Браки и небеса Жречество и духовенство Расчёт сетки домов 9 занятие

http://rutube.ru/tracks/4499480.html?v=2259912434158fa2793a462018befdf2

Александр Никонов Апгрейд обезьяны Вектор Бога Вопрос вопросов

 

Глава 1. Вектор Бога Вопрос вопросов

 

У нас на работе есть любимое развлечение – ходить на обед. Согласитесь, прекрасное занятие… А на обеде любимое развлечение – разминка для ума, словесный пинг-понг. Для пинг-понга у нас есть три главные темы – Бог, аборты, искусственный разум.

Мой любимый обеденный оппонент – Валера Чумаков, начальник соседнего отдела. Потому что он боговер, противник абортов и не верит в искусственный разум. К боговерству Валера пришел в достаточно зрелом возрасте. То есть лет до двадцати пяти примерно он был нормальным человеком. А потом постепенно скатился к боговерству. Любопытен мотив. И любопытен он своим полным отсутствием! Просто Валера стал интересоваться вопросами православия и, по его собственному признанию, не нашел в догматах православия ничего такого, что противоречило бы его взглядам на жизнь. Кроме Бога, конечно. Ну а раз православные принципы организации жизни не противоречили его личным принципам, Валера их принял, заодно прихватив и Бога. В нагрузку.

– Зачем тебе Бог нужен? – обычно спрашиваю я Валеру где-то между салатом и супом.

– Что значит зачем? А зачем тебе Луна нужна? Они просто есть – и Бог, и Луна.

– Ну, Луна, допустим, видна невооруженным глазом. А Бога не только не видно, но его раньше вовсе не было! Для тебя. А потом он откуда-то появился в твоей голове. Зачем ты его туда впустил?

– Мне так легче жить.

– То есть ты понимаешь, что твой Бог – это чистая психология? Внутренняя психотерапия?

– Пусть даже так… Но Бог все равно есть!

Валера – большой ребенок. Я давно заметил, что к Богу часто обращаются люди инфантильные, слабые, легко внушаемые. Большому ребенку трудно жить одному в этом огромном равнодушном мире, и он ищет патрона, опекуна, покровителя. Хозяина.

– Валера, знаешь, какая между нами разница? Я сам себе хозяин, а ты раб. Раб Божий. По внутреннему своему психологическому состоянию ты несвободный человек. Я волк, а ты собака. Цепной пес.

На цепного пса Валера не обижается. Он соглашается быть и рабом, и псом.

– Пускай у меня есть хозяин! Он прикажет, я буду гавкать. Но зато, если я попрошу, и он захочет мне помочь, то поможет.

– А если не захочет?

– Ну, пути господни неисповедимы…

Они так всегда говорят, когда у них ни хрена не получается. Как только боговеры попадают в какой-то логический или гуманитарный тупик, как только Бог остается глух к их мольбам – а выполнение Богом молитвенных просьб это всегда лотерея (см. «Теория вероятности») – они всегда так отвечают: неисповедимы, мол.

– Почему молодая женщина потеряла двух детей и мужа, погибших в автокатастрофе? За что их Всеблагой так наказал?

– Пути господни неисповедимы…

– Почему Господь угробил в Хиросиме (Дрездене, Освенциме) несколько сотен тысяч человек за один присест? Там что, специально одни грешники собрались, как в Содоме?

– Пути господни неисповедимы…

– Зачем Бог дал человеку свободу воли и, стало быть, возможность грешить? Чтобы потом было за что наказывать?

– Пути господни неисповедимы…

По сути, эта фраза – вежливое посылание собеседника на хрен. И самого себя тоже. Эта фраза – оскорбление собственного сознания, собственной логики. Эта фраза – трусость улитки, скрывающейся под панцирем. Это – не ответ. Это стыдливый уход от ответа.

Так же, впрочем, как и сам Бог. Бог – это ведь не ответ на те вопросы бытия, которые мучают человека. Это попытка переложить ответственность на чужие плечи. Интеллектуальная лень.

– Зачем тебе Бог, Валера? – спрашиваю я в очередной день, как всегда между салатом и борщом.

– С ним легче. Иначе все бессмысленно! Я умру – и все? Зачем тогда существует Вселенная? Какой в ней смысл?

Вот в этом-то все и дело! Когда неохота искать ответы, легче спихнуть все на Бога – пусть он разбирается. Начальнику виднее, какой во всем этом смысл. А мы тут мелкие сошки, посидим тихонечко, за нас все решат насчет смысла… Недостойная человека позиция, по-моему. Как прав был кто-то из великих, когда сказал: «Верующий – это человек, который не знает, что делать с собственной жизнью, а претендует при этом на жизнь вечную»!

Они обвиняют нас в том, что мы гедонисты и живем ради удовольствий вместо того, чтобы плоть умерщвлять да о Боге думать. Но сами-то, сами они стремятся к вечным наслаждениям (в раю)!

– Валер, ну, допустим, смысл твоей жизни и жизни других людей знает начальник Вселенной. А какой смысл в его жизни, божеской?

– Не знаю, это уже не мои проблемы.

– А над Богом есть другой Бог, поглавнее?

– Не знаю. Возможно.

– А вдруг наш Бог – это просто дворник и алкоголик в мире божественной иерархии? Вдруг он не только о нас не может позаботиться, но и о себе? Вдруг его скоро уволят за развал хозяйства? Вдруг он нас пропил? Или проиграл в очко?

– Ты богохульствуешь.

– Нет, просто спрашиваю. А ты ответь.

– Возможно, и над ним есть начальники. Я не знаю.

Они ничего не знают. Они просто слепо и тупо верят. У них в голове еретическая каша. Хотя все подобные Валере интеллигенты-боговеры считают себя православными, у всех представление о Боге разное – порой не совпадающее с официальными догматами. Зато представление о Боге очень хорошо коррелирует с психотипом и хорошему психоаналитику даст пищу для размышлений… Для одного Бог – ревнивец и вседержитель… Для другого – Любовь и Добро, и поэтому простит всех, даже самых отпетых грешников. Даже Чикатило… Для третьего Бог вообще не личность и никакими качествами личности не обладает – просто слепой закон мироздания… Каждый лепит себе Бога по образу и подобию своему. Слабые и обижаемые хотят видеть его бесконечно добрым; жесткие и любящие порядок – бесконечно строгим. А большинство просто компилирует, добавляя в блюдо по имени «Бог» немного строгости, немного всепрощения и немного внеличностного.

– Почему нельзя грешить, если Бог все равно простит, он же всемилостивый? – спрашиваю у Валеры, попивая компот.

– Бог всемилостив, конечно. Но люди сами себя наказывают, греша. Не Бог наказывает людей, их наказывает закон, созданный Богом.

Вот вам! И всемилостивый, и не совсем всемилостивый, и внеличностный – просто объективный закон природы, который работает сам по себе. И все через запятую.

– У тебя в голове полное говно, Валера. И ты сам этого не замечаешь. Потому что слишком ослеплен своей верой. Разберись со всей этой нелогичностью. Почему, кстати, твой Господь допускает у тебя в голове такие отрывочные и противоречивые знания о себе?

– Пути Господни неисповедимы…

Я предлагаю в этой книге другой путь. Исповедимый. И тот путь, который я советую пройти вам, это путь свободного человека. Причем совершенно неважно, верите вы в Бога или нет. В любом случае эта книга будет вам полезна. По меньшей мере, вы узнаете, как функционирует мир.

Скажу больше: есть Бог или нет – вообще неважно. Это ничего не меняет в нашем мире. Потому что Бог, даже если он есть, не выступает каждую пятницу вечером по телевизору с рекомендациями и наставлениями. Приходится каждому довольствоваться собственным представлением о том, что для Него хорошо, а что плохо. Или же ходить к «особам, приближенным…» – попам. Когда самому разбираться лень, проще делегировать часть своих управленческих функций специалистам. Переложить ответственность. Но попов тоже много, и Бога они также не видели, и у каждого такого «специалиста по вере» свое мнение о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Образовательный, нравственный, интеллектуальный уровень попов разный, и на один и тот же вопрос они зачастую дают разные ответы.

В итоге Бог в нашем мире ведет себя так, будто его нет.

Но даже если бы Он начал по пятницам выступать по телевизору со своими проповедями и инструкциями по правильному поведению в разных ситуациях, уже через пару недель несчастный Господь увяз бы в поправках, разъяснениях и подпунктах: «Те слова, которые, применительно к ситуации, что я описывал как пример в позапрошлую пятницу, и которые, как выяснилось, не все правильно поняли, в иных ситуациях, о которых я доложу ниже, необходимо понимать с учетом тех поправок, которые будут ясны из следующих примеров…».

А уж если учесть, что люди постоянно умирают и рождаются, несчастный Господь совсем измучился бы в повторах, разъяснениях и примерах конкретных ситуаций. Потому что в разных ситуациях участвуют разные люди, и на всех единых инструкций не напасешься.

Приходится думать самим.

Причем что интересно – люди верующие часто проживают жизнь, как стихийные атеисты. В быту они совсем не думают о своем Боге. Они думают о том, что вот нужно купить карточку для оплаты в метро, чтобы съездить в «Автозапчасти» за ШРУСом для своего старого «Ниссана». Они думают об обеде и деньгах, о двойке сына, о начальственной выволочке… О том, что нужно перепрыгнуть вот эту лужу, чтобы не намочить ноги. Бегут в аптеку за парацетамолом… Никто не молится: Господи, перенеси меня через лужу, вылечи меня от гриппа!.. И только когда совсем приспичит – так, что самому себе помочь сложно, вдруг вспоминают о покровителе, который – заснул он там, что ли? – оказывается, не замечает всех бед конкретной личности. А раз так, не мешало бы побеспокоить его молитовкой. Авось, поможет. Чай, не по пустякам тревожим!

