Стругацкие. Гадкие лебеди. 1967г. (отрывки)

Повесть «Гадкие лебеди» о вторжении в повседневную жизнь провинциального городка таинственных сил, олицетворяющих будущее. Это будущее не во всем понятно и приятно герою, писателю Виктору Баневу, но оно все-таки лучше, чем откровенно деградирующее настоящее; окончательный и безжалостный приговор существующему порядку выносят дети, все как один, уходящие из разлагающегося и гибнущего города к своим воспитателям.

5.
~~~
В зале было довольно много ребятишек, и стоял обычный гам, который стих, когда Бол-Кунац вывел Виктора на сцену, и усадил под огромным портретом президента - даром доктора Р. Квадриги - за стол, покрытый красно-белой скатертью. Потом Бол-Кунац вышел на край сцены и сказал: - Сегодня с нами будет беседовать известный писатель Виктор Банев, уроженец нашего города, - он повернулся к Виктору: - как вам удобнее, господин Банев, чтобы вопросы задавались с места или в письменном виде?
- Мне все равно, - сказал Виктор легкомысленно. - Лишь бы их было побольше.
~~~
- Можно вопрос? - Сказал, воздвигаясь, прыщавый мальчик.
- Да, конечно.
- Какими бы вы хотели видеть нас в будущем?
Без прыщей, мелькнуло в голове у Виктора, но он отогнал эту мысль потому что понял: становится жарко. Вопрос был сильный. Хотел бы я, чтобы кто-нибудь сказал мне, каким я хочу видеть себя в настоящем, подумал он.
Однако надо было отвечать.
- Умными, - сказал он наугад. - Честными. Добрыми... Хотел бы, чтобы вы любили свою работу... И работали бы на благо людей (несу, подумал он. Да и как не нести?) Вот примерно так...
Зал тихонько зашумел, потом кто-то спросил, не вставая:
- Вы действительно считаете, что солдат главнее физика?
- Я?! - Возмутился Виктор.
- Так я понял из вашей повести "Беда приходит ночью" - это был белобрысый клоп десяти лет от роду. Виктор крякнул. - "Беда" могла быть плохой книгой и могла быть хорошей книгой, но она ни при каких обстоятельствах не была детской книгой...
~~~
- Я говорю о концепции книги. Может быть, "главное" - не то слово...
Виктор. - Я хочу сказать, что бывают ситуации, когда уровень знаний не имеет значения.
Бол-Кунац принял из зала две записки и передал их ему: "Может ли считаться честным и добрым человек, который разбогател и работает на войну" и "Что такое умный человек?" Виктор начал со второго вопроса - он был проще.
- Умный человек, - сказал он, - это тот человек, который сознает несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их пополнить и в этом преуспевает... Вы со мной согласны?
- Нет, - сказала, приподнявшись, хорошенькая девочка.
- А в чем дело?
- Ваше определение не функционально. Любой дурак, пользуясь этим определением, может полагать себя умным. Особенно, если окружающие поддерживают его в этом мнении.
- Да, - подумал Виктор. Его охватила легкая паника. Это тебе не с братьями-писателями разговаривать.
- В какой-то степени Вы правы, - сказал он, неожиданно для себя переходя на "Вы". - Но дело в том, что вообще-то "дурак" и "умный" – понятия исторические и, скорее, субъективные.
- Значит, вы сами не беретесь отличить дурака от умного? - Это из задних рядов - смуглое существо с прекрасными библейскими глазами, остриженное наголо.
- Отчего же, - сказал Виктор, - берусь. Но я не уверен, что вы всегда согласитесь со мной. Есть старый афоризм: дурак - это инакомыслящий...
Обычно это присловье вызывало у слушателей смех, но сейчас зал молчал и ждал продолжения. - Или инакочувствующий, - добавил Виктор.
Он остро ощущал разочарование зала, но он не знал, что еще сказать. Контакта не получалось, как правило, аудитория легко переходит на позиции выступающего, соглашаясь с его суждениями, и всем становилось ясно, что здесь, в этом зале дураков нет. В худшем случае аудитория не соглашалась и настраивалась враждебно, но и тогда бывало легко, потому что оставалась возможность язвить и высмеивать, а одному спорить со многими не трудно, так как противники всегда противоречат друг другу, и среди них всегда найдется самый шумный и самый глупый, на котором можно плясать ко всеобщему удовольствию.
- Я не совсем понимаю, - произнесла хорошенькая девочка. - Вы хотите, чтобы мы были умными, то есть, согласно Вашему же афоризму, мыслить и чувствовать так же, как вы. Но я прочла все Ваши книги и нашла в них только отрицание. Никакой позитивной программы. С другой стороны, вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных типов, которыми наполнены Ваши книги. А ведь Вы отражаете действительность, правда?
Виктору показалось, что он нащупал, наконец, под ногами дно.
- Видите ли, - сказал он, - под работой на благо людей я как раз понимаю превращение людей в чистых и приятных. И это мое пожелание не имеет никакого отношения к моему творчеству. В книгах я пытаюсь изображать все, как оно есть, я не пытаюсь учить или показывать, что нужно делать. В лучшем случае я показываю объект приложения сил, обращаю внимание на то, с чем нужно бороться. Я не знаю, как изменить людей, если бы я знал, я бы был не модным писателем, а великим педагогом или знаменитым психосоциологом. Художественной литературе вообще противопоказано поучать и вести, предлагать конкретные пути, создавать конкретную методологию. Это можно видеть на примере крупнейших писателей. Я преклоняюсь перед Львом Толстым, но только до тех пор, пока он является своеобразным, уникальным по отражательному таланту зеркалом действительности. А как только он начинает учить меня ходить босиком и подставлять щеку, меня охватывает жалость и тоска... Писатель - это прибор, показывающий состояние общества, и лишь в ничтожной степени - орудие для изменения общества. История показывает, что общество изменяют не литературой, а реформами и пулеметами, а сейчас еще и наукой. Литература в лучшем случае показывает, в кого надо стрелять или что нуждается в изменении... - Он сделал паузу, вспомнив о том, что есть еще Достоевский и Фолкнер. Но пока он придумывал, как бы ввернуть насчет роли литературы в изучении подноготной индивидуума, из зала сообщили:
