Святой Иоанн босой Шанхайский

Прочитано в http://www.pravmir.ru/svyatoj-asket-vselenskogo-znacheniya/

Святой аскет вселенского значения

Это слово об архиепископе Иоанне само собой вышло из уст одного из ближайших к нему священников, когда владыки не стало на земле.

Многие ли о нем знают на родине, в России?  А в мире тысячи людей почитают его как великого праведника.

При жизни он молился обо всех, кто нуждался в помощи, по убеждению, что «перед Богом все люди равны», и сила его молитвы свидетельствовала об истине Православия. Владыка никогда не разделял экуменических взглядов, и вообще, был очень строг в отношении всего, что касалось канонических правил, однако с благодарностью за молитвенную помощь к нему в храм приходили люди разных исповеданий, было и немало случаев перехода в Православие.

Один католический священник, француз, исчерпав аргументы на проповеди, обращенной к молодежи, воскликнул однажды: «Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. Зачем жемне давать вам теоретические доказательства, когда сегодня по улицам Парижа ходит святой – Saint Jean Pieds – Nus (Святой Иоанн Босой)!»

На фотографиях владыка Иоанн часто выглядел невзрачно, то есть совершенно по-монашески: сутулая фигурка, беспорядочно распущенные по плечам темные волосы с проседью. При жизни он к тому же прихрамывал и имел дефект речи, затруднявший общение. Но все это не имело ровно никакого значения для тех, кому пришлось опытно удостовериться в том, что в духовном отношении он был явлением совершенно исключительным – подвижником по образу святых первых веков христианства.

Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский

04. 06.(17.06) 1896 г. – 19.06 (02.07) 1966 г.

Память о Шанхае

Мечта о настоящем духовном отцедля верующего человека, наверное, одна из самых заветных, – так, чтобы вздох или набежавшие слезы могли тут же отозваться «на том конце провода» внутренней, молитвенной связи. Именно таким отцом с открытым слухом, с «сотней антенн на все стороны», был для своей паствы в эмиграции архиепископ Иоанн Шанхайский, «Владыченка», как называли они его между собой.

Русской диаспоре в Китае, в годы после революции, досталось лихо: неустроенность, крайняя дороговизна, – с большим трудом можно было снять комнату, не говоря уже о квартире, – постоянная и острая нехватка  средств, одиночество в чужой стране, тоска и порой просто отчаяние.

Церковь, свой православный храм, была для многих из них той единственной «родиной», которая у них осталась. И вот, в тех условиях, когда страшно было заглянуть в завтрашний день, владыка Иоанн стал центром, объединявшим их всех и помогавшим им выстоять. Видимо, промыслительно было то, что среди исключительных  скорбей людям дано было видеть настоящее чудо.

…1945-ый год. Во французском госпитале плачет, мечется в агонии тяжело-раненая, просит пригласить владыку, чтобы он исповедовал ее в последний раз. Сбежавшиеся на крики санитары и врачи пытаются объяснить, что вызвать епископа невозможно: военное время, госпиталь закрыт на ночь, на улице буря – проливной дождь и шквальный ветер. А та продолжает звать его, своего духовного отца. И, вот, под раскаты грома совершенно мокрый входит в палату владыка Иоанн, и на ходу успокаивает ее: «не призрак я, а самая что ни на есть реальность». После причастия больная проспала 18 часов, а затем пошла на поправку. Под подушкой, в удостоверение того, что владыка, действительно, приходил, обнаружила она 20-ти долларовую банкноту, оставленную им в счет уплаты долга, накопившегося за лечение. Рассказу ее тогда персонал так и не поверил, хотя владыку видела и ее соседка по палате, но несколько лет спустя  действительность этого эпизода подтвердил он сам[i].

Можно было бы отнести этот случай на счет совпадений, если бы подобные свидетельства не исчислялись десятками.

1948 год. В больнице русского Православного братства умирающий больной умоляет сестру срочно позвонить владыке Иоанну, а связи нет – линия повреждена из-за начавшегося тайфуна. Однако примерно через полчаса слышен стук в ворота. На вопрос: «Кто?» в ответ раздается: «Я –владыка Иоанн, меня зовут сюда, меня здесь ждут»[ii].