Как правило, не помогает. Но зато уж если случается удача… О-о! Это, конечно, Бог помог! Кому же еще?..

Интересно, сколько минут в своей бытовой суете человек живет верующим, то есть прямо думает о Боге? Ну, восемь часов он спит. Восемь часов работает. На работе приходится работать. Плюс час обеда, плюс полтора часа на дорогу, за которые нужно проглотить газету. Плюс жена, ужин, душ, дети-троечники, телевизор, уикенд, дача… Где тут Бог? Есть ли хоть минута для дум о нем и догадок о собственном предназначении в этом мире? Нету. Да и зачем время терять? Во-первых, Богу виднее, зачем каждый из нас тут небо коптит, так что этот вопрос с повестки снят. А во-вторых, ну что даст человеку дума о Боге? Ничего. Что мы о нем знаем? Практически ноль. Что Ему надо, чего Он хочет? Неизвестно. Ну, так чего тратить время на задачу со всеми неизвестными? Она нерешаема.

Никто и не думает о Боге. Почти никто и почти никогда. Люди просто живут. Некоторые иногда ходят в церковь. Потому что есть такой ритуал, и его, говорят, нужно соблюдать. Вопросы о том, нужны ли Богу эти походы в церковь, не ставятся. Или на них отвечается так: не Богу, а мне нужны они, чтобы спастись. От чего спастись? От перепрыгивания луж, парацетамола, детей-троечников, развалившегося ШРУСа?..

Хотя, надо признать, иногда атеисты своими неудобными вопросами заставляют людей, которые считают себя верующими, думать о Боге и искать ответы на эти неприятные вопросы. Начинают выдумывать, обрисовывать своего Бога, пытаясь продраться сквозь логические противоречия этой гипотезы. Не получается.

Потому что для объяснения мира гипотеза Бога не нужна.

– Все ученые верят в Бога! – выбрасывает иногда изо рта мой друг Валера.

– Валер, мы же договаривались: фразы со словами «все», «для всех», «каждому» априори являются бессмысленными.

– Ну, хорошо, хорошо. Не все. Но большинство ученых верят в Бога!

Он смотрит на меня своими голубыми глазами так, как будто привел какой-то совершенно неопровержимый аргумент в пользу существования Бога. Я вздыхаю:

– Во-первых, нет такой мировой статистики. Напротив, академик Гинзбург как-то сказал мне в беседе, что ему попадались отдельные данные по американским ученым, из которых следует, что большинство из них как раз атеисты. Но дело же не в этом! Дело в том, что даже верующие ученые напрочь отрицают Бога в своей науке! В их науке нет Бога! Они все позитивисты, изучающие объективные законы природы. А те из ученых, кто верит, делает это на поле вне своей специальности, то есть в быту. Потому что научное знание рационально, а вера иррациональна. С Богом в науке делать нечего. Наука отвечает на вопросы, а вера от вопросов отпихивается фразой «Пути Господни неисповедимы».

Мир с Богом – это унизительный путь вниз. Путь от совершенства к несовершенству. Совершенный Бог – менее совершенный безгрешный человек, придуманный им для собственной забавы, – еще менее совершенный согрешивший человек – Конец света и Страшный суд, на коем всем жившим обломится за грехи по самое не балуй. Занавес… Мрачный, страшный мир.

А мир без Бога – это путь вверх. От нуля, от мертвой материи, от примитивных структур – к животным, к человеку. Это постоянное усложнение конструкции и рост информационного обмена (интеллекта). Это путь бесконечного совершенствования. Путь от полного ничтожества через человека к сияющим вершинам Разума. Это и есть путь к Богу.

Парадокс: для того, чтобы прийти к Богу, нужно забыть о нем. Я сказал «прийти»? Точнее было бы сказать «стать им».

Привыкайте, это книга парадоксов. Которые и составляют нашу жизнь.

Мой хороший знакомый, великий механик профессор Гулиа тоже верит в Бога. Он говорит, что Богу наши души зачем-то нужны. А души грешников – это выбраковка. Безгрешные же души Богом используются далее.

– А зачем Богу наши души? – спросил я Гулиа. – Где он их использует?

Разлив еще по одной, профессор ответил:

– Не знаю. Мне все равно.

– Может быть, он шьет из них тапки? Может быть, надевает как бусинки на нитку, чтобы сделать себе дешевую фенечку?

– Не знаю, мне все равно…

Таковы они, боговеры. Негордые, несамостоятельные дети. Они соглашаются даже на то, чтобы Бог, если ему нужда приспичит, о них ноги вытирал. И поэтому…

Вот, новую заповедь даю вам: цивилизация сейчас находится на таком этапе своего развития, что даже если Бог и есть в этом мире, сегодня его главной задачей было бы внушить человечеству, что его нет. Потому что нам пора взрослеть. Пора перестать полагаться на Папу, на Барина, который придет и рассудит. Нужно выходить во взрослую, то есть самостоятельную жизнь.

Бог умер. Мы остались одни в пустой и равнодушной Вселенной. Кто поможет нам, кроме нас самих? Только мы сами. Потому что мы братья. Братья по рождению и крови. И должны идти по жизни как братья – помогая друг другу на трудных перевалах мироздания. Потому что больше-то нам помочь некому. Бог умер.

Бог ушел из нашего мира. Не привыкнув к этой мысли, повзрослеть невозможно.

Нельзя стать по-настоящему нравственным, если над тобой висит Небесная Кара. Небесный Кнут и Небесный Пряник необходимы примитивным людям, у которых нет ничего в душе, кроме страха и жадности. А людям внутренне сложным и умным, то есть нравственным, внешние погонялки не нужны, они сеют добро по своему внутреннему устройству. Потому что у них есть разум – внутренние программы, внутреннее понимание, как надо гуманно поступать в каждом конкретном случае, чтобы не причинить окружающим боль, а, напротив, подарить им и себе радость. Короче говоря, возлюби не Бога, а окружающих (своих смертных братьев в пустой Вселенной).

Бога нет – любите друг друга!

Такая мораль без Бога гораздо лучше, во сто крат качественнее, чем религиозная мораль, которая добивается от человека достойного поведения путем шантажа. Я очень радовался этой своей идее, пока не узнал, что ту же самую мысль выдвинул немецкий священник Бонхёффер, сгинувший в немецких концлагерях. Так прямо и писал, что «совершеннолетний мир» сумеет отказаться от гипотезы Бога, переболеть богобоязненностью и нуждой во внешней опеке, став «абсолютно безрелигиозным», и тем самым приблизиться к Богу.

Какой удар со стороны классика!

Что ж, приходится признать, что гении мы оба.

Я вас не очень утомил?

 

Лосев А. Ф. Философия античности Общефилософская, то есть теоретически-проблемная, основа

http://mirovid.profiforum.ru/t75-topic#96

 

II. Общефилософская, то есть теоретически-проблемная, основа

 

§ 1. ОСНОВНАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА АНТИЧНОСТИ. МИФ И ЛОГОС

Если основным методом и основной идеологией общинно-родовой формации была мифология, то рабовладельческая формация, возникшая на почве разделения умственного и физического труда, в идеологической области уже не могла удовлетвориться мифами и должна была заменить их рациональными построениями. Все эти категории в скрытом виде, конечно, были и в самой мифологии, но функционировали они там в слитном и нерасчлененном виде. Рабовладельческое сознание, будучи уже мышлением, а не мифологической фантазией, должно было расчленить все эти категории и потому быть в конфликте с мифологией. Но конфликт этот, однако, не мог быть окончательным, поскольку родственные отношения продолжали играть огромную роль и в период внеродственных отношений. От семьи и рода некуда было деться, хотя рабовладельческий полис уже не имел прежнего родственного авторитета, а был авторитетом только в меру необходимости совместной жизни рабовладельцев и рабов. Собственно говоря, рабовладельческое мышление было не столько критикой мифологии, сколько критикой ее антропоморфизма. Если на очереди стояла выработка мыслительных категорий, то для чистого мышления авторитетом уже была, конечно, не мифология, но только собственная же, чисто мыслительная последовательность. Поэтому переход от общинно-родовой формации к рабовладельческой ознаменовался, во-первых, критикой антропоморфизма, а во-вторых, стремлением вместо мифологии создать мыслительную систему абстрактных категорий.

Но абсолютного отрицания мифологии, повторяем, здесь не могло быть, ведь само же рабовладение, как мы сейчас установили, базировалось на вещественно-телесных интуициях. А такого рода интуиция, конечно, была на первом плане и в период мифологии. Надо было только эти вещественно-телесные интуиции выдвинуть на первый план и отвергнуть всю базировавшуюся на них общинно-родовую картинность. А это и значило критиковать антропоморфизм, оставаясь на почве вещественно-телесного мироощущения, и вместо него строить систему абстрактных категорий. В современной науке это часто обозначается как переход от мифа к логосу.

