ІІ
— А, — открыл было рот Корнейчук, в очередной раз измерив глубину лужи.
— Почему мы идём пешком? — не дал договорить шериф, ловко обходя лужу по выщербленному бордюру.
— Угу, — подтвердил тот, выливая воду из туфли.
— Во-первых, каждый сверчок обеспечен транспортом только в кино, — остановился Комаров, ожидая, когда практикант обуется. — Во-вторых, мы уже пришли.
Дом, в котором проживали граждане с насекомыми фамилиями, новизною не блистал. Неизвестно когда крашенное здание, в два этажа и два подъезда, призывало убраться отсюда как можно скорее, даже детская площадка, давно забывшая что такое дети, не скрашивала картину.
Толкнув ногой дверь в подъезд, Комаров уверенно повёл Корнейчука сразу на второй этаж.
— На первом Мухина и Пчёлкина живут, — пояснил он, не дожидаясь вопроса.
— Ага, — кивнул практикант, изучая образцы настенного творчества.
Приличные и не очень, они были щедро раскиданы от ступеней до потолка, уступая по красоте и размерам только одной фразе: “Мухина — дура’’.
— Читай-читай, — заметил интерес Корнейчука лейтенант. — Это, между прочим, глас народа, а народ у нас практически не ошибается.
Они остановились возле ядовито-зелёного цвета двери с дырками от когда-то висевшего номера квартиры.
— Козявкин, открывай! — забарабанил в дверь участковый, пытаясь не задеть провод для так и не поставленной кнопки звонка.
Ответ был как в песне — тишина.
— Либо запил, либо дома нет, — заключил Комаров и переключился на соседнюю дверь.
Результат тот же.
— Что-то непохоже на Паучкова, — хмыкнул шериф, увлекая Корнейчука к выходу. — Он редко из дома вылезает.
Из-за не находящих себе место туч на улице темнело не по-летнему быстро.
— Что ты всё строчишь? — поинтересовался шериф у ушедшего по уши в блокнот Корнейчука.
— Да так, — ответил тот, неотрываясь. — Ход следствия записываю.
— Ну, пиши, Ватсон, Конан-Дойлем станешь, — потянуло на зубоскаление звонившего в дверь лейтенанта.
Бабочкина действительно оказалась “той ещё фифой’’. Без определённого возраста и занятий, всегда разодетая и наштукатуренная, она являла собой типичный образчик человекопаразита, не знавшего что значит “вставать на работу’’.
— А, это вы, — разочарованно протянула она, ожидавшая увидеть очередного ухажёра, нуждающегося в её связях.
— Что, Бабочкина, всё принца ждёшь? — спросил Комаров, помахивая планшетом.
— Ой, скажете тоже, — фыркнула Бабочкина, теснимая без приглашения ввалившимися в квартиру визитёрам. —Я в Золушки не записывалась.
“Оно тебе надо? Ты побогаче Золушкиного жениха будешь,’’ — подумал участковый, некогда тщетно пытавшийся определить источник доходов “фифы’’. — Ты мне вот что скажи, Бабочкина. В гостях у Мухиной была?
— А Вам-то что с того?
— Ты не крути, ты прямо отвечай, — поднял голос лейтенант, не намеренный ходить по квартирам до полуночи.
— Ну, была, — обиделась Бабочкина, привыкшая к комплиментам.
— Что видела, что знаешь, выкладывай.
— Это что, допрос? — скривилась “фифа’’, застёгивая верхнюю пуговицу на халате.
— Нет, викторина! — разозлился Комаров, уткнув руки в бока.
— Ничего я не знаю, — огрызнулась Бабочкина. — Мухина попросила меня деликатесов на оптовой базе достать, она их сама в жизни не видела. Посидела я у неё немного и домой ушла.
— Мухина? Деликатесов? — удивился участковый. — Откуда ж у неё деньги взялись? Ох, темнишь, Бабочкина.
— А я почём знаю? — распустила нюни Бабочкина. — Я у неё не спрашивала.
— Ну, смотри мне, — пригрозил собравшийся на выход Комаров. — Верю тебе на слово. Но если чего утаила — пеняй на себя.
— Чего мне таить? — крикнула закрывавшейся двери Бабочкина. — Я, может, самый честный человек в этом доме!
Признание в честности шериф с практикантом не услышали, они уже занимались звонком Кузнецова.
Кузнецов, сама интеллигентность, пригласил к себе не спрашивая о цели визита, рассудив, что если участковый сам пришёл, значит ему что-то надо.
— Я Вас слушаю, — сказал Кузнецов, пододвигая к гостям поднос с кофе.
— Игорь Иваныч, — спросил довольный таким приёмом участковый, — Вы были в гостях у Мухиной 5 июня?
— У Веры? — удивился Кузнецов. — Был. Что-то случилось?
— Случилось, — уклончиво ответил участковый, выбирая печенье повкуснее на вид, чтобы практиканту не досталось. — Вы ничего подозрительного не заметили?
Игорь Иванович, не привыкший замечать происходящее вокруг, беспомощно развёл руками, как бы извиняясь за свою рассеянность.
— Увы, — ответил он, — Я спешил на концерт, — мы тогда играли сороковую Моцарта, — побыл недолго, поздравил и ушёл.
Комаров скрипнул зубами. Столько народу было, и никто ничего не заметил.
— Хотя, — спохватился скрипач, — мне показалось, что один из гостей был не особенно желанным.
Корнейчук чуть не подавился выхваченным из-под носа лейтенанта пряником.
— Кто именно? — невозмутимо спросил участковый, что есть силы молотя ладонью по хлипким плечам практиканта.
