(достоверная переписка Л.К* с И.Г*,  2005 год)

                    Л. К*:  На смерть И. Наполеона 

Я, разумеется, не верю, 

Что вас устроила вполне 

Попытка выставить за двери

Соблазн, рождённый при луне.

Могу лишь исключить сомненья

В том, что мечты упаковать

Подвигло вас не провиденье,

А слишком узкая кровать.

Да, вы приверженец морали,

Вам «рацио» не занимать:

Желания вы обуздали,

Но мысли... Их сложней прогнать!

Не оттого ль бывает грустно,

А в голове – сплошной затор?

Что ж, робостью измерить чувства –

Ваш вариант и… детский вздор! 

                    [№2]

И. Г*:  Предсмертный сон И. Наполеона

Покрыв себя ночным узором неба,

снимая с плеч дневную суету,

под звуки пьяного баяна за спиной,

пытаясь стать – хотя б на миг – самим собой,

пуская дым в сырую пустоту,

я разбивался мыслями о стены.

А Вы всё так же хороши…

По переулкам дум кромешных

я брёл, не ведая причины:

зачем не вовремя, не к месту

Вы Вашу тайну обличили?

Не оттого ль грустите Вы,

моя прелестная мадам,

что в царстве копоти и грязи

увял любви заветный храм?

Но Вы как прежде хороши:

ясны, стройны – без изменений…

Наивность этих изречений

не оцените же в гроши!

Вы так красивы и нежны,

смешны!  Простите за недуг

словесных извращений – 

                         шалость губ.

Наполнить сладким сном такую чашу

хотел бы каждый, кто не глуп 

             «как я»!

Но там, гляди, уже семья…

А Вы… ну до чего ж Вы хороши!

Услышав стук неровный где-то,

жар плоти, верно, не от скуки

вплели в багровые венцы,

чтоб чем-то озадачить руки. 

Игра, банальная игра!

Наевшись льда учтивых фраз,

писать стихи до полуночи,

чтоб разогнать немой экстаз…

Касанье пальцем телефона,

страсть обратив в пустой досуг,

не принесло желанных мук?

                               А между делом,

стонать хотелось бы не только телом

и плакать – морем, слышать – небом…

Игра!  Едва ли я поверю,

что провиденье Вас призвало

сменить стабильность на кровать

столь неширокую… (как знать,

мне до вчера её хватало!) 

К тому же, вряд ли нынче в пору,

не оценив простор работ,

сводить к банальным разговорам

размеры всех моих красот.

А Вы… да пусть… да кто Вас знает!

Постылый сон вода смывает,

земля покрыла стёкла глаз;

туманов призрачную стаю

лелеет сердца тихий глас:

«Я склонность к Вам не отрицаю;

Ваш облик, стало быть, люблю я,

и от улыбки Вашей таю…

Свои я чувства обуздаю,

а мысли пусть тревожат Вас...»             

Я в пятый раз выходила замуж: сэр Крайтос сделал мне предложение. Церемониальная речь, льющаяся на нас – брачующихся,  не отличалась ни новизной, ни выразительностью. Простояв, словно два оловянных солдатика, минут с десять, мы обменялись кольцами, подписями и поцелуем – в строго установленном порядке. Важный камерамэн зуммировал последний акт действа, дабы четырёхгубый компромат оставил на ленте крупный, неизгладимый отпечаток.

Друзья мои! В жизни нет места для опечаток. Я отбирала мужей тщательно, дотошно и педантично. Загоняя кандидатов в вольер пристального внимания, щёлкая хлыстом изощрённых домогательств, я изучала их вдоль и поперёк. Финальная стадия мужских злоключений – по моему сценарию – обычно проистекала на пленэре: первому браку предшествовали крыша многоэтажного здания и томик лирических стихотворений, третьему – бесстыдный секс посреди смущённого парка и белого, застенчиво краснеющего, дня...

Увы! Мои запросы стремительно росли, в то время как фантазия неумолимо истощалась. Именно поэтому последний (пятый!) брак, миновав игриво-пленэрные трюки, явился венцом целомудрия – Голографическая Конференц-Связь воссоздавала лишь иллюзию плоти.

