-  И когда это кончится? - на весь двор кричала Ярмила Леопольдовна, до развала старого строя работавшая в легкой промышленности, а теперь продающая то единственное, что у нее осталось - полное лоснящееся тело. Оно ввиду податливости и умеренной цены было пока нарасхват, не обещая, впрочем, никаких льгот на старость.

Ярмила Леопольдовна, придя домой, обнаружила под дверью бывшего мужа Панкрата Фердинандовича Штрассе, лежащего в позе йога, устремленного в полное безразличие. 

Помните "соцреализм"? Это когда есть, как бы, что-то выше самой правды. То есть реальности. В смысле поставленных ей задач. Искусство должно служить... Ключевое слово - служить! 

- Эй, служивый, иди-ка сюда! Кружку пива, гарсон! Милая, застегни, пожалуйста, молнию сзади...

Ситуация критическая. Сюжет:

Колхозник Самвэл влюбляется в доярку Машу. Все пока по плану. Но интриги еще нет. И вот тогда партия и правительство подсовывают какую-то гадость в виде постановления или новой волны чистки против чего-то или кого-то. О! Тут уже начинается настоящий интерес! Черти начинают копошиться. Законспирированные куркули лезут на чердак за берданками.

К чисто человеческому страдальческому вектору, направленному на огромные сиськи передовицы по доению (про станок не будем, это колхоз, а не фабрика), у сына гор, невесть как попавшего на равнины, добавляется огромное внутреннее страдание от того, что не все еще осознали всю пропасть нового направления масс в самый конец шествования, а посему бузят и тормозят благостный процесс. 

На передовую срочно выводятся председатель колхоза, Ван Ваныч, бывший подпольщик и чуть ли не чекист, очень добродушный, веселун, болтун и горький трезвенник, а также - главный партеец, без которого никуды и никак, так как он знает все замыслы скрытого и явного врага, вплоть до Вашингтона.

Для крутого замеса добавляются несколько мелких заблудших, не второпавших все глубины пока, но только пока, которых среда культурно перевоспитывает на протяжении всего романа (тут Самвэл тоже не пасет задних, по ходу разминирует старую подозрительную мину, еще с войны, спасает бычка во время пожара, носит периодически воду бабке Глаше, первой грамотной на селе, и в конце текста бьет морду бухгалтеру за преступный перечет трудодней).

Героически отремонтировав единственно пердящий трактор, на зависть империалистам, прочитав пламенную речь на 1 мая по случаю внедрения генеральной линии, отдоив всех коров вместе с Машей, Самвэл, наконец, помпезно женится на ней, укрепляя таким образом социализм непосредственно, своим могучим семенем, отчего на самом верху, наконец, временно успокаиваются, ибо с таким людьми и темпами можно и Марс запросто под себя освоить! Внедрять и внедрять, пока не вынедрится!

Итак. Вывод простой до безобразия - литература начинается там, где заканчивается идиллия. И наоборот - как только идиллия эта установилась - конец чтению! Думаю, период расцвета литературы еще только начинается

Аминь!

Написано 13. 02.14. 

Дівчинку я побачив біля розбитого кіоска. В ньому були виламані двері, обгорілий дах і величезна дірка замість вікна. Дівчинка гралася з якимось мотлохом, що його ганяв по тротуару вітер біля руїн. Побачивши мене, вона посміхнулася. Трохи ламаючи слова, сказала:

- Хочеш солодкої води або печива? Там ще є. 

Вона простягла мені в маленькій брудній руці почату пачку галет. Я взяв їх і спитав:

- В місті спокійно?

- Так. - одразу відповіла вона. - Одні собаки. Вони поки що ліниві. В магазинах знаходять їжу.  Але вночі краще закритися десь в квартирі. 

- А де люди?

- Люди пішли на схід. За якимось дядьком. В нього була зброя. Він сказав, що там - порядок. Люди повірили і пішли. 

- А ти чому не пішла?

- Я не вірю людям в формі. Моя собака раніше, коли бачила форму, просто казилася. А ось і вона.