Кузнецов молча указа глазами на потолок.
— Понятно, — Комаров поднялся с дивана и, толкая кашляющего до слёз практиканта к дверям, добавил. — Спасибо за угощение. Из дома не выходите, пока не разберёмся с Вашим соседом.
— А я никуда и не собираюсь, — прошептал музыкант, подпирая дверь шваброй.
— Нечего начальство объедать, — бросил участковый Корнейчуку, поднимаясь по лестнице…
Букашкин, мелкий бизнесмен по документам и герой оперативных сводок, занимал весь этаж, поэтому выбор двери отпадал сам собой — она была одна на площадке.
Сам Букашкин точно отвечал характеристике, данной Пчёлкиной — бандюга.
Развалясь в кресле, он меланхолично исполнял коровьи функции — жевал жвачку, отрыгивал, только молока не давал.
— Ну, — лениво процедил он. — Чё надо?
— Ты, Букашкин, крутизну в 90° из себя не строй, как бы не разровняли, — манеры хозяина квартиры всегда раздражали шерифа.
— Ты чё, начальник, — вскинулся Букашкин, — мы люди мелкие.
— Блохи тоже мелкие, — заметил лейтенант, поигрывая наручниками, — только всё равно кусаются. За это их и давят. Что делал у Мухиной?!
— Как чё? — икнул “бизнесмен’’ со стажем в три ходки. — Поздравить пришёл, чайку три чашки выпил. Мы что, нелюди какие, соседей не уважаем?
Участковый потихоньку начал закипать.
— Праздник, праздник, — раздражённо буркнул он. — Все говорят о празднике, а что праздновали — никто не знает.
— Ну, ты даёшь, начальник, — изобразил удивление Букашкин. — Все газеты об этом пишут.
— Ну? — заторопил шериф.
—В лотерею “Поле” сто кусков сорвали, — “бизнесмен” даже причмокнул, смакуя такую сумму.
— Мухина?
— Она самая, — подтвердил Букашкин. — Выиграла и конспирацию развела, думала, никто не догадается.
— А ты догадался.
— Ну конечно…
— Поэтому ты и приволокся к ней не зван, думал, что поделится, — заключил Комаров.
— Да ты чё обижаешь, начальник? — не убедительно сыграл возмущение Букашкин.
— Твоё счастье, что тебя опередили, иначе бы колол новую наколку, — закончил свою мысль лейтенант. — Пошли, студент. Здесь нам делать больше нечего.
Вышли во двор.
— Так кто же похитил Мухину? — спросил Корнейчук, догоняя вошедшего в азарт лейтенанта.
— А мы сейчас у этого типа спросим, — ответил тот, бросаясь в кое-как обчекрыженные кусты.
После недолгой возни из кустов был извлечён тот самый “тип’’ — потасканный мужичок.
— Ты чего прячешься, Козявкин? — встряхнул участковый мужичка.
Вися как старый костюм в большой пятерне Комарова, Козявкин заскулил:
— Не бейте меня, всё скажу.
— Что скажешь?
— Что надо, то и скажу, — ответил тот, готовый признаться во всех грехах человечества, лишь бы остаться целым.
— С кем ушла Мухина?
— С Паучковым вышла в коридор на минутку.
— Зачем?
— Не знаю, — заныл Козявкин, давая знать, что большего от него не добьёшься.
Лестничный пролёт был одолён с ходу.
— Открывай, Паучков! — затряс дверь участковый, настроенный выплеснуть свою энергию во что-нибудь разрушительное. — Я знаю, что ты дома!
— Откуда Вы знаете? — шепнул заинтригованный практикант.
— Ниоткуда, — так же шёпотом ответил Комаров. — Беру “на дурака’’.
Сработало. Дверь открыл маленький дедок.
— Куда Мухину дел? — начал брать быка за рога участковый, слепя деда фонариком.
— Чичас, — пообещал дедок, почёсывая волосатую руку.
Повернувшись было спиной к участковому, дедок вдруг отскочил в сторону и, размахивая подобранной табуреткой, ринулся на Комарова.
Пропустив мимо сверкающего выпученными глазами новоявленного рыцаря тапок и табуретки, лейтенант с маху рубанул резиновой палкой ему по шее, метя в сонную артерию.
Паучков качнулся, обмяк и рухнул на пол.
— Поищи в комнатах, — крикнул победитель Корнейчуку, пытаясь надеть наручники на неподатливую тушку.
Мухина была в спальне. Прикрученная капроновой верёвкой к стулу, она плакала, устав мычать в скотч, залепивший рот.
— Ничё бабец, а? — то ли спросил, то ли утвердил Комаров, когда Паучкова забросили в воронок.
— Угу, — согласился практикант, самозабвенно строчащий в блокноте. — Красивая.
— Красивая то красивая, но надпись на стене не врёт — дура.
— Зато при деньгах.
— Мне бы хоть половину её выигрыша, — завистливо вздохнул участковый.
— Так женитесь на ней, — предложил Корнейчук.
Комаров расцвёл:
— А это мысль, студент.
Обрадованный лейтенант начал прихорашиваться.
— В общем, я занят, а ты попрактикуйся в написании рапорта. Пока!
Глядя вслед скачущему по лестнице участковому, Корнейчук корил себя за неосторожность давать советы.
“Ну, погоди’’,— думал он, спеша на остановку. — “Рапорт будет на высшем уровне’’.
“Муха, муха-цокотуха…’’, — зароились в голове первые строчки. — Нет, кажется, это где-то уже было…