– Согласны ли Вы, Крайтос Из-Арракиса, взять в жёны Леди Тринити, чтобы заботиться о ней в печали и радости, оберегать от завистливого взора и похотливого сглаза, сопровождать в утренних пробежках и вечерних прогулках, в туристических поездках; походах в сауну, в зоопарк, на кладбище, в стрип-бар… короче, – во всех великих походах Жизни, разделённой вами отныне, ПОКА ОТСУТСТВИЕ ТОКА В ПРОВОДАХ НЕ РАЗЛУЧИТ ВАС?

Интернет затаил дыхание. Сеть замерла – блоггеры умилённо смахивали слёзы. Тусовка электронов с треском продиралась в первые ряды зрителей – они давно мечтали поглазеть на людские шалости. Безмолвие уступило место красноречивой паузе. Крайтос улыбался.

Шёпот ветра не выдержал. Проскользив по ковровому настилу, он запрыгнул на губы юноши, откуда, сорвавшись, нежно и мелодично просквозил:

– ДА-А-А-а-а-а-а………

Сеть рукоплескала. Занавес медленно опускался.

Я готова лизать твои пятки

И от радости прыгать на стены –

Простодушного счастья припадки

Не нарушат оффлайна измены.

Нам встречаться до боли опасно:

Покусаю!  Все сорок уколов

Просочатся инъекцией властной

В пуповину онлайн-разговоров.  

Ты хозяин, я – раб. Но при встрече

Стану хладной, а ты – равнодушным.

Наш контакт вдохновеньем отмечен.

Мы близки лишь в Сети. Так и нужно!

                                       Мужчина и женщина

жили в прозрачных мирах. Он – в своём, песочно-кремниевом, шарообразном. Она – в весьма подобном, кремниево-песочном, напоминающем сферу. Пару десятков лет ветер пинал эти обитаемые пузыри по свету, наматывая радугу на веретено стеклянной поверхности. Солнце грунтовало тонкие, из-за вкраплений свинца невероятно прочные стены страстью. Дождь судорожно хлестал кистью обиды. Снег накладывал густые белила забвения. Прозрачные сосуды, некогда почти невидимые, с подачи времени превратились в мутные, перламутрово-зеркальные капсулы с тонированными стёклами.

 [ … Случай – галантный крупье за рулеткой жизни – запустил шарик. Барабан взвыл и затрясся. Спин был настолько мощным, что дилер мог спокойно отлучиться на целую минуту. Игроки терпеливо ждали… ]

Наконец, их прибило друг к другу: два перекати-поля застряли посреди шуршащих песков быстротечности. Была ль на то воля стихий? Ветра? Полудня? Или что-то дрогнуло в самом универсуме, милостиво озвучив чью-то немую прихоть?

Стеклянные стены, звеня, соприкоснулись. В эпицентре удара, под напором сил трения и отчаяния, тонированная броня осыпалась. Мужчина и женщина оглядели искривлённую плоскость, за которой угадывался незнакомый силуэт.

– Кто ты? – она провела пальцем по серебристой дымке на стекле, проступившей от её дыхания.

«?ыт отК» – увидел он.

Загадочный смысл букв оттенял фигуру напротив. Смутная необходимость ответить овладела чужестранцем:

– Моё почтение!

«!еинетчоп ёоМ» – надпись быстро теряла очертания. Окно в другой мир неумолимо запотевало.

Женщина протёрла стекло, – туманный силуэт мужчины сделал то же самое. «Непунктуальное отражение собственных жестов в чужом мире», – подумала она и обратилась к своим обычным делам.

В хрустальную сферу стало проникать больше света, – цветы ожили. Каждое утро, изобретая новый символ для нового послания, женщина улыбалась. В буквах не стало нужды. Она рисовала мысли узорами, и её картины находили отклик в мужских письменах – чётких и ясных, исполненных строгости и совершенства.

   Капали дни. Пятна абстракций на запотевших стёклах стремительно таяли. Новые инвенции, рождённые от перста – мужского ли, женского ли – обречённо стекали на ковёр времени. Вечность не обращала на них внимания.