§ 2. МАТЕРИЯ И ИДЕЯ

1. Диалектика материи и идеи. Из предыдущего ясно, что в системе абстрактных категорий противоположность материи и идеи должна была играть первейшую роль. Но материя должна была признаваться только как потенция, а идея – только как формообразующий принцип целесообразной структуры. Кроме того, ясно, что материя и идея должны были также мыслиться настолько противоположно, что их единство могло трактоваться только диалектически. Поэтому диалектика материи и идеи навсегда осталась основной проблемой всей античной философии. Материю признавали не только материалисты, например Демокрит, но и все идеалисты, и в первую очередь Платон, который никогда и не думал отвергать материю, а только признавал ее недостаточность для цельной картины мира ввиду ее чистой, то есть внесмысловой, текучести. И Демокрит называл свои атомы идеями (и даже богами), и Платон называл свои идеи атомами. Разница была только в расстановке логического ударения в пределах одной и той же абстрактной категории, но сами эти абстрактные категории всегда оставались в античности незыблемыми.

2. Специфика античных представлений о материи. Диалектика идеи и материи была решительно во всех культурах – доантичной и послеантичной. Поэтому история античной философии должна выдвигать здесь на первый план именно свою специфику.

а) Что касается материи, то в связи с тем, что рабский труд без участия рабовладельца не создавал окончательного и целесообразного продукта (поскольку сам раб был не человеком, а только вещью), то и материя в античном смысле не была готовой продукцией, а трактовалась только как потенция любых явлений действительности. Рабовладелец тоже не был человеком в собственном смысле слова, а был только формообразующим принципом вещественно-телесной действительности. Поэтому также и античная идея не была просто идеей вообще, но, во-первых, всегда вещественно-телесной, то есть картинно представляемым планом вещественно-телесного продуцирования, почему для этого и были привлечены термины "идея" или "эйдос", уже по самой своей этимологии (эйдос – древнегреч. "вид") указывавшие на физическое видение. А в философской области эти термины указывали на такое умственное построение, которое всегда было мыслимой картиной действительности, тем, что в ней "было видно". Во-вторых же, античная идея, будучи формообразующим принципом, никогда не трактовалась неподвижно или абстрактно даже и в платонизме, где она всегда привлекалась как динамически-творческий принцип построения космоса.

б) Однако не только идея и материя, но и связывающая их диалектика тоже имела в античности свою специфику. Так как раб был не человеком, но вещью и рабовладелец был тоже не человеком, но только организатором вещи, то и диалектика идеи и материи тоже обладала в античности вещественно-телесным характером. Это значит, что при всей своей внешней активности внутренне такая диалектика была пассивна, духовно пассивна, созерцательна. Она всегда много суетилась по поводу фактического состояния дел, но была неспособна коренным образом переделывать действительность. Этот пассивно-созерцательный характер античной диалектики остался в ней навсегда.

3. Специфика античных представлений об идее. Весь этот античный вещественно-телесный характер диалектики идеи и материи наложил неизгладимый отпечаток не только на материю, но и на идею, причем формулировать сущность античной идеи гораздо труднее, чем сущность античной материи. Поскольку исходная интуиция гласила о такой вещи, которая способна производить целесообразную работу, но не способна действовать по собственной инициативе, то, как это было сказано выше, материя в таких условиях могла мыслиться только как потенция. Правда, потенция эта в разные периоды античности имела самое разнообразное содержание, начиная с чисто теоретической заданности или заряженности, и кончая полноценным жизненным наполнением. Но в чем античная специфика идеи, участвующей в создании целесообразного продукта?

а) Такая идея, во-первых, обладает чисто мысленным характером, поскольку она не есть труд, но только целесообразное направление труда. Поэтому не следует удивляться тому, что при всем стихийном материализме античности нематериальная идея разрабатывалась в античности с такой детализацией, с такой рассудочной охотой и с такой любовью к спорам и разногласию.

б) Во-вторых, такая идея, будучи идеей вещественно-телесной, всегда обладала в античности ярко выраженной зрительной природой. Она была одновременно и умственной, и зрительной, так что интеллектуальная интуиция, столь мало понятная многим философам Нового времени, в античности подразумевалась сама собою и не требовала для себя никаких доказательств.

в) В-третьих, поскольку целесообразная направленность вещи все-таки зависела не от самой вещи, а от ее идеи, то эта идея, будучи и чисто умственной, и чисто зрительной, в то же самое время обладала необычайно активным характером. Погруженность мысли в ее собственную рассудочную и словоохотливую стихию оказывалась на деле активно действующей силой, динамически проявляющей себя программностью, практически заостренной систематикой. Внутренняя пассивная созерцательность удивительным образом совмещалась здесь с внешней и весьма деловитой направленностью. Платон ищет истину. Но как? Только путем бесконечных разговоров и споров, путем изысканного и многословного диалога, в конце которого спорщики иной раз даже и прямо отказывались окончательно решить обсуждаемый вопрос ввиду трудности найти истину. Аристотель тоже везде ищет истину. Но как? Только путем бесконечного расчленения понятий и путем выяснения тончайшей терминологии, заставляющей иной раз переходить к самому настоящему словарю весьма дробной и утонченной терминологии. В античной философии был многовековой скептицизм, изощреннейшим способом доказывавший, что ничего не существует, а если что-нибудь существует, то оно непознаваемо; и если оно познаваемо, то оно невыразимо. От последней четырехвековой неоплатонической философии до нас дошли сотни страниц самой воинственной и микроскопически разработанной логики, однако часто весьма мало связанной с практическим творчеством жизни.

г) В-четвертых, поскольку рабы и рабовладельцы не существовали одни без других, но являлись частями органического целого, то формообразующий принцип вещественного устроения должен был доходить до последних деталей и переходить в такое свое становление, в котором он, не переставая быть принципом, проявлял себя как сплошное и непрерывное становление, которое сразу было и невещественным, и вещественно-текучим принципом этого становления. Поэтому античная диалектика никогда не находилась ни в своей рассудочной изоляции, ни в своей только одной текучей вещественности. Античная диалектика всегда была текуче-сущностным становлением идеи. Все проходимые ею текучие этапы всегда тоже имели свой смысл, свою идею, но уже в континуальном виде.

д) И наконец, в-пятых, будучи целесообразным творчеством жизни, античная диалектика при всей своей духовной пассивности всегда была в жизненном смысле весьма напряженной динамикой, всегда эмоционально способствовала активно-творческому созиданию материальных ценностей жизни.

Таким образом, специфической особенностью античной диалектики при всей ее (1) пассивно-созерцательной духовности всегда была (2) зрительная, (3) рассудочно-хлопотливая и (4) текуче-сущностная (5) динамика созидания материальных ценностей жизни.

§ 3. ДУША, УМ И КОСМОС

1. Душа и ум. а) Античные философы поразительно часто говорят о душе и уме. Так как материя и идея трактовались пассивно, а действительность находилась в непрерывном движении, то для нее мало было только одной материи и только одной идеи. А так как, кроме действительности, ничего не может быть, то ясно, что действительность должна двигать сама себя. Но то, что движет само себя, античные философы называли жизнью, или душой; а то, что движение это совершалось целесообразно, заставляло признавать еще и сознательную запроектированность этого движения, которую античные мыслители называли умом. И для античной специфики этих двух категорий тоже важно учитывать два обстоятельства.

б) Во-первых, и душа, и ум трактовались в первую очередь не как субъективно-человеческие, но как объективно-космические. Ведь поскольку шла речь о самой действительности, то в античности не было никаких оснований трактовать ее движущие принципы как только субъективно-человеческие. Субъективно-человеческие душа и ум трактовались только в виде отражения их объективных аналогов, и притом отражения весьма слабого. Во-вторых же, поскольку исходная интуиция говорила не о личности, но о вещественной телесности, постольку и душа, и ум трактовались в античности тоже внеличностно. Душа была принципом самодвижения и движения, но это не значит, что она была личностью. И космический ум был целесообразно направляемой идеей космоса, но вовсе не такой личностью, которая бы действовала сознательно и намеренно, то есть по своей воле и по своему произвольному желанию и потребности. Такая душа и такой ум не по своей преднамеренной воле, но уже по своей вечной природе действуют именно так, а не иначе.

2. Чувственно-материальный космос. Перед нами возникает одна из самых первичных категорий античного мышления – "космос". Здесь тоже не нужно забывать об исходной, вещественно-телесной интуиции в античности. Раз вещь и тело есть принцип, то и все, что основано на этом принципе, тоже должно быть вещью и телом. А основан на этой вещи и на этом теле не более и не менее как сам космос, который в пределе и есть не что иное, как максимально обобщенная вещь, как сумма всех возможных вещей. Но если так, то и весь космос есть не что иное, как чувственно-материальный космос, то есть космос видимый и слышимый, с землею посредине, с небесным сводом и звездным небом наверху, обязательно видимым и слышимым, и подземным миром внизу. В этом тоже удивительная специфика античной космологии, которая бесконечно отлична и от духовного понимания неба в средние века, и от бесконечно пространственного понимания его в Новое время. Чувственно-материальный космос является для античности самым настоящим абсолютом, так как ничего другого, кроме космоса, не существует и ничем другим этот космос не управляется, как только самим же собою. Его никто и никогда не создавал, так как иначе пришлось бы признавать какое-то бытие еще до космоса, и притом бытие деятельное, творческое. Но поскольку, кроме чувственно-материального космоса, вообще нет ничего, он зависит только от самого себя, имеет свою причину только в самом же себе и его движение определяется только им же самим. Чувственно-материальный космос для античности есть ее последний абсолют. Душа и ум, о которых мы говорили выше, являются душой именно этого, то есть чувственно-материального, космоса и умом именно этого же космоса. Но если так, то для философии возникает здесь еще одна проблема.

