Ещё один экипаж с пассажирами прибыл. Джеронимо и Карло сошли вниз. Джеронимо пел, а Карло протягивал шляпу, а проезжающие бросали ему подачки. Джеронимо, коазлось успакоилася.  Он изредка спрашивал :"Сколько?" и легко кивал ответам Карло.  Между делом Карло пробовал собраться с мыслями. Но его не покидала мысть, что нечто ужасное деется, а он совсем безоружен.
Подымаясь ступенями вверх, братья услыхали хохот и громкий разговор биндюжников. Младший крикнул Джеронимо: "Спой-ка и нам чего, а мы не обидим! Не так?",- биндюжник обратился к коллегам.
Мария, что как раз вошла с бутылкой красного вина, молвила: "Не подначивайте его сегодня: он не в духе."
Не отвечая, Джеронимо стал посреди комнаты и запел. Когда закончил, биндюжники поаплодировали ему.
"Подь сюда, Карло,"- крикнул один возница,- "и мы тебе отсыплем наших денег, как люди внизу!" И он поднял мелкую монетку высоко в руке, будто хотел бросить подачку в шляпу, что ему протянул Карло. Тут-то Джеронимо схватился за руку и сказал: "Лучше- мне, лучше- мне! Она может туда упасть и провалиться, туда!"
"Куда туда?"
"Э, ну! Между ног Марии!"
Все засмеялись, хозяин и Мария- тоже, только Карло остался безучастен. Никогда Джеронимо не отпускал подобных шуток!...
"Садись к нам!" -позвали биндюжники. "Ты клёвый парень!" И они подвинулись чтоб освободить место Джеронимо. Беседа путалась и крепчала. Джеронимо говорил со всеми, громче и страстнее чем когда бы то ни было, не отрываясь от рюмки. Когда Мария снова вошла, попытался он зацепить её.  Тогда сказал один возница другому: "Ты, может думаешь, она красива. Это же старая страшная баба!"
Но Джеронимо ухватися за подол Марии.  "Вы все дураки,- сказал слепой- Думаете, мне нужны глаза чтоб рассмотреть её? Ещё я знаю ,где Карло, э! Он стоит у очага, а руки держит в карманах и улыбается".
Все глянули на Карло, который ,разинув рот, прислонился к очагу и ,действилельно, скорчил ухмылку ,будто нарочно чтоб не подвести брата.
Вршёл слуга: если ездовой народ желает прибыть в Бормио ещё засветло, надо им поспешить. Те встали и буйно простились  Братья снова остались одни в приезжем покое. Вот и наступил час, когда они привыкли укладываться. Весь постоялый двор погрузился в тишину как всегда в это послеполуденное время. Джеронимо, нолова на столе, казалось,  спал. Карло вначала побродил туда-сюда, затем, однако, присел на скамью. Он очень утомился. Явь ему казалось тяжким, вязким сном. Карло надо было обо всём подумать: о вчерашнем, позавчерашнем и самом давнем и ,особенно, о летних дорогах, которыми он с братом странствовали, и о заснеженных тропах,- но все было так далёко и непостихимо, что будто и не повторится.
Под вечер явилась почта из Тироля и, почти сразу за ней- с небольшним интервалом, повозкиа туда же, на юг. Ещё четырежды спускались братья во двор. Когда они в последний раз поднялись в приезжую, маслёнка на столешнице потрескивала. Рабочие каменоломни пришли, они свои хижины срубили рядом, в двухстах шагах вниз за постоялым двором. Джеронимо подсел к ним. Карло, ему казалось, что его одиночество длится уже очень долго, остался на своей скамье. Он слышал, как Джеронимо громко, почти криком, рассказывал о своём детстве, что помнит совершенно отчётливо то, что успел повидать собственными глазами: персоны и предметы; о своём батюшке: как тот работал в поле; о садике и ясене у стены, о приземистом домике, что принадлежал семье; о двух дочурках сапожника, о воградниках на холмах за церковью; да, и ещё- о собственном детском личике, что ему выглядывало из зеркала навстречу. Как часто Карло слышал всё это. Сегодня ему претило старое. Всё звучало иначе: каждое слово Джеронимо обретало некий новый смысл и казалось направленным против брата.  Карло шмыгнул к двери и вышел снова на дорогу, которую уже скрыли сумерки. Дождь кончился, было очень холодно, а мысли воспоминания явились Карло манящими его вдаль, глубоко в темноту, чтоб наконец уложить его в канаву за обочиной, убаюкать и не разбудить никогда... Внезапно услыхал он перестук приблидающегося экипажа и увидел блеск двух фонарей, что всё приближались. В поаозке, что пронеслась мимо, сидели двое господ. Один из них, узколицый и безбородый, съёжился от испуга когда силуэт нищего из темноты выхватили фонари. Карло, остановившись, поднял шляпу.  Экипаж с фонарями исчез.  Карло замер стоя в сплошной темноте. Внезапно он содрогнулся. Впервые в жизни в темноте его обуял страх.  Нищепо показалось, что не стерпеть ему и минуты. Странно сгустились в затуманенном сознании кошмары, которым Карло сострадал как слепому брату, и погнали старшего на постоялый двор.
Когда нищий явился в приезжую, то увидал обоих пассажиров, которые только что проехали мимо: те оживлённо беседовали сидя за бутылкой красного. Они даже не заметили прихода Карло. 
За другим столом сидел, по-прежнему, в компании рабочих, Джеронимо.
"Где ты пропадал, Карло?" -спросил испуганно Джеронимо,- Почему оставил своего брата одного?"
"И что же?"- испуганно отозвался старший.
"Джеронимо угощает народ. Мне всё равно, а народу сдаётся, что завтра наступят плохие времена".
Карло ментнулся к брату, схватил его за руку: "Идём!", приказал ему.
"Чего тебе?"- закричал Джеронимо.
"Идём спать," -молвил Карло.
"Оставь меня, оставь меня!  Я  з а р а б а т ы в а ю   деньги, я волен со своими деньгами поступать так, как вздумаю, э! ты ещё не все дыры заткнул! Вы, может, думаете, он меня всем обеспечивает? О нет! Я же слепой! Но есть добрые люди, есть добрые люди, которые говорят мне: "Я дал твоему брату двадцать франков!"
Рабочие смеялись.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Макс (читает надпись): "В одном отношении все женщины едины: они дерзят когда их улицают в лжи".
Анатоль: Да, это правда!
Макс: Чей этот? Тяжёленький пакет!
Анатоль: Восемь страниц кромешной лжи! Прочь это.
Макс: И эта тоже дерзила?
Анатоль: Когда я поймал её с поличным. Прочь её.
Макс: Прочь дерзкую лгунью.
Анатоль: Никаких колкостей. Она покоилась в моих обьятьях- она святая.
Макс: Хорошее, солидное оправдание. Итак, далее. (Читает надпись)
             "Я отмахнусь от мимолётной грусти
              подумав вскользь об этом женихе
              Последние- те от души смеются:
              дитя моё, живи с ним во грехе".
Анатоль (смеясь): Ах да, тем она кончила.
Макс: Ах... а что внутри?
Анатоль: Она с женихом на фотографии.
Макс: Ты его знал?
Анатоль: Естественно, иначе б я не смеялся. Он -дурак.
Макс (торжественно): Дурак покоился в её обьятьях- он свят.
Анатоль: Довольно.
Макс: Долой сладкую похотливую детку купно со смешным дураком. (беря новый пакетик) Что это? Одно слово- и только.
Анатоль: Какое же?
Макс: "Пощёчина".
Анатоль: О, припоминаю.
Макс: Наверное, это был конец.
Анатоль: О нет: начало.
Макс: Вот как! А вот... "Легче поворотить прочь прамя, чем разжечь её"- как это понимать?
Анатоль: Ну, я поворотил пламя, а она зажгла другого.
Макс: Прочь пламя... "Она- всегда с ядовитым жалом". ( Пытливо смотрит на Анатоля).
Анатоль: Ну да, она всегда таила жало, на всякий случай. Но при этом была очень милой. Кроме этого я припас лишь лоскут её вуали.
Макс: Да, яд чувствуется... (читает далее) "Как я тебя потерял?" ... И как же ты потерял её?
Анатоль: На ровном месте. Она просто внезапно покинула мою жизнь. Уверяю тебя, такое иногда случается. Это бывает, когда забудешь в людном месте зонтик, а вспомнишь о нём через несколько дней... Попробуй скажи, где и когда.
Макс: Прощай, пропажа. (Читает надпись):
                "Ты была деткой милой, славной..."
Анатоль (мечтательно подхватывает):
                "... с исколотыми пальчиками".
Макс: Это была Кора, нет?
Анатоль: Да, ты ведь её знал.
Макс: Знаешь лы, что из неё вышло?
Анатоль: Я встретил её потом,- супруга столяра.
Макс: Воистину!
Анатоль: Да, так кончают девушки с исколотыми пальчиками. В столице они влюбляются, в пригороде- выходят замуж... она была сокровищем!
Макс: Поехали!... А это что? "Эпизод", и ничего внутри?... Пыль!