[ … В зале, устланном бесшумными коврами, раздался треск. Ребристый циферблат барабана категорически не хотел соглашаться с числом, в которое шарик цвета слоновой кости упрямо метил. Крупье «чистил» руки. Игроки стонали. Шарик знал себе цену… ]

– А что, если зыбкость образов скрепить безусловностью формул? – защебетал лучик солнца, приютившийся у изголовья женщины. – Законы стеклянных сфер едины для всех и известны каждому!

Она задумалась. И правда! В хрустальных мирах не было дверей и ставен. В них  жили сумерки и рассвет, а весна дожидалась лета. В обеих капсулах мелькали незнакомые тени – то задерживаясь на всю ночь, то оставаясь на целую жизнь. Росли идеи, видоизменялись принципы, а вдохновение парило под самым куполом – в томительной невесомости ожидания.

Женщина подошла к стеклу. Непосильная задача – заковать чувство в стальную логику уравнения – тяготила её плечи. Наконец она коснулась пальцем холодной поверхности и прочертила короткую диагональ. Слева – направо. Затем – ещё одну, поверх предыдущей, но уже справа налево. Пропустив отрезок запотевшего пространства, провела две горизонтальные линии –  идеально параллельные, короткие и гордые. Дециметром спустя последовали очередные диагонали: лёгкая черта слева направо и длинная, закруглённая книзу  – справа налево.

x = y

 Так выглядела первая формула – математическое клеймо на челе трогательного пристрастия. Женщина научилась искренности. Она не стыдилась простодушия. Единственный путь, по которому её душа выходила в жизнь, был настоящим, а она, ступая по нему, становилась живой.

[ … Споткнувшись о малую серию, шарик грохнулся в орфлайнс. Он добился своего. Барабан тихо скулил. Крупье установил златоглавую долли в центре поля… ]

«x = Y !!!!!!!!!!!!…» – соседняя сфера разразилась гулким хохотом.

Отпрянув от стекла, женщина переметнулась в противоположное полушарие. Она впервые услыхала его смех. Полагая, что звук не способен преодолеть барьер двойных стёкол, она никогда не прислушивалась. Женщина доверяла тишине. Сейчас тишина назидательно предавала.

На матовой поверхности, усеянной бриллиантовым конденсатом, мужчина молниеносно начертал:

x * 10000 =  Y

За первой надписью последовала вторая, за второй – третья, и так – ровным, язвительным столбцом – далее. Одна и та же формула. Утвердительная и безапеляционная – единственно верная физическим свойствам хрустальной скорлупы, принявшей мужчину в своё заточение.

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

x * 10000 =  Y

……………..

Женщина следила за кончиком воображаемого пера, трудившегося с невероятной скоростью. Процесс за стеклом напоминал сбой в работе операционной системы, при котором привычный, дружественный интерфейс, претерпевая безобразный морфинг,  рассыпался кощунственным прахом ноликов и единичек.

Женщина не отводила глаз. Когда агония новых строк захлебнулась в зеркально-тонированном подземелье, она позволила себе выдохнуть. Вместе с воздухом она выдохнула частицу себя.

[ … Игроки не верили своим глазам. Разноцветные стэки кэша, превратившие игровой стол в панораму Нью-Йорка, толпились на всех номерах… за исключением одного. Притаившись за спинами громоздких колбас, номер всматривался в лица людей. Те зависели от него, и оттого ненавидели. Долли – пустоголовая золотая кукла – стояла подле.             – Тщеславная парочка, – промурлыкал крупье и сгрёб фишки к бортику. ]

***

– Только ты умеешь так чувствовать, – когда-то давно говорил ей другой мужчина, принявший её капсулу за свою первопричину.

– Ты – единственная настоящая переменная на семи ветрах праздного столпотворения. Ты играешь в людей и швыряешь собой. Тебя не приравнять к обыденности, пока сама того не захочешь. А унизят тебя по твоему повелению.

– О как ты ошибался… – произнесёт она мысленно, упираясь ресницами в стеклянную Стену Плача.

Бриллиантовый конденсат вздрогнет и превратится в хрустящую изморозь.

– Я приравняла себя к нему, а он – самовольно и бесстрастно – сравнял меня с обыденностью. Сравнял, даже не сравнил! Открыл люк в шахту серости и бросил на десятитысячную ступень – вниз, поближе к пеклу. Обыденность же озолотил.  Заглавной буквицей!

