хочу сюди!
 

Анастасия

41 рік, риби, познайомиться з хлопцем у віці 42-48 років

Замітки з міткою «шелли»

П.Б.Шелли "Мировые странники"

The World's Wanderers
 
Tell me, thou Star, whose wings of light
Speed thee in thy fiery flight,
In what cavern of the night
Will thy pinions close now?

Tell me, Moon, thou pale and gray
Pilgrim of heaven's homeless way,
In what depth of night or day
Seekest thou repose now?

Weary Mind, who wanderest
Like the world's rejected guest,
Hast thou still some secret nest
On the tree or billow?

 by Percy Bysshe Shelley 


Ответь, Звезда, чьим стрелам-свет
препон в полёте буйном нет,
где их колчан ночная клеть,
куда они летят теперь?

Ответь, Луна бледна, сера
небес кали`ка без двора,
где твой приют, когда пора,
куда уляжешься теперь?
 
Усталый Ум, тебе лишь кость,
гонимый с пира мира гость,
ответь, где тайный твой помост
средь волн тугих или дерев?

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose  (см.  подстрочник по ссылке:  http://www.russianplanet.ru/filolog/evropa/england/shelley1.htm , для работы подстрочники не годятся! нужен словарь-сорокатысячник, с архаизмами, ИМХО)

П.Б.Шелли "Гимн Пана"

С плоскогорий, из лесов
идём, идём;
с дельт умытых островов,
волны буйны нЕмы где
слышат лад моих погУдок.
И ветер в камышах, на плёсах,
и пчёлы на тмин-бубенцах,
и птицы во миртовых кУщах,
и цикады в повыше лимонных садах,
и ящерки ниже в траве
стихали, как только мог Тмолос старинный умолкнуть
внимая медовым погУдам моим.

Сонный Пеней струился,
а дол Темпейский лежал
в тени Пелиона густея
под зарево гибели дня,
погудкой моею сластимой.
И Силены, и Сильваны и Фавны,
и Нимфы лесов да потоков--
на кра`й брегов зЕленых-мокрых,
к отворам росистых пещер,
да только внимали, молчали,
тихи` от любви, Аполлон, ты-то знаешь,
завидуя сладости песни моей.

Я пел о танцующих звёздах,
я пел о дедаловой тверди,
о небе, о войнах гигантов,
о смерти, любви, о рожденьи.
затем я менял свою повесть
пея ,как долиной Менала
преследовал деву... --тростинку обнял:
Боги и люди, дружны мы с обманом:
он вр(рв)ёт нам нутро-- после кровью исходим.
Оплака(аче)но... (думаю, вы не минуете ныне того же,
коль старость и зависть вам кровь не хладят)
Все плакали сладостям скорби внимая.

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose  (см. также перевод В.Левика, он сберёг рифмы во второй и третьей строфах, но какой ценой! Погуглите "С холмов, из темных лесов За мной, за мной!")


HYMN OF PAN

From the forests and highlands
We come, we come;
From the river-girt islands,
Where loud waves are dumb,
Listening to my sweet pipings.
The wind in the reeds and the rushes,
The bees on the bells of thyme,
The birds on the myrtle bushes,
The cicale above in the lime,
And the lizards below in the grass,
Were as silent as ever old Tmolus was,
Listening to my sweet pipings.
 
Liquid Peneus was flowing,
And all dark Tempe lay
In Pelion's shadow, outgrowing
The light of the dying day,
Speeded by my sweet pipings.
The Sileni and Sylvans and Fauns,
And the Nymphs of the woods and the waves,
To the edge of the moist river-lawns,
And the brink of the dewy caves,
And all that did then attend and follow,
Were silent with love, as you know, Apollo,
With envy of my sweet pipings.
 
I sang of the dancing stars,
I sang of the daedal earth,
And of heaven, and the giant wars,
And love, and death, and birth.
And then I changed my pipings--
Singing how down the vale of Maenalus
I pursued a maiden, and clasp'd a reed:
Gods and men, we are all deluded thus;
It breaks in our bosom, and then we bleed.
All wept -- as I think both ye now would,
If envy or age had not frozen your blood--
At the sorrow of my sweet pipings.

by: Percy Bysshe Shelly (1792-1822)

П.Б.Шелли "К ..." ("Как страсти транс давно погас...")

I.
When passion's trance is overpast,
If tenderness and truth could last,
Or live, whilst all wild feelings keep
Some mortal slumber, dark and deep,
I should not weep, I should not weep!

II.
It were enough to feel, to see,
Thy soft eyes gazing tenderly,
And dream the rest--and burn and be
The secret food of fires unseen,
Couldst thou but be as thou hast been.

III.
After the slumber of the year
The woodland violets reappear;
All things revive in field or grove,
And sky and sea, but two, which move
And form all others, life and love.

  Percy Bysshe Shelley

1.
Как страсти транс давно погас,
коль правды с лаской есть припас,
живи, пусть чувств благая дичь
уснула намертво, поди,
я не опла`чу быль годин!
2.
Довольно мне глядеть в твои
глаза, где нежности мотив,
чтоб грёзам волю дав, сгореть
в огне невидимом: тебе
во мне быть прежней впредь.
3.
Не году впрок зимы укор:
фиалок стелется ковёр;
всё живо в семени своём;
А небо с морем, лишь вдвоём,
любовью полнят окоём.