Анатоль (берёт куверт в руки): Пыль?... Когда-то она была цветком!
Макс: И что значтит слово?
Анатоль: Ах, ничего: просто мимилётное увлечение. Это был эрпизод, двухчасовой роман... ничто! ...Да ,пыль! От безбрежного наслаждения ничего иного не осталось- и мне грустно. Что ,нет?
Макс: Действительно, грустно... Но почему ты употребил именно это слово: ты же мог его везде понадписывать?
Анатоль: Точно, но тогда мне иные и не приходили в голову. Зачастую, когда я с той или иной был близрк, особенно раньше, когда я себя воображал очень значительным, так и срывалось с уст моих: "Ты, бедная детка,... ты, бедняжка!"
Макс: Почему?
Анатоль: Ну, я предтавлял себя одним из буйных духов. Эти девушек и женщин я перемалывал, ломал гуляя по свету, брачуясь с ними. Закон мой, думалось: помну- и понесусь прочь.
Макс: Ты был буйным ветром ,который срывал лепестки.
Анатоль: Да! И я уносился прочь. И приговаривал про себя :"Бедняжка ты, бедная". Я путался. Сегодня знаю, что сам-то не невелик, но тогда вёл себя по-большому. Да, было!
Макс: Ну, а эпизод?
Анатоль: Да, то был один из многих...Это создание встретил было на своём пути.
Макс: И сломал.
Анатоль: Знаешь. когда раздумываю, кажется ,что действительно её размолол.
Макс: Ах!
Анатоль: Да, слушай-ка. Это было лучшее моё переживание... Я даже не знаю ,как тебе передать случившееся.
Макс: Почему?
Анатоль: Ибо история донельзя проста. ...Это было... ничто. Ты даже не воспримешь прелесть. Тайна в том, что именно я испытал всё произошедшее.
Макс: И...?
Анатоль: Итак, сидиел я за своим роялем... в комнатеке, которую тогда снимал... вечер... мы были знакомы только два часа... горела моя красно-зелёная висячая лампа... я припоминаю красное и зелёное- оно обязательно.
Макс: И?
Анатоль: Вот! Итак, за роялем. Она- у моих ног, так ,что я не мог натиснуть педаль. Её голова покоилась на моём торсе, а её спутанные волосы искрились зелёным и красным. Я махал как крылом, но только левой, правую она целовала взасос...
Макс: Ну и?
Анатоль: Что ты нукаешь постоянно? ...Ничего далее. Я знал её два часа и догадывался, что после такого вечера мы никогда не свидимся, она мне сказала это, и чувствую, тотчас безумно полюбила меня. Воздух, хмельной и благоухающий любовью, убаюкал меня... Понимаешь ты? (Макс кивает). а я всё тверди себе дурацкую припевку: "Ты бедная, бедная детка!" Отрывки пережитого так отчётливо всплавают в памяти. Когда её тёплое дыхание коснулось моей руки, я пережил всё происходящее как былое. То что происходило, уже минуло. Она была одной из тех, что я отбрасывал прочь. Слово, глупое словцо надумалось мне: "эпизод". А я при том всём казался себе вечным... Я знал также, что "бедняжка", такова она- я знал это: никогда не сможет вычеркнуть эти минуты из собственной памяти. Часто бывает: чувствуешь, что утром тебя забудут. Но с ней это было иначе. Той, что покоилась у ног моих, я был всем миром: я чувствовал это, и любовь тоже, мимолётную, даренную мне ею в те минуты. В таких случаях думается: я не могу позволить себе принять это. Конечно, тогда она не могла ни о чем думать, только обо мне. Но она уже была для меня только бывшей, минувшей, эпизодом.
Макс: Кто она, в самом деле?
Анатоль: Кем была...? Да ты ведь знаешь её. Мы познакомились с нею однажды вечером в приятной компании, но ты на самом деле, что б ни говорил мне тогда, знаком с нею был намного раньше.
Макс: Ну и где она теперь? Много таких знакомых у меня было. Ты нарисовал её в красно-зелёном своём словно сказочную принцессу.
Анатоль: Да... в жизни она была никем. Знаешь ты, кем она была? Я сотру вмиг нарисованный мною нимб.
Макс: Итак, она была из...?
Анатоль (смеясь): Она была из... из...
Макс: Из театра?
Анатоль: Нет, циркачкой.
Макс: Возможно ли это?
Анатоль: Да, её звали Бьянкой. Я тебе о ней ещё не рассказал, что мы после ещё раз встретились, после того беспечного вечера.
Макс: И ты на самом деле мнишь себе ,что Биби влюбилась было в тебя?
Анатоль: Да, в точку! Через неделю с небольшим после нашего праздника я встретился с нею на улице... Утром следующего дня их труппа уезжала в Россию.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Анатоль: И с чего бы это ей не изменять мне? Она такая же как все: жизнелюбива, не мнитаельна. Когда спрашиваю её: "Ты меня любишь?"- да, говорит, и это правда, а когда спрашиваю, верна ли мне, отвечает так же, и опять молвит правду , ибо о других не споминает, по крайней мере в эти мгновения. И к тому же, разве тебе хоть одна ответила :"Мой милый друг, я не верна тебе"? Чему верить? А если она мне верна...
Макс: Да, не иначе!...
Анатоль: То это ненадолго... В любом случае, мыслит она: "О, я должна блюсти верность моему любимому Анатолю ... ни в коем случае..."
Макс: Но если она любит тебя, то...?
Анатоль: О, мой наивный друже! Если б на то имелись основания...
Макс: Ну и?
Анатоль: Почему я не верен ей? ...Я ведь действительно люблю её!
Макс: Точно! Мужчина!
Анатоль: Старая глупая фраза! Всегда повторяем себе: женщины не такие как мы! Но некоторые... те, которые матроны по натуре, или те, которые не темпераментны... Совсем как мы. Когда я одной говорю: "люблю тебя, только тебя", то не чувствую, что лгу, даже если предыдущую ночь покоился было на груди другой.
Макс: Да... ты!
Анатоль: Я... да! А ты разве нет? А она ,моя благоверная Кора, разве нет? О! И это приводит меня в бешенство. Даже если брошусь перед ней на колени и спрошу: "Сокровище моё, дитя моё, всё былое прощаю тебе, но скажи начистоту",- поможет мне это? Она солжёт, как прежде- и я не продвинусь ни на шаг к истине. Если бы меня кто умолял :"Ради Бога! скажи мне... ты мне и вправду верен? Ни слова в упрёк, коли нет, но -правду! Я должна знать"... Что я отвечу? Солгу... спокойно, с невинной улыбкой на устах... с чистой совестью. "С чего б мне огорчать тебя?"- подумал бы я.  И ответил бы :"Да, ангел мой! Верен до гроба". И она б поверила мне, и осталась счастлива!
Макс: Ну вот!
Анатоль: Но я не верю и оттого несчастен! Я осчастливился б, если нашлось бы средство эти глупые, слащавые, достойные презрения создания заставить выговориться начистоту или узнать правду у другого существа... но нет таких средств кроме обычного разговора.
Макс: А гипноз?
Анатоль: Как?
Макс: Ну... гипноз... Я вот о чём: ты бы усыпил её да и наказал: "Ты должна мне сказать правду"
Анатоль: Хм...
Макс: Ты должен... услышь ты...
Анатоль: В этом что-то есть!...
Макс: Должно получиться... И тогда ты снова спросишь... "Любишь меня?" ... "Другого?"... "От кого пришла?"... "К кому пойдёшь?"... "Как звать того, другого?" ... И так далее...
Анатоль: Макс! Макс!
Макс: Что?
Анатоль: Ты прав!... Возможно быть волшебником! Возможно правдивое слово из рта бабьего выколдовать...
Макс: Ну что? Я вижу, ты спасён. Кора- несомненно, прирождённый медиум... уже сегодня вечером доведаешься, обма`нут ли ты... или...
Анатоль: Или Бог!... Макс!... Обнимаю тебя! ...Гора с плеч... я чувствую себя совсем иным. Она в моей власти....
Макс: Я такой любопытный...
Анатоль: Что ты? Сомневаешься?
Макс: Ах так! сомневаться -твоя планида, ничья ещё...
Анатоль: Естественно! ...Когда супруг, выйдя из дому, где только что застал жену с любовником, всречется с другом, а тот ему: "Полагаю, твоя жена изменяет", то друге следует ответить не "я только что убедился в этом", а "ты негодяй"...
Макс: Да, я почти запамятовал, что первая дружеская обязанность- не касаться иллюзий приятеля.
Анатоль: Довольно слов...
Макс: А что?
Анатоль: Разве ты не слышишь? Я чую шаги даже когда они стенам дома невдомёк.
Макс: Я ничего не слышу.
Анатоль: Как близко!... у входа.... (Отворяет дверь) Кора!
Кора (по ту сторону двери): Добрый вечер! О, ты не один...
Анатоль: Друг Макс!
Кора (входя): Добрый вечер! Эй, в темноте?...
Анатоль: Да, а будет потемнее. Ты знаешь, мне это нравится.
Кора (теребя волосы): Май поэтик!
Анатоль: Моя любимая Кора!
Кора :Но всё же я зажгу свет... ты позволишь.
         Зажигает подсвечник.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................. !:)