Среди многочисленных свидетельств тех лет есть и рассказ о молитве владыки за одного тяжелобольного с Хаилаи. Состояние его было признано  безнадежным, и дежурившие в отделении католические сестры с минуту на минуту ожидали конца, но вскоре обнаружили его сидящим на постели. Вопрос больного, что за священник был у него только что и молился за него, остался без ответа. Когда же после выписки этот человек обошел все католические храмы и не нашел того, кого искал, ему, все же, помогли, подсказав, что надо зайти в русскую церковь, где служит «православный епископ, своего рода Христа ради юродивый»[iii].

Мнение о «юродстве» владыки Иоанна поддерживалось тем, что облик его  мало соответствовал высокому сану: одежду он носил самую простую и в  любую погоду обходился легкими сандалиями, а когда случалось, что и эта условная обувь переходила кому-нибудь из нищих, привычно оставался  босиком. При этом бедным он помогал непрестанно, раздавая хлеб, деньги, и с тем же постоянством подбирал в переулках, среди трущоб, беспризорных детей, для которых им был основан приют в  честь святителя Тихона Задонского. Не имея ничего, для сотен и тысяч  людей он стал неутомимым жертвователем: Господь подавал ему все  необходимое.

Только самые близкие знали, насколько строгий, аскетический образ  жизни ведет их владыка. Пищу он принимал обычно лишь раз в день в самом  ограниченном количестве, а спал всего пару часов, сидя или согнувшись на полу перед иконами, где его иногда заставал в таком положении келейник. Кроватью не пользовался никогда. Такая аскетическая практика известна,  однако является исключительно редкой[iv].

И при такой требовательности к себе, для паствы владыка Иоанн  оставался добрейшим, терпеливейшим духовником. Аскеза была делом  внутренним, настолько сокровенным, что у тех, кто видел его впервые,  возникали самые простодушные мысли на его счет: «Какой удивительный  иерарх, и к тому же юродивый во Христе!»[v], но в ту же секунду ответом  на «сердечное умиление» был поворот головы и проницательная улыбка  «блаженного иерарха». – В прозорливости владыки обычно убеждались тогда, когда он обнаруживал детальное знание обстоятельств людей, прежде с ним не знакомых, еще до того, как ему был задан вопрос, сам называл имена  тех, о ком его собирались попросить помолиться, или без всякого смущения отвечал на обращение к нему в мыслях.

Если и была с его стороны строгость, то лишь в отношении того, что  касается правильного исповедания основ вероучения, сохранения церковной  традиции и благоговейного отношения к святыне. На протяжении многих лет владыка последовательно защищал, например, юлианский календарь, запрещал своему клиру участвовать во «всехристианских» богослужениях в виду их  канонической сомнительности, и среди прочего имел обычай не допускать до креста и икон дам с помадой на губах. Впрочем, с этой модой его  прихожанки расставались легко. Правила наружного поведения в храме не  тяготили: там, где все соединяла любовь, у всякой вещи было свое место.

«Монах с рождения»

В сведениях о ранних годах архиепископа Иоанна найдется немало того, в чем можно усмотреть «прообраз» его служения в будущем. Среди известных  представителей его семьи, – а вышел он из малороссийского дворянского рода Максимовичей, – был святитель Иоанн Тобольский. В Харькове, на  родине владыки Иоанна, был отмечен особым почитанием Мелетий  (Леонтович), оставивший пример строгого аскетизма и молитвенного бдения. Примечательно и то, что еще в годы учебы в университете, будучи  студентом юридического факультета, он обратил на себя внимание митрополита Антония (Храповицкого), принявшего его под свое духовное  окормление. Но и при подобных «слагаемых» не всякому дано стать тем, кем стал владыка Иоанн. Его избрание определялось, прежде всего, самим его устроением. Болезненный и тихий с детских лет, он не любил суеты, и  шумным играм предпочитал чтение исторических книг, житийной литературы.  Особую радость доставляли ему и паломничества в Святогорский монастырь, расположенный в нескольких верстах от имения Максимовичей, на берегу  Северного Донца. Впечатления от духа и самого уклада монастырской жизни  производили на него такое действие, что из игрушечных крепостей он устраивал монастырские ограды, а солдатиков переодевал в монахов.  Знавшие его люди говорили, что «монахом он был с детства».