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose

                       I.
                       Пусть отошли в былое страсти -
                       Еще покуда в нашей власти
                       Их след в сознанье сохранять -
                       Так сон и явь нельзя разнять.
                       К чему рыдать? К чему рыдать?

                       II.
                       Один твой взгляд, одно движенье
                       Едва поймав, воображенье
                       Мир воссоздаст в одно мгновенье.
                       Сжигай меня - я рад сгореть -
                       Лишь нынешней останься впредь.

                       III.
                       Смотри, упали сна оковы,
                       Цветы опять свежи и новы,
                       И роща дивно зелена.
                       Мир движут небо и волна,
                       А нам любовь и жизнь дана.

                       перевод А.Шараповой

П.Б.Шелли "Подражание. Из арабского"

Мой слабый дух покоился в лучах
твоих очей, любовь;
он ждал тебя как проклятый батрак
воды ручья, любовь.
Твой норов туг, а стрел лихих колчан,
почто нас разлучил?
О, если б сердце одолело тракт,
я бы с тобой почил.

Ах, ветру-скакуну привычна степь,
ему преграда-- смерть;
сердечных дум взвихрился голубок:
дай знак, куда лететь?
В бою, и в темноте, и в нищете,
я вечно льну к тебе,
улыбки не прошу, моя любовь,
я ведь погиб в тебе.

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose (впервые на русском, текст я нашёл на английском сайте! --прим. перев.) 

 
From the Arabic
AN IMITATION

  
My faint spirit was sitting in the light  
      Of thy looks, my love;  
  It panted for thee like the hind at noon  
      For the brooks, my love.  
Thy barb, whose hoofs outspeed the tempest's flight,        
      Bore thee far from me;  
  My heart, for my weak feet were weary soon,  
      Did companion thee.  
 
Ah! fleeter far than fleetest storm or steed,  
      Or the death they bear,   
  The heart which tender thought clothes like a dove  
      With the wings of care;  
In the battle, in the darkness, in the need,  
      Shall mine cling to thee,  
  Nor claim one smile for all the comfort, love,   
      It may bring to thee.  

by: Percy Bysshe Shelly (1792-1822)

П.Б.Шелли "Аластор или Дух одиночества", поэма (отрывок 6)

Затем на берегу Хорезмском, дальнем,
он приустал, в гнилом гуляй-болоте
непроходимом. Строгое веленье
толкнуло его к морю. Лебедь
присел там в камышах у тихих волн,
поднялся он, на крыльях мощных взмыл
высо`ко, полетел блестяще
понад бескрайним всем земным.
Глаза Поэта вслед ему: "Домой,
красавец, у тебя есть дом свой,
где с нежною подругой шеями совьётесь
пухо`выми, та взглядом ясным,
твоих очей сиянье отразит.
А кто я есть, что должен здесь томится,
хоть голос слаще мой твоей последней песни,
дух шире твоего, и гармоничней
стан мой, почто я сил остаток
пустому ветру расточаю, и слепой земле,
глухому небу?" Скорбная улыбка
отчаянья скривила ему губы.
Он понял: сон неумолимей смерти,
тот держит под замком свои дары,
а та лукавая, молчком махнув завесой,
над обаяньем собственным смеётся.

Испуган думою своей, он оглянулся.
Близ не было открытого врага, ни следа,
ни звука -- ужас весь из глубины ума.
У брега лодочка плыла, к ней взор
его нетерпеливый устремился.
Она была давно заброшена, борта
потрескались, худой каркас
от волн прилива ходуном ходил.
Порыв неутолимый повелел ему
уплыть по Смерть в широком море;
ведь знал он: богатырша Тень
в грязи на дне кишащем гроты любит.

День ясен был, а море вместе с небом
пили` бодрящий свет; а ветер
мёл с берега, черня волн череду.
Душе стремящей повинуясь, странник
сел в лодку, распростёр на голой мачте
свой плащ, отчалил в одиночку,
и лодка пронялась покоем моря
как облака клочок пред бурей.

То ль во серебряной мечте послушна
дыханию ветров благоуханных
на облаках пухо`вых, столь проворно
по водам тёмным и рябым бежала
тугая лодка. Вихрь всё заметал
барашки гнал истерзанной им гладью.
Вздымались валы. Выше, выше
крутые шеи их под плетью бури вились
что змеи бешеные в хватке грифа.
Покойно наблюдая лютость сечи--
волну внахлёст волны, скрещенье вихрей,
водоворот темнеющий обманнои чёрные теченья обманным
толкующийся вслепую, он сидел:
как будто духи те ему прислуга
назначеная, что вести ко свету
очей любимых, так Поэт сидел
держа покорный руль. Уж вечерело,
лучи заката в радуги оттенки
раскрасили соборы ширь-туманов,
что покрывали путь его над бездной;
мгла, медленно с восхода подымаясь,
сплетала россыпь тёмных кос в венок
очам сияющим, челу былого дня;
ночь кралась в платье звёзд. Повсюду
ужаснейшие горы колотились,
числом всё прибывая ,то ль шутя
над тихим и блестящим небом. Лодка
ещё опережала бурю, точно пена
по зимней и порожистой реке,
то замирая посреди двух волн,
то избегая падающих масс
сражённых валов; бережно несла
то ль в этом хрупком и ненужном теле
стихии бога?

