Больше, чем можно представить

Прочитав цікаву замітку. Може когось теж зацікавить...

В юности, когда я только ещё начинал приходить к вере, меня всё занимал вопрос. Ну хорошо, Царство Небесное… А что там будут люди делать? Чем они будут заниматься, чем будет наполнена их реальная жизнь, ведь Царство Небесное – это не абстракция какая-то, а реальность, хоть и высшего, неземного порядка…

И я всё не мог себе это представить, как ни старался, и загробная жизнь, даже жизнь праведников, каюсь, представлялась мне пресной и скучной. Да и не один я, подозреваю, так думал.

Примерно в то же время «юношеских исканий» попались мне стихи известного поэта Серебряного века – Саши Чёрного. Есть у него такие строки, обращённые к Богу… просьба о посмертной участи:

И вот тогда, молю беззвучно, Дай мне исчезнуть в черной мгле,— В раю мне будет очень скучно, А ад я видел на земле.

Думается, поэт, как это часто бывает, стал выразителем мыслей и чувств многих и многих его современников. Да и не только его современников, и не один он…

Сейчас уже маленько поутихли баталии вокруг «главного» романа Булгакова «Мастер и Маргарита», а в своё время (и тоже примерно тогда же – во время «юношеских вопросов») выдвигалось множество толкований и вариантов осмыслений этого действительно великого произведения.

Я безумно любил, да и сейчас люблю, хоть и не «безумно» уже, Булгакова. Я буквально упивался, зачитывался им, забравшись с ногами в кресло и теряя представление о пространстве и времени.

Но, вот странное дело, никогда я «Мастера и Маргариту» не воспринимал как лучший булгаковский роман. Самый «ищущий», «мятежный», может быть, даже самый важный для писателя – да! – но не лучший, это уж точно.

В личном рейтинге булгаковской прозы я несомненную фору всегда давал  «Белой гвардии». Вот это, в моём понимании, – действительно вершина  Булгаковской прозы.

А «Мастер и Маргарита»… Булгаков, несомненно, был человек верующий, но не сохранивший  церковность. Это очень важно понять. Он родился и вырос в семье  профессора Киевской Духовной Академии, был воспитан во «внешних»  традициях православия, но отец рано умер и, может быть, в силу своей  исключительной занятости, не успел привить Михаилу живую, искреннюю и  вместе с тем церковную веру.

Может быть, отчасти из-за этого, отчасти из-за тех многочисленных сугубо внешне-церковных соблазнов, которые мы видим и сейчас, Булгаков отошёл от Церкви. Но вера в нём осталась – только своя, особенная, и он пытался эту веру оформить в какие-то индивидуальные, «самобытные» черты, в черты «личной религии».

Вот эта попытка в высшей степени трагическая, но и искренняя, определяет, как мне кажется, суть романа. Так вот, красной линией – и, кажется, именно от лица Булгакова, –  прорисована в романе всё же тема усталости, непонимания содержания, сути духовной жизни, того, что именуется Царствием Небесным. Известный приговор: «Он не заслужил свет, он заслужил покой» –  Булгаков выносит себе сам, как ответ на глубинные запросы души, ответ на свою веру, на свою сокровенную просьбу.

Но просьба эта не следствие самоучижения и осознания собственного  недостоинства, а именно следствие того, что Мастер так и не познал при  жизни, не уловил святую нить живой любви к Богу, живого и пламенного устремления к Нему.

Мастер, как и многие его современники, не утратившие веры, но  мятущиеся от собственной сложности и гордости, так и не сумел довериться Богу с детской непосредственностью и простотой. Не прозрел уже здесь, в земной жизни, отсветы того, что «не видело око»…

Размышления Булгакова о добре и зле, о Боге и дьяволе предельно, до  крайности честны и серьёзны, и роман – это, несомненно, попытка самому  разобраться во всём и расставить точки над «i».

Но вот в этом именно и состоит главная мука – в невозможности своим  умом, пусть даже гениальным, познать истину, готовую открыться только в  Церкви и только для «нищих духом».

Словом, я так понял, что не один я мучился непониманием:  в чём же именно  состоит суть духовной жизни, к чему нам нужно стремиться и чего ожидать «там». И как многие, и не только писатели, но и «рядовые обыватели» вроде меня, не мог, как ни старался, представить себе загробную участь  праведников.

Между тем наступили в моей жизни времена столь тяжкие в духовном, нравственном отношении, что я однажды удрал, именно удрал в Оптину Пустынь. Там я стал жить, трудиться по мере сил, бывать на службах… Словом, «оттаивать» потихоньку душой.

И вот – я очень хорошо помню этот момент, хоть и не смогу его,  конечно, описать как надо – я шёл из скита в монастырь через осенний  лес. Купола сияли на солнце, осыпалась листва, небо сквозило в кронах дубов и вдруг…

Я помню, что остановился поражённый неведомым чувством. Я вдруг стал  совершенно, абсолютно счастлив. Счастьем надмирным, иным, которое и  сейчас не могу описать и объяснить.

У меня не было ничего, что принято считать причиной или спутником  счастья в привычном смысле. Во внешней жизни моей всё было по-прежнему  тревожно и неопределённо, но в душе… Я знал, понимаете – не верил  или догадывался, а именно знал! – что Бог есть и не где-нибудь «там», а  именно здесь и сейчас, и Он любит меня и никогда, никогда не оставит!

Это чувство было таким потрясающе явственным, сильным, что я помню,  подумал с изумлением и восторгом: вот оно – Небесное Царствие!.. Его  невозможно понять и объяснить, но оно есть, оно реальнее, чем всё, что  мы называем реальностью!

Я жил в тот момент жизнью настолько полной и радостной, небывалой и  светлой, что ничто в этом мире не может даже приблизительно сравниться с ней. Я только понимал, что «та», иная жизнь настолько превосходит все наши представления о ней, что нет никакого смысла даже пытаться себе её  понять и представить. Эта жизнь бесконечно полна и разнообразна,  возвышенна и прекрасна, но мы в силу своей грубости совершенно утратили само представление об этом разнообразии и красоте.

И нужно искать эту жизнь, искать всем сердцем, всей душой, всем помышлением, потому что она того несомненно стоит.

И ещё я понял, что значит видеть Бога. Я понимаю, что это звучит  дерзко, но тогда – тихим осенним днём на монастырской тропе в 22 года – я думал и чувствовал именно так.

И хоть я никого не видел чувственным образом, но Бог был везде, и со  мной тоже, и это было реальнее, чем всё, что можно видеть «своими  глазами». Это был потрясающий и невероятный опыт души, опыт, который невозможно заменить никакими дефинициями и правилами.

И ещё я понял, что этот опыт открыт всегда, для всех и каждого, но  принимаем мы его только тогда, когда готовы по-настоящему смириться. Не  только понудить себя, но смириться по-настоящему, довериться, предаться без остатка, всей душой Богу в Его Церкви…

Да, я понимаю, что мой опыт – это только частный случай. Но с тех  самых пор я никогда не задавался вопросом: как оно будет – «там»? И если мне бывает плохо, и я снова «не понимаю» что такое Небесное Царствие, я, по крайней мере, знаю, что не понимаю я именно оттого, что омрачился  опять, изменился сам, стал иным, и никакими потугами мне прежнее понимание не вернуть…

Но когда становится совсем худо и душа вопиет о помощи – всегда  неожиданно приходит Господь! И всё пропадает тогда: суета, мятежность и  смута и остаётся только горькая, но и светлая боль о своих грехах…

Светлая, потому что в ней всегда бывает прощение Того, Кто любит нас больше, чем можно себе представить!