Голос из прошлого тихо засмеётся:

– Вот тебе и первое доказательство юности бога. Он молод… молодости дозволено...

Хрустящая изморозь осыплется, обнажив прозрачные стёкла. 

На них наконец-то не будет зеркального перламутра. 

Они перестанут искажать свет. 

Они начнут пропускать звук. 

Сфера вновь придёт в движение, барханы расступятся и попутный ветер унесёт воздушный шар в будущее. Туда, где целый мир, помноженный на миллиардоголосую истину, будет принесен не в жертву, но в дар удивительной переменной « x ». Переменной, лишённой фальши и равнодушия.

Я рос послушным мальчиком. Играл концерты Моцарта и ноктюрны Шопена. Веселил гостей моих родителей и подавал большие надежды. Потом я вырос и стал веселить сам себя: подавать статьи в информационные издания, публиковаться в блогах и приставать к людям на улице. По последнему пункту объяснюсь: пристаю к людям не я, а оранжевый микрофон, торжественно дарованный мне коллегами-репортёрами.

Итак, вы уже поняли, что я вездесущ. По этой причине некоторые причисляют меня к ликам святых, иные же просто зовут Богом. Или богом. Как им будет угодно!

Когда мне было 24, я хотел взять в жёны Весну. Но она оказалась младше меня в 24 раза, и я, изучив на досуге Криминальный кодекс, отказался от этой затеи. С тех пор мысль о слабой половинке крепко засела у меня в мозгу, и я начал присматриваться.

На ловца, как вы знаете, зверь бежит... Кто только ко мне не прибегал! Пышки, худышки, хрюльки, сосульки… Дребедень! А тут… эка барышня подвалила! В глазищах океан стелется, в волосах – золото рассыпается. И не подумал бы тогда, что она из этих… как их звать-то… ВЕДЬМ!

Взял её на ладошку и понёс домой – к своему сердцу, подальше от глаз чужих. А она в меня взгляд свой вперила, и шепчет что-то невнятное. Приворотный сказ молвит. Я трих-пых – вырваться пытаюсь! – но нет, поздно... Так и домой донёс,  и в сердце взял, и душу отдал.

Прошло три года. «Вконтакте.ру» сыпал возмущёнными замечаниями: 

– Да женитесь уже, блядь!   

– Не тяни, блудодей проклятый!

А я всё публиковался в блогах и чего-то ждал. Обручальный сказ на меня, видимо, не действовал.

***

Наживка, которую я проглотил, была на удивление проста: «Если не передумаю…» Не желая, чтобы обо мне «передумали», я вступил. В переписку.

Гондурасские психоаналитики, изучив мой проступок, ухмыльнулись бы:

– Дуралей! Заинтересуй и исчезни – классика жанра! На какой день ты сдался? Дай угадать: на третий?

– Угу, – промямлил бы, если б спросили.

С тех пор жизнь моя превратилась в настоящий кошмар. Бытие треснуло, расколовшись на две половины: реальную и виртуальную. Каждый вечер по проводам ко мне летели дьявольские заклинания, ловко прикидывающиеся умными кренделями и возвышенными пируэтами. Я заподозрил: «нечистью тянет», но оторваться, увы, не мог. На каждый контрданс я отвечал менуэтом, на всякую польку – галопом, а трепак и вовсе вынудил меня плясать в темпе Presto. Появилась одышка. Я стал неровно дышать, подлизываться и сыпать комплиментами в несвойственной мне манере. Захотелось даже сыграть в преферанс!!! (? – прим. автора)

Я почти пропал. Но блестящая идея осенила внезапно: «Сравнить, скорее сравнить заклинания обеих ведьм!»

Бормотания Голубоглазой бестии я записал когда-то (три года назад – прим. автора) на листке туалетной бумаги, благоразумно засунув его в… В общем, спрятав в надёжное место. Заклинания Черноокой новобранки пришлось расшифровывать. Дешифратор брыкался и рыгал, однако выдал тысячу и одну рифмованную строку на языке полинезийских мавров, который (язык то бишь), в свою очередь, пришлось транслитерировать. Я с честью выкрутился. Моя вездесущесть сгодилась и здесь. Теперь, имея на руках оба текста, я мог уличить сходства и отсеять отличия.