§ 4. ПЕРВОЕДИНСТВО

Вещь, как ясно само собой, есть не только нечто неподвижное, но и нечто становящееся. Но поскольку становление всегда есть та или иная степень становящегося, а также и любая комбинация этих степеней, то это значит, что вещи действуют не только целесообразно, но и хаотически. Поэтому и душа, и ум, хотя бы и понимать их объективно-космически, устрояют космос целесообразно, но допускают также и любую нецелесообразность, включая любое хаотическое расслоение. Тогда ясно, что одной целесообразности мало для космической души и для космического ума.

1. Единство разумного и неразумного. Другими словами, возникает необходимость признавать еще и такое начало, которое совмещало бы в себе и все целесообразное, и все нецелесообразное. Это не значит, что нужно выходить за пределы космической души и космического ума. Но это значит, что в самом же космосе необходимо было признавать особого рода начало, которое объединяло бы собою и все целесообразное, что творится душой и умом, и все нецелесообразное, что не творится душой и умом и тем не менее обязательно существует в том же самом космосе. Отсюда возникает поразительная склонность античного мышления признавать еще и такое начало, которое выше самого мышления и которое вмещает в себя также и все внемыслительное. Это начало в античности называлось "единым" или "одним". Оно трактовалось выше души и ума, а в конце античности даже и выше самого космоса. Но оно только и существовало в самом же космосе.

2. Судьба, а) Это единое интересно для истории философии еще и в том смысле, что это было не чем иным, как философской концепцией судьбы. Выше мы уже видели, что если признается только одна вещественность, то как бы мы ни трактовали ее в ее последнем пределе, она обязательно требует для себя своего объяснения. Поскольку, однако, кроме вещественно-телесного раба, кроме вещественно-телесного рабовладельца и кроме вещественно-телесного их объединения, ничего другого не существует, то вся эта стихия вещественности в конце концов остается все же необъясненной. На стадии космоса эта вещественность дошла и до души, и до ума. Но душа и ум, взятые в чистом виде, являются принципами вещественной целесообразности. А как объяснять всю нецелесообразность, также царящую в реальной вещественной действительности? Она-то и остается необъясненной. А так как, повторяем, кроме вещественно-телесной области, ничего не признается, то это значит, что последовательное рабовладельческое мышление необходимым образом приходит здесь к понятию судьбы. Космос имеет душу и ум. Но он ни за что не отвечает, поскольку таковым он существует вечность. Признавать что-нибудь отвечающим за все зло – это не значит признавать за ним только душу и ум. Это значило бы признавать за ним еще и личность. Но никакой личности античный космос не знает; его единое, о котором мы сейчас говорим, тоже не личность, а скорее какая-то стихия. Следовательно, в античности приходилось отказываться от конечного объяснения зла, то есть признавать для его объяснения судьбу.

б) Итак, чувственно-материальный космос, если он трактуется как абсолют, требует признания для себя такого своего первоединства, которое является принципом и всего в нем целесообразного, и всего в нем нецелесообразного. Судьба и есть внеличностный принцип объяснения всего целесообразного и всего нецелесообразного, возникающего в чувственно-материальном космосе в условиях признания его в качестве последнего абсолюта. Такое совпадение всего целесообразного и нецелесообразного, всего умственного и душевного, а также всего умственно-душевного и телесного античные философы называли единым, все превосходящим первоединством и решительно все охватывающим и везде наличным первоединством.

§ 5. ИТОГ

1. Общая формула итога. Основная античная проблематика имеет своим содержанием чувственно-материальный космос как абсолют, то есть как целесообразно управляемый душой и умом, а если включить и все космически нецелесообразное, то управляемый и первоединым, то есть судьбой. Во всей этой античной философской проблематике исходная рабовладельческая вещественно-телесная интуиция проявляет себя и во всем крупном, и во всех мелочах. Очень важно отметить, что античные философы не очень любят рассуждать о судьбе, поскольку общенародное представление о судьбе фиксирует ее как нечто чересчур внешнее и надчеловеческое. Античные философы хотели, чтобы все нецелесообразное и все нечеловеческое функционировало в одной плоскости со всем целесообразным и со всем человеческим, почему и судьба трактовалась не как предмет безотчетной человеческой веры, но тоже как чисто человеческая концепция, как чисто космическая сила. А тогда такую вне-личностную и внечеловеческую силу становилось необходимым трактовать в одной плоскости со всей человеческой и космической целесообразностью, со всей человеческой и космической упорядоченностью. А это и значило трактовать такой принцип, трактовать судьбу как философскую категорию, то есть трактовать ее как высшее первоединство, или как разумный и внеразумный принцип одновременно.

Таким образом, взятая в наиболее общем виде, античная проблематика сводилась на диалектику идеи и материи, разрабатываемую в виде чувственно-материального космоса, движимого космической душой, управляемого тоже космическим умом и создаваемого сверхдушевным и сверхумственным первоединством.

Такова чисто философская, то есть теоретическая, основа античной философии.

2. Историческое значение специфики этого итога. Специфика формулированного нами итога очень важна в том отношении, что только при ее помощи и можно противопоставлять античность последующим культурам. Во всех этих культурах очень много античного, и во многих отношениях античность оказалась каким-то вечным образцом. Тем не менее, если античная философия является для нас чем-то определенным, чем-то самостоятельным, чем-то несводимым ни на какие другие культуры, необходимо во всяком случае четко формулировать античную специфику и отчетливо противопоставлять ее всяким другим, неантичным методам мышления.

В самом деле, например, средневековая философия тоже признает и существование чувственно-материального космоса и тоже дает его неоплатоническую обработку. И тем не менее существует один момент, который раз и навсегда противопоставляет античную и средневековую философию, какие бы совпадения здесь ни наблюдались. Именно, последним и окончательным абсолютом для античной философии является чувственно-материальный космос, поскольку исходная интуиция всего рабовладения гласила только о телесных вещах и, самое большее, о возведении всех чувственно-материальных вещей на предельную ступень тоже чувственно-материального космоса. Совсем другое дело – средневековое мышление, в котором основной интуицией была не интуиция чувственного тела, а интуиция личности. Поэтому абсолютом здесь оказался не чувственно-материальный космос, но личность, которая выше всякого космоса и которая является даже его творцом и создателем. И какие бы совпадения мы ни находили между средневековым монотеизмом и античным пантеизмом, то и другое никогда и ни в каком смысле не могут отождествляться, откуда и непроходимая пропасть между античным и средневековым мышлением.

Точно так же очень многое и в Новое время совпадало с античностью, и новоевропейские мыслители всегда многому учились в античности, и часто учились весьма охотно, даже и с восторгом. И опять-таки: вся новоевропейская философия тоже исходит из личности, но только не абсолютной, а относительной, человеческой. Это была не абсолютная личность средневековья, но абсолютизированная человеческая личность, для которой чувственно-материальный космос уже меньше всего имел самостоятельное значение, а большей частью имел значение предмета научно-художественных построений.

Наконец, и в век зарождающегося социализма основной интуицией является вовсе не интуиция чувственно-материальной вещи, но интуиция свободно-деятельного и творчески-трудового коллектива.

Итак, формулированную нами специфику античной философии никак нельзя забывать уже по одному тому, что без этого невозможно будет устанавливать специфику и всех послеантичных культур. Если бы античная культура не имела своей специфики, то устанавливать эту специфику для позднейших культур оказалось бы весьма затруднительно и даже едва ли возможно.

Наконец, предлагаемая нами специфика античной философии вовсе не есть что-нибудь для нее унизительное. Ведь К. Маркс справедливо говорит о том, что греки были нормальными детьми и что взрослый человек всегда будет с любовью вспоминать свое детство, если оно было нормальным. Поэтому если для ребенка мир сначала ограничивается одной комнатой, или одним домом, или одной улицей, то нет ничего удивительного и неестественного в том, что для древнего грека мир ограничивался только видимым, слышимым и вообще чувственно воспринимаемым небом. И не было ничего противоестественного в том, что космос вообще трактовался в античности как пространственно ограниченное физическое тело. Это было вполне естественно, и установленная нами специфика античной философии была явлением не только естественным, но на свой манер даже глубоким и красивым.

 

http://mirovid.profiforum.ru/t75-topic#96

 

 

 

Все там будем… Но не все – там, где предполагаем!!!

Михаил Шелков Державная (Прохожий)

 

Упоённый державою,
То ржаною, то ржавою,
То с трудом, то со славою
Я точу новый слог.
И в забвении осени
Меж сырыми колосьями
Обрастает волосьями
Мой нехоженный слог.

Я, потрёпанный жизнями,
Над безвольной Отчизною
То с короной, то с клизмою
Ковылял молодцом.
А ей было неведомо,
Что я проклят победами,
И заветом, и ведами,
И Всевышним Отцом.

А под сном звёздной патоки
От Азова до Ладоги,
От Читы до Елабуги
Встала дыбом земля;
И горами уральскими,
И ветрами байкальскими,
И цветеньями майскими
Дышит твердь алтаря.

На меня, как на ворога,
Ухмылялись втридорога
И бросали гниль вороха
Ложью в ясны глаза.
Мне обидно до колики,
Удалому соколику,
А кругом алкоголики
Да простор-бирюза.

Меж серпами и молотом,
Меж золою и золотом
Не чертями, но омутом
Опоясалась Русь,
Где трубят тишь да радости,
Упованья да пакости,
Разоренья да сладости
На любой цвет и вкус.

