Есть люди, как зеленый чай. С чайной церемонией, чайничком рыжей
глины, рукавом кимоно и веером в рукаве. Люди-бабочки, люди -
августовский вечер в звездах под треск цикад. Они чаще всего редкие
фокусники с рассеянной улыбкой, и светятся мягким желтоватым светом -
как светляки… с ними можно говорить о картах Таро, немножко - о Канте, и
даже вскользь пройтись по Гегелю… Слушать музыку серебряных спиц, или
просто молчать - уютно, глядя на закат, или на соседский гараж… они
совершенно прозрачны и ароматны, как жасминовые призраки… наверное, надо
уметь их пить… чтобы в их обществе не махать постыдно под столом
скучающей лапкой от избытка материализации чувственных идей в своем
здоровом, и, в сущности, очень земном тельце…
Есть
люди, от которых остается осадок и послевкусие - как после плохого
кофе. Ты, вроде, и в красивую толстую чашку его - с листиками по ручке, и
кардамоном над ним парил, и корицей - трепетал… а все равно - дрянь,как
будто наглотался чего-то непотребного, и желудями все это закусывал…И
ты хотел, как лучше, и он хотел, чтобы не как всегда - а результат
подобен химическому пятну на любимом галстуке… Божественный запах и
мерзкий вкус (сказала Феня, укладывая очередную банку растворимого кофе в
ящик со строительным мусором).
Есть люди-пиво. Легкие, и вроде
как ни к чему не обязывающие. С которыми можно пить это самое пиво на
скамейке в парке, и которые останутся там, когда ты уйдешь, сдав свою
бутылку хамовитому бомжику. Люди, которые попросят сто рублей "в долг", и
никогда не отдадут, и которых ты в следующий раз будешь рад узнать в
толпе по неряшливым, но цветным одеждам. Люди, которые назовут тебя Юлей
вместо Кати, и расскажут все тусовочные новости. Люди, с которыми
хорошо - пока не раззеваешься, не заскучаешь, и не захочешь спать.
Есть
люди-виски. Со льдом. Со льдом в голосе, во взгляде, с ленивыми
интонациями и кожаными креслами в гостиной. Они ироничны, и курят
хорошие сигареты. С ними бывает нечеловечески интересно - когда они
поднимут бровь, и соизволят рассказать, как однажды, где-то в Аргентине,
когда маленький оркестр играл танго… у них железная хватка, и
неутраченная интеллигентская рефлексия мальчиков из хорошей семьи.
Они
всегда предложат нетрезвой даме остаться. Нетрезвая дама всегда может
уйти. Если по-честному, им пофигу, но на такси они посадят вас всегда.
Дам, имеется в виду. Нетрезвых друзей - скорей всего, тоже. У них на
юбилеях корифеи говорят длинные тосты и поддерживают под локоть маму
именинника - всю в неподдельных бриллиантах и голубом, девицы танцуют
кан-кан, а американские граждане кидают вверх ковбойские шляпы и сигары.
А на утро им лучше всего продолжать говорить "Вы". По телефону - белой
трубке из слоновой кости, из Аргентины.
Есть люди как коктейли.
Особенно барышни. Девушки-мартини - ухоженные, с хорошим маникюром и
туфельками на острых каблучках, в юбке до середины колена и с декольте
до пейджера. Они слушают качественное западное диско и курят тонкие
сигаретки. Они сидят в ночных клубах на высоких табуретах, и качают
аккуратными лапками в чулочках. Иногда они танцуют на барной стойке
сальсу, но это уже мартини с водкой, или текила со спрайтом. Как
говаривала одна дама: "На меня эта ваша текила совершенно не действует! Я
только в прошлый раз упала со стола!"
Есть
девушки-Бейлис…девушки-литераторы, девушки-поэты, девушки-промокашки на
тетрадном листе, исписанном чернилами: на них зеркально и неровно
отпечатались тонкие витиеватые строчки… С ними не знаешь, что делать, и
чего от них ждать: то вот она зарыдала и откидывает со лба прядь,
мешающую созерцать Луну, то в черных одеждах раскидывает карты веером,
стуча серебряными перстнями, то вот она смеется заливистым хохотом тебе в
лицо, бормоча что-то полувеселое-полуобидное… я люблю бросать в Бэйлис
лед. Иначе он для меня слишком сладок…
Есть люди как ром… темный
ром с колой и лимоном. Или светлый ром с мятой. Но тоже обязательно с
лимонным соком. Потому что в них всегда есть немножко горечи - которая
остается на губах, после того, как они сожгут вам сердце. Или себе. Мне
кажется, что они всегда горят, и исходят лучами - "кубинскими звездами
царапая шею и грудь"… как Фрида Кало или Че. Апельсиновое дерево в окне с
желтыми шторами на фоне океана.
Люди-коньяк - как стальной в
ножнах. Медленно запрягают, но быстро потом едут. Холодноватые на первый
взгляд, и горячие внутри: как потухший костер - сверху пепел, а внутри
пламя. В них ныряешь, как в бассейн: помните, у Булгакова? Как из
фонтана вдруг забила коричневая струя, и только пара человек решилась
последовать примеру кота-Бегемота, и нырнуть? Выплываешь пьяным, хватая
воздух, и дыша эйфорией, будешь изливать душу и словеса, а кончится все
лимонно и кисло. Потому что снаружи всегда пепел, какое бы пламя не было
внутри. Главное - вовремя уходить с вечеринок: пошатываясь, и в чужом
галстуке.
Леди остается леди, пока часы не пробьют полночь. Но настоящие леди пьют коньяк.
