Когда она в церковь впервые внесла дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук Марии; и три человека вокруг младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес. От взглядов людей и от взоров небес вершины скрывали, сумев распластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом свет падал младенцу; но он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему, о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,
реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем что глаза мои видели это дитя: он — Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в нем.» — Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. «Слова-то какие…» И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах твоих паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шел молча по этому храму пустому к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась.
Богатство ищут, счастья ждут. А старость не ждут и не ищут. Она приходит сама и без стука. Поначалу человек раздваивается. Внутренне он чувствует себя молодым, а в зеркале видит кого-то сильно помятого. Но потом человек смиряется. Он признает себя стариком и внутри, и снаружи, и если здесь нет отчаяния, нет на Бога обиды, то вполне возможно, что это начало подлинной мудрости.
В древности святость ассоциировали именно со старостью. Тело смирилось, похоть увяла, мир утомил однообразием разыгрывающихся сцен и наглым господством греха. А вера укрепилась, пройдя через искушения, и молитва не умолкла, и мысли об иной жизни занимают сердце, то пугая, то обнадеживая.
У молодых этого нету и близко. Им кажется, что мир можно в карман положить, как «ключ от квартиры, где деньги лежат». Это умирает человек,сложив крестообразно на груди разжатые ладони, и ничего в них не уносит с собой. А рождается человек, крепко сжимая кулачки, и долго потом за все цепляется и хватается, пока, наконец, поймет, что ничего ему по-настоящему не принадлежит.Возраст понимания, что тебе ничего не принадлежит, есть возраст мудрости и опытной слабости. Ребенок тоже слаб, но слаб неопытно. А старик, миновав сильную зрелость, опять вернулся в немощь, но имеет знание и опыт. В это время он, в идеале, должен иметь веру и молитву. Если нет их у него, значит не тот у него опыт, и старость его рискует представить из себя нечто абсурдное и нравственно отталкивающее.
Мы нынче многого лишены. Цивилизацией нам подарены холодильники и телевизоры вкупе с завышенной самооценкой, зато смысл жизни от нас спрятался. Все как-то перекосилось и набок съехало. Стало трудно говорить о самых простых вещах.Многие до старости не доживают, то есть перешагивают порог вечности абсолютно сырыми и неготовыми. И это не потому что – война или голод, а потому что наркотики, экстремальные удовольствия и просто грех за компанию с абсурдом пожинают жатву ничуть не меньшую.
Если же доживет до старости человек, то вполне возможно, что будет он при помощи косметики, подтяжек и подрезок обманывать собственное зеркальное отображение. Будет одеваться по-молодежному, ловить новости иделать вид, что он «в курсе». Короче, будет человек смешить юную поросль, для которой и сорокалетние-то люди кажутся динозаврами, не то, что семидесятилетние.***
Мы говорим об этом потому, что Младенец Иисус был встречен в Иерусалимском храме именно представителями благочестивой старости. Ветхие, как сам Завет, который они олицетворяли, Симеон и Анна видели в Младенце не просто еще одного ребенка, а – наконец-то пришедшего Христа.О Симеоне говорено много. Об Анне – меньше. Все, что мы знаем о ней, это то, что она была женщина «достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь» (Лук. 2:36-37).
Быть может, это тот тип женщин, которые умеют любить только раз и, соответственно, только одного человека. Такой же была наша соотечественница – Ксения Петербургская. Мысль о повторном браке для таких женщин невозможна. После смерти супруга они и сами умирают для привычной жизни, и в ожидании ухода из этого мира заняты только молитвой и воздержанием.Не цепляясь за эту жизнь и ничего в ней для себя не желая, эти люди очень нужны всем остальным. Не будь их, этих всецело отданных Богу людей, кто знает, смогли бы мы, при нашей теплохладности, передать эстафету следующим поколениям? Не обречена ли была бы вера на угасание и исчезновение, если бы хранили и исповедовали ее только такие люди, как мы, и никто лучше нас?
Анна была вознаграждена видением Христа и узнаванием Его! Последнее – самое важное, поскольку видели Христа многие, но узнавали в Нем Мессию далеко не все. И это неузнавание было тем более тяжким, что оставалось оно в людях при слышании проповеди Христовой, при видении исцелений и воскрешений, совершенных Им, при насыщении из рук учеников умноженными Им хлебами.А Анна ничего еще не видела и не слышала, кроме Маленького Ребенка на руках юной Матери. Но, жившая в Боге, Богом была она научена узнать Искупителя в этом Младенце. Это знание она в себе не удерживала, но «славила Господа и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лук. 2:38).