А под сном звёздной патоки
От Азова до Ладоги,
От Читы до Елабуги
Встала дыбом земля;
И горами уральскими,
И ветрами байкальскими,
И цветеньями майскими
Дышит твердь алтаря.

Так вот с грешной державою,
То ржаною, то ржавою,
Сытый горькими травами,
Я глашу вещий слог.
И в забвении осени
Меж сырыми полозьями
Обрастает колосьями
Мой ухоженный стог.

Войте, холоды, вьюгами!
Застращайте испугами!
А мне милой подругою
Греет сердце весна;
Та, что статна и крашена,
Любо-дивно наряжена,
Весела и безбашенна
И в меня влюблена!

А под сном звёздной патоки
От Азова до Ладоги,
От Читы до Елабуги
Встала дыбом земля;
И горами уральскими,
И ветрами байкальскими,
И цветеньями майскими
Дышит твердь алтаря.

 

Гасан Гусейнов Советские идеологемы Расширение матерного словаря в советское время

 

Гасан Гусейнов  Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х Издание осуществлено при финансовой поддержке Государственного Комитета по печати (федеральная целевая программа «Культура России»)

 

§ 3. Расширение матерного словаря в советское время; отношение

к нему: между страхом и восторгом; константа достоверности

 

Поскольку основной словарный состав матерного языка включает всего несколь

ко слов, называющие мужской и женский половые органы (хуй, хер, пиздa, мандa,

мудe), а также глагол ебaть / ебaться, обозначающий совершение полового акта)

и их производные, его чрезвычайно просто удержать за пределами дозволенного.

Абсолютное табу, наложенное на эти слова во всех сферах общественной жизни,

обеспечило такое пространство свободы, о котором не мог и мечтать никакой

пласт литературного языка, включая локальные или поколенческие жаргоны —

разрешенный объект официальной критики.425 Итогом невольного эксперимен

та — предоставления полной свободы весьма ограниченному кругу слов — стала

необыкновенная семантическая продуктивность матерного языка. Чем больше

слов естественного языка рекрутировала для себя — под лозунгом «борьбы за

культуру речи» — идеология, тем больше новых слов создавалось на основе матер

ного подполья. Механизм приращения здесь, таким образом, тот же, что и в слу

чае с частично табуированными локальными, поколенческими и/или эфемерны

ми жаргонизмами.426 Официоз говорит, что мат — «пережиток капитализма», но

это мало помогало сдержать напор надклассовой матерщины. Матерному языку

повезло: в отличие от иных форм сниженной речи, он не признавался «поправи

мым» речевым грехом и лежал в стопроцентно заповедной области, был настоя

щим, а не метафорическим табу, настоящей, всеобщей, а не локальной речевой

альтернативой.427 И в этом последнем качестве — альтернативой идеологической.

Яркой критике подверг официозную «борьбу против жаргонов» В. П. Григорьев в середине

1960х гг.; статьи автора были впервые опубликованы лишь в 1990х гг. (Григорьев. 1993).

426 Приведу запрещенное к публикации в 1967 году суждение о причинах подъема жаргонизмов

вообще на повседневный горизонт речевого общения: «Причины привлекательности жаргона

в общемто известны: разрыв между словом и делом, девальвация и инфляция многих правиль

ных и высоких слов, художественная невзыскательность «важных по теме» изданий. [...] Жаргон

вызван к жизни социальными условиями и бороться с ним можно, только обращаясь к этим усло

виям. Самоопределяющийся подросток рассуждает примерно так: «Вот этот взрослый мерзавец

прячет свое нутро в лоскутья правильного, литературного языка, пускает пыль в глаза высокими

словами и никто не разоблачает эту маскировку; я не хочу ни в чем походить на этого «типа»; что

бы никто не подумал, что я маскируюсь, я лучше откажусь от высоких и правильных слов; пусть

судят обо мне не по словам, а по делам» Логика, конечно, уязвимая. Но опровергнуть ее чисто сло

веснологическим путем едва ли удастся» (Григорьев. 1993. С. 82–83).

Эта специфика мата схвачена и представлена в двух немецких работах: Wilhelm von Timroth.

Russische und sowjetische Soziolinguistik und tabuisierte Varietaten des Russischen. Munchen, Verlag

Otto Sagner. 1983 (Slavistische Beitrage, Bd. 164); Ilse Ermen. Der obszone Wortschatz im Russischen:

Etymologie, Wortbildung, Semantik, Funktionen. Munchen, Verlag Otto Sagner. 1993 [Specimina

philologiae Slavicae. 98].

Сквернословие парадоксальным образом становилось всё менее терпимым

для официальной цензуры. Табу, распространяемое на физиологические отправ

ления вообще — от событий зачатия и появления на свет до агонии и смерти, —

создавало широкую серую зону между разрешенным и сквернословным речевы

ми горизонтами. Гротескный контекст запрета на мат можно восстановить, обра

тив внимание на то, как встречались официозом совершенно невинные обороты

речи, бесконечно далекие и от сексуальности, и от грубости.428 Именно в этом не

выносимо ханжеском контексте и складывалась повседневная функция мата как

живой идеологической альтернативы. По словам Владимира Кавторина,

в нашем обществе человек, с самого детства матерясь, доказывает свою свободу. [...] Русские лю5

ди матерятся по той же причине, почему и богохульствуют.429

С другой стороны, возникали работы, пытавшиеся под любым соусом прота

щить живой мат хотя бы в исследовательский обиход.430

Вышеупомянутые статьи Б. А. Успенского о происхождении матерного

сквернословия построены как отчет об открытии, которое могло бы раз и на

всегда позволить всякому носителю языка, говорящему на разрешенном соци

олекте, выйти из этого унизительного состояния. К сожалению, вместо одной,

официальной, фикции — «матерного языка нет» — на свет тотчас появилась

другая, интеллигентская: «матерный язык — это рудимент древнего земледель

ческого ритуала», «след «основного мифа» и иных доисторических глубин».431

Приведу эпизод из истории широко известного эвфемизма отлить в значении ‘пописать’

(‘справить малую нужду’, ‘сходить коекуда’, ‘сходить помаленькому’, ‘помочиться’, ‘побрызгать’,

‘посикать’, ‘поссать’, ‘попрудить’). Вот как описывает переводчик пьесы «Карьера Артуро Уи»

встречу партийного вельможи и несомненного сквернослова секретаря Ленинградского обкома

КПСС Василия Толстикова с живым просторечным словом в театре, т.е. в «общественном месте».

«Ожидая Артуро Уи в гараже, Эрнесто Рома говорит своему помощнику:

...Только

Когда увижу труп мерзавца Гири,

Мне полегчает, будто я держался

И наконец отлил.

Толстиков был очень рассержен — его благовоспитанность не позволяла ему — в обществе да

мы! — слышать такие непристойные речи. „Держался... отлил!...“,— повторил он, пылая негодова

нием. И добавил: „Может быть в Польше это принято. Но выто, неужели вы не понимаете, что это

не в традициях русского театра?“»

По мнению Б. А. Успенского, выражение «ёб твою мать» — это продукт сокращения древнейшего мифологического комплекса, связанного с оплодотворением материземли псом громовержцем. Успенский. 1987. С. 42–43.

Таким образом, отвергая официальную советскую установку на «несуществова

ние» матерного языка, носителю языка предлагается признавать другую «би

нарную оппозицию», в которой матерный становится не одним из важных

феноменов живого, но изнанкой настоящего языка, а матерное речевое пове

дение — «антиповедением» или «антикультурой».432 Как показала Илзе Эрмен,

такой подход структурно повторяет официальную доктрину «великого и могу

чего русского языка», но не приближает к пониманию мата именно как речево

го поведения, входящего в культуру данного народа.

В конечном счете миф Б. А. Успенского не сильно отличается ни от распространенных представлений о татарских корнях русской брани, ни от официальной советской теории «пережитков капитализма»: здесь слышится то же противоречие: «Не так уж мы и грязны». В одном

случае вина за непристойности перекладывается на чужаков или на «преодоленную» историческую фазу, в другом случае у грязи отнимается ее субстанция, ее главное оружие, ибо это вовсе

никакая не грязь, но святое дело, никакое не унижающее человеческое достоинство нарушение

морального запрета, а вовсе даже часть религиозного обряда.

Подробнее на полемике по поводу происхождения мата заставляет остановиться очевидная ее участникам отчетливая граница между матерным высказыванием — с одной стороны, и всем остальным массивом языка, в особенности — официальноочищенной, правильной речи, — с другой. То, что нетеоретизирующий наблюдатель опишет как ‘низовое’, ‘спрятанное’ или ‘грязное’, предлагает себя как идеологическая альтернатива в рамках общего речевого поля. При таком

подходе нет необходимости мифологизировать и ритуализировать матерный

язык более, чем любые другие сегменты этого поля. Каково бы ни было происхож

дение матерного языка, его повседневное советское и посоветское бытование если и ритуализовано, то лишь в рамках культурной парадигмы советского двадцатого века, а не на той исторической глубине, где возникло выражение ёб твою мать,

реконструируемое Б. А. Успенским. Более того, сама гипотеза происхождения

и древнейшего функционирования мата, основанная на предлагаемой оппозиции

поведение антиповедение, представляется продуктом идеологического спора

между ограниченным официозом и жаждущим языковой и культурной свободы

филологом. Статьи Б. А. Успенского о мате, появившись в середине 1980х гг., воспринимались как удачно найденный способ заговорить на сверхщекотливую тему

(в научном журнале дружественной страны) и не подвергались во внутрисовет

ском, а тем более внутрикружковом (московскотартуская семиотическая школа)

контексте собственно филологической критике. Как только советская эпоха кон

чилась (или, как только показалось, что эпоха кончается), анализ славянских древ

ностей как метод реконструкции современности стал объектом безжалостной

критики.434 Но вернемся к основному предмету главы.