- Простите, но все это довольно тривиально. Дело ведь не в этом. Дело в том, что изображаемые Вами объекты совсем не хотят, чтобы их изменили. И потом они настолько запущены, так безнадежны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого. Пусть уж себе догнивают - они ведь не играют никакой роли. На благо кого же мы должны по-вашему, работать.
- Ах вот вы о чем? - Медленно сказал Виктор.
До него вдруг дошло: боже мой, да ведь эти сопляки всерьез полагают, что я пишу только о подонках, что я всех считаю подонками, но они же ничего не поняли, да и откуда им понять, это же дети, странные дети, болезненно - умные дети, но всего лишь дети, с детским жизненным опытом и с детским знанием людей плюс куча прочитанных книг, с детским идеализмом и с детским стремлением разложить все это по полочкам с табличками "плохо" и "хорошо". Совершенно, как братья-литераторы.
- Меня обмануло, что вы говорите, как взрослые, - сказал он. - Я даже забыл, что вы не взрослые. Я понимаю, что непедагогично так говорить, но говорить так приходится, иначе мы никогда не выпутаемся. Все дело в том, что вы, по-видимому, не понимаете, как небритый, истеричный, вечно пьяный мужчина может быть замечательным человеком, которого нельзя не любить, перед которым преклоняешься, полагаешь за честь пожать его руку, потому что он прошел через такой ад, что и подумать страшно, а человеком все-таки остался. Всех героев моих книг вы считаете нечистыми подонками, но это еще полбеды. Вы считаете, будто я отношусь к ним так же, как и вы. Вот это уже беда. Беда в том смысле, что так мы никогда не поймем друг друга...
Черт его знает, какой реакции он ожидал на свою благодушную отповедь. То ли они начнут смущенно переглядываться, то ли их лица озарятся пониманием, или некий вздох облегчения пронесется по залу в знак того, что недоразумение разъяснилось, и теперь можно все начинать сначала, на новой, более реалистической основе... Во всяком случае, ничего этого не произошло. В задних рядах снова встал мальчик с библейскими глазами и спросил:
- Вы не могли бы сказать, что такое прогресс?
Виктор почувствовал себя оскорбленным. Ну, конечно, подумал он. А потом они спросят, может ли машина мыслить и есть ли жизнь на Марсе. Все возвращается на круги своя.
- Прогресс, - сказал он, - это движение общества к тому состоянию, когда люди не убивают, не топчут и не мучают друг друга.
- А чем же они занимаются? - Спросил толстый мальчик справа.
- Выпивают и закусывают квантум сатис, - пробормотал кто-то слева.
- А почему бы и нет? - Сказал Виктор. - История человечества знает не так уж много эпох, когда люди могли выпивать и закусывать квантум сатис. Для меня прогресс - это движение к состоянию, когда не топчут и не убивают. А чем они будут заниматься - это, на мой взгляд, не так уж существенно. Если угодно, для меня прежде всего важны необходимые условия прогресса, а достаточные условия - дело наживное...
- Разрешите мне, - сказал Бол-Кунац. - Давайте рассмотрим схему. Автоматизация развивается в тех же темпах, что и сейчас. Только через несколько десятков лет подавляющее большинство активного населения земли выбрасывается из производственных процессов и из сферы обслуживания за ненадобностью. Будет очень хорошо: все сыты, топтать друг друга не к чему, никто друг другу не мешает... И никто никому не нужен. Есть, конечно, несколько сотен тысяч человек, обеспечивающих бесперебойную работу старых машин и создание новых но остальные миллиарды друг другу просто не нужны. Это хорошо?
- Не знаю, - сказал Виктор. - Вообще-то это не совсем хорошо. Это как-то обидно... Но должен вам сказать, что это все-таки лучше, чем то, что мы видим сейчас. Так что определенный прогресс все-таки на лицо.
- А Вы сами хотели бы жить в таком мире?
Виктор подумал.
- Знаете, сказал он, - я его как-то плохо представляю, но если говорить честно, то было бы недурно попробовать.
- А Вы можете представить себе человека, которому жить в таком мире категорично не хочется?
- Конечно, могу. Есть такие люди, и я таких знаю, которые там бы заскучали. Власть там не нужна, командовать нечем, топтать незачем. Правда, они вряд ли откажутся - все-таки это редчайшая возможность превратить в рай свинарник... или казарму. Они бы этот мир с удовольствием разрушили... Так что, пожалуй не могу.
- А ваших героев, которых вы так любите, устроило бы такое будущее?
- Да, конечно. Они обрели бы там заслуженный покой.
Бол-Кунац сел, зато встал прыщавый юнец, и, горестно кивая, сказал:
- Вот в этом все дело, что для Вас и Ваших героев такое будущее вполне приемлемо, а для нас - это могильник. Тупик. Вот потому-то мы и говорим, что не хочется тратить силы, чтобы работать на благо ваших жаждущих покоя и по уши перепачканных типов. Вдохнуть в них энергию для настоящей жизни уже невозможно. И как вы там хотите, господин Банев, но вы показали нам в своих книгах - в интересных книгах, я полностью - за - показали нам не объект приложения сил, а показали нам, что объектов для приложения сил в человечестве нет, по крайней мере - в Вашем поколении... Вы сожрали себя, простите пожалуйста, вы себя растратили на междоусобную драку, на вранье и на борьбу с враньем, которую вы ведете, придумывая новое вранье... Как это у нас поется: "Правда и ложь вы не так уж несхожи, вчерашняя правда становится ложью, вчерашняя ложь превращается завтра в чистейшую правду, в привычную правду..." Вот так вы и мотаетесь от вранья к вранью. Вы никак не можете поверить, что вы уже мертвецы, что вы своими руками создали мир, который стал для вас надгробным памятником. Вы гнили в окопах, вы взрывались под танками, а кому от этого стало лучше? Вы ругали правительство и порядки, как будто вы не знаете, что лучшего правительства и лучших порядков ваше поколение... да просто не достойно. Вас били по физиономии, простите пожалуйста, а вы упорно долбили, что человек по природе добр... Или того хуже, что человек - это звучит гордо. И кого вы только не называли человеком!...
Прыщавый оратор махнул рукой и сел. Воцарилось молчание. Затем он снова встал и сообщил:
- Когда я говорил "вы", я не имел в виду персонально Вас, господин Банев.
Он ощущал раздражение: этот прыщавый сопляк не имел права говорить так безапелляционно, это наглость и дерзость... Дать по затылку и вывести за ухо из комнаты. Он ощущал неловкость - многое из сказанного было правдой, и сам он думал так же, а теперь попал в положение человека, вынужденного защищать то, что он ненавидит. Он ощущал растерянность - непонятно было, как вести себя дальше, как продолжать разговор и стоит ли вообще продолжать. Он оглядел зал и увидел, что его ответа ждут, что Ирма ждет его ответа, что все эти розовощекие и конопатые чудовища думают одинаково, и прыщавый наглец высказал общее мнение и высказал его искренне, с глубоким убеждением, а не потому что прочел вчера запрещенную брошюру, что они действительно не испытывают ни малейшего чувства благодарности или хотя бы элементарного уважения к нему, Баневу, за то, что он пошел добровольцем в гусары и ходил на "Рейнметаллы" в конном строю, и едва не подох от дизентерии в окружении, и резал часовых самодельными ножами, а потом, уже на гражданке дал по морде одному спецуполномоченному, предложившему ему написать донос, и остался без работы с дырой в легком и спекулировал фруктами, хотя ему и предлагали очень выгодные должности... А почему, собственно, они должны уважать меня за все это? Что я ходил на танки с саблей наголо? Так ведь надо быть идиотом, чтобы иметь правительство, которое довело страну до такого положения. Тут он содрогнулся, представив себе, какую страшную неблагодарную работу должны были проделать эти юнцы, чтобы совершенно самостоятельно прийти к выводам, к которым взрослые приходят, содрав с себя всю шкуру, обратив душу в развалины, исковеркав свою жизнь и несколько соседних жизней... Да и то не все, только некоторые, а большинство и до сих пор считает, что все было правильно и очень здорово, и, если понадобится - готовы начать все сначала... Неужели все-таки настали новые времена? Он глядел в зал почти со страхом. Кажется, будущему удалось все-таки запустить щупальца в самое сердце настоящего, и это будущее было холодным, безжалостным, ему было наплевать на все заслуги прошлого - истинные или мнимые.
- Ребята, - сказал Виктор. - Вы, наверное, этого не замечаете, но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жестокость - это всегда жестокость. И ничего она не может принести кроме нового горя, новых слез и новых подлостей. Вот что вы имейте ввиду. И не воображайте, что вы говорите что-то особенно новое. Разрушить старый мир, на его костях построить новый - это очень старая идея. Ни разу пока она не привела к желаемым результатам. То самое, что в старом мире вызывает особенно желание беспощадно разрушать, особенно легко приспосабливается к процессу разрушения, к жестокости, и беспощадности, становится необходимым в этом процессе и непременно сохраняется, становится хозяином в новом мире и в конечном счете убивает смелых разрушителей. Ворон ворону глаз не выклюет, жестокостью жестокость не уничтожить. Ирония и жалость, ребята! Ирония и жалость!
…заговорил Бол-Кунац.
- Боюсь, Вы не так нас поняли, господин Банев, - сказал он. - Мы совсем не жестоки, а если и жестоки с Вашей точки зрения, то только теоретически. Ведь мы вовсе не собираемся разрушать Ваш старый мир. Мы собираемся построить новый. Вот вы жестоки: вы не представляете себе строительства нового без разрушения старого. А мы представляем себе это очень хорошо. Мы даже поможем вашему поколению создать этот ваш рай, выпивайте и закусывайте, на здоровье. Строить, господин Банев, только строить.
Виктор, наконец, оторвал взгляд от Ирмы и собрался с мыслями.
- Да, - сказал он. - Конечно. Валяйте, стройте. Я целиком с вами. Вы меня ошеломили сегодня, но я все равно с вами... А может быть, именно поэтому с вами. Если понадобится, я даже откажусь от выпивки и закуски... Не забывайте только, что старые миры приходилось разрушать именно потому, что они мешали... Мешали строить новое, не любили новое, давили его...
- Нынешний старый мир, - загадочно сказал Бол-Кунац, - нам мешать не станет. Он будет даже помогать. Прежняя история прекратила течение свое, не надо на нее ссылаться.
- Что ж, тем лучше, - сказал Виктор устало. - Очень рад, что у вас так удачно все складывается...
Славные мальчики и девочки, подумал он. Странные, но славные. Жалко их, вот что... Подрастут, полезут друг на друга, размножатся, и начнется работа за хлеб насущный... Нет, подумал он с отчаянием. Может быть, и обойдется... Он сгреб со стола записки. Их накопилось довольно много: "Что такое факт?", "Может ли считаться честным и добрым человек, который работает на войну?", "Почему вы так много пьете?", "Ваше мнение о Шпенглере"...