Что до Симеона, то мне кажется очень важным то, что это человек, не боящийся умирать. Его жизнь была не чередой случайных дней, а осмысленным ожиданием встречи с Христом. Знал он и то, что после долгожданной встречи ему нужно будет сей мир покинуть. Встреча состоялась, и старец ушел из храма умирать.Я уверен, что умирал он без страха. Руки старца помнили теплую тяжесть тела Божьего Сына, и эта память прогоняла всякий страх. Мне неизвестен никто, кто сказал бы об этой смерти, произошедшей после встречи, лучше Бродского.
***
Мы будем умирать. Будем ли мы перед смертью молиться, зависит не в последнюю очередь от того, молимся ли мы сейчас. Удостоит ли нас Господь смерти «безболезненной, непостыдной, мирной» – это вопрос. Может быть, самый важный вопрос.И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть немножко радости, радости о том, что избавление приближается. Кто знает, удастся ли нам дожить до почтенного возраста и полной седины? Если удастся, то сохраним ли мы ясный ум и твердую веру, тоже пока неизвестно.
Важно принять жизнь, как подарок, и отпущенную чашу допить до капли, ничего не проливая и не расплескивая. Важно жить так, чтобы пребывая ещена земле, душевные корни пускать в иную, пока еще невидимую для глаз жизнь, и к ней готовиться.Жизнь молодежи полна целей и планов. Но есть своя цель и у старости. Звучит она грозно, и коротко, и не всем понятно. Цель старости – приготовиться к вечности, и шагнуть в нее с молитвой Симеона: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…»
Жизнеописание (житие).Святой мученик Трифон(память 1 февраля по старому стилю) Святой мученик Трифон родился в одной из областей Малой Азии — Фригии, неподалеку от города Апамеи в селении Кампсада. С юных лет Господь даровал ему силу изгнания бесов и исцеления различных болезней. Однажды жители его родного села были спасены им от голода: святой Трифон силой своей молитвы заставил уйти вредных насекомых, истреблявших хлебные злаки и опустошавших поляОсобенно прославился святой Трифон изгнанием беса из дочери римского императора Гордиана (238-244).Помогая всем страждущим, он требовал только одной платы — веры в Иисуса Христа, благодатью Которого он исцелял их.Когда на царский престол вступил император Декий (249-251), жестокий гонитель христиан, эпарху Акилину было донесено, что святой Трифон смело проповедует веру во Христа и многих приводит ко Крещению. Святой был схвачен и приведен на допрос, во время которого он безбоязненно исповедал свою веру. Его подвергли жестоким истязаниям, били палками, терзали тело железными крючьями, обжигали раны огнем, водили по городу, вбив в ноги железные гвозди. Все пытки святой Трифон мужественно претерпевал, не издавая ни единого стона. Наконец, он был осужден на усечение мечом. Перед казнью святой мученик молился, благодаря Бога, подкрепившего его в страданиях, и испросил у Господа особую благодать тем, кто будет призывать его имя на помощь. Прежде, чем воины занесли меч над головой святого мученика, он предал душу свою в руки Божий. Это событие произошло в городе Никее в 250 году. Святое тело мученика христиане обвили чистыми пеленами и хотели предать погребению в городе Никее, в которой он пострадал, но святой Трифон, в видении, повелел перенести его тело на свою родину в селение Кампсаду. Это и было исполнено.Впоследствии мощи святого Трифона были перенесены в Константинополь, а затем в Рим. Большим почитанием пользуется святой мученик в Русской Православной Церкви.Существует предание, что при царе Иоанне Грозном во время царской охоты улетел любимый царем кречет. Царь приказал сокольнику Трифону Патрикееву найти улетевшую птицу. Сокольник Трифон объехал окрестные леса, но безуспешно. На третий день, утомленный долгими поисками, он остановился под Москвой, в месте, ныне называемом Марьина роща, и в изнеможении прилег отдохнуть, усердно помолившись перед этим своему святому покровителю — мученику Трифону, прося его о помощи. Во сне он увидел юношу на белом коне, держащего царского кречета, и этот юноша произнес: «Возьми пропавшую птицу, поезжай с Богом к царю и ни о чем не печалься». Проснувшись, сокольник действительно увидел неподалеку на сосне кречета. Он тут же отвез его к царю и рассказал о чудесной помощи, полученной им от святого мученика Трифона Через некоторое время на том месте, где было явление святого, сокольник Трифон Патрикеев построил часовню, а затем и церковь во имя святого мученика Трифона. Мученику Трифону особо молятся об исцелении от телесных недугов, в болезненном состоянии, в случаях порчи плодов, во время голода.
Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) Трудность высоких наименований
(размышление о православии)
"Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа". (Лк. IX, 55)
Слово христианин, которым в I веке начали называться в Антиохии, не удержало своей этой антиохийской, первохристианской белоснежности. Однако, если сказать с уважением и многозначительностью о каком либо человеке: "он - христианин",это прозвучит хорошей характеристикой и для слуха неверующих в Бога. С именем же "православный" дело не так ясно. Православие обозначает подлинное христианство, среди многих подделок и извращений апостольской веры; понятие православия, равное истинному прославлению Бога, сильно померкло, посерело в истории. Вообще, надо сказать, что всякое определение может быть сведено к отвлеченности и номинальности. Высокое же именование особенно не выдерживает двусмысленности. Имя "христианин" поблекло, потому что в мире, в истории было и остается не мало номинальных христиан, и среди православных, и католиков, и протестантов,которые, в сущности, ничем не отличаются - по своей психологии и жизни - от людей "мира сего", погруженных с головой в чувственность и суетность. Но слово "православный" особенно пострадало в истории.
Имя "христианин" имеет в самом себе уже ясное содержание, смысл и цель: Господа Иисуса Христа. Христово имя ярко светит даже среди несоответственного Христу "христианства". Но слово "православный" заключает в себе, кроме исповедания истинной апостольской веры, еще и понятие какой-то человеческой исключительности в прославлении Бога, выделенности человека в самом христианстве, возвышение его веры и жизни над другими людьми и христианами.
Беда в том, что исключительность и чистоту самого православия многие в истории переносили и до сих пор переносят -лично на себя или на свой народ, свое общество, возвышая этим себя и обольщая. Чем выше самоквалификация, тем она опаснее для души человека.
В религии это видно особенно. Об этом предупреждает Слово Божие: "Когда зван будешь на брак, пришедши, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подошел, сказал: "друг! пересядь выше"; тогда будет тебе честь пред сидящим с тобою" (Лк. ХIV, 10). Спаситель, мы видим тут, внушает человеку скромность, - и в религиозной области особенно, - так как религиозная гордость наиболее близка к демонизму и характерна для фарисейства; желание молиться Богу только с первого места, есть желание вредное и предосудительное для человека.
Православие, горячность и чистота веры Христовой, началась среди мученичества, явилось в мученичестве. Оно стало в истории Церкви знаменем страдальчески-огненного, крестного пути к Богу и несло в веках эту царственную печать, как само удостоверение о мученичестве. Но, что мы сейчас видим? Вследствие долгого союза, почти слияния психологии церковной и государственной в так называемых "православных" странах, православие стало обращаться в национальную и легалистическую привилегированность на земле и пред Небом. Люди и целые народы присваивали себе эту привилегированность близости к Богу и чистоты веры, чрез свое физическое рождение и крещение в младенчестве. "Православными" в истории, вследствие этого, стали себя именовать люди знающие во что верят, не знающие духа веры, разума и горения апостольского... На Балканах и в России можно было встретить "православного", не верящего, например, в загробную жизнь, или (среди интеллигентов) верящего "в перевоплощение" и т.д. Подмена содержания произошла в самом термине "православный", и потускнело целостное, жизненное содержание этого слова.