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose

 

                    И наконец, на берегу Хорезмском
                    Пустынный шаг замедлил он среди
                    Болот зловонных; к берегу морскому
                    Его тянуло; лебедь плавал там
                    Средь камышей в малоподвижных водах.
                    Он подошел, и лебедь взмыл на крыльях
                    Могучих в небо, высоко над морем
                    Вычерчивая яркую стезю.
                    За лебедем следил он жадно: "Птица
                    Прекрасная, к родному ты стремишься
                    Гнезду, где нежная подруга шею
                    Пуховую свою с твоей сплетет,
                    Сияньем ясных глаз тебя встречая.
                    А я? Кто я? Зачем я здесь, хоть голос
                    Мой сладостней твоей предсмертной песни,
                    И шире дух, и стан мой соразмерней
                    Прекрасному, зачем я расточаю
                    Себя, хоть воздух глух, слепа земля,
                    А в небе нет мне отзвука? Уста
                    В отчаянье как будто улыбнулись.
                    Он понял, что неумолимый сон
                    Скуп на дары, а смерть еще лукавей,
                    Безмолвная, прельщающая тенью,
                    Чтоб высмеять свое же обаянье.

                    И, устрашенный собственною мыслью,
                    Он огляделся в поисках врага,
                    Но только в нем самом таился ужас.
                    У берега заметив утлый челн,
                    К нему стремился взор нетерпеливый.
                    Челн был давно заброшен, и борта
                    Потрескались, и содрогался корпус,
                    Когда к нему прибой могучий льнул.
                    Порыв безудержный велел скитальцу
                    Сесть в челн и в море мрачном смерть искать.
                    Он ведал: жизнь кишит в подводных гротах,
                    И нравится могучей тени там.

                    День ясен был, и небо, как и море,
                    Сияньем вдохновительным питалось,
                    А волны хмурил только ветерок.
                    Подвигнутый душою беспокойной,
                    В челн прыгнул странник, водрузил на мачте
                    Свой плащ, как парус, и отплыл один,
                    А лодка в море поплыла спокойном,
                    Как облако в лазури перед бурей.

                    Как в зыбком серебристом сновиденье
                    Плывешь порою по теченью ветра
                    Благоуханного средь облаков
                    Сияющих, так по волнам бежал
                    Упорный челн. Вихрь между тем крепчал
                    И гнал его с порывистою силой
                    По белым кручам вспененного моря,
                    А буря на лету хлестала волны,
                    И судорожно волны извивались,
                    Как змеи в хищнояростных когтях.
                    Неколебим, любуясь дикой битвой
                    Волны с волной и вихря с вихрем новым,
                    Бросками, пляской, разъяренным бегом
                    Вод сумрачных и грозных, он сидел,
                    Как будто вихри в шторм ему служили,
                    Покорные, препровождая к свету
                    Очей любимых, так Поэт сидел
                    И руль держал, а в море вечерело,
                    И радужные отблески заката
                    Раскрасили соборы брызг летучих,
                    Над бездной осенивших путь его;
                    Мгла, медленно с востока поднимаясь,
                    Из девственных своих сплетала прядей
                    Венок для угасающего дня;
                    Ночь в звездном одеянье следом шла;
                    Со всех сторон вздымались водяные
                    Хребты в междоусобице стихийной,
                    Высмеивая с ревом небеса
                    В спокойном блеске. Маленькая лодка
                    Плыла сквозь бурю, как седая пена
                    По ледяной порожистой реке,
                    То замирая вдруг над зыбкой кручей,
                    То избегая взрывчатой громады,
                    Грозящей морю; лодочка плыла,
                    Как будто бы, подобный человеку,
                    В ней бог сидел.

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 272--351) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

П.Б.Шелли "Аластор или Дух одиночества", поэма (отрывок 5)