            Но я сделал паузу. Вытащив из кармана пачку сигарет, устремил взгляд мимо монитора – в пепельно-серую даль распахнутых окон. Грозовые намерения облаков расшифровки не требовали. Первая капля с грохотом свалилась на подоконник. Это был сигнал.

            Я вновь уставился на дьявольские тексты. Грыз их вдоль, поперёк, с тщанием голодного вепря и усердием недоношенной ослицы. Ветер барабанил в барабанные перепонки, дудел в евстахиеву дуду и молотил стремечком по наковальне. Когда передо мной, наконец, отверзлась истина, казалось, прошло сто лет.     Словно в доказательство этому, мимо прошмыгнул Мелькиадес – цыганский призрак Макондо. Его появление подбодрило – мудрый старец не пришёл бы к кому зря.

            Итак, дорогие мои читатели! Я почти уверен, что нашёл устье своих сердечных бед! Я привёл к общему знаменателю оба манускрипта, вычленив целых восемь корней квадратных из 256 в энной степени литературных формул. Выстроив их в ряд, я получил слово… точнее город: славный городишко на берегах Южного Буга и Ингула – НИКОЛАЕВ. Дважды упомянутый в обеих рукописях, он свидетельствовал о принадлежности двух ведьм к единому – могущественному и плодовитому – Южному клану.

***

Говорят, Бог любит троицу (God loves Trinity), но с меня хватит! Третьей напасти я точно не переживу, поэтому лелею в своих мыслях экстремальную затею. Проберусь-ка на дачу Леонида Кучмы! Там в одном из сарайчиков должна быть спрятана последняя отечественная боеголовка. (Для особых случаев припас, хитрый лис! – прим. автора) Выкраду её и сброшу на проклятый южный регион. Пускай разъебёт его в трам-тарары!

А сам сяду у телевизора футбол смотреть, обниму кое-кого за талию и шепну на ушко (ехидно так – преехидно):

– Слыхала, всё твоё племя на небеса взлетело…

– ?…

– А знаешь, что колдовской архив не был переведён в цифру? Утрачены, стало быть, все-все-все заклинания!

– 666…

– Опять угрозы?! Трепещи, черноокая!!! Сейчас поставлю тебя раком и …! 

Конечно же, я заставлю её мыть полы. Но когда на то будут более веские основания.

Гляжу на язвы стен, обоев швы,

На ржавчину облезлой батареи, –

Переселенческою гонореей

Заражены двенадцать метров кв.

Две дюжины коробок и рюкзак –

Компактней зачехлить жизнь невозможно.

Пульс перемен нащупав осторожно,

Всё не решаюсь сделать первый шаг.

Как бросить здесь мечты, привычки, сны?

Они не сдвинутся за мною с места:

Пред грустью по обжитому насесту

Все арендаторы жилья равны.

Невозмутима выходная дверь –

Входной не для меня послужит вскоре.

О, фортепьяно, помнишь вальс в миноре?

Так хочется сыграть его теперь!..

Явились в срок мужчины-силачи

И потащили мой багаж к порогу.

Преемственник подумал: «Слава Богу!»

И отобрал от комнаты ключи.

Тринити

    Киев, 2006

Мне предстояла встреча с Богом. Нет, дух испустить я не планировала. Не сегодня, во всяком случае.

Я осмотрела гардероб – ничего нового, за исключением концертных платьев. Красные, розовые, чёрные и фиолетовые, они, по-павлиньи расправив своё великолепие, терпеливо ждали цветных огней и звонких аплодисментов.

– Есть ли повод одеть хотя бы самое скромное из них? – спросил меня Здравый смысл.

– Несомненно! – ответил кто-то.

Я огляделась. В комнате никого не было.

– Смотри, – лёгкая тень пробежала по занавеске, приминая тюль на пути солнечных бликов, – твоё любимое алое платье. Знаешь, как хороша в нём? Нет?! Вспомни: белые лилии,  жадные взгляды… Алый – цвет обожания. Надень его, и Бог склонит голову. Надень, и станешь Музой. По Твоему образу и подобию лепить будет! Да узнает мир Тебя в каждом Его творении! Надень… – дуновение голоса испарилось. Серебристый перезвон тщеславия разливался в сердце. Солнечный зайчик прокатился алой искрой по дорогому атласу.