Надеемся, что говорим не оскорбительно для православных, а целительно. Иногда мы достойны бываем, чтобы нас оскорбили за нашу жизнь. Православный (по духу своему) человек в наши дни не может не ощущать всей недостаточности общего духовного уровня православия своего и своих братьев православных. И лишь такое смиренное осознание православными людьми своей недостаточности, особой ответственности пред Богом, может вернуть истине Православия ее апостольское сияние. Необходимо православным получить дух смиренности и покаянности, который только и является "печатью царской" Православия и явным о нем удостоверением. Православный стыдится тщеславного подчеркивания своего православия или своей первоклассности в праведности и не разглашает о ней. Имя "православный" - православные несут, радуясь о истине Господней и стыдясь за себя, свою недостаточность. И это не мешает им быть смелыми, когда надо, в исповедании веры. Отдалившиеся же от духа православия, воспринимают свою "православность", привилегию, как Старший Брат в притче о Блудном Сыне, воспринимал свое старшинство и большую близость к Отцу. Чувствуя свое "старшинство в вере", некоторые православные зазирают сперва не-христиан, потом "не таких, как они", христиан, и кончают осуждением тех православных, которые не принадлежат к их малой группировке. Разве мы не видим этого и в наши дни? И, по мере зазирания других людей, эти мнимо-православные считают себя все более чистыми, все более избранными. Так порождается в мире вдвойне отвратительное новозаветное фарисейство: утешение не Божьей, а "своей" святыней.
Состояние это бывает не только у православных. Оно может быть видно и у "римо-католиков", и у так называемых "евангелических христиан", тех, которые детски-наивно подчеркивают свою специальную евангельскую высоту и чистоту пред другими христианами и проповедуют свою особую (по сравнению с другими) "спасенность", судя слишком человечески и, главное, преждевременно о том, кто "спасен", а кто "не спасен".
Верующему в Истину Христову нельзя не переживать драгоценность этой Истины. Искренно верующий во Христа, не может не видеть всей благодатности, всей великости и чудесности данного ему и всем людям дара спасения во Христе, Христова искупления в вечности. И надо сказать, что нет истинной веры без чувства драгоценности святости, как дара Духа Святого. Нет обращенности к истине без осознания величия этой истины. Но истина Христова прежде всего, является в блаженстве нищания. Это ее верный признак в человеке.
Веяние Духа и реальность Истины выражены в слове и в деле апостолов, пророков, истинных пастырей и праведников Церкви. Все люди призваны жить в веянии этой Благодати, храня правоверие, радуясь ему и смирясь пред ним. Не надо ни рационализировать, ни благоукрашать, ни национализировать правоверия. Тем более, нельзя делать его своей родовой и личной исключительностью, тем более, привилегией...
Россия в этом была грешна. И в тысячелетие ея веры - надо об этом помнить. Тут наше первое православное единство: в покаянии.
Вера в Бога истинная выражается особенно в смирении человека пред Богом, для того, чтобы возвеличивался Бог. Кто поймет всю малость своей веры, как чистой верности Богу, тот не станет защищать свою веру негодным чувством самовосхваления: он всегда будет садиться в самом дальнем конце Христовой Горницы. И только в приятии ответственности за веру Христову - открывается православие. Его красота и его боль.
Наш календарь переполнен праздниками. Каких только нет – и церковных, и светских!.. Заглянув на досуге в календарь памятных дат, мы не можем не изумиться тому разнообразию аспектов человеческого бытования в мире, на которые предлагается обратить внимание в «красные» дни.
11 февраля, например, в международном календаре – Всемирный день больного. Учрежден он был в 1992 году по инициативе папы Иоанна Павла II. Устанавливая эту дату как знак внимания к проблемам больных людей (ачто такое болеть, папа знал не понаслышке: за год до того врачи поставили ему тяжелый диагноз – болезнь Альцгеймера), он определил цель праздника так:«…дать почувствовать сотрудникам многочисленных медицинских католических организаций, верующим, всему гражданскому обществу необходимость обеспечения лучшего ухода за больными и немощными, облегчения их страданий».
Дата 11 февраля также была выбрана неслучайно : в древности в этот день произошло чудо исцеления больных при явлении Божией Матери во французском местечке Лурд. С тех пор почитание Богоматери Лурдской стало на Западе церковной традицией, а в международном календаре появился Всемирный день больного.