По воле родителей, – с их мнением он серьезно считался всю жизнь, –  прежде духовного он получил светское образование: в Полтавском кадетском корпусе, а затем – в Харьковском университете. Однако это не изменило его настроя. В 1934 г. в одной из проповедей владыка сказал как-то, что  «с самых первых лет, как начал осознавать себя, захотел служить  праведности и Истине»[vi].

После революции, в 1921-м, семья Максимовичей эмигрировала в Белград, и тогда он смог избрать направление, соответственно внутреннему складу, став студентом богословского факультета. Из рук владыки Антония  (Храповицкого) в 1926 г. принял он монашеский постриг с именем Иоанн в  честь своего дальнего родственника – святителя Иоанна Тобольского, и  почти десять лет посвятил преподаванию и духовному окормлению учащихся  Сербской государственной высшей школы и семинарии в честь апостола Иоанна Богослова в Битоле. Для семинарии он был настоящим приобретением: его забота об  учениках простиралась за рамки учебного процесса. В семинарии вскоре  обнаружили, что о. Иоанн, имевший привычку бодрствовать по ночам, в  перерывах между молитвой, обходил общежитие, поправляя одеяла и подушки  своих воспитанников; и семинаристы отзывались на его доброту искренней  привязанностью.

Скромность иеромонаха Иоанна была такова, что когда в 1934 г.  митрополит Антоний решил возвести его в епископа, он подумал, что его  вызвали в Белград по ошибке, перепутав с кем-то другим, а когда  оказалось, что письмо предназначено ему, пытался отказаться от сана,  ссылаясь на проблемы с дикцией. Но владыка Антоний нисколько не  сомневался в своем выборе, и, направляя его на Восток, писал правящему  архиерею: «…как мою собственную душу, как мое сердце, посылаю вам  епископа Иоанна. Этот маленький тщедушный человек, с виду почти ребенок, – на деле зерцало аскетической твердости и строгости в наше время  всеобщего духовного расслабления»[vii].

 Так он оказался в Шанхае, где прослужил почти двадцать лет. Случаи  исцелений, изгнания нечистых духов, помощи в тяжелых обстоятельствах,  совершившиеся в Китае по молитвам владыки Иоанна, с годами составили значительную часть подробного жизнеописания, составленного братством преп. Германа  Аляскинского.«Святитель Запада»

Для большинства почитателей владыки он и по сей день остается  «Иоанном Шанхайским», однако «право на участие в его титуле» моли бы  оспаривать, помимо Сан-Франциско, где прошли последние годы его  служения, Франция и Голландия: в обеих странах Православная Церковь была принята им под свой омофор. Но все по порядку…

 В 1946 г. владыка Иоанн был возведен в сан архиепископа. Под его  окормлением оказались все русские, жившие в Китае. С приходом  коммунистов владыка организовал эвакуацию своей паствы на Филиппины, а  оттуда – в Америку. Заслуживает упоминания и его усердие: разрешение на  въезд для русских беженцев в Штаты он исходатайствовал буквально  «приступом», сутками напролет дежуря у дверей кабинетов, терпеливо  дожидаясь приема чиновников. Тогда же из Шанхая на Запад был эвакуирован и основанный им детский приют, через который в общей сложности прошло  3500 детей.

В 1951 г. владыку Иоанна назначили правящим архиереем  Западноевропейского экзархата Русской Зарубежной Церкви. Чем были  заполнены эти годы? – На его плечи легли дела по управлению Русской  зарубежной Церковью и помощь православным церквям во Франции и в  Нидерландах. В те годы владыка Иоанн проделал и огромную работу по установлению канонических оснований для почитания в Православии древних  западных святых, живших до отделения католической церкви, однако не  включенных в православные календари: собирал сведения, свидетельства о помощи, иконы. При этом он, как и прежде служил. (На протяжении многих  лет он имел правило каждый день служить литургию, а если не было  возможности, – принимать святые дары.)