Он встал мгновенно ,транс прогнав внезапный--
холодный свет зари, луна голу`ба
низка в закате, вычурные горы,
светла долина и безлюдный лес
окру`жили его бивак. Куда умчались
оттенки неба над его главой
парившие вечор? где звуки убаюка;
мистерия, величие земли;
веселие, экстаз? Поблёкшие глаза его
взирали на пустую сцену безучастно,
как океанский блик на мать-луну.
Любви телесной фея в сон послала
виденье заслонившие дары
допрежние свои. Он зря следит
неуловимую за явью тень--
та за кордоном уж, увы! увы!
Неужто члены, вздох, и голос бывший
обманом сникли? Навсегда ушёл
в пустыню, бездорожье сна былого
прекрасный образ? Иль врата черны
погибели ведут в твои рай чудесный,
о Сон? Иль радуги сияющая арка
и образ гор на глади вод ведут лишь
во мрачный, водянистый омут,
а синий свод погибели -- из всплесков
противнейшей клоаки, где любое
исчадье, пряча свои бельма ото дня,
влечёт, о Сон, нас в твой удел сладчайший?
Сомнение внезапно хлынуло на сердце,
взбодрённое надеждой жадной, жалом
отчаянья пронзившей мозг.
                                                    Пока
день небо озарял, поэт с душою
немой держал совет. Вночи явилась страсть,
врагиня лютая ослабленной надежды,
покой отобрала, и повела
его во тьму... Вот так орёл в охвате
змеи зелёной, чувствуя в груди
горенье яда, вдруг летит вслепую
сквозь ночь и день, и бурю, штиль и облака,
взбешён дразнящей болью, наобум,
в простор небес дико`й-- ведомый
сияньем блика грёзы милой той,
под хладным глянцем ночи нелюдимой,
по буеракам, выемкам ложбин,
топча с размаху змея лунной жёлчи,
летел он. Красная заря его полёт зарила,
насмешливо роняя жизни блески
на щёки смертника. Блуждал он
пока с Петрийской кручи показался
Аорнос над далёким горизонтом
что облако; минуя Балх, где гробницы
царей парфянских на семи ветрах
дарят им пыль клубами, бешено блуждал он
за днями день, и часа не берёг,
и жизни ,что пока питала
огонь распада в нём.От отощал,
а волосы его всклокоченные осень
страданий странных на ветру
оплакивали; слабая рука
висела мёртвой костью в дряблой коже;
Житьё и блеск, что потреблял его, сияли
что тайно тлеющий очаг
 из глаз его, и только. Поселяне,
что человечно пособляли его нуждам,
встречали с изумлённым страхом
летучего пришельца. Горец,
заметив на скале головоломной привиденье,
считал, что ветра Дух с сиянием в очах,
дыханьем частым, сто`пами,
не уминающими наст, прервал
побег; ребёнок прятал в складках
одежды материнской личико,
напуганное блеском тех бешеных очей,
чтоб после видеть в снах больных
мерцанье взгляда. Правда, девушки-молодки,
наученные естством, могли истолковать
лишь половину боли, что его терзала,
звали` его чужими именами
друзей и братьев, пожимали руку
увядшую его, прощаясь,
и провожали плача, видели едва
сквозь слёзы путь его с порогов отчих.                   

перевод c английского Терджимана Кырымлы heart rose

               
                    Был ниспровергнут сон толчком внезапным;
                    Уже белел рассвет, и месяц синий
                    На западе садился; проступали
                    Вблизи холмы; леса вокруг него
                    Угрюмо высились. Куда девались
                    Цвета небес, игравшие над рощей
                    Минувшей ночью? Где ночные звуки,
                    Баюкавшие сон его? А где
                    Мистерия ночная, где величье
                    Земли, где торжество? Глаза, тускнея,
                    Глядели в пустоту, как на небесный
                    Прообраз из воды глядит луна.
                    Сладчайший дух любви послал виденье
                    Во сне тому, кто дерзостно отверг
                    Ее дары. Он трепетно следит
                    Неуловимую вне грезы тень,
                    Предел - увы! - пытаясь превозмочь.
                    Неужто облик, только что дышавший,
                    Был мороком? И сгинул, сгинул, сгинул
                    В пустыне безысходно-тусклой сна
                    Навеки? Неужели, кроме смерти,
                    Никто не может отворить эдема,
                    Сна твоего, и радуга в лазури,
                    И горы в зыбком зеркале озерном
                    Ведут лишь в черный омут водяной,
                    А синий свод и смрад отвратной смерти,
                    В котором тень, исчадие могилы,
                    Скрывается от мерзостного света,
                    Причастны, сон, к твоим отрадным чарам?
                    Ему сомненье затопило сердце,
                    Надежду пробудив, сжигало мозг
                    Отчаяньем.
                                         Пока светился ясный
                    День в небесах, поэт с душой своею
                    Держал совет немой, а ночью страсть
                    Пришла, врагиня раздраженной грезы,
                    Покой стряхнув с него, и повлекла
                    Во мрак ночной. Как сдавленный змеей
                    Зеленою, почувствовал, как яд
                    В груди горит, уносится орел
                    Сквозь мрак и свет, сквозь вихрь и сквозь лазурь
                    Гнетущей дурнотою ослеплен,
                    В бескрайнюю воздушную пустыню,
                    Так, движимый прелестной тенью грезы
                    В сиянье ночи, мрачном и студеном,
                    По буеракам, по болотам топким,
                    Змей скользких света лунного топча,
                    Бежал он, и ему сияло утро,
                    Насмешливой окрашивая жизнью
                    Его ланиты мертвые; блуждал он,
                    Пока не различил с Петрийской кручи
                    Над горизонтом облачный Аорнос;
                    Балх видел он, и видел он могилы
                    Царей парфянских; пыль над ними вечно
                    Клубится на ветру; блуждал в пустыне
                    Он день за днем, скитался, изнуренный
                    Скитаньем тщетным; тлело в нем томленье
                    И собственным питалось угасаньем;
                    От отощал, и волосы его
                    Поблекли, осень странную оплакав
                    На злом ветру; бессильная рука
                    Висела мертвой костью на дряблой коже;
                    Жизнь с пламенем, снедающим ее,
                    Как в горне, тайно вспыхивала в черных
                    Глазах его; страшились поселяне,
                    Чья человечность нищего снабжала
                    Припасами, когда к жилищам их
                    Он приближался робко. Храбрый горец,
                    Над пропастью такое привиденье
                    Встречая, полагал, что перед ним
                    Дух ветра, чьи глаза горят, чьи вздохи
                    Неистовы, а шаг в снегах бесследен;
                    Ребенок прятал в юбке материнской
                    Лицо свое, пугаясь этих взоров
                    Блуждающих, чей необычный пламень
                    Ему сверкал во многих сновиденьях
                    Ночной порой, и разве только девы
                    Угадывали, что за хворь терзает
                    Скитальца, называли незнакомца,
                    Пусть по ошибке, другом или братом
                    И руку пожимали на прощанье,
                    Сквозь слезы гладя вслед ему потом.