Действующие лица:
Профессор Веграт, директор Академии изобразительных искусств;
Габриела, его жена;
Феликс и Йоханна, его дети;
Юлиан Фихтнер;
Штефан фон Зала;
Ирена Хермс;
доктор Франц Ройманн;
Слуга Фихтнера;
Слуга Залы;
Горничная Веграта.

Действие происходит в Вене и её окрестностях;
Премьера пьесы состоялась 13 февраля 1904 года в Немецком театре, что в Берлине.

Первый акт

Вокруг садика- сплошь посторойки, взгляд всюду упирается в стены. Справа - маленький дом профессора Веграта с крытой дощатой верандой, куда ведут три деревянные ступени. Лестницы также справа и слева от веранды. Примерно посреди сцены- зелёная беседка ,в ней- стол и принесённые из покоев стулья, удобное кресло. Слева, у дерева- железная скамья.

Первая сцена

Йоханна прогуливается в саду. Является Феликс в уланской форме.
Йоханна (обернувшись): Феликс!
Феликс: Да, вот он я.
Йоханна: Бог с тобой...Возможно ли это: ты снова в отпуске?
Феликс: Вскоре после первой увльнительной...Да, а что мама?
Йоханна: Что ни день, то хуже.
Феликс: Ты думаешь, она переполошится, коль я неожиданно явлюсь?
Йоханна: Нет. Но лучше ты повремени чуток. Пока она дремлет. Я только что из её спальни. ...Надолго ты с нами, Феликс?
Феликс: Завтра утором- в часть.
Йоханна (задумчиво гляда вдаль): В часть...
Феликс: Можно б высокопарнее выразиться, но ведь казармы- неподалёку, правда.
Йоханна: Ты так мил...(рассматривает уланскую форму) Ну, ты достиг своего. Теперь доволен?
Феликс: В любом случае, это -благоразумнее прочих моих начинаний. По крайней мере, вижу, что при стечении известных обстоятельств смогу кое-чего достичь.
Йоханна: Верю, ты в любую карьеру способен привнести своё.
Феликс: Всё же сомневаюсь, что на адвокатском или инженерском поприще смог бы найти себя (дословно "...смог бы сделать свой путь"-- прим. перев.) А в общем, чувствую себя значительнее, чем когда бы то ни было прежде. Только мне иногда кажется, что рождён я в непожходящее время. Пожалуй, мне следовало явиться на свет не настоль упорядоченый, когда не надо было постоянно раздумывать и взвешивать.
Йоханна: Ах, ты всё ж волен- действуй.
Феликс: Да, хотя -в известных пределах.
Йоханна: Они всё же пошире этих.
Феликс (оглянувшись, улыбается): В укрытии безопасно... Садик и впрямь похорошел. Сколь жалок он был в годы нашего детства... А что это? Персиковая шпалера! Очень мило.
Йоханна: Идея доктора Ройманна.
Феликс: Я только о нём подумал.
Йоханна: Вот как?
Феликс: Нашей семье недостаёт его практичности. Кстати, как его перспективы?...Конкретнее, насчёт профессуры в Граце.
Йоханна: На этот счёт у меня ни малейшего представления.(отворачивается)
Феликс: Матушке, наверное, в этом раю было чудесно?
Йоханна: Да.
Феликс: Ты ей иногда почитываешь вслух? Пробуешь немного отвлечь её, согреть?
Йоханна: Если б это было так просто.
Феликс: Нельзя расслабляться, Йоханна.
Йоханна: Красиво говоришь, Феликс.
Феликс: О чём ты?
Йоханна(немного в сторону, вполголоса): Не знаю, поймёшь ли ты меня.
Феликс (усмешливо): С чего б это я не понял тебя?
Йоханна (спокойно взирая на Феликса): Я её уже не столь люблю, больную.
Феликс (отчуждённо): Как?
Йоханна: Нет, ты не сможешь до конца понять меня. Она всё удаляется от нас...Что ни день- будто новая пелена меж нами.
Феликс: Как это понимать?
Йоханна (спокойно взирает на него)
Феликс: Ты полагаешь...?
Йоханна: Я не обманываюсь в подобных случаях, ты ведь знаешь, Феликс.
Феликс: Я...знаю?...
Йоханна: Когда малышка Лилли фон Зала должна была умереть, я знала это прежде чем остальные догадались, что девочка захворала.
Феликс: Тебе приснилось это...в детстве.
Йоханна: Не примечталось. Я знала. (горько) Я не смогу тебе обьяснить этого.
Феликс (после паузы): А отец, он тоже это чувствует? Ты думаешь,  он тоже...?
Йоханна: Отец? Ты думаешь, о н  т о ж е  видит покровы?
Феликс (встряхнув головой): Видения существуют, случаюся,Йоханна, конечно. А всё же я хотел бы...(оборачивается к дому) Отца ещё нет дома?
Йоханна: Нет. Теперь он приходит довольно поздно. Много дел в Академии.
Феликс: Буду осторожен, постараюсь не разбудить её. Я всегда начеку. (через веранду входит в дом)

Вторая сцена

Йоханна ,оставшись ненадолго одна, присаживается на стул ,складывает руки крестом на колени. Входит Зала. Ему 45 лет, но выглядит немного моложе. Строен, почти тощ, чисто выбрит, шатен. шевелюра, не слишком короткая, на висках -с проседью, зачёсана вправо. Его жесты отрывисты и энергичны. Глаза карие.

Зала: Добрый вечер, фрёйляйн Йоханна.
Йоханна: Добрый вечер, герр фон Зала.
Зала: Мне сказали, что ваша фрау матушка слегка задремала, а потому ,если мне позволено, я недолго побуду в саду.
Йоханна: Феликс только что прибыл.
Зала: Да? Ему снова дали отпуск. В моё время порядки в полку были намного строже. Кроме того, мы располагались у границы, где-то в Галиции.
Йоханна: Постоянно забываю, что вы и на военной службе отличились.
Зала: Давненько это было. Пару лет постоял на страже. И так приятно, право же, вспоминать былое.
Йоханна: Как много вы пережили разного.
Зала: Спасибо. (присаживается в кресло) Могу ли? (достаёт портсигар и ,после одобрительного кивка Йоханны, закуривает сигарету)
Йоханна: Вы уж проживаете на своей вилле, герр фон Зала?
Зала: Завтра перееду.
Йоханна: Вы рады предстоящему отдыху?
Зала: Рано отдыхать.
Йоханна: Вы так заработались?
Зала: Коль настало время отдыха - о да. Но не ради обычая. Я тут мимоходом, ненадолго.
Йоханна: А что?
Зала: Я отправляюсь в путешествие, в долгий путь.
Йоханна: Да? Вы слишком честолюбивы. И я б могла так, ездить по белу свету, ни о ком не заботиться.
Зала: По-прежнему?
Йоханна: По-прежнему...что вы имеете в виду?
Зала: Ну...я припомнил, как вы, будучи ещё совсем маленькой девочкой, бредили, даже болезненно, путешествиями. Кем вы тогда желали стать?... Танцовщицей, думается. Не правда ли? Очень известной танцовщицей, конечно.
Йоханна: Почему вы говорите так, будто карьера танцовщицы ничтожна? (не глядя на него) Именно вам, герр фон Зала, не следует так говорить и думать.
Зала: Почему именно мне?
Йоханна (спокойно взирает на него)
Зала: Не знаю, право, что вы хотели сказать этим...или мне следует...(по-простецки) Йоханна, знаете, когда я вас, пляшущую, увидел впервые?
Йоханна: Когда?
Зала: В прошлом году, когда вы жили на даче, а я однажды заночевал в мансарде. Светила полная луна. И эльфиня, пожалуй, вы, парила над лугом.
Йоханна (смеясь, кивает)
Зала: Вы танцевали для меня?
Йоханна: Я вас, пожалуй, тоже видела. Вы стояли за дверной портьерой.
Зала( немного помолчав): Так как тогда вы, наверное, ни для кого не танцевали.
Йоханна: Почему?...Довольно хорошо. И вы, среди прочих, уже видели меня. Это было далеко отсюда, и очень давно... На одном греческом острове. Многие мужчины стояли кругом...Вы были среди них... А я была тогда лидийской рабыней.
Зала: Пленной царевной.
Йоханна (серьёзно): Вы же не верите в подобные домыслы?
Зала: Коль вам угодно, верю.
Йоханна (по-прежнему серьёзно): Вы должны верить в то, что иные не способны принять.
Зала: Когда час на то придёт, охотно.
Йоханна: Знаете ли, я не верю в то, что впервые появилась на этот свет. И бывают мгновения, когда я совершенно отчётливо представляю себе предыдущие воплощения.
Зала: И этот миг состоялся тогда...
Йоханна: Да, год назад, когда в ясном лунном свете я танцевала на лугу. Со мной это бывало не раз, герр фон Зала (после короткой паузы, уже обычным тоном) Куда вы отправляетесь на этот раз?
Зала (изменив тон): В Бактрию, фрёйляйн Йоханна.
Йоханна: Куда?
Зала6 В Бактрию. Замечательная страна, и самое необычное то, что её больше нет. Я собираю, собственно, компанию, и в ноябре мы отправимся в путь. Вы ,наверное, читали о нашем предприятии в газетах.
Йоханна: Нет.
Зала: Речь идёт о раскопках, на том месте, где, предположительно, около шести тысяч лет назад находилась Экбатана. Она намного древнее вашей Лидии, как видите.
Йоханна: Как вы избрали её, этот город?
Зала: Всего лишь несколько дней назад, в ходе  дружеской беседы. Граф Ронски, начальник проекта расхвалил мне эту затею. Ему недолго пришлось стараться,он разбередил старую мою ностальгию.(живо) Подумайте только ,фрёйляйн Йоханна: своими глазами увидеть как погребённый город восстает из небытия, дом за домом, камень за камнем, столетие за столетием. Нет, я не уйду с этого света, пока не утолю своё желание.
Йоханна: Почему вы говорите о смерти?
Зала: Есть ли достойные люди, которые в добрую годину ,глубоко покойны душою, думают о чём-то ином?
Йоханна: У вас, пожалуй, не одно неутолённое желание.
Зала: Одно...?
Йоханна: Я знаю, что вам довелось пережить немало потерь. Но, я часто верю, что вы предчувствовали все зараннее.
Зала: Друзья мои, видения, если б они явились вовремя... тогда вы были бы правы.
Йоханна: Как хорошо я понимаю вас! Бытие без боли столь же ничтожно, сколь и бытие без счастья.(пауза) Как давно?
Зала: О чём вы?
Йоханна (тихо): Что фрау фон Зала умрёт.
Зала: Да, она почила семь лет тому назад, без нескольких дней.
Йоханна: А Лилли...семилетняя?
Зала: Да, Лилли умерла через месяц после. Вы ещё вспоминаете о Лилли, фрёйляйн Йоханна?
Йоханна: Очень часто, герр фон Зала. С той поры я так и не подружилась ни с кем. (про себя в сторону)Её тоже пора звать фрёйляйн. Она была очень красива. Такие же тёмные кудри, как у матушки, и такие же ясные очи, как ваши ,герр фон Зала (про себя в сторону)" Идите вместе, рука под руку, темно`й аллеей, на майский луг"...
Зала: Что вы помните, Йоханна.
Йоханна: Семь лет минуло...как странно.
Зала: Почему странно?
Йоханна: Вы строите дом, раскапываете забытые города, пишете необычные стихи, а людит, котороые столько для вас значили, лежат под землёй и пропадают зря- а вы пока почти молоды. Сколь непостижимо всё это!
Зала: " О ты, пока ещё живущий, побереги свою слезу", сказал Омар Наме, рождённый в Багдаде в году 412-м мохаммеданского летосчисления, сын лудильщика. Кроме того, знаю я одного мужа, которому стукнуло восемьдесят три: он похоронил двух жён, семерых детей, о внуках умолчим. Он аккомпанирует на пианино в одном плохоньком заведении на Пратере представлениям танцоров обоего пола в трико и развевающихся прозрачных платьицах. И недавно, когда жалкое представление завершилось, а фонари было погашено, он реительно продолжил свою игру на ужасном тренькающем ящике, после чего мы пригласили его к себе за столик. Ронски и я развели его на болтовню. А он возьми да поведай нам, что последняя вещь, которую только что отстучал на эстраде- его собственная композиция. Да как загорелся его взгляд, когда он с дрожью в голосе спросил нас :"Думаете, господа хорошие, моё сочинение обречено на успех?" Восемьдесят три года ему, его карьера завершилась в дрянной пратерской гостинице ,и его публика- из молоденьких девок да фельдфебелей, а он стремится, тоскует по овациям!