- Тут у меня несколько вопросов, - сказал он. - Не знаю, стоит ли теперь?...
Прыщавый нигилист поднялся и сказал:
- Видите ли, господин Банев, я не знаю, что там за вопросы, дело-то в том, что это, в общем, не важно. Мы просто хотели познакомиться с современным известным писателем. Каждый известный писатель выражает идеологию общества или части общества, а нам нужно знать идеологию современного общества. Теперь мы знаем больше, чем до встречи с Вами. Спасибо.
В зале зашевелились, загомонили: "Спасибо... Спасибо, господин Банев...", Стали подниматься, выбираться со своих мест а Виктор стоял, стиснув в кулаке записки, и чувствовал себя болваном и знал, что красен, что вид имеет растерянный и жалкий, но он взял себя в руки, сунул записки в карман и спустился со сцены.
Самым трудным было то, что он так и не понял, как следует относиться к этим деткам. Они были ирреальны, они были невозможны, их высказывания, их отношение к тому, что он думал, и к тому, что он говорил, не имело никаких точек соприкосновения с торчащими косичками, взлохмаченными вихрами, с плохо отмытыми шеями, с цыпками на худых руках, писклявым шумом, который стоял вокруг. Словно какая-то сила, забавляясь, совместила в пространстве детский сад и диспут в научной лаборатории. Совместила несовместимое. Наверное, именно так чувствовала та подопытная кошка, которой дали кусочек рыбки, почесали за ухом и в тот же момент ударили электрическим током, взорвали под носом пороховой заряд и ослепили прожектором. "Да", - сочувственно сказал Виктор кошке, состояние которой он представлял себе сейчас очень хорошо. "Наша с тобой психика к таким шокам не приспособлена, мы с тобой от таких шоков и помереть можем..."
Тут он обнаружил, что завяз. Его обступили и не давали пройти. На мгновение его охватил панический ужас. Он бы не удивился, если бы сейчас молча и деловито они навалились и принялись вскрывать его на предмет исследования идеологии... Но они не хотели его вскрывать. Они протягивали ему раскрытые книжки, дешевые блокнотики, листки бумаги. Они шептали: "Автограф, пожалуйста!" Они пищали: "Вот здесь, пожалуйста!" Они сипели ломающимися голосами: "Будьте добры, господин Банев!"
И он достал авторучку и принялся свинчивать колпачок, с интересом постороннего прислушиваясь к своим ощущениям, и он не удивился, ощутив гордость. Это были призраки будущего, и пользоваться у них известностью было все-таки приятно.

6.
У себя в номере он сразу полез в бар, налил джину и выпил залпом, как лекарство.
~~~
Черта с два в их возрасте я стал бы читать мои книги. Черта с два в их возрасте я пошел бы куда-нибудь, кроме кино с пальбой или проезжего цирка любоваться на ляжки канатоходцев. Глубоко начхать мне было бы на старый мир, и на новый мир, я об этом представления не имел - футбол до полного изнеможения, или вывинтить где-нибудь лампочку и ахнуть об стену, или подстеречь какого-нибудь Гогочку и начистить ему рыло..." Виктор откинулся в кресле и вытянул ноги. - "Мы все вспоминаем события счастливого детства с умилением и уверены, что со времен Тома Сойера так было, есть и будет. Должно быть. А если не так, значит ребенок ненормальный, вызывает со стороны легкую жалость, а при непосредственном столкновении - педагогическое негодование. А ребенок кротко смотрит на тебя и думает: ты, конечно, взрослый, здоровенный, можешь меня выпороть, однако, как ты был с самого детства дураком, так и остался, и помрешь дураком, но тебе этого мало, ты еще и меня дураком хочешь сделать..."
~~~
В дверь постучали. Виктор крикнул "Да!" И вошел Павор в стеганном бухарском халате, растрепанный, с распухшим носом.
~~~
- Башка болит, - пожаловался он. - Вот здесь... А где Вы были? Говорят, встречались с читателями. С местными.
- Хуже, - сказал Виктор. - Я встречался с местными вундеркиндами. Вы знаете, что такое акселерация?
- Акселерация? Это что-то связанное с преждевременным созреванием? Слыхал. Об этом одно время шумели, но потом в нашем департаменте создали комиссию, и она доказала, что это есть результат личной заботы господина президента о подрастающем поколении львов и мечтателей, так что все стало на свои места. Но я-то знаю, о чем Вы говорите, я этих местных вундеркиндов видел. Упаси бог от таких львов, ибо место им в кунсткамере.
- А может быть, это нам с Вами место в кунсткамере? - Возразил Виктор.
- Может быть, - согласился Павор. - Только акселерация здесь не при чем. Акселерация - дело биологическое и физиологическое. Возрастание веса новорожденных, потом они вымахивают метра на два, как жирафы и в двенадцать лет уже готовы размножаться. А здесь - система воспитания, детишки самые обыкновенные, а вот учителя у них...
~~~
- А какие вопросы? - Спросил Павор. Он смотрел на Виктора с искренним интересом, и, кажется с сочувствием.
- Дело не в вопросах, - вздохнул Виктор. - Если говорить откровенно, меня больше всего поразило, что они как взрослые, да еще не просто как взрослые, а как взрослые высокого класса... Адское какое-то, болезненное несоответствие... - Павор сочувственно кивал. - Словом, плохо мне там было, - сказал Виктор. - Неохота вспоминать.
- Понятно, - сказал Павор. - Не Вы первый, не Вы последний. Должен вам сказать, что родители 12-ти летнего ребенка, это всегда существа довольно жалкие, обремененные кучей забот. Но здешние родители - это что-то особенное. Они мне напомнили тылы оккупационной армии в районе активных партизанских действий...
~~~