                   перевод К,Бальмонта

П.Б.Шелли "Аластор или Дух одиночества", поэма (отрывок 4)

Поэт блуждал, Аравию прошёл он,
и Персию, пустыню Хорасана,
и чрез хребты надземные, что Инд
да Окс с вершин ледовых низвергают,
в восторге-радости держал свой путь;
покуда не забрёл в Кашмир, в долину
лесистую, укромнейшую, где
благоухающие заросли увили скалы,
беседку сотворив у речки юркой,
там и прилёг. К нему во сне пришла
дотоле небывалая надежда,
не обжигавшая ещё горячих щёк.
Он увидал укутанную деву,
сидевшую поблизости него,
что голосом грудным, его души,
о чём-то говорила с ним же. Дум покой
с музы`кою протяжной сочетался
беседы тихой, звуки чьи плелись
в изысканную сеть потоков, всплесков,
творили суть души утком, основой.
Она о правде молвила, о знаньи,
о добродетели, об устремленьи
к божественной свободе, что любезней
всего была ему, стихами, поэтесса.
И уж огнь разума сквозь силуэт её
пылал, она почти рыдала, её глас
почти заглох под пафосом сказанья.
Наги были лишь пальцы рук её,
что странно струны чудо-арфы приласкали,
а вен её набухших красноречье-кровь
тянула сказ неслыханный. Биенье лишь
её лишь сердца заполняло срывы
игры на струнах, а дыханье девы
согласно с песней бурною лилось
и обрывалось.  Вдруг привстала гостья:
не выдержало взрывчатого груза
избытка горя её сердце; он обернулся--
и увидал под мягким покрывалом
струящихся ветров её живые члены,
светящиеся жизненным теплом:
она нагие руки простирала,
черна коса качалась с ночью в лад,
звали глаза большие; её губы
тянулись трепетно от страсти побледнев.
И сердце крепкое его сорвалось
и опьянело от выплеска любви. Он встал
рывком, сжав судорогу вздохов
и руки протянул чтоб ухватить
её трепещущие груди... отшатнулась
она, хотя затем, восторгу уступив,
неистово, беззвучно еле вскрикнув,
обвила стан его неплотскими руками.
И чернота покрыла её озорные очи шалящие,
а ночь обволокла и поглотила образ; сна
темнеющий поток заполнил очертанья,
хлестнул волной, насытил праздный мозг.

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose


                    Сквозь покрывало, сотканное ветром,
                    В Аравии и Персии блуждал
                    Поэт, потом в пустыне Карманийской,
                    И, радостный, он побывал в горах
                    Надземных, где родятся Инд и Окс,
                    Из ледяных пещер струясь в долины;
                    И, наконец, в долине Кашемирской
                    Укромный уголок нашел, где в куще
                    Благоуханной близ прозрачной речки
                    Средь голых гор свои раскинул члены
                    Усталые, и чаянье во сне
                    Его постигло, что не жгло доселе
                    Ланит его; поэту снилась дева,
                    Которая сидела рядом с ним
                    И не откидывала покрывала
                    С лица, но голос трепетный был голос
                    Его души, где мусикия ветра
                    И родников струистых; чувство млело
                    В тенетах разноцветных пестрой пряжи;
                    А голос говорил ему о знанье,
                    Вещал он о божественной свободе,
                    С поэтом говорить пришла сама                   
                    Поэзия, и разум в строгом строе
                    Своем зажег ее летучий стан
                    Сияньем, и всхлипы прорывались
                    В неистовых созвучиях, а голос
                    Поник в своем же пафосе; персты,
                    Одни обнажены, по странным струнам
                    С мелодией скользнули; в жилах кровь
                    Повествовала о неизъяснимом,
                    А пенье прерывалось временами
                    Биеньем сердца, и согласовалось
                    Ее дыханье с бурным ладом песни
                    Прерывистой, и поднялась она,
                    Как будто гнета взрывчатое сердце
                    Не вынесло; на звук он обернулся
                    И увидал при теплом свете жизни
                    Пылающие прелести ее
                    Сквозь покрывало, сотканное ветром,
                    Нагие руки, кудри цвета ночи,
                    Сияющие очи и уста
                    Отверстые, трепещущие пылко.
                    Он мощным сердцем дрогнул в преизбытке
                    Любви, рванулся к ней всем телом, руки
                    Простер, дыханья не переводя,
                    К желанным персям; отшатнулась дева
                    И сразу же, охвачена восторгом
                    Неудержимым, вскрикнула, приемля
                    Его телесность в зыбкие объятья,
                    Которые при этом исчезали,
                    И черный мрак ему глаза подернул,
                    Ночь поглотила призрачную грезу,
                    И непроглядный сон окутал мозг.