В Париже, где цены за аренду превышали возможности прихода,  помещением для храма послужил обычный гараж. «Церковь в гараже» стала  любимым приходом для русских, приезжавших на службы со всех концов  города и из пригородов. Особым покровительством владыки пользовался и  перебравшийся к тому времени во Францию Леснинский монастырь, основанный когда-то по благословению двух великих старцев – преп. Амвросия Оптинского и св. прав. Иоанна Кронштадсткого.

Для своих духовных воспитанников владыка оставался тем же, кем был  прежде – другом, молитвенником, к которому можно было обратиться за  помощью в любой день и час. Поражала его доступность, совершенная  непритязательность и забвение себя ради других. В Европе архиепископа  Иоанна признавали человеком святой жизни, так что и католические священники обращались к нему с просьбой помолиться за больных.

А на склоне лет его ожидало новое церковное «послушание». По  ходатайству тысяч русских, знавших владыку по Шанхаю, его перевели в  самый крупный кафедральный приход Русской Зарубежной Церкви, в  Сан-Франциско. Ситуация внутри русской общины в тот период сложилась  непростая; в нем видели единственного пастыря, способного восстановить  мир, и этот последний отрезок оказался для владыки в полном смысле  «крестным». К обычным обязанностям прибавились хлопоты, связанные с  возведением кафедрального собора в честь иконы «Всех Скорбящих Радосте» и забота о пастве в условиях, когда жизнь по «законам мира» проникла и в  церковную ограду, стремясь вытеснить нормы христианской этики.

Тяжелым испытанием для владыки Иоанна стал, например, следующий  эпизод: как-то в канун дня памяти св. прав. Иоанна Кронштадтского[viii]  часть его прихода оказалась вовлеченной в празднование американского «хэллоуина»,и тогда к полному изумлению и стыду участников владыка пришел на этот  «бал» и, не проронив ни слова, медленно обошел зал, заглядывая в лица.

А затем, будто весь ад восстал против него, – уже немолодого  архиепископа ожидал суд «перед внешними», на котором ему был предъявлен  иск в «сокрытии собранных на строительство собора средств». В конечном  итоге выдвинутые против него обвинения были сняты, но тогда, во время  процесса, особенно ясно проявилась еще одна черта его духовного облика – детское незлобие, удивительно мирное состояние, с которым он встречал  выпады в свой адрес. Не только во время следствия, но и после, в кругу  близких, владыка воздерживался от воздаяния «подобным», и на вопрос, кто был виновником смуты, отвечал просто: «Диавол».

Удивительной была и кончина архиепископа Иоанна. В тот день, 2 июля  1966 г., он служил литургию, и еще долго, в общей сложности около трех  часов, оставался в алтаре. В материалах о его жизни и служении,  собранных братством Св. Германа Аляскинского, встречаются и  свидетельства того, что владыка был, по-видимому, извещен о своем скоромисходе[ix]. Кончина его была мгновенной. Он до последнего, по-монашески, оставался на ногах, и умер в кресле, в своем кабинете.

У мощей архиепископа Иоанна в Сан-Франциско поддерживается неугасимая лампада, горит множество свечей. Теперь владыка Иоанн предстательствует  перед Господом за свою Православную Церковь и за мир уже в Церкви Небесной, Торжествующей. На адрес братства преп. Германа Аляскинского из года в год приходят свидетельства о помощи по молитвенному к нему  обращению. А в курсах по агиологии о владыке Иоанне уже рассказывают  как о подвижнике, соединившем в себе несколько образов служения:  святителя-миссионера, богослова, аскета-молитвенника, попечителя бедных и милостивого, прозорливого старца. В 2008 г. определением Архиерейского  Собора Русской Православной Церкви святитель Шанхайский и  Сан-Францисский Иоанн прославлен в лике общецерковных святых, имя его включено в Месяцеслов Русской Православной Церкви.