Кому ж из нас не близок этот день! Болеем мы все, в той или иной мере, и старики, и взрослые, и малые дети. Бывая в больнице или роддоме, видя, как почти каждый ребенок рождается с той или иной болячкой (иногда такой сложной и редкой , что и названия ее лет тридцать назад не слыхивали), а то и с целым букетом, как дети воцерковленных родителей по рождении зачастую сначала попадают на круги больничных мытарств , а после, принесенные на крещение, плачут и боятся священника, принимая его за очередного врача, вспоминаю слова одного верующего: «Нашим отцам-дедам даны были в испытание война, голод и труд, а нынешним поколениям, видать, болезни»…
Болеть и лечиться мы не просто привыкли – умеем и даже любим это делать, болеем со тщанием, умело, со вкусом . Как на работу ходим по врачам (одновременно с упоением кляня медицину),а равно и по целителям и разномастным знахарям, собираем народные рецепты пачками, тратим уйму сил, времени и средств на поиски «волшебной таблетки от всего» (чему способствует своей навязчивой рекламой индустрия безрецептурных лекарств), и даже называя себя «верующими», чего греха таить, молитвослов рассматриваем порой как сборник заклинаний «от болезней», приложение к газетам типа «Исцелись верой» или «ЗОЖ»…Размышляя обо всем этом в дни преддверия Великого поста – времени, в которое Церковь особо призывает нас к покаянию, то есть, прежде всего, к обращению внимания внутрь себя, к пересмотру своего духовного и душевного устроения, мы не можем не вспомнить: болезни нашего тела напоминают о болезнях души – терзающих ее греховных страстях.
Святые отцы, в духе Евангелия рассматривая человека, подчеркивали, что грех – не только вина наша в юридическом смысле, но и тяжкий недуг, в чем-то полученный по наследству («Во гресех роди мя мати моя»…), а в чем-то – усугубленный нами же самими. Недуг, который нас мучает, от которого мы хотим избавиться – но одновременно и страшимся этого избавления, потому что странным образом грех нам стал привычен, мы приноровились в нем жить, боимся, что врач при лечении сделает больно, боимся того, что, лишившись любимой болячки, мы утратим и смысл жизни, боимся быть – здоровыми… Саможаление больного, не дающего врачу коснуться любимой «вавки», очень мешает в лечении. Саможаление – и главный враг покаяния.Митрополит Антоний Сурожский, замечательный пастырь нашего времени, имевший богатый опыт медицинской практики, в одной проповеди сказал :
«Не так давно пришел ко мне больной человек, который плакался над своей болезнью, над тяжестью жизни, плакался над ответственностью, которую жизнь накладывает на каждого своими требованиями. И в течение этого разговора я этого человека спросил: «А хотели бы вы избыть вашу болезнь, так чтобы не осталось никакой телесной немощи и у вас была бы возможность изо всех сил, со всей ответственностью войти, вступить в жизнь?
И этот человек не только не задумался, но как бы даже криком мне ответил: «Нет!» — и потом сам удивился: как мог вырваться такой нелепый, безумный ответ прямо из души? И когда я поставил этот вопрос, и мы над ним задумались, ответ был таков: болезнь, немощь, бессилие, которые так явны всем, являются для меня единственным спасением от ответственности, от необходимости жить твердо, смело, действенно». (Из проповеди в Неделю о расслабленном, 21 мая 1978 г.)
Больным быть в чем-то проще: тебя жалеют, за тобой ухаживают, ты сам — ни за что не несешь ответственности… Но Господь-то нас призывает быть здоровыми. И говорит нам как многоопытный Врач душ и телес наших: « Я готов тебя исцелить. Но без твоего желания исцелиться, без твоей готовности измениться, без твоих собственных усилий к преодолению болезни – ничего у Меня не получится…».
Да, мы родились и живем больными, телесно и духовно, зачастую боимся этих многоразличных болезней и сдаемся им без боя. Но вспомним вот что: по-церковнославянски «болезни» означает не только телесные недуги, но еще и – родовые муки, то, без чего невозможно чудо рождения нового человека.И святые отцы-подвижники всегда подчеркивали: для христианина болезни души и тела, переносимые с терпением, верою, молитвой и духовным усилием, бывают во благо, способствуя его росту во Христе, рождению в жизнь вечную. Это не некий мракобесный «мазохизм», который иной раз приписывают православным критики христианства, это точное духовное и психологическое наблюдение.
Помню одну нашу бабушку- прихожанку. Спрашиваю:- Ну как вы?
-Ох, батюшка, худо чего-то…- Что худо, болеете?
-Да какое там! Ни болезней, ни скорбей нету – боюсь, не забыл ли про меня Господь-то… Священник Сергий Круглов