Смотрю блоги. Что вижу: большинство людей глубоко несчастны. А топ пестрит россыпями своих вечных тем. Он – как генеральная выборка в социологии, – отражает положение вещей в целом. Так чему вы удивляетесь, люди? Каков ваш  вкус счастья – такова и ваша жизнь. Лишь несчастье имеет одинаковый вкус для всех.

Она появилась во мне – там, в глубине живота – давно. Слишком давно. Сначала она напоминала маковку – крохотное зернышко, пульсирующую точечку, которая мигала в дебрях черной крови. Тогда она увеличивалась, наполняя мое тело, разрасталась, пускала корни – и корни обвивали лоно, и корни шевелились, и корни щекотали изнутри детскими пальчиками. Кажется, у нее были синие глаза. Я уже не помню точно. И светлые волосы. Наверно, локончики. Я все мечтала когда-то заплести ей косички, но ты каждый раз обстригал, и обстригая ее – говорил, так удобнее. Когда ты подбрасывал ее к потолку, она громко хохотала, просто задыхалось от смеха, и ловила воздух маленьким раскрытым ротиком. Как же ее звали? Как же ее звали, дай, Боже, памяти… Как-то днем она не проснулась. Ты уже заварил кофе, я приготовила какой-то завтрак… Мы завтракали молча – и дом вздрагивал от молчания. Тогда я подбежала к кроватке. Она лежала там – на вышитом покрывальце, личико отвернуто к стене. Серебристая ладанка прицеплена к быльцам. Я уже тогда поняла, что она не дышала. – Что там? – спросил ты, не выходя из-за стола. – Спит? – Спит – ответила я.

………

Мы оба знаем, что она мертва. Но как мудрые взрослые люди, пытаемся не говорить об этом. Она до сих пор – все эти годы – лежит, отвернувшись к стене, на своем вышитом маками покрывальце, и ладанка висит, и ничего не изменилось.

……….

«Мааааа!!! Маааа!!!!» – надрывно плачет она среди ночи. Ты делаешь вид, что не слышишь, ворчишь сквозь сон… Я лежу рядом тихо, как мышка, и не дышу. Слушаю… «Мааааа! Мааааа!» – кажется, дом разлетится на осколки! – и я в конечном итоге не выдерживаю. – Лежи, - говоришь ты, но я уже ощупью ищу опоры. Привычно беру ее на руки, леплю холодное тельце к безмолочной – к пустой груди – а она еще минуту-другую  шевелит губами в темноте, шумно причмокивает тогда вздрагивает всем телом – знаешь, так глубоко вздыхает, как будто разрывает веревку…и засыпает…

……….

С тех пор, как она умерла, у нее подросли волосики. Я иногда заплетаю ей косички. Но ей уже безразлично. И тебе уже безразлично. Время превратило ее в маленькое сморщенное, сухое существо, чучелко в сверточке… родное чучелко на маковом покрывальце… шершавые ладошки… неслышные прикосновения…

………..

Как же ее звали? Дай, Боже, памяти…как же ее звали…

Ее звали Любочка.

Любонька.

Любовь.

(Анна Осадко, пер. с укр.)

Я неоднозначно отношусь к дельфинам и бабочкам. Они для меня крайне важны. Первые дарят надежду на настоящую, полузабытую жизнь в моем первом и главном доме, а вторые мягко оплетают острые грани моих мыслей и дней, взывая к волшебству другого мира, того, что глубже. Ну и пусть я видела дельфинов лишь один раз, по-настоящему. Так что же? Зато они есть. Там, дома, - ждут меня и улыбаются, дробя солнечный свет гладкими спинами.  И это бытие непрерывно, в отличие от моего.   У меня можно отнять все, – но бабочки останутся, будут медленно кружить в пустоте, роняя золотую пыль вечности с крыльев. Мне можно подарить  весь мир,  – но дельфины ворвутся солеными струями в утреннее, еще сонное окно, и  исчезнет все.  Только влажная синева, трепет струй и мягкое порхание. Чего же мне еще желать?

Теперь, когда я в тебе немножечко пожила,
Потекла в твоих венах наркотиком сладким,
Выучила тебя, как зверя: вид, характер, повадки,
Истерики по телефону: « Где ты была?!
Сука!» - ну и так далее, бла-бла-бла;
Обычный набор для супа семейной драмы.
Ведь раньше думала: это сильнее смерти.
Я говорила: возьмите да и измерьте! –
Я люблю его больше мамы! Верьте.
Теперь удивляюсь: надо же, пережила…
То есть – выжила после цунами, пожарищ, ада.
У меня на лбу написаны все «не надо».
И билет я верну обратно, уйду из зала.
У меня ещё кровоточит, не зализала.
И молитва на ночь проста, что слова из пьесы:
«Господи, выведи меня за руку из этого леса…» 

( Е.Шигона)

Религия, вера, духовные практики, обрядчество… Все это делается, по итогу, для себя, для спасения своей души, но не для других. Люди хотят полюбить Бога, чтобы он полюбил их. Но исказив его заветы, средством для этого, промежуточной ступенью,  сделали любовь к людям. Однако  истинная любовь не может быть средством для чего-то, только целью. А Богу от нас ничего не надо, только бескорыстной любви к детям его.  Он счастлив, он полон, он самодостаточен.   Но все подменено, все искажено. Вот почему столько атеистов и людей, отвергающих религию. Они подспудно чувствуют подмену, хотя в душе знают, что Бог есть. Они смутно понимают, что нельзя править службу, оставляя нищих за порогом церкви. Нет, не этого он хотел от нас.

А теперь нападайте.

Нельзя получить внутреннюю гармонию, к которой мы так стремимся, за счет других. Оставляя их за бортом, считая, что они «недостаточно продвинуты». Нужно считаться с их мнением на сей счет. Особенно если они Вам преданны, - такому авторитетному и всезнающему. Ведь это говорит о том, что они достаточно разумны и постоянны в своей разумности.

Я живу черным дроздом, а он – мной. Я сама вырастила его. Я отдала ему всю радость, и он вырос большим и сильным. И вот теперь, когда я безвольно сижу в кресле перед пламенем свечи, он внимательно смотрит на меня немигающими, широкими, темными глазами. Сегодня у него хорошее настроение, и стало быть, он будет перебирать мне волосы и рассматривать складки  моей белоснежной туники. А может, станет клевать виноград на серебряном подносе. В любом случае, вечер пройдет спокойно. Но иногда он бывает другим. Его шикарное, гладкое оперение приподнимается, он расправляет сильные, холеные крылья и издает резкий крик. И начинает когтить мне грудь и руки, оставляя на тонкой коже темно-красные, влажные полосы, марая блестящие крылья в мою кровь. О нет, я не сопротивляюсь. Ведь я сама вырастила его. Я отдала ему всю радость. И он вырос большим и сильным. Но он никогда не оставит меня, а я никогда не буду одинока.

Откладывая решения, мы нагнетаем ситуацию. А решение принимать все равно придется.

Чтобы не делать что-то, можно найти тысячу причин и оправданий, но реальная причина всегда одна - недостаточная мотивация. а если ее нет, стоит ли вообще делать шаг? может быть, сначала стоит поговорить честно, без утаек и оправданий с самим собой? осознавая, четко ли ты видишь, чего хочешь, или весьма размыто.

А решение всегда есть, и может даже на поверхности. Но часто мы, придавленные проблемой и неверием, просто его не видим..  А между тем, если все невыносимо, то можно что-то сделать и хуже уже не будет. А если еще выносимо, мы ждем, пока станет невыносимо и потом делаем все равно, но при больших  моральных издержках.