                    перевод К.Бальмонта
                    английский оригинал см. по ссылке (строки 140--191):
http://www.bartleby.com/139/shel112.html

П.Б.Шелли "Аластор или Дух одиночества", поэма (отрывок 3)

Почил поэт, его предчасный гроб
ничья рука, дрожа, не убирала,
но ,завиваясь, осенью ветры
поверх костей гниющих пирамиду
гниющих листьев тихо возвели...
милёнок юнош! --плакальщица-дева
не убирала цве`том, кипарисом
его сырое ложе упокоя,--
учтив и храбр, и благороден,-- также
его лихую долю бард не вспомнил,--
он жил ,и умирал, и пел не нужен.
Его расслышав пламенные речи,
чужие плакали, а девы ,увидав
безвестного юнца, томились молча,
тоскуя по любви неразделённой
в его горячем и пытливом взоре.
Серебряной мечтой, виденьем строгим
его кормилось детство. Всякий вид
и звук земли просторной, неба разливного
питали благородством дух ребячий.
Божественной премудрости фонтаны
не оминали уст его пытливых;
всё доброе, великое, благое, что
поэзия с преданьем освящали,
он чувствовал и знал. Когда подрос он,
покинул отчий кров вдруг ставший чуждым
и холодеющий очаг, дабы в краях нехоженых
пытать неведомые правды. Много сколь
пустынь широких, троп непроходимых
проторил шагом беззаветным он,
а кроткостью своих речей и взгляда
у диких покупал покой и провиант.
Таинственнейшие шаги Природы
следил он, следуя как тень за Нею:
там ,где вулкан пылающий льды, снеги
долины заволакивает пепельным огнём;
где битума озёра волнами лихими
голь мысов гложут постоянно; или там,
где тайные пещеры, тёмные, крутые
чадят огнём и ядом родников,--
ни корысти, ни гордости нет ходу,--
чьим залам нет ни меры, ни числа, а своды
алмазами и златом блещут звёздно,
колоннами из хрусталя подпёрты,
над жемчуга ковчегами нависли
и хризолитовые троны сторожат.
А всё ж не изобилие богатства,
не злато-самоцветы,-- свод небесный
да зе`лена земля юнца пленила,
очаровала: тот бродил далёко
укромными долинами, и жил там,
пока голубки с белками не стали
кормиться пищею своей бескровной
с его ладони доброй, кротким взглядом
привлечены, и добротой душевной;
и антилопа, шорохом листвяным
гонимая обычно, замирала,
чтоб рассмотреть попристальней фигуру
гораздо грациознее своей.Поэта стопы,
послушные стремлениям высоким,
к руинам древним следовали дённо:
Афины, Тир и Баальбек; пустыню,
Ерусалим воздвигнут где, останки
заветных Вавилонских башен,
и Мемфиса былого пирамиды,
и Фивы, барельеф на на обелиске
из алебастра яшмовой гробни`цы
дикивинный, и сфинкса-инвалида,
и Эфиопию за голыми хребтами
укрытую. Среди руины храма,
чудовищных колонн и диких ликов
надмiрного, где мраморные духи
хранят мистреью Зодиака в бронзе,
а мертвецы кладут немые думы
свои на стены вкруг немые,
он медлил, созерцая мира
заметки юности весь день горящий,
не отрывался и когда луна
чудесные покои населяла
тенями плавающими во мгле,
он все смотрел упорно,
пока его оцепеневший ум,
не полыхал вдруг, одухотворённый,--
и вмиг он постигал лихую тайну
рождения времени стареющего всё.
Меж Арабская девица пищей
делилась собственной, из отчего шатра,
кошму доставила, ночлег устроив,
обслуживала быт пришельца, лишь бы ей
внимать шагам его, влюблённой,
не смеющей в благоговейном страхе
признаться в том любимому,-- она
оберегала сон его украдкой,
несжатые рассматривала губы
сновидца и считала вздохи,
невинных снов свидетелей немых,
а как заря красна луны желток
выбеливала бледным мелом,
девица возвращалась в отчий дом,
бледна, страстна, страшна и осиянна.

перевод с английского Терджимана Кырымлы  heart rose 

 

                    Почил Поэт в безвременной могиле,
                    Которую не руки человека
                    Насыпали; нет, в сумрачной пустыне
                    Над скорбными костями вихрь в ненастье
                    Насыпал пирамиду скорбных листьев;
                    Красавец юный! Дева не пришла
                    Украсить кипарисом и цветами
                    Заплаканными одинокий сон;
                    Никто судьбы его певучим вздохом
                    Не помянул; и жизнь его, и песнь,
                    И смерть - возвышенные, одиноки;
                    Он слезы песней вызывал; томились,
                    Неведомому внемля, девы; пламень
                    Его очей погас, пленив сердца;
                    Молчание влюбилось в нежный голос,
                    Его в своей темнице затаив.