Взглянем на словарный состав этой идеологической альтернативы:

охуeть — удивиться сверх всякой меры, временно лишиться рассудка;

хуёво, хуёвый — плохо, плохой;

хуевaто, хуевaтый — неважно, неважный в знач.: плоховато, плоховатый;

хуёвина, хуёвинка — любой предмет, часто — уважительно — о сложном механизме, непонятной вещи [а это что за хуёвина у тебя на шкафу?];

хуетa — контаминация хуй + суета, маята — напрасная и нудная возня, ерунда;

пo хую — безразлично;

похуист — тот, кому все безразлично, пo хую;

хуй положить на что&то — наплевать на что5то, манкировать чем5то;

захуячить что&то куда&то — закинуть что5то куда5то;

вхуячить — точно попасть во что5то;

отхуячить, 5рить кого5то — избить (реже — отругать) кого5то;

хуячить, 5рить — напористо совершать любые действия (идти, бежать, ехать и т.п.);

хуеплёт — болтун;

охуительно, 5ый — очень хорошо, очень хороший, красивый, замечательный [такой, что охуeть

можно];

однохуйственно — безразлично [вариант: один хуй];

хуй в значении не: хуй кто помог = никто не помог,

хуй когда = никогда или очень не скоро,

хуй тебе! — ничего тебе;

нeхуя — нечего;

ни хуя — ничего;

хули, хуй ли? какого хуя? — зачем? зачем, черт побери?

Впрочем, в русском языкознании ритуальная гипотеза исторической табуизированности мата

остается общим местом. Ср.: «Не вызывает сомнения исконная связь мата с сакральной сферой,

соотнесенность матерщины с языческим культом [...]. Табуирование мата в большой степени объ

ясняется этой связью» (Найдич. 1995. С. 187).

Итак, хуй — показатель предельной интенсивности, попавший в самую запо

ведную область языка, т.е. ставший служебным словом. Именно это новое свой

ство привело к такому странному для естественного языка положению, когда,

как считается, с помощью матерных слов можно дать описание объекта или да

же состояния высокой сложности.436 Речь идет при этом не о речевой смазке437,

традиционной для обсценных вариантов и других языков, но именно о созда

нии с помощью матерной основы нового слова с усилительным или расшири

тельным значением.

Рассмотрим ряд примеров с использованием глагола ебaть и существитель

ного пиздa.

долбоёб, пиздюк — дурак, непонятливый человек;

ебануть — выпить;

ебaть мозги кому-то — надоедать кому-то, морочить голову кому-то, вводить в заблуждение;

ёбнуть, пиздануть — ударить; украсть;

ебануться, ёбнуться — упасть, удариться;

заёба — назойливый человек;

заебaть — замучить кого-то, надоесть кому-то;

злоебучий — мучитель, садист;

наебaть — обмануть кого-либо;

наебнуться обо что-то — поскользнуться обо что-то;

наёбывать — жадно есть; обманывать кого5либо;

невпроёб — невпроворот;

недоёбанный — придурковатый, слабый;

объебaть — обогнать, переиграть кого-то;

 

 «Откровенный разговор.

Два собутыльника решили отметить свою очередную встречу и, выпив две бутылки водки, —

решили разойтись. Наутро хозяин недосчитался одной пятитысячной. При встрече состоялся та

кой разговор:

 

— Слушай, пиздюк! Ты вчера у меня спиздил пятитысячную?

— Да нет!

— Нет, ты ее пизданул! Что ты мне пиздишь? Кроме тебя никто в квартиру не заходил, и не

пизди, а верни мне деньги.

— Да, нa ты свои пять тысяч, я не такой жадный, как ты. А взял я понарошки, — заметишь или

нет. Давай, лучше, опохмелимся»

В. Д. Девкин называет этот тип применения «парантезным»: «содержательно избыточные вставки при общем не обязательно раздраженном тоне сообщения». Указ. соч. С. 25.

 

отъебаться от кого&то — отвязаться от кого5то;

подъебaть кого&то — подшутить над кем5то;

подъебaла — провокатор;

приёбчивый — приставучий;

подъёбывать кого&то — дразнить, подначивать кого5то;

приёбываться к кому&то — приставать, цепляться к кому5то;

съебaться — быстро и/или незаметно уйти;

уёбывать — убегать;

уёбище — неприятный человек, зануда; также: урод (слово и возникло по образцу: урoдище)

разъебaй, распиздяй — нерадивый человек;

ебанутый — ненормальный, не в себе;

ебaло, ебaльник — лицо, рот;

остоебeнить кому&либо — надоесть кому5либо;

колдоёбина — производное от колдобина;

пuздить — красть; бить кого5то;

спиздить — украсть;

пиздe(u)ть — врать, много разговаривать; бояться;

отпuздить — избить;

пиздёж — пустая болтовня;

пиздeц (наиболее распространенные формулы: пoлный п5ц или п5ц всему) — конец («как ре

зультат деструкции»438)

пиздобoл — болтун;

пиздюлeй дать кому&то — избить, наказать кого5то;

опизденeть — остолбенеть; сойти с ума;

пиздaстый, пиздецoвый — замечательный, очень хороший;

пиздык! хуяк! — междометие типа хрясь! бряк!

 

Итак, мы имеем здесь дело не с бранными словами, не с ругательствами в соб

ственном смысле слова, но со словамизаменителями естественного языка для

неестественных, мучительных условий. Перед нами — совершенно новый тип

высказывания. Имя ему — эсхрофемизм.

Прибегаю здесь к помощи греческого терминанеологизма439 только потому,

что вполне подходящие внешне русские синонимы заняты более широкими значениями (злословие, злоречие, сквернословие и им подобные), мне же хочется

подчеркнуть необычайную действенность того узкого способа высказывания,

с каким мы имеем здесь дело. Терминология обсценного языка вообще требует су

губой осторожности. Так, в попытке уточнить «не совсем научный термин «матер

ная смазка», предложенный мною440 для описания наиболее распространенного

типа матерного поведения в СССР, Лариса Эриковна Найдич предлагает приме

нить более нейтральную альтернативную терминологию, отвечающую требованиям научности:

матерные слова используются для заполнения пауз хезитации, как «контактные слова» и т.п.,

придавая речи непринужденный характер.

Критерием научности оказывается слово, идеально подходящее для описания категории эсхрофемизма: греколатинская конструкция из давно обрусевшего греческого слова «пауза» и свежетранслитерируемой латинской хезитации

(здесь: ‘замедление речи, вызванное поиском нужного слова’) в разговоре о ма

терном языке весьма и весьма уместно, ибо вызывает у пользователя  филолога

принудительную ассоциацию с блатным глаголом хeзать.442 Эсхрофемизм

в русской поэзии может появиться как сквернословная подмена принудительно

го агнонима.

 

Калиниченко Н. Н. Открытие истины Парадоксы науки Лекция 3 Математика

 

 

5. ПАРАДОКСЫ НАУКИ

 

Лекция 3 Математика

 

Пожалуй, все парадоксы математики связаны с её главным парадоксом. А он состоит в том, что математика – не математика.

С греческого математику переводят то как науку, то как познание. На самом деле математика – это просвещение. Или – воспитание. В крайнем случае – образование. Но в любом случае не наука о количественных отношениях и пространственных формах, как  её определяют математики вслед за Энгельсом. Вот и выходит, что математика математиков – это не математика, а какая–то иная наука. Какая, математик  не знает, потому что это – не его дело. Математик – не знаток. Поэтому даже в своём деле математики мало что знают. Зато смыслят много.

2 х 2 = ?

 

Самый простой, а потому и самый неожиданный парадокс “математики” – это что дважды два – не четыре. Точнее, парадокс даже не в этом. Он как  раз в том, что математики не умеют умножать. Это ведь уму непостижимо! Кто же тогда умеет?

Пока что не будем говорить о тех, кто умеет умножать. Покажем, что математики действительно не знают, что такое умножение. Если нам это удастся, то тем самым мы докажем, что 2 х 2 – вовсе не 4.

То, что в математике именуется умножением, на самом деле является упрощённой записью сложения. То есть по сути математическое умножение на самом деле – всего лишь сложение.  Поэтому математическое умножение всегда можно записать как сложение. И только в этом случае, т.е. когда 2 и 2 складываются, а не умножаются, мы получим 4. Если же речь идёт об умножении, то тут уже математических правил сложения мало. Тут уже надо знать законы умножения того, что умножается. Например, если дважды умножаются две крольчихи, то итог может быть умопомрачительным даже для самого твердолобого математика, потому что одна крольчиха за один раз умножается до двух десятков. Крольчат, разумеется. Представляете, у кролей математика такая: 1 х 1 = 20. Поэтому 2 х 2  = 80. А кто говорил, что четыре?

У людей 1 х 1 может быть и 1, и 2, и 3, и 4, и 5, и 6, и 7... И, к сожалению, даже 0.

1 : 1 = ?!