На мене бігло якесь чудовисько, волохате та страшне. Гарчачи, зупинилося біля дівчинки.

- Дурненьке... - лагідно промовила вона, засунувши свої пальці в шерсть. - Не злись. Це ж просто людина. Може її погладите? Вона вас обнюхає і все. 

Собака підійшла. Я простяг їй галету. Вона її делікатно взяла з долоні, одним махом проковтнула. Тоді я віддав собаці всю пачку.

- Ну що ж. - врешті сказав я. - Хочеш піти зі мною? 

- Куди? - здивувалася дівчинка.

- Я не знаю. Знаю тільки, що треба щось робити. 

- Та ні. Я, напевно, буду чекати тут на батька. Він обіцяв вернутися. 

Я подивився на неї. Вона нічого не розуміла. Вона захищала себе від світу, що давно полишив її.

- Батько не повернеться - сухо вимовив я. - Тут більше нікого нема. Тільки ти і я. А ще... твоя собака...

- А де ж люди? - здивовано спитала дівчинка.

- Певно на небі. Де ж іще, якщо його не видно вже багато місяців...

Ми йшли під чудернацькими хмарами, що тисли нам на плечі, все далі та далі. В дорозі нам треба було довідатися, в якій стороні світу знаходиться смисл, що виправдає наш шлях, а також, чому цей смисл не був знайдений людьми ще до нас. 

Однажды, в скрепочно далекой, но последственно очень близкой нам стране, служили два закадычных друга Ероха и Алесандр. Хорошо служили. В отборных стрелецких полках. Скакунов заморских покупали, жен молодых и красивых, по ночам ласкали. Учили любить родину свою березовую. И все бы ничего, если бы...

Ну и что, мало ли кто служит, развивая свой внутренний мир одновременно, но случилось непридвиденно дело странное. Попали по непонятному велению совести, наверняка заморскому, два товарища в чужую страну, по-соседски так вторглись, по-дружественному. Никто их не звал, не кликал, странное дело, в общем. При оружии булатном, невиданном даже люду простому. И... 

В полон попали братья по оружию, к врагу лютому. Подождите... я немного всплакну... дальше больно элегийно будет.

Расклад такой - заблудились добры молодцы. А так, оне - рыбяты ничего, симпатишные. То, што молодца они вражеского при их поимке завалили, так это же дело бывалое. Где же на войне видано, чтобы без этого. Но... ведь отвечать надо. 

Тут им и сказали - "А почто вы тут. в краю далеком? Аль забыли песню "Хотят ли ясноликие войны?"

Конечно, молодцы могли сказать правду - мол, люто ненавидят братьев своих узокровных, которые давно с наглостью без березового духа живут. Мол, биологическая ненависть у них, но... так же неинтересно - интриганства не будет. Посему соврали, - государство нас родное за бугор сплавило бесчинствовать!  А что? Это же геройство и удаль молодецкая, да и за скакунов ежемесячную долю рубльов платить надо.

Когда в стольной главныя бояре (одна боевая единица) услышали слова такие бесстыжие, надолго в ступор упали. Велели консульские палаты свои повсюду на выходные дни закрыть, а сами сели думу думать - как из положения неприятного выходить. 

А тут еще  в соседнем безберезовом краю, своего полоненого воина вызволили, , встретили, наградили. Которого этот весь край в молитвах своих перед Богом вымаливал. 

До чего два товарища свинью стране своей подсунули. К ним своих советников пускать нельзя, ведь нет их в реестре как-будто!

И получается - своих, типа, не бросаем, но таки бросаем, бо таки надо. А там, в краю, где нашихстрельцовнет - ТАКИ СВОИХ НЕ БРОСАЮТ. Пример нехороший вовсю выходит.

Да... перевелись сусанины! Неужели не могли стрельцы сии зайти подальше в топи, чтобы там со славою сложить головы. Дабы не создавать царским полатям столько геморрою? 

Ах да, кредиты... тьфу, в смысле - долги за скакунов.