Лучше останься Богом –
будь один!
Чтоб ни одной Евы.
Чтоб глас «кретин!»
летел в преисподню,
где кончил Ной.
Лучше останься Богом,
не спи со мной.

Промастурбируй вечность –
пиши стихи,
гдяди в свои ноты:
чёрные пауки
гнездятся роем,
строятся по местам.
Живи как вечер –
то тут, то там.

Будь тем и этим,
насмешки брат.
Врывайся в храмы,
трезвонь в набат,
беги от скуки,
от войн,
чумы,
чурайся «Нас»,
оградись от «Мы».

Останься Богом –
умри для всех!
Принципиальную из помех
отвергни – Женщину!
И впредь не ной.
Простимся сразу.
Не спи со мной!

Гаснет циркуль Эйфелевой башни,
расползлись болельщики. В метро
обесточено снующее нутро,
наречён текущим день вчерашний.

В 45 шипучий "mon Paris"
опьяняющ! Пьёшь благоговейно
и, хмельной до белого каленья,
бродствуешь Монмартром до зари.

А потом вдруг щупаешь цветы:
Пер-Лашез, могила Petrucciani...
Так свингует лишь его молчанье.
Так умеешь слышать только ты.

Но вернёмся же, на злобу дня,
к варварским сраженьям за медали:
трансвеститы женщин побеждали –
стыли Елисейские поля.

Ты как раз бродил промеж рядов
сувенирных лавок и фаст-фуда,
не чураясь флирта (даже блуда!)
с лицами различных гендерОв.

Сколько было выпито вина!..
Расплетаясь в жемчуг многолунья,
подливала местная колдунья –
полная парижская Луна.

Сколько мыслей, импульсов, свобод
ты сосредоточил в это время!..
В крошку-Сену сбросил своё семя
и уехал – минимум на год.

За плотной шторой тучный дождь
траве оттаптывает пятки.
Не принудИть себя к зарядке!

На окровавленной плите,
перЕжившей абьюз компота,
бурлит коричневое что-то.

Деньки апрельские не те...
Цветы приунывают в вазе,
сынишка сохнет в пятом классе.

Вставать не хочется. Лежать!
Бревном, иссохшейся корягой –
разломанною жизнескрягой.

Пригрезить сны все наперёд:
узнать, когда и где кто умер,
прослушать бесконечный зуммер

в кармане жизнебеглеца.
Сквозь белый шум на скотобойне
услышать голос мертвеца
как тишину: хоть вой, хоть вой не.

Войны усталость – во всех швах.
Жизнь-мумия задОхлась в марле.
Воюют, звери, как при Карле!

Жизнелюбивому «Вставай!»
отрежет мат ещё похлеще,
чем при Клещеевке. Те «клещи»

немногим, сука, вспоминать...
Отсюда – сутками кровать,
да и неприбранные вещи.

Лежать и ждать Конца Войны.
Похоже это на припадок?!
Все вы, отважные – юны.
Сбежавший кофе слишком сладок
на фоне бала Сатаны.

Предположи, что я тебя люблю.
Вообрази чистейшее шаманство:
играет в прошлое со временем-пространством
зима, вскружив листки календарю.

Предположи, что годы – черепки
разбитых чашек после вкусного обеда;
что телеса – куски изношенного пледа –
ветхи, но на разрыв ещё крепки.

О, пыль на лестницах! О, нежилой бардак!
О, дети, рост которых как комета...
Приснился ты. Какая скверная примета!
И позабыть о ней уже никак.

Метёт белесую и влажную пургу
декабрьский калейдоскоп событий.
По батареям протекает литий,
по сердцу – ток. В кастрюле варится
булгур...

Ещё жив Чайковский
и здравен Бетховен.
В свои 50 –
вровень с ним плодотворен!
Вся жизнь – партитура!
Но горьки труды
коль в доме нет света
и тёплой воды.

Когда лишь сосиски
на завтрак/обед –
есть шанс не оставить
в истории след.
Покинуть искусство 
досрочно, стремглав,
симфоний подсчёт
на второй оборвав.

Желаю комфорта! 
Желаю тепла!
Чтоб Муза троих
от тебя родила!
Чтоб в здравом рассудке
до станции «100»
доехал на зависть
бедняжке Кусто!

Живи! Упивайся 
природой вещей:
мохнатостью снега, 
уютностью щей.
Найди свой заветный
бутыль серебра!
Виват! С юбилеем!
Полтинник! Ура!
))

Начало – здесь:

Акростих-канцона на заданные 5 нот:
Си Си Ми Си Ля.


СИнильной кислотой любви
прожгла могильную ограду.
Металл ворчливо зашипел,
мертвец в гробу костьми запел:
– О не буди меня, не надо!

СИстематической строфой
пронзила юного Морфея!
Но вы таитесь, сбросив плоть,
и вас ничем не уколоть –
напрасны стансы Лорелеи.

МИнутный шабаш у костра
с потустороннею прорехой:
лишь тень ложилась на постель,
а нежных губ моих купель
ласкала призрак. На потеху

СИнюшным отблескам зари
вы исчезали безвозвратно
в шумящих дебрях леших снов.
Меж мной и вами – Леты ров,
и Цербер мается у врат. Но

ЛЯзг развергшихся гробниц
заставил пса излиться воем.
Дни чайками рванули ввысь;
легка как лань, хищна как рысь,
я не оставлю вас в покое!

Новые 5 слов от Педрилло Сергеича:
Каза,
барабанщик,
мусорить,
айсберг,
холодный.