Люди-текила
- это умные и талантливые персонажи, способные на спонтанную истерику
на отвлеченную тему. Эгоцентристы, влюбленные в мир, и склонные держать
его "на каминной полке, всегда готовый к услугам", между доколумбовским
атласом Мира и туфлей стриптизерши на серебряной шпильке. Если дамы - то
с низким голосом и с декольте, если мужчины - то в цветных рубашках.
Оставят номер телефона, потом не узнают позвонившего, и никогда не
позвонят сами- какое бы ослепительное танго на барной стойке вы не
танцевали вечером, падая на головы завсегдатаям бара. Сухо скажут, что
вы ошиблись номером. А вы и правда
ошиблись - все, что было, было вчера… От текилы, кстати, не бывает похмелья. А от текиловых людей - грустных воспоминаний.
Люди-вино,
кино и домино. В вине надо разбираться. Чтобы отличить истинного
мизантропа от притворщика-эпикурейца. Люди красное сухое вино - умные и
эксцентричные, но без дешевых внешних эффектов. У них на полке двд-шки с
культовым кино и альбом Босха, у них большие лохматые собаки,
симпатичные улыбчивые жены и добрые мужья с аккуратно подстриженной
бородкой. У них умненькие детки в хорошей школе, и зимой на шее мягкий
кашемировый шарф. Они одновременно доброжелательны и язвительны, и
далеко не каждый бродяга на Мерседесе вхож в их мир - который пахнет
натуральным деревом, книжной пылью и хорошим парфюмом. Впрочем, это все -
совершенно не от снобизма. Это от хорошего воспитания и
бабушек-выпускниц
Смольного института. Девушки - красное сухое: сплошь студентки, которые
помимо прочего берут в университете курс философии, в стильных очках и
черных тонких водолазках, юноши - подают надежды и краснеют румянцем под
темными кудрями, и их ресницы бросают прозрачную тень на девичьи
сердца.
Люди-красное полусухое почти такие же, но чуть
порывистей, быстрее в суждениях и нелогичных выводах, неожиданно
выясняется, что у них на галстуке под сурьезным пиджаком - слоник или
Будда (но не Микки-Маус или стилизованная Мэрлин), а у девы с волнистыми
волосами - как на открытках из бабушкиного альбома, раскрашенных
карандашом, - на запястье намотаны крупные бусы и тоненький белый шрам.
Люди-белое
вино - большие, красивые, и медленные мужчины. Со льдом и с дыней
летом. На какой-то давней работе у нас был такой персонаж - голубоглазый
великан из Амстердама, с сердцем, куда легко помещался весь мир, и даже
пятки не торчали, и способностью притягивать бытовые несчастья, как
магнитом: за месяц его краткого пребывания здесь, его слегка сбила
машина (или он сбил машину), его затопили соседи, у него лопнули зимой
все батареи и чуть ли не обледенели стены, он поскользнулся, и упал в
арык, у него оторвались все пуговицы на пальто, и он сжег утюгом все
рубашки с монограммами. Но не потерял присутствия духа. Только паспорт
по дороге в аэропорт.
Девушки-белое вино будут морочить Вам
голову, и читать Бодлера. Будут ходить в прозрачных платьях, в туфельках
без каблука и прикасаться к вам под столом угловатыми коленками. Вы
будете пить с ними белое вино со льдом, и желтый сок дыни будет стекать
по их запястьям - прямо на диванную обивку. И так будет, покуда не
кончится лето. А лето будет долгим, и будет виться цветными парео вокруг
угловатых коленок в маленьких южных городах.
Люди-абсент - это
люди с парижским взглядом, где отражаются, как в Сене, маленькие
мансарды под крышей старых домов, и безумие, как нелепый в городской
речке электрический скат, тихо притаилось на дне зрачков. Нет, вовсе не
каждого из них ждет клиника, отрезанное ухо, и раскрашенный зеленым
конь; вовсе не каждый синими красками на желтом полу дома с колоннами и
видом на хмурый невский проспект будет пытаться воспроизвести
Ван-гоговские ирисы… Нет. Но безумие иногда приходит к ним. Оно
приходит, как сексуальное желание, сильное и яркое, которое все сметает:
набухает и колоколом звенит в голове, требуя своего… тогда они пишут
строчки, которые режут потом сердце на тонкие полоски горячей
кровоточащей плоти - как коварный и неуловимый маньяк, заставляют
метаться от балкона до входной двери июльской ночью, горячей и душистой,
как кипящее малиновое варенье - в ожидании чего-то или кого-то что
никогда не сбудется, или никогда не придет. Они рисуют картины от
которых тянет внизу живота и почему-то хочется пить, а еще смотреть
вечно и немедленно отвернуться, черкают черной тушью на клочке обоев,
стучат пальцами по клавиатуре… или… не делают ничего такого, о чем можно
было бы здесь рассказать - в присутствии малолетних истребителей
попкорна и благородных матрон, ожидающих прибавления семейства… Потом
они полулежат в потертом кресле без сил, а вечернее солнце смывает
позолоту с их лиц. Чтобы превратить ее в пыльцу, которая будет виться
над каждым бокалом абсента.
Есть люди как качественный Лондонский
джин, что заперт в голубой бутылке толстого стекла - смотрят через
голубое окошко, и видят все в грустном голубом свете: потому что сегодня
не иначе как рубиновый вторник, а что может быть лучше в такой вторник,
чем сапфировый джин, отпущенный на оплаченную остатками карманных
фунтов беспошлинную свободу? Они пузырятся в стакане с терпким тоником,
пахнут новогодней елкой и апельсиновой корочкой на чьих-то теплых губах с
блеском, и мечтают лететь выше Тауэровского моста, высоко-высоко, туда
где радуга прячется в облаках...(с)к-сожалению-не-знаю-чей