8.
~~~
В ресторане все было как обычно - полутьма, запахи, звон посуды на кухне, очкастый молодой человек с портфелем, спутником и бутылкой минеральной воды; согбенный доктор Р. Квадрига, прямой и подтянутый, несмотря на насморк, Павор, расплывшийся в кресле Голем с разрыхленным носом спившегося пророка.
~~~
- Мы вот сидим здесь почти каждый вечер, болтаем, пьем, играем в кости. А сказал кто-нибудь из нас за это время что-нибудь, пусть даже не умное, но хотя бы серьезное? Хихиканье, шуточки... Одно хихиканье да шуточки...
- А зачем - серьезное? - Спросил Голем. - А затем, что все валится в пропасть, а мы хихикаем и шутим. Пируем во время чумы. По-моему, стыдно, господа.
~~~
- Павор, начинайте, расскажите нам про пропасть.
- Опять хихикаете? - Сказал Павор с горечью.
- Нет, - сказал Виктор. - Честное слово - нет. Я ироничен - может быть. Но это происходит потому, что всю свою жизнь я слышу болтовню о пропастях. Все утверждают, что человечество катится в пропасть, но доказать ничего не могут. И на поверку всегда оказывается, что весь этот философский пессимизм - следствие семейных неурядиц или нехваткой денежных знаков...
- Нет, - сказал Павор. - Нет... Человечество валится в пропасть, потому, что человечество обанкротилось...
- Нехватка денежных средств, - пробормотал Голем.
Павор не обратил на него внимания. Он обращался исключительно к Виктору, говорил, нагнув голову и глядя исподлобья.
- Человечество обанкротилось биологически - рождаемость падает, распространяется рак, слабоумие, неврозы, люди превратились в наркоманов. Они ежедневно заглатывают сотни тонн алкоголя, никотина, просто наркотиков, они начали с гашиша и кокаина и кончили ЛСД. Мы просто вырождаемся. Естественную природу мы уничтожили, а искусственная уничтожит нас. Далее, мы обанкротились идеологически - мы перебрали уже все философские системы и все их дискредитировали, мы перепробовали все мыслимые системы морали, но остались такими же аморальными скотами, как троглодиты. Самое страшное в том, что вся серая человеческая масса в наши дни остается той же сволочью, какой была всегда. Она постоянно требует и жаждет богов, вождей, порядка, и каждый раз, когда она получает богов, вождей и порядок, она делается недовольной, потому что на самом деле ни черта ей не надо, ни богов, ни порядка, а надо ей хаоса, анархии, хлеба и зрелищ; сейчас она скована железной необходимостью еженедельно получать конвертик с зарплатой, но эта необходимость ей претит, и она уходит от нее каждый вечер в алкоголь и наркотики... Да черт с ней, с этой кучей гниющего дерьма, она смердит и воняет десять тысяч лет и ни на что больше не годится, кроме как смердеть и вонять. Страшное другое - разложение захватывает нас с вами, людей с большой буквы, личностей. Мы видим это разложение и воображаем, будто оно нас не касается, но оно все равно отравляет нас безнадежностью, подтачивает нашу волю, засасывает... А тут еще это проклятье - демократическое воспитание: эгалитэ, фратерните, все люди - братья, все из одного теста... Мы постоянно отождествляем себя с чернью и ругаем себя, если случается нам обнаружить, что мы умнее ее, что у нас иные запросы, иные цели в жизни. Пора это понять и сделать выводы - спасаться пора.
- Пора выпить, - сказал Виктор. Он уже пожалел, что согласился на серьезный разговор с санитарным инспектором. Было неприятно смотреть на Павора. Павор слишком разгорячился, у него даже глаза закосили. Это выпадало из образа, а говорил он, как все адепты пропастей, лютую банальщину. Так и хотелось ему сказать: бросьте срамиться, Павор, а лучше повернитесь-ка профилем и иронически усмехнитесь.
- Это все, что Вы мне можете ответить? - Осведомился Павор.
- Я могу Вам еще посоветовать. Побольше иронии, Павор. Не горячитесь так. Все равно Вы ничего не можете. А если бы и могли, то не знали бы что. - Павор иронически усмехнулся.
- Я-то знаю, - сказал он.
- Ну-с?
- Есть только одно средство прекратить разложение...
- Знаем, знаем, - легкомысленно сказал Виктор. - Нарядить всех дураков в золотые рубашки и пустить маршировать. Вся Европа у нас под ногами. Было.
- Нет, - сказал Павор. - Это только отсрочка. А решение одно: уничтожить массу.
- У вас сегодня прекрасное настроение, - сказал Виктор.
- Уничтожить девяносто процентов населения, - сказал Павор. – Может быть, даже девяносто пять. Масса выполнила свое назначение - она породила из своих недр цвет человечества, создавший цивилизацию. Теперь она мертва, как гнилой картофельный клубень, давший жизнь новому кусту картофеля. А когда покойник начинает гнить, его пора закапывать.
- Господи, - сказал Виктор. - И все это только потому, что у Вас насморк и нет пропуска в лепрозорий? Или может быть, семейные неурядицы?