IV. HOLLYWOOD

С горы Монтжуик на рассвете
любуешься той Барселоной,
что днём ускользает от взора
туристов всех рас и мастей.

Колумб, словно чайка, над стеллой
парит, простирая перст к морю,
как будто приплыл алый парус,
а с ним – целый трюм новостей.

Америка вскрыта случайно:
как шпротов консерва "на праздник".
Последствия этой ошибки
история впишет в аннал.

Кто знает, холмы ль Голливуда
манили вдаль вещими снами
иль сам досточтимый Манхэттен
сигналы сквозь ночь подавал?..

В Америку императрица
плывёт, но пока что не знает,
какою "казой" подобраться
к Машине зыбучих Времён.

Надеется, впрочем, на груди
из редких пород силикона
и губы объёмом в пол-литра
(улучшенный фейс не дурён!)

Педрилло же просто от скуки
Атлантику пересекает.
Теперь он – фирмач-барабанщик:
в бас-бочку научен стучать

и мусорить хэтом не в долю,
и класть на дуоли триоли,
и целую вечность не бриться,
спиваться и – в целом – дичать.

Как айсберг он стал: то холодный,
то синий до самых бемолей.
Сидит на бэкстейдже и лупит
с зарядом пятьсот фарадей.

Лос-Анджелес близко! В Сан Педро
швартуются, словно селёдки,
плавучие полисы геев
и прочих нормальных людей.

– Куда вам? – водила.
– К тем буквам!
Заглавным и белым.
– Я понял.
Хотите как Пег Энтуисл*
покончить с собою в прыжке?

– Боюсь, для таких приключений
я слишком довольна собою.
К тому же, не тратила время,
теряя себя в драмкружке.

Водитель рассеянно хмыкнул,
пошёл на вираж разворота,
как вдруг Мерседесец наткнулся
на что-то. Секунд череда.

Извозчик, седея, выходит,
тихонько глядит под колёса:
– Похоже на Стивена...
– Спилберг?!
Он старенький был, не беда!

И тут же втроём дали дёру
подальше от места конфуза:
водитель и императрица,
Педрилло – на заднем седле.

Когда Голливуд напирает
своим Парамаунт-величьем,
нет времени думать о бренном.
О смерти звезды – в том числе!


Продолжение – здесь: http://blog.i.ua/user/2007553/2414520/

Дымя сигарой, в юбочке с надрезом
и с локоном, спадающим на грудь,
спугну юнца с либидо-диатезом
(расстройством связи: жопа – счас бы вдуть!)

Стихом стелюсь, а он всё смотрит в ноты.
Зову на пиво – сука, не идёт!
– А может он из голубиной роты?
И пьёт не пиво, а, к примеру, йод?

– На пидараса смахивал едва ли.
На идиота – впрочем... но не факт!
– Когда себя вы голой показали,
его глаза свело от катаракт?..

Лукавство, поза, вычурность момента,
издёвка, злость – ваш ложный целибат.
О взгляд невозмутимее цемента!
О страсти обеззвученный набат!

Сиквел с участием заданных слов:
ТаЛия,
пять,
позя,
аленький,
мозгинка (= мозг/разминка).


III. БЛЕСК И РОСКОШЬ

А в Ницце – туманы...
Плывут невесомые пары
вдали, укрываясь зонтом.
Педрилло больничные нары
решил отложить на потом.

Проснулся, побрил бакенбарды,
покинул скорбящих приют.
Побрёл без руля и без карты
к вместилищу тысяч кают –

громадному лайнеру «Роскошь
и Блеск Королевских Морей»
за милою русской беглянкой,
впрягающей ямбы в хорей.

За таЛией нежной,
за взором с мозгинкой,
за царской казной.
(Хоть не был Педрилло наш вором,
но деньги любил). Новизной

сиял тот ковчег,
где упряталась дива
острот и ботфорт.
В контейнере с квашеной брюквой
проник Дон Педрилло на борт.

– Не вижу на вас я фекалий! –
раздался серебряный смех, –
Но где же вы год пропадали?
– Страдал без любовных утех.

...И вновь потекли
беззаботные будни:
рояль да постель.
И аленький отблеск заката,
и яства: осётр да макрель,

и редкая позя из Сутры
под номером тысяча пять...
Но молвит царица под утро:
– Довольно! Пора всё менять!

Окрест декорации, позы,
наряды, корабль-мавзолей...
Влечёт вновь туда, где морозы
и пахнет в церквушках елей.

МанИт в 18-й век,
чтоб надеть жемчуга и кадриль
танцевать,
и с шутами болтать,
и в пушкарской поджечь вновь
фитиль!

Чтоб кони, кареты,
французский
на каждом пристойном углу;
чтоб стянут в корсет ультра-узкий
мой стан...
Кликнуть Мишку, Фому,

Петра да Ивана,
и вместе на санях фривольно гонять!
Гадать на Купала
и дьявола руку из ведьм изгонять!

О как же соскучно обняться
с привратником, чмокнуть в уста,
и дальше кутить, песноваться!
И чтобы казна не пуста!..

Вещала царица о многом,
как вдруг наступил её сет.
Захлопнув каюту-берлогу,
в фойе потащила хребет.

Играла и думала: «Где же
упрятали тот механизм,
что время – коня на манеже –
загонит в ловушку из призм?

О где ты, бочонок-купальня,
корабль мятежных времён?
Верни меня в царскую спальню,
на вышитый ситец и лён!»

P. S.
Кто б знал, что Машина попала
в срамной Голливуд.
О ней там 2 фильма снимают.
А нас не зовут!!