Было бы несправедливо, сказав об умножении, промолчать о делении.  Тем более, что здесь у математиков положение ничуть не лучше.

Математики думают, что деление – это операция, обратная умножению. И, естественно, ошибаются, причём сразу дважды. Во–первых, потому, что деление – это на самом деле умножение. Далеко за примерами не будем ходить, возьмём деление клеток. Что получаем в итоге деления одной клетки? Правильно, две клетки. То есть в два раза больше, чем было до деления. Во вторых, потому, что деление – не дробление на произвольное количество равных дробей, а, как уже можно было догадаться, удвоение. Или – раздваивание, потому что существительное “доля” – от существительного “два”. Не от числительного, а от существительного. Именно поэтому один никак не делится на один. И это уже не парадокс, а укор.   

мнимая единица!

Кому охота признавать свою беспомощность? Неохота и математикам. Поэтому когда они столкнулись с необходимостью извлечь квадратный корень из минус единицы и не смогли это сделать, то пошли на хитрость. Они придумали мнимую единицу, которая при возведении во вторую степень даёт минус единицу. И здесь они тоже совершили две ошибки. Во–первых, они не заметили, что в математике все единицы – мнимые, хотя и именуются действительными числами. Никто ведь из математиков не знает, что значит, один и почему он так похож на раз. А их, т.е. математические, единицы – чистейшей воды выдумки. Во вторых, они забыли, что извлечение корня – это действие, обратное возведению в степень. В свою очередь, возведение в степень – это ещё один способ упрощения записи сложения. Из–за этой роковой забывчивости, именуемой философами абстрагированием, математики вынудили сами себя хитрить там, где никакой хитрости не надо, и в итоге усложнили и без того сложную “математику” так называемыми комплексными числами, состоящими из мнимых чисел, именуемых действительными, и мнимой единицы, называемой мнимой.

Что можно сказать о мнимой единице?  По существу, это – единственное знание, которым обладает “математика”. Правда, она его до конца не знает, а лишь обладает им. То есть математика не знает, что мнимая единица – это половина с минусом. Или минус одна вторая. Но это незнание ничуть не мешает математикам получать из мнимой единицы путём возведения её в квадрат минус единицу. Точно так же тем же математикам, когда они не на работе, ничуть не мешает незнание того, как умножаются люди, с успехом осуществлять это умножение. И наоборот, самые запутанные и только математикам понятные математические теории ничуть не мешают жить людям. Правда, они мешают математикам стать людьми. И в этом – самый трагичный парадокс “математики”.

 

Великая теорема Ферма

Французский математик Ферма записал уравнение:  а в степени n + b в степени n = с в степени  n.  И на полях той же книги, где записал своё уравнение, отметил, что решение этого уравнения элементарно. С тех пор математики его и ищут, это доказательство. Точнее, любое доказательство. И многие сомневаются, что таковое вообще существует. Но Ферма не шутил и не ошибался. У этого уравнения, именуемого теоремой П.Ферма, доказательство действительно элементарное.

Первое, что буквально бросается в глаза, это то, что при n=2  теорема Ферма превращается в теорему Пифагора. Но теорема Пифагора – это теорема об отношении гипотенузы к катетам прямоугольного треугольника, и это отношение выражается нецелыми числами. Есть лишь одно исключение – так называемый египетский треугольник, у которого стороны a, b и c относятся друг к другу как целые числа 3, 4 и 5. Три в квадрате плюс четыре в квадрате равны пяти в квадрате. Правда, три в кубе плюс четыре в кубе уже не равны пяти в кубе. Три в четвёртой стенени плюс четыре в четвёртой степени тоже не равны пяти в четвёртой степени. И так далее. Здесь сразу напрашивается предположение, что при увеличении степени n больше двух мы уходим от прямоугольных треугольников, включая и египетский, поэтому где–то должен быть такой непрямоугольный треугольник, для которого справедливо уравнение Ферма. А, возможно, его и нет нигде. Но это надо ещё проверить, поэтому будем проверять. И, говорят, уже проверены числа до 100 000. Осталось совсем ничего – вся математическая бесконечность. И, конечно же, эта проверка вряд ли похожа на ту простоту, которую имел в виду П.Ферма. Но самое смешное состоит в том, что она и не нужна. Не нужны эти дебри вычислений, в которых пропадают лучшие математические умы и бездны машинного времени. Дростаточно увеличить всё тот же египетский треугольник в два, в три, в четыре раза, чтобы получить новые решения Великой теоремы Ферма. С другой стороны, стоит немножко иначе взглянуть на числа, чтобы убедиться, что других решений и не существует. Достаточно вспомнить, что все числа – это производные от одного числа. И от второго. Один и два – это всё, от чего происходят числа. Иначе говоря, у всех без исключения чисел – одни и те же основания, и все без исключения числа сводятся к этим двум. Или к одному из двух. Следовательно, всё, что свойственно этим двум числам, свойственно и всем остальным, и все те действия, которые мы можем производить с ними, мы можем производить и со всеми остальными, т.е. производными, а также наоборот. Отсюда и проистекает простота гениальных вычислений. В том числе – и доказательства Великой теоремы Ферма.

В уравнении Ферма а мы заменяем единицей. Тогда b там станет двойкой, а с – не меньше тройки. При n = 1 уравнение Ферма верно: 1 + 2 = 3, но при n = 2 мы получаем 1 + 4 = 9, что, конечноже, не так. При n = 3 мы имеем 1 + 8 = 27, что тоже не то. Причём здесь мы уже видим, что дальнейшее увеличение n лишь увеличивает неравенство левой и правой частей, потому что 1 + 4 лишь в два с небольшим раза меньше 9, а 1 + 8 – уже в три с небольшим раза меньше 27.

Если мы а заменим на 2, b у нас будет равно 3, а с – 4. При n = 1 мы получаем неравенство: 2 + 3 = 4; при n = 2  – тоже: 4 + 9 = 16; при n = 3 – тоже: 8 + 27 = 64. И здесь чем больше n, тем больше  неравенство левой и правой частей уравнения.

При а = 3  b = 4, a c = 5. При n = 1 мы имеем неравенство, так как 3 + 4 = 7, а не 5, но при n = 2 – равенство: 9 + 16 = 25. Исключение? Возможно. Значит, надо проверять дальше. При n = 3 – опять неравенство: 27 + 64 =  91, а не 125. И дальше – ещё хуже. Да ещё и дальше.

При а = 4 b = 5, а с = 6. При n = 1 получается неравенство, так как  4 + 5 = 9, а не 6. При n = = 2  – тоже, так как 16 + 25 = 41, а не 36. 64 + 125 = 189, а не 216. И опять дальше – хуже.

5 + 6 = 11, хотя по нашему условию должно быть 7. 25 + 36 = 61, а не 49. 125 + 216 = 341, а не 336. 625 + 1296 = 1921, а не 2352.

И здесь уже можно сделать сам собой напрашивающийся вывод, что сумма третьей и более степени любых чисел не равна той же степени суммы тех же чисел. И с этим не будет спорить ни один математик мира. Но с может быть и не равно a + b. Да и b может быть больше или меньше а на сколько угодно. Может быть, в этом случае существуют такие b и  c, которые удовлетворяют уравнению Ферма? И математики, вооружившись компьютерами, проверяют эту версию.

А мы поступим иначе. Мы, наконец, выясним, с чем имеют дело математики. Они говорят, с числами. А что есть число?

Математически число есть... Математики утверждают, что число есть точка на числовой оси. И сейчас нам придётся доказать, что это утверждение, мягко говоря, ошибочно. Для этого мы возведём некоторое число в степень. Например, во вторую. По сути вторая степень любого числа – это упрощённая запись умножения числа на самоё себя. Называется эта вторая степень квадратом. Прочему квадратом? Точнее было бы назвать её площадью квадрата, потому что семь во второй степени – то же самое, что площадь квадрата со стороной семь. Чего семь, неважно. Важно то, что семь – это линия, а не точка на линии.

Вот такое простое доказательство. И для нас, а ещё больше – для математиков оно важно потому, что даёт, наконец, понять, что числа – это не математические абстракции и условности, а их степени – вполне осязаемые, а не только умозримые вещи. Правда, чтобы это понять, надо отвлечься от традиционной умственной, надуманной, искусственной математики, надо суметь выйти из плена её стереотипов. И помочь нам в этом может только язык.

Мы уже знаем, что вторая степень числа – это площадь квадрата. Несложно догадаться, что третья степень числа или его куб – это объём. Сложнее  понять, что четвёртая степень числа – это прямоугольная призма, в основании которой – квадрат. Иначе говоря, это удвоенный куб или прямоугольный объём. Пятая степень – это тоже не какое–то фантастическое пространство, а квадратная плита толщиной в исходное число. Шестая степень – это куб второй степени, если считать первый куб кубом первой степени.

После такой математической подготовки уже можно говорить о сути Великой теоремы Ферма.  И она такова. Среди целых чисел есть только один набор из трёх квадратов, удовлетворяющий Теореме, хотя найти два квадрата, сумма площадей которых равна площади третьего квадрата – не проблема.  Точно так же легко можно найти два куба, сумма объёмов которых равнялась бы объёму третьего куба. Ну, и так далее. То есть на уровне механики Великая теорема Ферма имеет множество решений, но не в целых числах.     