                    Сном серебристым и виденьем строгим
                    Он вскормлен был. Тончайшим излученьем,
                    Изысканным звучанием питали
                    Земля и воздух избранное сердце.
                    Родник идей божественных не брезгал
                    Его устами жаждущими; все
                    Великое, прекрасное, благое,
                    Чем святы миф и быль, он постигал
                    И чувствовал; чуть повзрослев, покинул
                    Он свой очаг и дом, взыскуя истин
                    Таинственных в неведомых краях.
                    Пустыня привлекла его шаги
                    Бесстрашные; радушных дикарей
                    Чаруя, находила кров и пищу
                    Песнь для него; он следовал, как тень
                    Природы, по стезям ее заветным
                    Туда, где багровеющий вулкан
                    Свои снега и льды овеял дымом
                    И пламенем; туда, где смоляные
                    Озера вечно гложут наготу
                    Утесов черных; видел он пещеры
                    Зубчатые, извилистые вдоль
                    Опасных русл, в которых яд и пламя
                    Бушуют, чтоб корысть не заглянула
                    В звездистый храм, где злато, где алмазы,
                    Где залам нет числа, где пирамиды
                    Хрустальные, где хрупкий перламутр
                    Гробниц и яркий хризолит престолов.
                    И все-таки милее самоцветов
                    Осталось переменчивое небо
                    И мягкая зеленая земля
                    Для любящего сердца; выбирал он
                    Безлюдный дол, и жил он там, как дома,
                    И привыкали голуби и белки
                    Из рук его брать пищу без опаски,
                    Привлечены беспечным нежным взором;
                    И антилопа, хоть ее страшит
                    Малейший шорох, скрыться не спешила,
                    Любуясь красотою, превзошедшей
                    Ее красу; он шествовал, ведомый
                    Высокой мыслью, чтобы в разных странах
                    Узреть руины грозного былого;
                    Он посетил Афины, Баальбек,
                    Тир, Вавилон и сумрачный пустырь,
                    Который звался Иерусалимом;
                    Он Фивы посетил, Мемфис он видел
                    И пирамиды вечные, он видел
                    Резьбу таинственную обелиска,
                    Гроб яшмовый он видел, видел сфинкса
                    Увечного; он тайны эфиопов
                    Постиг. Он побывал среди развалин
                    Священных, средь кумиров, что являют
                    Черты сверхчеловеческие там,
                    Где служит медным тайнам Зодиака
                    Страж, демон мраморный, где мысли мертвых
                    Немые на стенах, немых навеки;
                    Усердно созерцал он монументы,
                    В которых юность мира, изучал
                    Он долгим жарким днем безмолвный образ,
                    И при луне в таинственной тени
                    Он продолжал свой опыт созерцанья,
                    Покуда вдохновение не вспыхнет,
                    Явив разгадку в трепетном истоке.
                    Дочь юная араба с ним делилась
                    Дневной своею пищей, постилала
                    Ему циновку и украдкой
                    Следила, дел домашних сторонясь,
                    Влюбленная, за ним, не смея выдать
                    Любви своей, и сон его ночной,
                    Бессонная сама, оберегала,
                    Ловя дыханье уст и грез его,
                    И, томная, домой не возвращалась,
                    Пока не вспыхнет алая денница
                    И бледная луна не побледнеет.

перевод К.Бальмонта
текст оригинала см. по ссылке (строки 50--139 ) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

П.Б.Шелли "Ламентация"

О Мир! О Жизнь! О Время!
На чьи последние ступени я взбираюсь,
дрожа над тем, на чём страдал;
весны твоей вернётся слава, верю?
Нет, ни за что ... никогда!

Ни дня, ни ночи:
радость сбежала точно.
Весна-свежа, лето, зима изо льда,
сердце разбитое режьте моё, неурочно
счастье ему... навсегда!

перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose

П.Б.Шелли "Монблан. Строки, написанные в долине Шамуни"(отр.4)

____________4._____________
Поля, озёра, рощи и потоки,
моря и все живые существа, насельцы
планеты чу`дной; зарево и дождь,
землетрясение, потоп и ураган,
столбняк зимы, когда мерцанье грёз
ростки хранит, иначе-- сон глухой,
сулящий замершим листву и крылья;
труды-пути людей, их смерти и рожденья,
и мир людской с имуществом его;
всё то, что движется, живёт, в бореньях
для смерти рождено, верти`тся, чтоб упасть.
Лишь Мощь* тиха в своём уединеньи,
одна, непостижима, далека;
а вид сей, голая земли гримаса,
в глазах моих застывший древний кряж--
уму пытливому наука. Будто змеи,
к добыче глетчеры ползут катясь едва,
от родников тучнея; пропасти презрев,
Мороз и Солнце здесь творят соборы,
возводят пирамиды, купола.
Град Смерти башнями отмечен
и прочно ограждён стеной из льда.
Уже не город, а руин потоки
суть здесь, с небесного кордона
неутомимо катят; великаны-сосны
пути их роковые ограждают или
с корнями голыми, калеками стоят.
А валуны, что стащены сюда из далей,
границу смерти одолели лбами,
невозвращенцы. Хатки и угодья
зверей и мошек, птиц пропали,
нет пищи им и крова, навсегда--
сколь жизни и веселья в прошлом.
А человек бежал в смятении подальше:
накрытые стремительной лавиной, 
его усадьбы сгинули что дым,
и где там беженцы осели. Блеск вершин
на торопыги буйные ложится,
что выбираясь из укромных бездн,
сбираются в долине-- величава,
Река, кровь с молоком далёким странам,
стремится неуклонно в океан,
туман ветрам дыханием даря.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы heart rose
* в оригинале "Power", с Силой которая созвучна с "Arve", см. главку 1 этой поэмы,-- прим. перев.