- Не притворяйтесь дураком, - сказал Павор. - Почему Вы не хотите задуматься над вещами, которые вам отлично известны? Из-за чего извращают самые светлые идеи? Из-за тупости серой массы. Из-за чего войны, хаос, безобразия? Из-за тупости серой массы, которая выдвигает правительства, ее достойные. Из-за чего золотой век так же безнадежно далек от нас, как и во времена оного? Из-за тупости, косности и невежества серой массы. В принципе, Гитлер был прав, подсознательно прав, он чувствовал, что на Земле слишком много лишнего. Но он был порожден серой массой и все испортил. Глупо было затевать уничтожение по расовому признаку. И кроме того, у него не было настоящих средств уничтожения.
- А по какому признаку собираетесь уничтожать Вы? - Спросил Виктор.
- По признаку незаметности, - ответил Павор. - Если человек сер, незаметен, значит, его надо уничтожить.
- А кто будет определять, заметный это человек или нет?
- Бросьте, это детали. Я Вам излагаю принцип, а кто, что и как это детали.
- А чего это ради Вы связались с бургомистром? - Спросил Виктор, которому Павор надоел.
- То есть?
- На кой черт Вам этот судебный процесс? Молчите, Павор! И ведь всегда так с Вами, со сверхчеловеками. Собираетесь перепахивать мир, меньше, чем на три миллиарда трупов не согласны, а тем временем - то беспокоитесь о чинах, то от триппера лечитесь, то за малую корысть помогаете сомнительным людям обделывать темные делишки.
- Вы все-таки полегче, - сказал Павор. - Видно было, что он сбесился. - Вы же сам пьяница и бездельник...
- Во всяком случае, я не затеваю дутых политических процессов, не берусь переделывать мир.
- Да, - сказал Павор. - Вы даже на это не способны, Банев. Вы всего-навсего богема, то есть, короче говоря, подонок, дешевый фразер и дерьмо. Вы сами не знаете, чего Вы хотите и делаете только то, что хотят от Вас. Потакаете желаниям таких же подонков, как Вы, и воображаете поэтому, что Вы потрясатель основ и свободный художник. А вы просто поганый рифмач, из тех, которые расписывают общественные сортиры.
- Все это правильно, - согласился Виктор. - Жалко только, что Вы не сказали этого раньше. Понадобилось Вас обидеть, чтобы Вы это сказали. Вот и получается, что Вы - гаденькая личность, Павор. Всего лишь один из многих. И если будут уничтожать, то и Вас уничтожат. По принципу незаметности: философствующий санитарный инспектор? В печку его!
Интересно, как мы выглядим со стороны, подумал он.
~~~
- Все-таки для писателя Вы отвратительно разбираетесь в людях, - сказал Голем.
- Это не мое дело, - сказал Виктор легко. - Пусть в людях разбираются психологи из департамента безопасности. Мое дело улавливать тенденции повышенным чутьем художника...
~~~
- Вы могли сами заметить, Виктор, что все люди делятся на три большие группы. Вернее, две большие, и одну маленькую... Есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдаленном. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин президент. Чтобы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссылался и откуда бы он взялся вообще. Потом есть люди, которые живут настоящим и не желают знать будущего и прошлого. Вот вы, например. Все представления о прошлом вам испортил господин президент, в какое бы прошлое вы не заглянули, везде вам видится все тот же господин президент. Что же до будущего, вы не имеете о нем ни малейшего представления, по-моему боитесь иметь... И, наконец, есть люди, которые живут будущим. В заметных количествах появились недавно. От прошлого они совершенно справедливо не ждут ничего хорошего, а настоящее для них - это только материал для построения будущего, сырье... Да они, собственно, живут-то уже в будущем... На островках будущего, которые возникли вокруг них в настоящем... - Голем, как-то странно улыбаясь, поднял глаза к потолку. - Они умны, - проговорил он с нежностью, - они чертовски умны - в отличие от большинства людей. Они все, как на подбор талантливы, Виктор. У них странные желания и полностью отсутствуют желания обыкновенные.
- Обыкновенные желания - это, например, женщины...
- В каком-то смысле - да.
- Водка, зрелища?
- Страшная болезнь, - сказал Виктор. - Не хочу... И все равно непонятно... Ничего не понимаю. Ну, то, что умных людей сажают за колючую проволоку - это я понимаю. Но почему их выпускают, а к ним не пускают...
- А может быть, это не они сидят за колючей проволокой, а вы сидите.
Виктор усмехнулся.
~~~
- Господи, - сказал Голем. - Ну что в наше время нужно крокодилам от умных и талантливых людей? Я вот не понимаю, что Вам от них нужно. Что Вы лезете во все эти дела? Мало Вам своих собственных неприятностей? Мало Вам господина президента?
- Много, - согласился Виктор. - Я сыт по горло.
~~~
- Может быть, Вам еще сюжет дать? Может быть, Вы уже исписались?
- Сюжеты рождаются из темы, - важно сказал Виктор. - Я изучаю жизнь.
- Ради бога, - сказал Голем. - Изучайте жизнь сколько Вам угодно. Только не вмешивайтесь в процессы.
- Это невозможно, - возразил Виктор. - Прибор неизбежно влияет на картину эксперимента. Разве Вы забыли физику? Ведь мы наблюдаем не мир, как таковой, а мир плюс воздействие наблюдателя.
~~~