Третья сцена

Йоханна. Зала. Доктор Ройманн.

Доктор Ройманн: Добрый вечер, фрёйляйн Йоханна. Добрый вечер, герр фон Зала.(пожимает руки обоим) Как ваше самочувствие?
Зала: Превосходно. Тот, кто  р а з   у   в а с  попросил совета, всё ж не пропащий!
Доктор Ройманн: А я уж и забыл о прошлом. Но есть люди, которым потребна постоянная поддержка...Мама немного задремала, фрёйляйн Йоханна?
Йоханна (удивлена пикировкой доктора и Залы, внимательно смотрит на последнего) Она ,пожалуй, уже проснулась. Феликс у неё.
Доктор Ройманн: Феликс...? О нём даже не телеграфировали?
Йоханна: Нет, насколько я знаю. А кто бы...?
Доктор Ройманн: Я просто подумал. Ваш папа`  порой очень боязлив.
Йоханна: Вот, они идут сюда.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................. !:)

Одиннадцатая сцена

Предыдущие без Мужчингы, Клоца, Державника, Науке.

Молодой человек: Убийство! Убийство! Вы их убили. Месть! Месть за Вождей! Месть за Убийство!
Голоса из толаы: ...Месть за убийство!
Калека: Мы невиновны: они сами того пожелали!
Горбатый: Бунт! На помощь: убёйте их. Казните смутьянов!
Второй заключённый: Дети и бабы избивали их. Убийцы суть вы, но не смеете людей умертвлять!
Морлодой человек: Месть! Долой убийц! Мертвы нажи Вожди!
Второй заключённый: Более чем месть! Они оставили нас высшими :из этих растоптанных лоскутов возвысилась Человечность!
Первый надзиратель: Вожди мертвы. Но отныне всяк да ощутит в собственном порыве их Дух ;вечно жива в нас их созидающая Воля!
Молодой человек: Мертвы, погибли Великие!
Первый заключённый: Они умерли за нас. Мы, малые, живы. В нас, малых, они продолжают жить! Настало время малых.
Первый заключённый: Миллионы жизней почались. Народ- в первую голову Народ! Чудо снизошло на Мир!
Второй заключённый: Не чудо- Деяние! Мы отныне не малы. Мы , товарищи средь всех народов земных, восстали сквозь Тьму к Свету. Отныне поворотили Великие весь Мир на борьбу с нами, его, Мира, страшнми врагами!
Молодой человек: В нами! Моя работа начинается!

Двенадцатая сцена

Предыдущие. Троица Революционерок спешно является.

Первая революционерка: Чудо явилось!
Вторая революционерка: Счастье нам!
Третья революционерка: Свобода грядёт!
Молодой человек: Иль не известно вам, что убийство тут лютует?...Счастье? Что это? Пока что ведомы нам лишь будущее да собственные желания!
Первая революционерка: Сравняйте с землёй стены вокруг города!
Вторая революционерка: Вы засыпьте рвы!
Третья революционека: Вы, люди, устремитесь в поля и взывайте ко всем:"Воля!" и "Братство!"
Вторая революционерка: Молнии грянули нам, принесли наказ: да братаются во всех краях люди!
Первая революционерка: Снова веселье льётся вон из жилищ.
Третья революционерка: Из лесов выходят неисчислимые массы незнакомого народу: они машут нашими знамёнами и ,там где встречаются с нашими, братаются в обнимку!
Первая революционерка: Слышите вы? Слышите гуд над нами, высоко? Телеграф несёт наш наказ всем друзьям земным!
Офицер: Мы с вами. Вы суть мы. Мы суть Народ. Вот руки наши натруженные, умелые: они заждались работы! Все свободные люди жетают трудиться!
Первый заключённый: Вот руки наши умелые, они пекут Хлеб!
Народ: Мы! Товарищи! Свобода! Жизнь!

Двое Заключённых, три Революционерка и Народ удаляются.

Тринадцатая сцена

Предыдущие без Заключённых, Революционерок и Народа.

Молодой человек: Вы печёте хлеб? Будете счастливы? Рожаете детей, творите семьи? За это умерли Братья? ...Желаете увлажнить всю Землю своим рабочим семенем? ...Я должен помешать вам! Вон, прочь от покоя ваших житух, пока те не застоялись! Долой ваше грубое счастье! На Свободу, к Вечности!
Офицер: Куда в Вечность?
Молодой человек: К Новому Сотворению!
Народ (невидим, громко): Хлеба! Хлеба!
Первый заключённый: Испечь бы, да с радостью, первую, единственную лепёшка,- в ней для нас ВСЕ творения...
Молодой человек: О брат, с каждым куском руды, извлечённом вами из недр земных, с каждым лоскутом кожи, что товарищи сознательно кроят, добавляете себе частицу Будущего. Но вовеки новая горечь не покинет нас. Вечно охотиться новым людам повсюду на Земле, подгоняемы ею к новым броскам в Грядущее!
Офицер: Возрождение Человечества!
Молодой человек: Более того! Всё. Высшее! Новорождение! Новорождение Земли! Новорождение всего Мира!
Первый заключённый: Мы, труженики Мира! Приступаем к Работе! (Удаляется)

Четырнадцатая сцена

Предыдущие без Первого заключённого.