– Разве ты любви Его просишь? – Душа вступилась. Не продолжила, осеклась.

Я опустила голову – услыхала, как сердце бьётся. Затрепетала ресницами – верхний ряд удивился встрече с нижним, подумал: «конец бессоннице». Взяла сумку с нотами и… в чём стояла, в том и вышла на улицу.

… Репетиция приближалась к концу. До заветной встречи оставалось каких-то 40 минут. Клавиши потели под пальцами, пассажи давались с трудом, но музыка – прекрасная, вечная, настоящая – звучала. Она была хороша как никогда.

Опаздывая на встречу – к Богу! – я не могла найти нужный адрес: прохожие безразлично пожимали плечами вслед. Я металась в клетке перекрёстков, вырывая из груди шип отчаяния, а Душа – милая, утробноголосая матушка – не унималась: «А что, если Он… и вправду склонит голову? Если из сотен миллиардов истин меж вами останется всего одна? Яростная и убогая? Всепоглощающая и, как чёрная дыра, НИКОГДА не выпускающая свет из своих объятий!»

Я замедлила шаг. Мне стало жалко СВЕТА. Того, который уже три дня лился между нами. Который мог исчезнуть в сатанинской пропасти, именуемой Похотью. Исчезнуть… и ни за что не вернуться на круги своя.

– Где зал? – взбежав на ступеньки, накинулась на тщедушного паренька, слонявшегося у входа.

– Тут на стенах указатели есть, – принялся умничать, но махнул рукой в нужную сторону.

Было на полчаса больше условленного времени. Лифт. Нет, пешком!

… Белокурый юноша неспешно перебирал ногами ступеньки. На втором этаже он свернул направо – внимая зову нарастающей дисгармонии вокала. Я увязалась за ним. Нагнала. Поравнялась. И, наконец… заглянула в лицо.

Мозг раскроила миллисекунда УЗНАВАНИЯ. Инерция фотографической памяти врезалась в «камаз» сличения – идентификации. Память погибла на месте. Из лужицы её отпечатка вынырнуло моё восхищённое, искреннее и всеобъемлющее слово:

– Привет…

Бог оказался так молод!

Начало - http://blog.i.ua/user/2007553/269455/  Читать обязательно!                 

                                             III

Всё мрачней хмурит лоб, корча брови, старик...

Леденящий озноб в моё сердце проник

Злым предчувствием: скоро настанет конец –

Вещий старец тому подходящий гонец.

Молвит он: «Чашу скорби отвёл сей раз я.

Дам тебе уголёк: сажу примет земля –

Шанс последний получишь. Но коль и тогда

Ты Её не удержишь… Нагрянет беда!»

Я черкнул пару линий: их ело огнём,

Выдувало ветрами, смывало дождём, –

Только крепче к земле мой чертёж прилипал.

А затем зашипел и внезапно пропал...

Вокруг меня восстали стены замка,

Столь древнего, что треснул мрамор плит,

И об холсты паучьи спозаранку

Луч ушибался, словно о гранит.

Настырный гарнизон мышей летучих

Терзал ночами грозный исполин;

Топтали плесень крыс визгливых тучи,

Покуда не являлся Господин.

Невидимый, он медленно спускался

По лестницам, покоями бродил,

Игрою на волынке развлекался

Законам всем загробным супротив.

Привыкнув к мерной поступи железной,

Отчётливо я слышал иногда

Легчайшие шаги походки нежной

И чувствовал, как пахнет резеда.

Однажды в сумеречном свете я заметил

Обвитый томно алым платьем силуэт.

И тут же сходство поразительное встретил,

Воздев глаза на неоконченный портрет,

Висевший издавна в гостиной предо мною.

Он восхищал невозмутимой красотою!

Я, проработав зеркалом сто лет,

Умел судить: созданья краше нет!

Из очертаний соблазнительных виденье

В реальный образ превратилось: подбежав,

Воззрилась дева в зазеркалье с изумленьем

И отскочила вдруг, с обидой губы сжав.

В восторг введённый совершенством лика,

Лишившись дара речи, как заика,

Забыл Её я отраженье изваять...

Безумец!

                          IV