 

Происхождение людей Кто, как и зачем изобрёл богоизбранных Расчёт положения планет в гороскопе 8 занятие

http://rutube.ru/tracks/4495619.html?v=85deda7e50c66c8e70ec28e5d94b2c0d

 

Происхождение людей Кто, как и зачем изобрёл богоизбранных Расчёт положения планет в гороскопе 8 занятие

http://rutube.ru/tracks/4495619.html?v=85deda7e50c66c8e70ec28e5d94b2c0d

 

Гороскоп Александра Галича Глава 8 Анализ и синтез сопутствующей информации

по другим планетам

 

Лилит. Коэффициент -4, балл 26. Находится в 3° Стрельца (градус Луны), в III доме.

Она находится в градусе плодовитости, настойчивости и упорства, и управляется хотя и слабой, но злой Луной.

Правда общий положительный балл гороскопа (+32), а также недостаточность исходной энергетики не способствует разгулу этой стихии, а наоборот, сжимает и сдерживает её.

Пропуская эту информацию через призму III дома получаем следующее: человек, обладающий от природы ясным ментальным восприятием (Меркурий алькокоден и Возничий), довольно отчётливо понимает истинный источник зла в окружающем Мире, прекрасно замечает все пороки и изъяны того пути, которым ведут общество его предводители.

Поэтому его активная натура будет горячо бороться за справедливость в жизни с различными лжепророками и разоблачать их догматические ереси.

Но всё это было бы хорошо, если бы не одно «но».

Благородные мотивы, которыми он руководствуется в своей борьбе, будут сильно подогреваться его необузданным тщеславием, стремлением всегда и во всём быть умнее папы Римского. Отсюда чрезмерные амбиции и презрение к тем, ради кого он борется за справедливость.

Его речь благодаря избирательно-изощренному уму, подвергнутая негативному воздействию Лилит, приобретёт саркастическую окраску вольтеровского типа. Поэтому в целом правильные, но чересчур ядовитые его мысли будут часто отрицательно восприниматься широкими общественными кругами и способствовать разрыву с ними.

Таким образом, язык для этого человека в жизни, а особенно в творчестве, станет не только постоянным помощником и другом, но одновременно и недругом. И очень много будет зависеть от того, как он сможет контролировать его деятельность и вовремя нейтрализовывать излишнюю желчь своих творений.

Уран. Ретроградный, нейтральный, балл 12, в V доме, в Водолее, в 24° (Солнца).

Уран в Водолее – в собственной обители, поэтому по космическому статусу довольно силён, по афетике нейтрален и слаб (10 место), зато хорошо аспектирован – король аспектов. Из аспектов наиболее выделены: тригон с Солнцем и Меркурием, секстиль с Луной и Селеной и оппозиция с Сатурном. Из других аспектов отметим тригон Урана к Зениту и его квиконс с Асцендентом.

Если к тому же учесть, что Уран – альмутен V дома, то можно с уверенностью сказать, что его творчество хорошо проявится на русской национальной почве и будет принято народными массами, но не власть имущими.

Ключевым моментом в раскрытии способностей человека (Уран через V дом) в данном случае является его нейтральность и оппозиция к своему соуправителю по знаку – Сатурну.

Психологически Уран сильнее Сатурна, а энергетически значительно уступает ему как Владыке рождения. Поэтому на внутреннем, скрытом плане у него будут проявляться уранические качества, а на внешне-событийном уровне – качества Сатурна.

Нейтральность Урана, с одной стороны, даёт человеку неограниченную свободу выбора в своих поступках, с другой, при отсутствии с его стороны соответствующего контроля, может послужить источником всяких бед, многих неприятностей. Ведь данный Уран очень хорошо резонирует с внутренним миром человека и очень хорошо переводит его энергетику в соответствующее русло в зависимости от его настроения. Поэтому человеку с таким Ураном надо быть всегда начеку. В конечном итоге в каждой конкретной ситуации всё будет зависеть от того, что возьмёт верх – разум или чувства.

Ему с изначальной оппозицией афлектированного духа и афлектированной души держать такой Уран в постоянной ментальной узде будет очень и очень трудно (его часто будет заносить).

Суммируя информацию по Урану можно сказать: вся энергетика, поступающая по девяти энергетическим каналам, проходя через творческую призму V дома и фокусируясь нейтральным Ураном, трансформируется и порождает у него целый букет неординарных и противоречивых качеств. С одной стороны, она даёт ему нестандартное восприятие окружающего мира, большую остроту ума, оригинальные яркие идеи, полную творческую свободу и возможность её реализации. С другой стороны, – непредсказуемое поведение, неприятие дисциплины и анархизм, бунт против существующих условностей и устоев общества, что очень усиливает оппозиция Урана и Сатурна.

24° Водолея – тяжёлый, управляемый злым Солнцем, приведёт все эти способности на почву скрытой зависти, мстительности и агрессивности по отношению к своим соперникам.

Внешне сатурнианец, он не подаст и вида в унизительной для него ситуации, но при случае своим обидчикам припомнит всё.

В житейском плане ему гарантированы экстравагантный образ жизни, много любовных связей, любовь к роскоши, развлечениям, азартным играм и фортуна в игре. Но ему также гарантированы и неприятности в этой сфере, расплата за авантюризм, запутанные дела с любовницами, родственные неурядицы и частая потеря смысла существования. Короче говоря, ураническая энергетика будет во многом потакать его человеческим слабостям, делая из него баловня судьбы, свободно живущего по своим потребностям.

Нептун. Психологически и афетически слабый (14б.), по коэффициенту – слабо добрый (+1), гармонично аспектированный, в доме своей экзальтации и в градусе Алькокодена Меркурия.

Информация 10° Льва – негативная – градус разрушения. Кроме того Нептун – субдиспозитор мощного и злого Солнца.

Эти противоречивые данные по XI дому дают человеку узкий богемный круг друзей главным образом из литературно-артистической среды, где он чаще всего будет находить понимание и эмоциональную поддержку.

Но зацикленность на себе и трения с обществом будут со временем подтачивать и ослаблять поддержку друзей и, в конце-концов, могут оставить его почти в полном одиночестве.

Плутон. Коэффициент -4, 19 баллов, в 7 градусе Рака (градус Прозерпины), в Х доме. Плутон находится в хорошем 7 градусе, управляемом доброй Прозерпиной. По космическому статусу – среднее положение, по афетике довольно слаб, зато злой и поражён тауквадратом.

Учитывая, что Х дом является домом реализации творческих и профессиональных планов, получим следующее: данный человек принадлежит к поколению людей 1914-1937 годов, изначально несущих в себе большой эмоциональный заряд оптимизма, возбуждаемый в них идеей коренного преобразования Мира, чувством патриотизма и защиты отечества. Эти люди очень одержимы. Их одержимость питается не столько самими идеями, внушаемыми им, сколько романтикой необычности их осуществления.

Правда, суровая проза жизни к зрелости постепенно трансформирует этот оптимизм в пессимизм и приводит к разочарованию, которое накладывает отпечаток на всё их дальнейшее творчество.

В нашем случае сдерживать начальный эмоциональный напор в работе, держать себя в рамках дозволенного и не распускаться человеку будет помогать 7° Рака. Этот градус будет стремиться выработать в нём чувство терпения, здоровой настойчивости, неподдельного мужества и умения воздействовать на людей не только эмоциями.

Эти существенные добавки к его характеру очень понадобятся ему в жизни, так как в отличие от его поколения, злой и поражённый Плутон в Х доме вместо усвоения социальной правящей доктрины вызовет в нём протест против существующих общественных порядков и в избытке снабдит его целым набором непредвиденных препятствий на пути к достижению цели.

В профессиональной области этот Плутон позаботится о том, чтобы он всегда находился в подчинении у начальников, испытывающих к нему личную вражду, и, следовательно, препятствующих его продвижению по службе, подавляющих инициативу и ущемляющих его личные интересы, а иногда и совсем лишающих его средств к существованию.

Юпитер. Коэффициент -9, 25 баллов (6 место), 16° Рака, в Х доме.

Юпитер находится в градусе злого Плутона. По космическому статусу довольно силён (в экзальтации), по злости – Анарета.

Пропуская информацию через Х дом имеем следующее: в человеке сильно развито чувство долга и патриотизма, но не с позиций официальной идеологии сегодняшнего дня, а с позиций традиции предшествующих поколений. 16° Рака даёт упорство, готовность к действию и своеобразное магнетическое воздействие на других людей – он будет воздействовать на них, как красная тряпка на быка: сначала возбуждать, затем раздражать и приводить в ярость.

Экзальтированная злость Юпитера в Х доме порождает в человеке непомерные амбиции. Его планы и проекты приобретут наполеоновскую окраску, несовместимую с реальными задачами и возможностями. Поэтому ответная реакция профессиональной среды выражается в виде подрыва его престижа, выговоров, увольнений, начальников-врагов – это ему гарантировано.

 

 

 

Обобщение.

 

После получения информации по Плутону и Юпитеру обратим внимание на то, что информация по этим планетам во многом совпадает и дополняет друг друга. Если мы к тому же учтём, что обе эти планеты – самые злые в гороскопе и находятся в одном Знаке и Доме, можно сделать вывод, что здесь в Раке находится центр злых сил, реализующих свои цели через Х дом. Но это угловой Дом – Дом реализации космической программы человека. Его открывает знак Близнецов, которым управляет алькокоден Меркурий и который будет являться истинным управителем X дома.

Таким образом, в этом Доме, точнее в процессе решения его проблем, силы добра и зла вступают в непосредственный контакт друг с другом.

Поэтому попробуем определить, куда и как склонится чаша весов в этом единоборстве.