Дама: Конец пришёл миру этому. Убит цвет мой. Кончился путь мой!...Ничего не поделаешь. Я, свидетельница! Я пока жива! ..Руки не поднять мне... Пропали дома. Вот лес, тёмный лес кругом. Волосы встают дыбом, когда помыслю только, что конец мне пришёл. Погибну за вас.
Офицер: Я с тобой.
Дама: О, ты останься. Вся я не жилица. Я миновала все ступени темнейшей жизни, а теперь забуду, что прежде узнала- и в следующей жизни утону. Вы, те, кто выше меня, забудьте обо мне. Я вами исчезаю.
Офицер: Я не выше. Я отказался от своего насилия. Теперь я обычный мужчина. Я живу с тобою.
Дама: Волчицею я стала. Оставь меня. Зови волчицей.
Офицер: Я с тобой останусь. С тобой стану рыть землю. С тобой, работая руками, забуду токи прошлого. На тверди земной с тобою станем править сроки от весны до весны. На тесном поле, вдали от великих годин. Малыми и незаметными станем. Забытыми Утренним Райхом, на который уповали мы.
Дама: Простой мужчина. Великий ад- позади. Все люди зрят Звезду. Иди ко мне, ты Самозабытье!
Молодой человек (Офицеру): Станешь ты хуторянином. Тихо устроишься. Прошлое жарить, Мир тормозить! Тайно!  Итак...мы противники?
Офицер: Не противники! Завтра вместо меня явятся на свет новые. Я самый малый. Я желаю затеряться в труде ради вас. (Дама и Офицер удаляются)

Пятнадцатая сцена

Молодой человек и Анна.

Анна: Ах..никогда не забыть! Никогда! Барабанная дробь и Смерть!... Новое Человечество ,ты являешь свой рассветный Лик из Тьмы. Знаешь Ты, как гореть и возрождаться в крови. Сила Твоя влечёт меня дальше. Я иду.
Молодой человек: С нами!
Анна: Возраст не помеха.
Молодой человек: Я впереди. В эту годину родился я.
Анна: Весь мир пред тобой. А сколько мне осталось?
Молодой человек: Идём, твоя жизнь началась заново. Мы товарищи. А не почувствую твоей руки на своём плече,- не обессудь: нам идти дальше! Наш путь земной далёк.

Конец.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................!:)

Лихт: Коль знать угодно...

          искали утром судию того,

          что под арестом дома находился,

          нашли, повесившегося в кладовке.

Адам: Да что вы?!

Лихт: Помощь подоспела:

          спустили с балки, брызгали и тёрли.

          Очнулся фрукт, младенец вновь родился.

Адам: Ах, оживили!

Лихт: Всё ж он- за печатью,

          покоями своими ограничен.

          Судья подобен трупу, даром жив.

          Вакантна его должность ныне.

Адам: Ах, чорт ,смотри!  Пёс сторожевой

           своё отлаял- шкура тоже в дело.

           Тот парень, тоже побрехать горазд,

           своё получит, я не сомневаюсь:

           доносчика советник уличит.

Лихт: Заминка вышла, молвил хуторянин,

          самоповешеье судьи виной

          тому, что ревизор ещё не с нами,

          но к полудню он явится сюда.

Адам: Вам ведомо, сколь дружба дорога.

           Вам хочется судьёю стать, я знаю,

           по выслуге, коль скоро, знает Бог.

           Ищите в будущем благих оказий:

           сегодняшняя чаша вас минует.

Лихт: Мне быть судьёй?!  Начистоту, прошу вас...

Адам: Вы, друже мой, поставленную речь

           свою по Цицерону выверяли,

           учились праву в Амстердаме, знаю.

           Пришпорьте нынче своё рвение.

           Вы слышите: соперник за порогом?

           Советника отбрейте словесами.

Лихт: Нас двое- он один! Вы удалитесь.

Адам: Всему свой час. Вы знаете, молчал

           великий Демосфен. Твердите пропись.

           А я, богач, хоть Крезу не чета,

           вас одарю иным, весомым звоном.

Лихт: Не сомневайтесь, говорю вам.

          Иль я когда-нибудь...

Адам: И я не промах,

           великим грекам подражаю: те

           за подношенья речи возглашали,

           по совести, язык-то без костей!

Лихт: А всё ж?...

Адам: Я чист перед законом.

           Чорт ревизора нам принёс: пустяк,

           ходячий анекдот родится к ночи,

           чтобы забыться с утренним лучом.

Лихт: Согласен.

Адам: Милый мой! Судья,

           оставивший седалище- не айсберг,

           хоть к креслу прочно примерзает он.

Лихт: И я того же мнения.

Адам: Давайте

          дела в регистратуре разберём

          сметая копоть с вавилонской башни.

 

 Вторая сцена

Входит посыльной. Предыдущие, а погодя- две девушки.

Посыльной: Бог в помощь, герр судья! Герихтсрат Вальтер

            велет привет вам передать, приготовьтесь.

Адам: Ах, небо правое! Герр Вальтер в Холла

           уже управился?

Посыльной: Он в Хьюзуме уже.

Адам: Эх-х!... Лиза! Грета!

Лихт: Только не волнуйтесь.

Адам: Мой батенька!

Лихт: Привет свой передайте.

Посыльной: Мы завтра едем в Хуссах.

Адам: Что делать?! По порядку! хватает свои одежды

Первая девушка(входит): Мой господин, я услужу вам.

Лихт: Вы, сумасшедший, панталоны!

Вторая девушка(входит): К услугам вашим. господин судья.

Лихт: Сюртук наденьте.

Адам( оглядываясь): Он уже тут?!  

Лихт: Ах, это девушка.

Адам: Подайте мантию!

Первая девушка: Сюртук сначала!

Адам: Я не одет?! скорее!

Лихт: Добро пожаловать герр Вальтер- передайте.

          Мы приготовились к приёму гостя.

Адам: Чорт побери! Судья Адам вас просит

           прощения.

Лихт: Прощения?!

Адам: О, да. Герр Вальтер где остановился?

Посыльной: На постоялом. Вызвал кузнеца

                     повозку ладить- развалилась.

Адам: Сожалею, ладно. Кузнец- лентяй.

          Я должен извиниться: разбил лицо,

          и ногу повредил ,смотрите сами:

          комедия и только. Но Природа,

          казня, меня тем очищает.

Лихт: Вы, батенька, в своём уме?

          ...герр Вальтер будет удивлён. Или вы

          нарочно?!...

Адам: К чертям!

Лихт: Да что вы?

Адам: Чорт понёс

           меня! Ах если бы припудрить! 

Лихт: Вы синяком да гостю посветите.

Адам: Маргрета! Эй! Мешок с костями! Лиза!

Обе девушки: Мы тут ужо. Чего изволите?

Адам: Наказываю, быстро! Принесите

          побольше сыру и колбас, окороков!

          Вина в бутылках! Чтоб живей! Ты, да!

          Маргрета, цыц! Пусть Лиза ,она дока!

          в регистратуру! первая девушка убегает

Первая девушка: Разбери вас...

Адам:  Цыц!

           Живей! Парик мне приготовь!

           Бегом: он между книг, в шкафу!

           Скорее! шевелись! вторая девушка убегает

Лихт (Посыльному): Герр герихтсрат, что мы заждались,

                                  доехал к нам без происшествой?

Посыльной: Куда там! В Хольвеге повозка

                     раз опрокинулась.

Адам: Холера!

          Ах, неудачница, нога моя!

          Ты тоже кочку отыскала было...

Лихт: Ах, боже правый! Вы "опрокинулась" сказали?

          Надеюсь, седоки не пострадали?

Посыльной: Ну, скажем, не особо. Повредил

                     герр Вальтер руку. Дышло впополам.

Адам: Ах, чтоб свернул он шею!

Лихт: Рука споткнулась, надо же! мой Бог!

          Пришёл кузнец?

Посыльной: Он дышло нам поладит.

Лихт: Что?

Адам: Вы доктора позвали? 

Лихт: Что?

Посыльной: Для дышла?

Адам: Да что вы? Руку подлечить.

Посыльной: Адьё вам с кисточкой. в сторону  Ребята впрямь свихнулись удаляется 

Лихт: Я кузнеца имел в виду.

Адам: Вы дали маху, батенька.

Лихт: Как так?

Адам: Вы растерялись.

Лихт: Что-о? входит первая девушка

Первая девушка: Герр судия, вот брауншвейгский окорок- готово.

Адам: Да это ведь....дела.

Лихт: Я растерялся?!

Адам: Они вернутся вновь в регистратуру.

Первая девушка: Окорока?

Адам: Окорока! Что? Есть в запасе.

Лихт: Опять спотычка, недоразуменье.

Вторая девушка (входит): Мой господин судья. меж книг

                                             я парика не отыскала. 

 Адам: А почему?

Вторая девушка: Гм!...Поскольку вы...

Адам: Ну?

Вторая девушка: Вчера в одиннадцатой ночи...

Адам: Ну? я услышу?!

Вторая девушка: Вы явились,

                             припомните, домой без парика.

Адам: Ка-ак? я! без парика?...

Вторая девушка: Действительно.

                             Вот, Лиза подтвердит, она свидетель.

                             А запасной ваш- у цирюльника.

.........перевод с немецкого...............................Терджимана:)...................

* * * * *,..............................................................................................................!:)

П я т н а д ц а т а я    с ц е н а (п р о д о л ж е н и е)

Пентесилея (Протоэ): А теперь скажи мне,

                                     что медлит аркадиец твой?

Протоэ: Моя царица...

Пентесилея: Охотно бы, сестра любимая,

                     желала б увидать его я

                     тобой украшенным.

Протоэ: Он явится сюда:

              венок из роз его не минет.