9.
~~~
Да, конечно, инстинкт и целая религия, построенная на инстинкте... Наверное, вся беда в том, что эту религию пытаются распространить и дальше, на воспитание, где никакие инстинкты уже не работают, а если работают, то только во вред... Потому что волчица говорит своим волчатам: "Кусайте как я" и этого достаточно, и зайчиха учит зайчат: "Удирайте как я", и этого тоже достаточно, но человек-то учит детеныша: "Думай, как я", А это уже преступление... Ну а эти-то как - мокрецы, заразы, гады, кто угодно, только не люди, по меньшей мере сверхлюди, эти-то как? Сначала: "Посмотри, как думали до тебя, посмотри, что из этого получилось, это плохо, потому, что то-то и то-то, а получилось так-то и так-то". Только я не знаю, что это за то-то и что это за так-то, и вообще, все это уже было, все это уже пробовали, получались отдельные хорошие люди, но главная масса перла по старой дороге, никуда не сворачивала, "по-нашему, по-простому". Да как ему воспитывать своего детеныша, когда отец его не воспитывал, а натаскивал: "Кусай как я, прячься как я", и так же натаскивал его отца его дед, а деда - прадед, и так до глубины пещер, до волосатых копьеносцев, пожирателей мамонтов. Я-то их жалею, этих безволосых потомков, жалею их, потому что жалею самого себя, но им-то - им-то наплевать, им мы вообще не нужны, и не собираются они нас перевоспитывать, не собираются даже взрывать старый мир, нет им дела до старого мира, и от старого мира они требуют только одного - чтобы к ним не лезли.
~~~
... Подожди, сказал он себе. Найти главное. Ты за них или против? Бывает еще третий выход: наплевать, но мне не наплевать. Ах, как бы я хотел быть циником, как легко, просто и роскошно жить циником!... Ведь надо же - всю жизнь из меня делают циника, стараются, тратят гигантские средства, тратят пули, цветы красноречия, бумагу, не жалеют кулаков, не жалеют людей, ничего не жалеют, только бы я стал циником, - а я никак... Ну, хорошо, хорошо. Все-таки: за или против? Конечно, против, потому что не терплю пренебрежения, ненавижу всяческую элиту, ненавижу всяческую нетерпимость и не люблю, ох, как не люблю, когда меня бьют по морде и прогоняют вон. И я - за, потому что люблю людей умных, талантливых, и ненавижу дураков, ненавижу тупиц, ненавижу золотых рубашек, фашистов ненавижу, и ясно, конечно, что так я ничего не определю, я слишком мало знаю их, а из того, что знаю, из того, что видел сам, в глаза бросается скорее плохое - жестокость, презрительность, физическое уродство, наконец... И вот что получается: за них Диана, которую я люблю, и Голем, которого я люблю, и Ирма, которую я люблю, и Бол-Кунац, и прыщавый нигилист, а кто против? Бургомистр против, старая сволочь, фашист и демагог, и полицмейстер, продажная шкура, и Росшепер Кант, и дура Лола, и шайка золотых рубашек, и Павор... Правда, с другой стороны за них - долговязый профессионал, а также некий генерал Пферд - не терплю генералов, а против Тэдди и, наверное, еще много таких, как Тэдди. Да, тут большинством голосов ничего не решишь. Это что-то вроде демократических выборов: большинство всегда за сволочь...
~~~

10.
~~~
Когда он вернулся, в номере сидел Павор.
~~~
- Господин Сумман, - сказал Виктор, облизывая ложку. - Я всегда недолюбливал людей Вашей профессии. Одного я даже застрелил - он был очень смелый в штабе, когда обвинял офицеров в нелояльности, но когда его послали на передовую... В общем, убирайтесь.
~~~
- Однако, извиняться за то, что я - работник известного Вам департамента, - продолжал Павор, - я не могу, да и не хочу в общем-то. Не воображайте, пожалуйста, будто у нас там собрались сплошные душители вольной мысли и подонки-карьеристы. Да, я - контрразведчик. Да, работа у меня грязная. Только работа всегда грязная, чистой работы не бывает. Вы в своих рамках изливаете подсознание, либидо свое пресловутое, ну, а я - по-другому... Подробности я Вам рассказывать не могу, но Вы, наверное, сами обо всем догадываетесь. Да, слежу за лепрозорием, ненавижу этих мокрецов, боюсь их, и не только за себя боюсь, за всех боюсь, которые хоть чего-то стоят. За Вас, например. Вы же ни черта не понимаете. Вы - вольный художник, эмоционал, ах, ох, - и все разговоры. А речь идет о судьбе системы. Если угодно - о судьбе человечества. Вот Вы ругаете господина президента - диктатор, тиран, дурак... А надвигается такая диктатура, какая Вам, вольным художникам и не снилась. Я давеча в ресторане много чепухи наговорил, но главное зерно верно: человек - животное анархическое, и анархия его сожрет, если система не будет достаточно жесткой. Так вот, Ваши любезные мокрецы обещают такую жестокость, что места для обыкновенного человека уже не останется. Вы этого не понимаете. Вы думаете, что если человек цитирует Зурзмансора или Гегеля, то это - о! А такой человек смотрит на Вас и видит кучу дерьма, ему Вас не жалко, потому что Вы и по Гегелю дерьмо, и по Зурзмансору тоже дерьмо. Дерьмо по определению. А что за границами этого дерьма - определения - его не интересует. Господин президент по природной своей ограниченности - ну, облает Вас, ну, в крайнем случае, прикажет посадить, а потом к празднику амнистирует от полноты чувств и еще обедать к себе пригласит. А Зурзмансор поглядит на Вас в лупу, проклассифицирует: дерьмо собачье, никуда не годное, и вдумчиво, от большого ума, то всеобщей философии, смахнет тряпкой в мусорное ведро и забудет о том, что Вы были...
Виктор даже есть перестал. Странное было зрелище, неожиданное. Павор волновался, губы у него подергивались, от лица отлила кровь, он даже задыхался. Он явно верил в то, что говорил, в глазах у него ужасом застыло видение страшного мира. Ну-ну, сказал себе Виктор предостерегающе. Это же враг, мерзавец. Он же актер, он же тебя покупает за ломанный грошик... Он вдруг понял, что насильно отталкивается от Павора. Это же чиновник, не забывай. У него по определению не может быть идейных соображений - начальство приказало, вот он и работает на компот. Прикажут ему защищать мокрецов - будет защищать. Знаю я эту сволочь, видывал...
~~~
- Вы мне только скажите, Голем, чего они хотят? Только честно.
- Счастья, - сказал Голем.
- Для кого? Для себя?
- Не только.
- А за чей счет?
- Для них этот вопрос не имеет смысла, - медленно сказал Голем. – За счет травы, за счет облаков, за счет текущей воды... За счет звезд.
- Совсем как мы, - сказал Виктор.
- Ну, нет, - возразил Голем. - Совсем не так.
- Почему? Мы тоже...
- Нет, потому что мы вытаптываем траву, рассеиваем облака, тормозим воду... Вы меня поняли слишком буквально, а это аналогия.
~~~
- Дайте сюда стакан, - сказал Виктор. - Уже напились. - Он плеснул из бутылки и выпил. - Черт Вас разберет, Голем. Ну зачем Вам все это? Если можете рассказывать - рассказывайте, а если это тайна - нечего было начинать.
- Это очень просто объяснить, - благодушно сказал Голем, вытягивая ноги. - Я же пророк, Вы меня сами так обзывали. А пророки все в таком положении: знают много, и рассказать им хочется - поделиться с приятным собеседником, похвастаться для придания веса. А когда начинают рассказывать, появляется этакое ощущение неудобства, неловкости... Вот они и зуммерят, как господь бог, когда его спросили насчет камня.
~~~

12.
~~~
Такова жизнь, - сказал Зурзмансор. – Будущее создается тобой, но не для тебя. Вы, кажется, это уже поняли. Или скоро поймете. Это Вас касается больше, чем нас. Прощайте.

