Бежевый джипик, перемешивая колесами снежную кашу цвета грязного риса, неуклюже ткнулся в межмашинье у обочины и мигнул фарами. Лобовое стекло отражало небесные блики, потому я не сразу обратил внимание на водителя. Обитатель темных внутренностей энергично жестикулировал мне одной рукой, как Чапаев, переплывающий реку под пулеметным обстрелом. В отчаянной попытке утопающего выплыть из-подо льда светлое пятно лица приблизилось к стеклу, мягким хрустом вывернутого сустава сработал замок пассажирской двери. В диагонали тонированного стекла метнулся блеск неба и в полуприкрытую щель прорвался приглушенный вопль: «!!...ири…!!!»
Гражданский кодекс обязывал откликнуться на призыв о помощи – а иначе, как призыв о помощи поведение водителя не воспринималось.
«Садись скорее!» - интонации были возбужденно- радостные, как у студента, сдавшего сессию. Точнее, студентки, поскольку за рулем находилась женщина. Приподнятое плечо, дерзкий взгляд темных глаз, Красиво очерченные губы прятались в меховом воротничке.
Отвернувшись и бросив взгляд в левое зеркало заднего обзора, она включила поворотник и мягко вырулила на среднюю полосу.
«Привет!!! 
Не узнаешь?»
Её было сложно узнать. Мы общались давненько, было не лучшее время - время её серьезного упадка, и она была другая – вообще другая внешне – изношенная, выгоревшая, потускневшая, как корпоративный автомобиль начинающего торгового агента.
В те времена невесёлые её муж создал другую семью. Разваливался совместный бизнес, накатывались волнами кризисы: возрастной, семейный, финансовый, политический, всемирный. Но самой горькой из потерь на момент нашей встречи она считала расставание с мужем. Хотя отношения были зелёные и пыльные, как бутылка из-под портвейна, со времен предков стоявшая в тёмном углу гаража, но женщина отчего-то дорожила своим статусом. По факту ничего не изменилось в её жизни, но она тосковала, словно у неё отобрали бронзовую медаль «за качество» полученную на волгоградской выставке 1983 года.
Возрождать её из развалин было трудно и интересно.
Она была сложена из двух частей- деловой и личной. Деловая была значительно повреждена, но оставалась действующей боевой единицей. Личная утратила волю к победе и изматывала душу своей бесполезной тяжестью чемодана без ручки и вдобавок при каждом толчке била острыми углами предрассудков по нежным местам.
Многие её представления прешлось переделывать, безжалостно отказываясь от подростковых взглядов на любовь. Она и выглядела устаревшей в своей современной обстановке – о таких лицах в семейных фотоальбомах говорят: «это бабушка в молодости». Придерживаясь консервативных взглядов, она истово берегла воспоминания о прошлых отношениях – отказываясь от новых перспективных проектов в личной жизни в пользу построения экономики семьи. Остывающие чувства мужа она компенсировала подогреванием своих профессиональных качеств.
Берегла редкие знаки его внимания. И больше всего меня удивил запах её духов – тепло сладкий фимиам мавзолея, в котором хранятся забальзамированные отношения идеальной семьи.
Глядя на неё, мне подумалось, что в жизни каждого человека есть несколько точек умирания. Когда нужно отказаться от себя старой и принять себя новую, чтобы начать успешно жить дальше. Но многие боятся такого перерождения и продолжают сохнуть мумиями и скелетами в стеклянных шкафах своих старых представлений о неизменности бытия.
Мы закрыли семью, как исчерпавший себя бизнес, безжалостно изменили взгляды на новый лад, отвечающие современным требованиям и открыли новый проект успешной семьи.
Приняв решение убить свой старый образ, она с азартом,
звоном и грохотом разбила большое зеркало 
в бывшем общем офисе. Если вдребезги целая жизнь – то зеркала уже не жаль.
Удивительно, насколько хулиганские поступки могут делать женщину красивее.
Теперь она была чудо, как хороша собой. Оживленная и обновленная, певучим контральто с обаятельной хрипотцой в голосе она мурлыкала новости.
Новости были хорошие.
«Знаешь, получилось всё, как ты сказал!!!» Я оживленно кивал, но мне было неловко. Я не помнил того, что говорил ей тогда. Я просто искренне вкладывал в свои посылы веру в то, что она будет победителем. Я верил, что так и будет.
Разбив зеркало прошлых её представлений о себе, я стал делать её новую – сначала в мыслях и воображении, затем в ощущениях и образах, затем в жизни и действиях.
Я научил её глядеться в зеркала других людей. И эти зеркала показывали ей её новую – уверенную, успешную, привлекательную, пробивную и хваткую.
Ту, которой она являлась сейчас.
Двигатель приглушенно бунтел, как агрессивный мартовский кот. Изящные руки в тонких кожаных перчатках уверенно лежали на руле. Она владела машиной, жизнью и собой.
Сотовый телефон запел о любви. Она отвечала на вызов
и улыбалась мне взглядом. В полуметре и далее до горизонта суетился стылый февральский город, а в её душе кипела бурная апрельская весна. Она выглядела девчонкой, познавшей прелести новой любви и свободу взрослых поступков. Была наполнена замыслами, исполнена сил и впереди была целая жизнь. Новая жизнь, без запаха консервантов, с горечью осеннего дыма, терпкостью декабрьских морозов, холодом майских заморозков, и шумом июльских ливней, пригибающих деревья к земле.
Зажегся зелёный и ряды машин медленными мехами баяна растянулись по проспекту.
«Мне к Дому Союзов. Я тебя высажу. Так и не поговорили! Позвони мне вечером!»
С нехарактерной для женщин уверенностью она воткнула джипик в карман стоянки.
Коротким взмахом куцых крыльев утёнка распахнулись и захлопнулись двери.
Разгневаной птицей вскрикнул центральный замок.
Рот-фронтовским жестом вскинула вверх руку, закидывая сумочку на плечо.
«Позвони мне, ладно? А то я спешу…»
Обдав меня воздушной волной проносящегося поезда с приглушенным перестуком каблучков, она прошуршала изыскано подобранной кожаной курточкой, подчеркивающей воздушную миниатюрность подростковой фигуры и блестнув по мне взглядом, удалилась в анфиладу коридоров, оставив за собой шлейф тончайшего аромата холодного воздуха весны, духов и запаха успешного человека.
Запах победителя…