Пентиселея (порываясь): Ну что ж ,покину вас: дела зовут.

Ахиллес: Как? Ты...

Петесилея: Позволь уйти мне,

                    друг мой.

Ахиллес: Исчезнешь? Улетишь? А я?

                Останусь в предвкушеньи чуда,

                возлюбленная, моё сердце?

Пентесилея: В Темисциру, мой друг.

Ахиллес: Царица моя, здесь!

Пентесилея: В Темисцире, мой друг, в столице.

Ахиллес (пытаясь удержать Пентесилею): Царица моя, что ты?!...

Пеетесилея (отчуждённо): Устрою смотр отряду: все по струнке.

                                             С Мероэ обсудить, и с Мегарис...

                                             Во имя Стикса, болтовня -не дело!

Протоэ: Проклятых греков первыми погоним.

             Мероэ поведёт отряд домой:

             тебе пока потребен отдых.

             Враги остались у Скамандра,

             а потому сведём в долину

             отряд- и победим в бою!

Пентесилея (сомневаясь): Да...в долину эту? Нам удастся?

Протоэ: Вполне, сомнения отбрось.

Пентесилея (Ахиллу): Будь краток...

Ахиллес: С чего, чудесная жена, явилась,

                Афине равная, ты с войском дев,

                что с неба ринувшаяся беспощадно,

                прервав наш старый спор с троянцами?

                Подвигло что закованную в сталь

                от пят до головы, чей гнев от фурий

                непостижимый, извести наш род?

                Ты, красоте не чуждая в тиши,

                 любимая, желала мужей всех

                поверженными в прах тобой увидеть?

Пентесилея: Ах, Нереиды сын, я не чужда

                      искусству нежностей, присущих всякой даме!

                      Не на гульбе гречанок дерзких

                      где хоровод постели завершают

                      дозволено мне отыскать любимца

                      такого, чтоб кустом не показался

                      наряженным, застенчиво глядящим,

                      не в соловьиной роще под гранатом

                      с лучом рассвето нежно сомлевая,

                      в любви признаться- средь кровавой сечи

                      искать юнца, что сердцем распознаю,

                      и сжать находку крепкими руками:

                      не раз, покорный, впредь да уступает.

Ахиллес: А где источник ненависти той

                неженской, неприродной, к мужам?

Пентесилея: Он вдалеке от гнёздышка Олимпа,

                      за перевалами в туманах тёмных,

                      сокрыт непроходимыми хребтами.

                      Источник слову первому подобен,

                      что мать промолвила младенцу,

                      забытому в покровах века слову...

                      Ахилл, тебе отец сказал иное.

Ахиллес: Загадка.

Пентесилея: Что ж, тогда послушай.

                      Где ныне амазонки обитают,

                      там жил  по божьему веленью скифов

                      воинственный, свободный род

                      во всём подобный прочим племенам,

                      владевший споконвеку многоплодным

                      Кавказом. Эфиопский царь Вексорис

                      явился там - и му`жей гожих к бою

                      сразил своим булатом без пощады-

                      и вывел тем великолепье скифов.

                      Осел на землю победитель прочно,

                       усадьбы наши занял не стыдясь,

                       живился с нив, садов отцовских,

                       и, завершив позор наш вдовий,

                       привет любовный жёнам передал-

                       стащил от высохших могил в постели.

......перевод с немецкого.........................Терджимана:)..................................

продолжение сцены следует        

......................................................................,для всех, но РАди Васъ -прим.перев.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ(окончание)

"Вальпургиева ночь"

Мефистофель(на миг являясь дряхлым стариком):

Созрев, омолодился люд, а я

в последний раз на Лысую взбираюсь,

отстоем из бочонка проливаюсь:

конец тебе грядёт, Земля.

Ведьма-ветошница: Не проходите мимо,господа,

                                  оказии своей не упустите!

                                  внимательно прилавок оцените-

                                  из выбора чего-то вам продам.

                                  Суть много всячин в лавке,

                                  таких на свете не сыскать:

                                  тут всё годится до булавки

                                   урон мірскому причинять.

                                   Любой стилет тут кровию омытый;

                                   любая чаша брагой ядовитой

                                   травила плоть здоровую до дна.

                                   Любой убор достойная жена

                                   оплачивала честью. Меч проклЯтый

                                   противника рубил по самы пяты.

Мефистофель: Гадюка! вы на ладите с годами:

                          что мИнуло не воротится.

                          Лишь новое теперь созвучно с нами.

                           Нас новизна влечёт и всем годится.

Фауст: Поток гостей влечёт толкучих кверху:

            толкач несом толчками на поверку. 

Фауст: Кто это там?

Мефистофель:     Кто?

Фауст: Да ты всмотрись получше!

Мефистофель: Лилит.

Фауст: Она...?

Мефистофель: Не трожь ея простоволосья.

                          Коса- Лилит единственная крАса:

                          коснувшегося помутится разум.

                          С собою мУжей вдовушка уносит.

Мефистофель: Адама первая супружка.

Фауст: Присела парочка: старуха да молодка-

            отпрыгали своё, на пару сотка.

Мефистофель: Нет, не до отдыха сегодня тут:

                          затанцевали все. Ступаем вместе, ну!

Фауст(танцуя с молодкой): Однажды подарил мне сон

                                               престройный яблоневый ствол-

                                               два красных яблочка на нём.

                                               я влез за милыми путём.

Красавица: Вам хотца яблок невтерпёж,

                    да чтобы райских на "даёшь"!-

                    я радостно возбуждена:

                    в моём саду таких не два.

Мефистофель( танцуя со старухой): Приснился мне предикий сон:

                                                                увидел я щелИстый ствол,

                                                                одну из дыр узнал:............

                                                                 - она мне нравится, о да!

Старуха: Копыта милый кавалер,

               вам поцелуйчатый респект:

               .........ой готова услужить,

               коли ........... вас не страшит.

Проктофантасмист(*-  см.прим.): ПроклЯтый люд, как вы посмели!

                                                      Неужто вас не поучали:

                                                      пусть ноги вырастут вначале-

                                                      потом пляшите, в самом деле.

Красавица(танцуя): Зачем явился он на бал?

Мефистофель: Э! Да он всюду побывал.

                          Коль не танцуют, он плюётся:

                          всяк шаг слюною отдаётся,

                          а коль не обьяснит фигуру,

                          то отрицает всю натуру.

                          Идём вперёд- он злится: лучше б

                          кружились как его ветряк.

                          Родится критиком добряк

                          коль вы поклонитеся злючке.

Проктофантасмист: Неслыханно: да вы всё ещё здесь!

                                 Исчезните! Я объяснил вам весь....!

                                 Ветряк- не бес, что без разбору мелет.

                                 Хоть мы умны, чертями славен Тегель(**- см.прим.)!

                                 Сколь долго освещал я предрассудки,

                                  всё ни к чему: темна не ночь, а сутки.

Красавица: Так сгинь во мрак, чтоб нас не раздражать!

Проктофантасмист:  Я говорю вам, духи, тет-а-тет:

                                   засилью вашему ответ мой- "нет".

                                   Не терпит вас моя душа.( пляска продолжается)

Сейчас впустую все мои потуги,

но я пройду дорогу до конца,

надеюсь, до лаврового венца,

чтоб покорить писателей и духов!

Мефистофель: Гляди, он вот и сядет в лужу,

                          таким макаром обретя покой,

                          пиявок кровью выкормит дурной

                          и духовтанец да испустит душу.(Фаусту, что прекращает танец)

Как, ты красну девИцу упустил,

что хороводила тебя да пела?

Фауст:               Ах, рот красотки мышку породил-

                          и песня оборваться не посмела.

Мефистофель: Да всё путём! Не всматривайся слишком:

                          пусть красная, не серая ведь, мышка.

Фауст: Ещё я вижу...

Мефистофель: Что?

Фауст: МефИсто, видишь: там-

            дитя, бледна, мила да одинока,

            она едва ступает, прямо к нам

            как будто на ногах ея колодка.

            Мне след дознаться, мне сдаётся...

            Окликну "Гретхен"- отзовётся?

Мефистофель: Оставь её! Истратилась- не выйдет.

                          Она лишь тень ,бездушная, что идол,

                          с ней встреча не сулит добра:

                          остынет кровь от взгляда-топора-

                          ты обернёшься камнем.

                          Медуза- её знаем.

Фауст: И вправду- очи ея стылы.

            Ладошка лЮбящая веки не прикрыла.

            Да, это тело Гретхен мне дарила.

            Да, эта плоть, она былА мне мИла.

........................................................................

(окончание не уместилось, набью с 22-й главой----прим.перев.)

................................................................................................................

(перевод с немецкого Терджимана)

5.

Стасей звалась девушка. В программе варьете её имя не значится. Стася танцует на дешёвых подмостках с местными и парижскими александерами. Она совершает два па некоего восточного танца. Затем она садится скрестив ноги, на прокуренное кресло и ждёт конца представления. Можно рассмотреть её телеса, голубые тени подмышек, волнующую выпуклость одной смуглой груди, окружности бёдер, верх ляжек там, где внезапно кончается трико.
Гремит постыдная "жестяная" музыка, скрипки остсутствуют, больно слышать это. Поются старые куплеты, некий клоун отпускает сальные шутки; один дрессированный осёл с рыжими мочками ушей, терпеливо семенит взад и вперёд; кельнерши в белом, они воняют как из бочки, снуют в пеннопышными бокалами меж тёмными рядами столов, косо струится свет прихотливо задрапираванного единственного жёлтого прожектора; темное закулисье орёт как разодранный рот; конферансье каркает словно на погибель.
У выхода ожидаю я, снова как когда-то один, было ждал я, мальчик, у стены в проулке, будучи втиснут в тень домовых ворот и тушуясь в ней, и резвые, юные шаги раздавались, цвели по брусчатке, чудесные, да по бесстрашному гравию.
В обществе мужчин и женщин Стася подошла сюда, голоса их стремились наперегонки.
Долго я был одинок среди тысяч явлений. Вот уж есть тысяча вещей, которыми делюсь  я: вид некоей горбатой крыши, ласточкино гнездо в клозете отеля "Савой"; назойливые, жётло-пивные глаза старого лифтаря; горечь восьмого этажа, непривычность некоей греческой фамилии, некий неожиданно живучий грамматический спазм, печальная память о зловредном аористе, теснота отчего дома, неуклюжий юморок Фёбуса Бёлёга и александерово спасение посредством поезда на родину. Оживают живучие вещи, прежде про`клятые скопом, ближе небо, занятнее миръ.
Дверь "подъёмного стула" была отворена, Стася сидела внутри. Я не скрывал радости, мы пожелали друг дружке доброго вечера, как старые знакомые. Я горько снёс неизбежного лифтбоя, а он сделал вид, будто не знает, что я должен выйти на седьмом, отвез нас на восьмой; вот и вышла Стася, скрылась в своей комнате, а лифтбой всё ждал, словно пасажиры были на подходе- зачем мигал он своими жёлтыми насмешливыми глазами?
Итак, медленно спускаюсь я лестницею вниз, прислушиваюсь, поехал ли лифт; наконец, когда я был на полпути, услыхал я его счастливый шумок- и повернул. На верхней ступенке пролёта я чуть не столкнулся с лифтбоем- он, оказывается, отправил "стул" вниз пустым и злонамеренно вразвалку спускался пешком.
Стася, наверное, ждала моего стука.
Мне захотелось извиниться.
- Нет, нет, -сказала Стася. - Я бы вас раньше пригласила, но боялась Игнаца. Он- опаснейший в отеле "Савой". Я даже знаю, как звать вас, Габриэлем Даном, а возвращаетесь вы из плена... я приняла вас вчера... за одного коллегу... артиста...
Она замялась, видать боялась задеть меня?
Я не обиделся.
- Нет,- сказал я,- не знаю ,кто я. Прежде желал стать писателем, но пошёл на войну, и я думаю, что нет никакой нужды в сочинительстве... Я одинок и не способен писать обо всём.
- Вы живёте как раз надо мной, - сказал я, поскольку не нашёл лучшего продолжения беседы.
- Почему вы бродили всю ночь?
- Я учу французский, желала б отправиться в Париж, чем-то заняться там, не танцевать. Один болван желал взять меня с собой в Париж... с тех пор думаю я поежать туда.
- Александер Бёлёг?
- Вы знакомы? Вы же только второй день здесь!
- Вы же знаете меня.
- И вы уже успели поговорить с Игнацем?
- Нет, но Бёлёг- мой племянник.
- Ох! Простите!
- Нет, прошу, прошу вас, он вправду болван!
У Стаси нашлась пара шоколадок, а спиртовку прятала она в недрах шляпной коробки.
- Этого никто не должен знать. Даже Игнац не подозревает. Спиртовку я что ни день перепрятываю. В коробке- сегодня, вчера она лежала в моей муфте, однажды -за шкафом у стены. Полиция запрещает спиртовки в отеле. Нам остаётся только... я имею в виду наших... жить в отеле, а "Савой"- лучший из мне известных. Вы надолго здесь?
- Нет на пару дней.
- О, тогда вы не познакомитесь с "Савоем", здесь рядом живёт Санчин с семьёй. Он наш клоун... желаете познакомиться с ним?
Я неохотно согласился. Да и Стасе понадобилась заварка чая.
Санчины жили вовсе не "рядом", но в противоположном конце коридора, вблизи помывочной. Здесь потолок стремился вниз и нависал столь низко, что ,казалось, вот да ударишься головой. В действительности же это вовсе не грозило. В общем, в том закуте все измерения искажались из-за серого чада помывочной, который заволакивалглаза, сокращал дистанции, волновал стены. Трудно привыкнуть к этим постоянно колышащимся клуба`м пара; контуры размывались, несло влагой и теплом, мы здесь прободали потешные тенета.
И в комнате Санчина царила мгла. Жена клоуна притворила за нами дверь столь поспешно, словно за гостями крался дикий зверь. Санчины, которые жили в этом номере уже полгода, успели наловчиться быстро захлопывать дверь... Их лампа горит в сером окружении, будит воспоминания о фотографиях звёзд, окутанных туманностями. Санчин подымается, на нём тёмный халат; хозяин неохотно протягивает нам руку и вытягивает вперёд голову чтоб распознать гостей. Немного подавшись из марева, он оказался похожим на небесное создание с благочестивых картинок.
Он курит долгую трубку и мало говорит. Трубка позволяет ему помалкивать. Едва обронив полфразы, он отвлекается и кличет жену, подай мол иглу почистить мундштук. Или ему надо зажечь спичку и он ищет коробок. Фрау Санчин кипятит молоко для детей, ей спички нужны так же часто, как и её мужу. Коробок постоянно кочует от Санчина на стол, где стоит спиртовка, и обратно, иногда залёживается- и снова бесследно пропадает в тумане. Санчин сгибается, шарит вокруг кресла, молоко закипает, его снимают прочь, оставляя огонь для следующего разогрева чего-нибудь съестного, в то время, как возникает опасность вообще не найти коробок.
Я предлагаю свою коробку, попеременно мужу и жене, но никто не взять его не желает, обое ревностно ищут свой, а спиртовка тем временем горит даром. Наконец Стася замечает пропажу в складке постельного покрывала.
Спустя секунду фрау Санчин ищет ключ от чемодана, где хранится заварка чая: "С полки его постоянно могут стащить..."
- Слышу, где-то звенит, -замечает Санчин по-русски. И мы замираем, чтоб по звону выследить ключ. - Он ведь не может греметь сам по себе!- кричит Санчин.- Шевелитесь все, тогда уж он обнаружится!
Но ключ объявился лишь после того, как фрау Санчин обнаружила молочное пятно на своей блузе и, чтоб второе не посадить, потянулась было за фартуком- в кармане оного, а в чемодане- ни крошки чаю.
- Вы ищете заварку?- внезапно спросил Санчин. -Сегодня утром я всю выпил!
- Что ж ты сидел как чурбан и не сказал?- кричит его жена.
- Во-первых, я не умалчивал, -ответствует Санчин, который оказывается логиком, -а во-вторых, меня же никто не спрашивает. Именно я в этом доме, надо вам знать, герр Дан, всегда крайний.
У фрау Санчин есть идея: чаю можно прикупить у герра Фиша, если тот не спит. Не одолжит, на это надежд никаких нет. Но "по нужде" охотно продаст.
- Идём к Фишу, -молвит Стася.
Должно быть, Фиш уже проснулся. Он живёт в последней комнате отеля, под номером 864, зря, ведь местные коммерсанты и промышленники, и важные гости отельного партера считаются с ним. Ходит молва, будто однажды выгодно женившись, было пожил он богатым фабрикантом. И вот он всё утратил, по халатности ли?-  как знать. Он жив тайной благотворительностью, в чём не сознаётся, но называет себя "лотерейным сновидцем". Он обладает способностью видеть с снах номера билетов, которые непременно должны выиграть. Он спит круглые сутки, пока не увидит вещего сна, и тогда поднимается с постели. И только успевает записать их, как снова засыпает. Он продаёт свою находку, на выручку покупает другой билет: первый выигрывает, а второй- нет. Многие люди разбогатели благодаря снам Фиша и живут на втором этаже гостиницы "Савой". Из благодарности они опрачивают комнату Фиша.
Фиш, а зовётся он Гиршем, живёт в простоянном страхе, ибо он где-то прочёл, будто правительство желает покончить с лотереями и ввести "бесклассовость".
Гирш Фиш, должно быть, видит во сне счастливый номер, нам приходится долго ждать, пока хозяин извилит встать. Он никого не пускает в свой номер, приветсвует меня в коридоре, выслушивает стасину просьбу, затворяет за собою дверь и снова появляется в коридоре с пакетиком чаю.
- Мы расчитаемся, герр Фиш, - молвит Стася.
- Доброго вечера, -отвечает Фин и уходит спать.
- Когда у вас появятся деньги, -советует мне Стася,- купи`те номер у Фиша.
И она рассказывает мне о чудесных снах еврея.
Я смеюсь, поскольку мне стыдно поддаться суеверию, на которое падок. Но я уже решился приобрести номерок, если Фиш мне что-либо наобещает.
Меня занимаю судьбы Санчина и Гирша Фиша. Все люди здесь видятся мне в ореолах тайн. Снится мне это всё? Марево помывочной? Что кроется за этой, за той дверью? Кто выстроил этот отель? Кто такой Калегуропулос, хозяин?
- Вы знаете Калегуропулоса?
Стася его не знает. Никто его не знает. Никто не видал его. Но при желании и достаточном на то времени, именно когда хозяин является для инспекции, его можно увидеть.
- Глянц однажды его разыскивал, -говорит Стася, - но никакого Калегуропулоса не увидал. Впрочем ,говорит Игнац, что завтра будет инспекция.
Только выхожу я на лестницу, как меня задерживает Гирш Фиш. Он в рубахе и в длинных кальсонах, которые висят на нём, он похож на привидение, прижимает к себе ночной горшок. Высокий и тощий, в свете сумеречном он выглядит воставшим мертвецом. Его седая щетина похожа на ежиные иглы. Его глаза глубоко запали меж мощных скул.
- Доброе утро, герр Дан! Думаете, малышка заплатит мне за чай?
- Пожалуй, вряд-ли!
- Послушайте, мне приснился номер! Верный терц! Ставлю сегодня! Слышали, что правительство хочет запретить лотерею?
- Нет!
- Это большое несчастье, скажу вам. С чего жить маленьким людям? С чего богатеть? Ждать, пока умрёт старая тётя? Дедушка? А затем значится в завещании: всё добро сиротскому приюту.
Фиш речёт и, похоже, забывшись, держит при себе ночной горшок. Я бросаю на него взгляд, Гирш замечает.
- Знаете ли, я экономлю себе карманные деньги. Зачем мне уборщик? Я сам навожу порядок в комнате. Люди крадут как сороки. Всё им годится на поживу. Сегодня, сказал Игнац, инспекция. Я всегда в таких случаях удаляюсь: кого тут не застали, того нет. Если Калегуропулос заметит что-то не то, он не сможет взыскать с меня. Я ли новобранец ему?
- Вы знаете хозяина?
- На что он мне? Я не охоч до знакомств. Слышали горячую новость? Блюмфильд приезжает!
- Кто это?
- Блюмфильда не знаете? Блюмфильд -дитя сего города, миллиардер в Америке. Весь город взывает: "Блюмфильд приедет!" Я говаривал с его папашей точно как с вами сейчас, чтоб не жить мне.
- Простите, герр Фиш, но мне надобно немного поспать!
- Пожалуйста, спите! Мне надо прибраться,- Фиш направляется в туалет напротив. Но на полпути к оному, когда я уже спускался было по лестнице, сновидец метнулся назад.
- Верите, что он облагодетельствует нас?
- Вполне.
Я отворил дверь своей комнаты и снова, как вчера, показалось мне, что по коридору метнулась лукавая тень. Но я слишком устал, чтоб выслеживать её. Я проспал ,пока солнце не забралось было высоко в зенит.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

И всё же город в сумерках выглядел приветливее, чем днём. До полудня казался он серым: угольный дым валил из громадных фабричных труб поблизости, грязные нищие горбились на уличных углах, нечистоты и помойные бадьи торчали напоказ на узких улочках. А темнота прятала всё- грязь, пороки, чахотку и бедность- добросовестно, по-матерински, извиняясь, прикрывая.
Дома, щербатые и жалкие в темноте выглядели романтичными и загадочными творениями прихотливого архитектора. Косые фронтоны славно возвышались в сумраке, жалкие огоньки поблёскивали в полуслепых окнах- в двух шагах от них сияли хрустальными люстрами высоченные окна кондитерской, у потолка парили любезно изогнутые лепные ангелы. Вот она, кондитерская богатого мира, который в этом фабричном городе получает и расходует деньги.
Сюда вошла дама, а я отстал, поскольку подумал что мне надо экономить деньги пока не выберусь отсюда.
Я поплёлся дальше, увидел чёрные сборища юрких евреев в кафтанах, услышал громкое бормотание, приветы и ответы, острые словечки и долгие речи - перья, проценты, хмель, сталь, уголь, лимоны и всё прочее, с губ -на ветер с прицелом в уши. Присматривающие, вынюхивающие мужчины в куртках с каучуковыми воротниками выглядели полицией. Я схватился за свой нагрудный кошелёк, где лежали бумаги, непроизвольно, так я хватался за шапку ,будучи солдатом, когда рядом оказывался старший по званию. Мои документы были в порядке, я возвращался домой, мне нечего было опасаться.
Я подошёл к шуцману, спросил насчёт Гибки, где проживали мои родичи, богач Фёбус Бёлёг* в их числе. Полицейский говорил по-немецки, многие здесь говорили по-немецки: приезжие фабриканты, инженеры и коммерсанты правящего сословия, гешефта, индустрии этого города.
Мне предстояло десять минут ходьбы и воспоминаний о Фёбусе Бёлёге, которого мой отец в Леопольдштадте** поминал с чёрной завистью когда возвращался с совещательных собраний домой усталый и подавленный. Имя дяди все члены нашей семьи произносили с респектом, лишь мой батюшка добавлял к "Фёбусу" своё "дрянь", ибо тот эксплуатировал своим акционерным обществом матушкины гешефты. Мой батюшка был слишком труслив для собственного акционерного общества, он лишь ежёгодно высматривал в "чужацкой" газете известие об урочном постое Фёбуса в отеле "Империаль", и когда Бёлёг приезжал, мой отец шёл пригласить шурина в Леопольдштадт к себе на чай в Леопольдштадт. Мать носила чёрное платье с уже экономной меховой оторочкой, она относилась к своему брату как к кому-то совершенно чужому, королевских кровей, словно их не одна утроба родила, не одна пара грудей вскормила. Дядя приходил, дарил мне книгу; прорастающими на перья луковицами пахло на кухне, где проживал мой высокий ростом дедушка, откуда он выбирался только по великим праздникам, вдруг и сразу довольно крепкий, посвежевший, с седой окладистой бородой на во всю грудь, он зыркал в очки, наклонялся чтоб рассмотреть сына Фёбуса, гордость стариков. Фёбус отличался шоротой улыбки, двойным вибрирующим подбородком и красными складками сала на затылке, от него пахло сигарами и немного вином, он каждого из нас расцеловывал в обе щеки. Он говорил много, громко и живо, но когда его спрашивали, как обстоят дела с гешефтами, его глазки западали, он тушевался, казалось, ещё немного- и захнычет как озябший нищий, его второй побородок нырял за ворот: "Гешефты просто швах, в такие-то времена. Когда я был мал, покупал бублик с маком за полушку, гривенник стоил уже каравай, дети... необученные... вырастут -и потербуют денег, Александеру каждый день в карман положи".
Отец теребил свои скатавшиеся манжеты и не находил места рукам, он улыбался, когда ему отчитывался Фёбус, слабый и раскисший, батюшка желал инфаркта своему шурину. По прошествии двух часов Фёбус вставал, вручал серебряную штучку матушке, дедушке- одну, а одну большую, блистающую совал он в мой карман. Высоко подняв керосиновую лампу, отец сопровождал гостя вниз по тёмной лестнице, а мать кричала им вслед: "Натан, осторожнее перед ширмой!"- и слышно было, как отворялись двери, а Фёбус в притолоке держал здравую речь.
Через два дня Фёбус уезжал прочь, а отец бросал: "Дрянь уже укатила".
- Прекрати, Натан!- молвила матушка.
А вот и Гибка. Это- важная пригородная улица с белыми приземистыми домами, новыми и ухоженными. Я увидел освещённое окно в доме Бёлёгов, но ворота были затворены. Я немного замялся, подумав, не поздно ли явился- уже, наверное, было десять вечера, а затем услышал игру на рояле и виолончель, женский голос, клацанье карт. Я подумал, что не годится в моём облачении являться в общество, а от моего первого шага зависело всё- и решил отложить свой визит на завтра, и я отправился в отель.
Портье не поклонился мне, униженому зряшным походом. Лифтовой не торопился, даром я тиснул кнопку. Рассматривая меня в лицо, он медленно приблизился, пятидесятилетний тип в ливрее- я рассердился: не розовощёкий малыш обслуживает лифт в этой гостинице.
Я опомнился только миновав шестой этаж- и пошагал дальше вверх, но ошибся этажом. Коридор показался мне очень узким, потолок -ниже прежнего; из помывочной стелился густой пар, воняло мокрым бельём. Должно быть, две-три двери были полутоворены- я услышал ,как спорили постояльцы: "контрольные" часы шли верно, как я заметил. Я уже было собрался спуститься вниз, как ,скрипя, подкатил лифт, двери его отворились, лифтбой окинул меня удивлённым взглядом- и высадил девушку в серой спортивной кепочку. Незнакомка посмотрела на меня- я заметил её загорелое лицо, и большие карие глаза, долгие чёрные ресницы. Я поклонился ей- и зашагал вниз. Что-то принудило меня обернуться- и я увидел обращённые на меня глаза лифтбоя цвета пива, он проезжал мимо.
Я плотно закрыл свою дверь, ибо меня одолел непонятный страх, и принялся читать одну старую книгу.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

________Примечания перевидчика:_____________________________
* Phoebus Boelaug, "Фёбус"= Феб, Аполлон;
** т.е. в Вене.