Коментарі

анонім

112.08.14, 20:14

много текста

Гість: vismut58

212.08.14, 20:15

Vit*

312.08.14, 20:22Відповідь на 1 від анонім

Чтоб потом не говорила, что у тебя книжек нету. За ночь осилишь Убрав подробное описание атмосферы и второстипенные диалоги, и так здорово объём соккратился.

412.08.14, 20:25Відповідь на 3 від Vit*

я как нибудь сфотографирую в кабинете свою библиотеку
книги есть, и даже когда то большинство было прочитанно мной

512.08.14, 20:40Відповідь на 2 від Гість: vismut58

что бы понять Стругацких необходимо: 1) быть советским,.. 2) прочитать не один раз...
так Обитаемый остров для нынешнего поколения стал "слабой фантастикой" потому что они не в курсе что просто свои взгляда на социальные проблемы они решили скрыть в якобы фантастике...Не согласен. Здесь не только социальные проблемы - мировозренческие. И с "сегодня" отчасти перекликается. "Утечка мозгов" уже была. Забавная цифра по тексту: три миллиарда людей - ничего не напоминает? Так что то, что тогда только планировалось, сейчас частично наблюдается. И действовать стали открыто, и информация стала доступнее. Фильм "Обитаемый остров" смотрел - тоже по-своему забавный

612.08.14, 20:58Відповідь на 4 від анонім

я как нибудь сфотографирую в кабинете свою библиотеку
книги есть, и даже когда то большинство было прочитанно мнойТа, честно говоря, выбрал самые интересные моменты, на своё усмотрение. Остальное - обычный текст.
Посмотрел отрывок встречи с гимназистами из одноимённого фильма 2006г. (Россия, Франция). Мда, не Тарковский, сейчас уже так не снимают

712.08.14, 21:01Відповідь на 5 від Vit*

812.08.14, 21:08Відповідь на 6 від Vit*

мне не понятен такой стиль,
или его слишком закрутили или я не вникаю в суть происходящего

912.08.14, 21:09Відповідь на 7 від Гість: vismut58

Кто я такой, что бы судить, что там главнее Каждый для себя что-то находит, или нет )

1012.08.14, 21:12Відповідь на 8 від анонім

мне не понятен такой стиль,
или его слишком закрутили или я не вникаю в суть происходящегоА ты "Маленького принца" читала? Чем-то перекликается

Популярні приколи

відео

Vit*

Стругацкие. Гадкие лебеди. 1967г. (отрывки)

Останні статті

Коментарі