В примитивных обществах всё продумано заранее. Известно, как поступить в том или ином случае. Неизменные ритуалы сопровождают рождение и смерть, женитьбу и строительство дома. Даже абсолютно точно известно, какой узор нанести на новый горшок. Тот, который наносил отец, и ни одного лишнего завитка.

Свободы нет. Первобытная свобода — фантазия Руссо, не более. Науке открывается совсем иная реальность. Внешний мир ничего не говорит человеку племени, установил антрополог Люсьен Леви-Брюль, написавший книгу о первобытном мышлении. „Знание“ дикаря — это особым образом устроенная сложная совокупность мифов, древних сказаний, преданий о коварных и могущественных духах вод и земель. Эти „знания-значения“ называются коллективными представлениями.

В племени нет личности. Вернее, нет личности индивидуальной. Есть личность коллективная. В качестве индивида, субъекта выступает племя целиком, где человек — не единица, а дробь, часть единицы. При этом нет никакого дополнительного порабощения, никакого принуждения или выгоды вождя, например, на которого рядовой член племени работает. Речь идёт о добровольном поведении, где все, как один.

Эти наблюдения относятся отнюдь не только к диким племенам.

Везде, где поведение предписано коллективом, существуют общие представления, которым отдельный индивид следует, иногда органов принуждения и вовсе нет. Человеку стыдно действовать иначе, нежели принято. Неудобно перед соседями, перед членами прихода, перед товарищами по оружию. Он смотрит на себя глазами других.

Со времени выхода в 1946 году знаменитой книги „Хризантема и меч“ американского антрополога Рут Бенедикт, изучавшей японцев, подобные культуры называют культурами стыда. Если отступишь от партийного устава, если нарушишь волю воровского авторитета, если откажешься мстить за убитого брата, если захочешь эмигрировать из страны, тебя настигнет „гнев и презрение товарищей“.

В сущности, это метод жизни общества, позволяющий ему выжить в жестоком, враждебном мире. Нельзя сказать, что в таком сообществе из человека воспитывают злодея. Ничего подобного. Учат быть честным, не воровать, не убивать, уважать старших, заботиться о женщинах и детях. Но только все эти замечательные правила относятся исключительно к членам данного сообщества. По отношению к другим поведение сразу становится неопределённым, оно не регулируется. И если случится украсть у чужих, умыкнуть женщину, убить человека другого племени, то судить не будут. Наоборот, сочтут за доблесть.

Такая культура не может терпеть никакой другой. Чтобы ни натворили свои, они всегда правы, а чужие всегда не правы. Любое древнее общество стремится стать империей абсолютной и в идеале — всемирной. Абсолютен панславизм, пантюркизм, арийство. Вы легко можете найти сочинения, где утверждают, что Геракл родом из-под Курска, что этруски — это русские, а в Осетии вам скажут, что все европейские цивилизации созданы осетинами.

Но однажды появляются пророки, и то, что считалось доблестью, они объявляют преступлением. Они учат, что любовь должна распространяться не только на своих, а на всех людей без исключения. Что для Бога нет ни эллина, ни иудея. Провозглашается гениальное: „Мне отмщение и Аз воздам!“, то есть буквально, что месть — не дело людей.

Революцией стало открытие, что человек не часть, а целый мир, и этот мир не враждебен всем остальным. Уже не коллектив отвечает за своего члена, а человек сам лично ответственен за всё.

Так возникла другая культура, уже не клановая, а личностная — культура вины. Она определяет поведение людей, пусть сначала немногих. Именно в этой культуре были выработаны универсальные правила поведения на основании высшего долга, общего для всех.

Между культурой стыда и культурой вины всегда возникал глубокий конфликт. Но защитникам старого порядка невдомёк, как слаба культура стыда, как ненадёжно существование в её рамках! Единство мнений ослабляет, не даёт вариабельности поведения. Авторитарный строй лишён внутреннего содержания, неэффективен и эфемерен. И это понятно, ибо всё создаётся как раз отдельным человеком.

Вся цивилизация выросла на культуре вины. Личная ответственность дала всю городскую культуру, привила ремесленнику, торговцу честность, гордость за личное умение. Он работал честно не потому, что его увидят другие, а потому, что на него смотрит Бог. Вся наша история заполнена подвигами людей, не мирившихся с клановыми обычаями и поведением выламывавшихся из них.

Каковы мотивы Христофора Колумба? Зачем шли открывать новые страны? Обычно считается, что за пряностями. На самом деле, Колумб не собирался ничего открывать. Наоборот, он хотел прийти в известную страну, в Индию. И не за чем-то, а во имя Бога, ради утверждения тысячелетнего царства Христа на всей Земле, ради спасения томящихся в магометанском плену христиан. А открытие Америки явилось побочным результатом глубочайшей убеждённости Колумба, что ему поручена свыше миссия. Какие тут пряности? Он претворял в жизнь замысел Бога о мире, осуществлял пророчество.

В русской классической литературе не счесть героев, относящихся к этой культуре. Все так называемые лишние люди, которых все „проходят“ в школе, все эти Чацкие и Печорины глубоко осознали несовершенство мира, его преступную круговую поруку и вышли из игры. Они не стали жить по законам примитивной стаи и заложили основания культуры вины в России.

В Тамбове был (может быть, есть и сейчас) уникальный музей местной земской медицины, где можно познакомиться с той огромной работой, которую проделали русские врачи. Просто невероятно, какую гору они свернули! В середине XIX века людей косили оспа, холера, дизентерия, туберкулёз, в губернии встречались целые сёла бытового сифилиса, антисанитария ужасала. Но вот через пятьдесят земских лет появились больницы, регулярные приёмы и осмотры, операции, элементарная профилактика, прививки детям, налажена замечательная медицинская статистика. Ликвидированы веками не проходившие эпидемии.

Исторический подвиг земств был совершён на энтузиазме, нужен был заряд самоотвержения, личного глубокого увлечения. Такой энтузиазм был невозможен без чувства вины образованного человека перед необразованным и тёмным, без чувств долга и справедливости, без стремления этот долг отдать.