Ночь город заткнула кляпом,
немые огни развесив.
Забыты дневные клятвы,
и вид из окна не весел.

Пустынность дворов, как признак,
что всяко прийдёт к итогу.
Идеи о смысле жизни
тайком уползают к Богу.

Это был персонаж,
утонувшего в критике, фильма.
Серебром голубым, словно пылью,
зазвенела вокруг тишина.
И молчала луна.

На траве в темноте
так прозрачной стоял на коленях,
ни о чём в тот момент не жалея:
ни об этих вещах, ни о тех.
Только очень хотел,

влиться в этот поток
излучений светила ночного,
понимая, что это так много,
и достаточно только глоток.
Ветер дул на Восток.

Я знаю вперёд на сто
и помню на сто назад.
Сухой на асфальт листок,
фонарных лучей азарт,
холодной реки поток -
о чём-то хотят сказать.

Закрытая дверь. И вниз
по лестнице в темноту
отсюда подальше. Из
системы знакомой в ту,
знакомую меньше. Брызг
поддельного света ртуть

глазами из ламп лакать.
Кристально-бухим брести,
восторженность дурака
в себе ощущать. Прости -
себе же сказать - пока.
Найдя где-то мысль про стих,
запрятать её в рукав.

Так мало дня, а ночи вдоволь,

и мироощущенье в тон

густому, чёрному, как повод

подумать вечером о том,

 

что всё не так. Довольно странно,

теряясь где-то между строк,

уходит смысл вещей с экранов

текущих дней. А их урок

 

мне скучен и не интересен.

Опять глухие тупики.

Весь мир вокруг, как будто тесен.

и лишь расширенны зрачки.

Силуэты домов не внятны.
Звёзды в чёрном морозом пахнут.
Воздух ночи со вкусом мяты.
Остальное всё как-то смято.

Кошка мимо тайком к парадной.
Каблуки по асфальту где-то.
Возвращаясь домой обратно,
сомневаешься, ты ли это.

Лиличка!

Дым табачный воздух выел -
Комната, глава в крученыховском аде -
Вспомни, за этим окном - впервые -
Руки твои исступленно гладил,

Сегодня сидим вот - сердце в железе,
День еще - выгонишь, может быть, изругав,
В мутной передней долго не влезет
Сломанная дрожью рука в рукав.

Выбегу, тело в улицу брошу я,
Дикий, обезумлю, отчаянием иссечась,
Не надо этого, дорогая, хорошая,
Давай простимся сейчас.

Все равно любовь моя - тяжкая гиря ведь -
Висит на тебе, куда не бежала б,
Дай хоть в последнем крике выреветь
Горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят -
Он уйдет, разляжется в холодных водах,
Кроме любви твоей, мне нету моря,
А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон -
Царственно ляжет в опожаренном песке,
Кроме любви твоей, мне нету солнца,
А я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила - Он
Любимую на деньги бы, славу выменял,
А мне - ни один не радостен звон,
Кроме звона твоего, любимого, имени.

И в пролет не брошусь, и не выпью яда,
И курок не смогу над виском нажать,
Надо мною, кроме твоего взгляда,
Не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь, что тебя короновал,
Что душу цветущую любовью выжег,
И суетных дней взметенный карнавал
Растреплет страницы моих книжек.

Слов моих - сухие листья ли
Заставят остановиться, жадно дыша,
Дай хоть последней нежностью выстелить
Твой уходящий шаг...

© Владимр Маяковский

Сни просочені самотністю.
Сюжетні лінії у відчаї
павутинами обмотують
героя. Ранок ще на відстані
кількох хвилин, годин... За вічністю.

Чорно-сіра тиша сутінків
густа і тепла. Спокій рідного.
Очі в стелю. Сумнів "бутім-то
вже тут" немовби 30 срібників
блисне десь натяком на схибленість.

Город стынет, как бы
сжавшись. Тетрис окон
замер точно в кадре.
Вечер чёрным оком
смотрит в эти стёкла.
Девять по полудню.
Будни.

Це все схоже на змову. Я.
Сіре небо в дахах будинків.
Мертве листя під ноги, як
знаки. Погляди на годинник.

Сльота. Холод. Промоклий сніг
так мерзотно летить в обличча.
Місто. Люди. Примари їх
більш розмитими є, чим ближче.

Крок за кроком. Не певен шлях
в лабіринтах знайомих вулиць
тим лише, кому треба. Для
тих, хто камінь в собі розчулить.

А на утро уже мороз.
Солнце в облаке - белый круг.
И в каком-то секундном "вдруг"
на не очень простой вопрос
ты находишь простой ответ,
потирая запястья рук.
Или просто глядишь на свет
круга в облаке, щуря глаз.
Ничего уже не ища,
ценишь то, что во всех вещах
есть, давно окружавших нас.