   ____________4.______________
   Ручьи, луга, лесов уединенье,
   Поля, озера, вечный океан,
   Раскаты грома, гул землетрясенья,
   И молния, и дождь, и ураган,
   И все, что в глубине земли сокрыто,
   Когда она объята зимним сном
   И снежными гирляндами увита,
   Что будет взращено весенним днем,
   Оцепеневших почек сновиденья,
   Их радостный, восторженный расцвет,
   И человека бурные владенья,
   И жизнь, и смерть, и сумерки, и свет,
   Все, что тоскует, дышит и стремится,
   Все, в чем дрожит сияние и звук, -
   Встает, растет, и меркнет, и дымится,
   И вновь растет для счастия и мук.
   И только Власть, что правит всем движеньем,
   Недвижна, недоступна и ясна;
   Громада первозданных гор полна
   Ее красноречивым отраженьем.
   Сползают вниз извивы ледников,
   Как жадные гигантские удавы,
   В пространствах незапятнанных снегов,
   Похожих на поля застывшей лавы.
   Здесь Солнце и причудливый Мороз
   Творят нерукотворные узоры,
   Возводят пирамиды и соборы,
   Воздушнее и легче светлых грез.
   Здесь смерти неприступная обитель,
   С оплотами из искристого льда;
   Приюта здесь не встретит никогда
   Отторженной земли печальный житель.
   То не обитель, нет, - то водопад,
   Поток лавин, сорвавшийся с лазури.
   Искажены властительностью бури,
   В земле изрытой сосны стали в ряд,
   Огромные, как смутный рой видений.
   И скалы из пустынь толпой сошлись
   И навсегда угрюмо обнялись,
   Раздвинули предел своих владений,
   Все мало им, им тесен круг границ,
   Жилище отнимают у растений,
   У насекомых, у зверей, у птиц.
   Как много жизни было здесь убито,
   Как строго смерть свой холод сторожит!
   Людская раса в страхе прочь бежит,
   И дело рук ее навек забыто,
   Развеяно, как в урагане - дым,
   Ее жилье пространством льдов покрыто,
   И путь минувших дней неисследим,
   Внизу блестят пещеры-властелины,
   Из их сердец ключи, журча, текут,
   Немолчные, смеются и бегут,
   Чтоб встретиться среди цветов долины.
   И царственно-могучая Река,
   Кормилица для пастбищ отдаленных,
   Прозрачна и привольно-широка,
   Несет богатство вод неугомонных
   Туда, вперед, где дремлет океан
   И к воздуху ласкается попутно,
   Сплетая для него ежеминутно
   Из легких струй изменчивый туман.
  
   перевод  К. Бальмонта


________________4._________________________
The fields, the lakes, the forests, and the streams,
Ocean, and all the living things that dwell
Within the daedal earth; lightning, and rain,
Earthquake, and fierv flood, and hurricane,
The torpor of the year when feeble dreams
Visit the hidden buds, or dreamless sleep
Holds every future leaf and flower; the bound
With which from that detested trance they leap;
The works and ways of man, their death and birth,
And that of him and all that his may be;
All things that move and breathe with toil and sound
Are born and die; revolve, subside, and swell.
Power dwells apart in its tranquillity,
Remote, serene, and inaccessible:
And this, the naked countenance of earth,
On which I gaze, even these primaeval mountains
Teach the adverting mind. The glaciers creep
Like snakes that watch their prey, from their far fountains,
Slow rolling on; there, many a precipice,
Frost and the Sun in scorn of mortal power
Have piled: dome, pyramid, and pinnacle,
A city of death, distinct with many a tower
And wall impregnable of beaming ice.
Yet not a city, but a flood of ruin
Is there, that from the boundaries of the sky
Rolls its perpetual stream; vast pines are strewing
Its destined path, or in the mangled soil
Branchless and shattered stand; the rocks ' drawn down
From yon remotest waste, have overthrown
The limits of the dead and living world,
Never to be reclaimed. The dwelling place
Of insects, beasts, and birds, becomes its spoil
Their food and their retreat for ever gone,
So much of life and joy is lost. The race
Of man flies far in dread; his work and dwelling
Vanish, like smoke before the tempest's stream,
And their place is not known. Below, vast caves
Shine in the rushing torrents' restless gleam,
Which from those secret chasms in tumult welling
Meet in the vale, and one majestic River,
The breath and blood of distant lands, forever
Rolls its loud waters to the ocean waves,
Breathes its swift vapors to the circling air.

Р. В. Shelley
весь текст (с дельными комментариями, их вот я не перевёл) поэмы см. по ссылке
http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm