все ключевые объекты - там восстание захлебнулось в крови. Правительство решило “вооружить народ” и щедро раздало винтовки самым крайним революционным организациям и уголовному элементу. Но исход борьбы решили не они, а воинские части, оставшиеся верными правительству. Планомерно и без заминок план восставших был осуществлен лишь на Канарских островах, но в других регионах восстание удалось лишь в изолированных друг от друга “столицах” и то благодаря отваге и смекалке отдельных военачальников. Крупные города, кроме Севильи, остались в руках правительства. Оно также контролировало всю промышленность, все ВВС и флот, все тяжелое вооружение, все главные военные склады, все богатейшие сельскохозяйственные угодья, на его территории проживало большинство населения страны, на его стороне осталась большая часть вооруженных сил.

У одного добровольца спросили: “Кому сообщить, если с тобой что-нибудь случится?” - “Хосе-Мария Эррандонэа, 56 лет, Тэрсио Монтэхурра. Мой отец”. “А если его не найдут?” - “Тогда - Хосе-Мария Эррандонэа, 16 лет, Тэрсио Монтэхурра. Мой сын”.

А в-третьих, что решило исход войны: левые свой первоначальный успех не использовали и не перешли в контрнаступление. Восставшим удалось удерживать свои позиции порой незначительными силами и даже высвободить осажденные гарнизоны, как, например, Толедскую крепость Альказар. Франко, взявший командование над колониями, перебросил марокканские силы через Гибралтарский пролив в торговых суденышках, а моряки республиканского военного флота, перебившие своих офицеров, не сумели этому воспрепятствовать. Восставшие позволяли себе ошибки. Мола, например, задумал окончить войну одним ударом, и послал на Мадрид свои знаменитые колонны (“четыре колонны наступают на Мадрид, пятая встретит нас уже внутри”). Они легко разбили вышедшую им навстречу вооруженную часть, но их остановили слетевшиеся со всего мира коммунисты-добровольцы, “интернациональные бригады”. Белым пришлось перейти к более традиционным способам ведения войны.

На противоположной стороне осталась основная часть армии и полиция: старая полиция королевских времен (“Гуардия Сивиль”) частично примкнула к восставшим, частично - осталась на стороне республики и даже, как в Барселоне, решила дело в пользу последней. Зато внутренние войска (“Гуардия де Асалто”), созданные республикой, остались ей верны повсеместно. У республики было больше возможностей пополнения армии - под ее контролем находилась бульшая часть населения страны. Разобравшие розданное в самом начале войны оружие рабочие организации создали собственные отряды: появились войска анархистов, троцкистов, социалистов, коммунистов. Создали свои армии и самостийники - каталонцы и баски. Набрали они, правда, лишь немного тыловых “героев”...

Демократии с самого начала объявили нейтралитет, скорее благожелательный для республики. Восставшим помогали лишь Германия и Италия.

Итальянцы прислали значительные силы, но много лавров не пожали. А их вооружение оказалось ниже всех стандартов.

Появились русские и в рядах восставших. Белые эмигранты, тогда еще весьма многочисленные, увидели в испанских военных своих - борцов против коммунизма, и воспользовались случаем свести старые счеты с большевиками. Почти все они перешли французскую границу с Наваррой, и попали к карлистам. Те их с радостью приняли, но сказали: “У нас на знаменах написано: Dios, Patria y Rey - Бог, Родина и Король”. Мы боремся именно за это. Если ваши убеждения иные, мы вас проведем в другие части, например, в Иностранный легион. - А на наших знаменах, - отвечали царские офицеры, - было написано: “За Бога, Царя и Отечество! С вами нам как раз и по душе!” И остались. В “Тэрсио Мария де Молина” всю войну провоевал русский отряд. Испанцы, в том числе их командующий, полковник Рупе, отзывались о них очень тепло и считали их прекрасными бойцами. Эта похвала особенно почетна: армия карлистов, “Рэкетэ”, по праву считалась лучшей пехотой мира. Но приток русских добровольцев скоро иссяк - французы закрыли границу.

Причин было несколько, прежде всего - принятая с первых же дней оборонительная стратегия: “Но пасаран” (“Они не пройдут!”), скандировали красные. Зато белые взяли твердый курс на освобождение всей страны, и инициатива была в их руках.

Не было у красных и единоначалия: анархисты, троцкисты, самостийники командовали своими отрядами по-своему, а своенравные “природные командиры” подчас принимали такие решения, которые в обычных армиях полагается принимать от верховного командования. У белых же шло к обратному: необходимость единого командования поняли очень быстро, и после кончины Мола имя Франко напрашивалось само собой - из-за его блестящих побед во главе марокканских сил. Наконец, хунта самораспустилась, назначив Франко главой государства, верховным главнокомандующим и генералиссимусом всех родов войск (впоследствии сие “скромное” звание приглянулось и кое-кому у нас).

Весьма важным был и фактор экономический. Красные не национализировали всю промышленность, но всю ее поставили под “рабочий контроль”: владельцам предприятий навязали рабочие комитеты, как правило - из самых горластых и безграмотных. Любое решение хозяев этими комитетами оспаривалось, искажалось и превращалось в противоположное. Производство, естественно, остановилось: рабочим было веселее заседать на собраниях, чем прозаично крутить гайки. Увольнять кого-либо было строжайше запрещено: мало что могло заставить людей работать. А виновниками невыполнения заказов, особенно государственных, оказывались все те же хозяева-вредители. Если же они на заводе не появлялись, их судили за дезертирство. В итоге они были рады унести ноги от своей “собственности”, но удавалось это не каждому.

Естественное последствие - резкое падение популярности “республики”. Демократии, т.е. народовластия, не было ни в одной зоне, но у красных от нее отошли гораздо дальше. На красный территории сожгли все церкви, не считаясь ни с архитектурными, ни с историческими ценностями. Духовенство да и простых верующих убивали тысячами. Революционные отряды просто появлялись в какой-нибудь деревне, отрубали у священника голову и играли ей в футбол. Другим их любимым занятием было заставлять население сносить на площадь статуи, картины и книги религиозного содержания и сжигать их.

На его стороне воевали карлисты (традиционные монархисты), военные (придерживавшиеся его воззрений), фашисты (как сторонники модной тогда идеологии). На другой же стороне - анархисты (за рабочее самоуправление), троцкисты (за перманентную революцию), самостийники (за государственную независимость), коммунисты (за Коминтерн).

О возведении на престол отрекшегося Альфонса XIII не могло быть и речи. Его сын, принц Хуан, придерживался левых взглядов и доверительные переговоры с ним посланников Франко ни к чему не привели. У карлистов претендента на престол не было. Фалангисты были против монархии и видели в генерале Франко своего “каудильо” (вождя). Таким образом, временное правление Франко затянулось до его смерти.

Франко не решил всех проблем страны. Например, его преследование сепаратизма, вплоть до запрещения языков, не решило национальный вопрос, а лишь загнало его внутрь. С другой стороны, его жесткий централизм оставил в дураках карлистов: он упразднил “фуэрос”, сеть вольностей, включавшую и правотворческие привилегии. Их движение, разочарованное и обезглавленное, не стало сотрудничать с Франко, в единой партии остались лишь единицы. Но они и не встали в оппозицию: Франко был меньшим злом, чем коммунистическая республика. Они постепенно сошли на нет, а их место заняли националисты - в оппозиции не только к Франко, но и к Хуану-Карлосу, и к Испании как таковой. Их террористическая деятельность, особенно в Стране Басков - сегодняшняя “болячка” испанской демократии.

Солженицын, высказав эту мысль по испанскому телевидению, навлек на себя лай левой общественности, но был совершенно прав. Там, откуда приехал писатель, нормальная европейская страна с процветающей экономикой, диктатурой вообще не казалась. Если бы выиграли красные, о такой “диктатуре” вздыхали бы все испанцы, разве что кроме номенклатурщиков...