хочу сюди!
 

ГАЛИНА

59 років, терези, познайомиться з хлопцем у віці 60-70 років

Замітки з міткою «изотоп»

Альберт Шницлер "Одинокий путь", пьеса (2: 2)

* * * * *,....................................................................................................heart rose !:)

Вторая сцена

Юлиан. Зала. Слуга. Затем- Ирена Хермс.

Слуга: Фрёйляйн Хермс спрашивает, можно ли поговорить с достойным господином.
Юлиан: Разумеется. Просите её. (слуга удаляется)
Ирена Хермс (входит. Ей около 43 лет от роду, но выглядит несколько моложе. Одета просто и со вкусом. Её жесты живы, иногда по-девичьи торопливы. Её волосы русо-белы и пышны. Её взгляд весел, иногда- слезливо-сентиментален. Она входит, улыбаясь, дружески кивает Зале, и подойдя поближе к Юлиану, счастлива с виду, протягивает ему ручку) Добрый вечер! Ну? (у неё привычка  душевно выговаривать это "ну" ) Мне б ещё пару лет вас подождать, по-хорошему! Вот я и обрела вас.  (Зале) Знаете ль вы, сколько лет он избегал нас?
Юлиан: Более трёх.
Ирена (просто кивает. Только теперь она выпускает свою ладонь из Юлиановой) Такого в нашем житии ещё не случалось.  Твоё последнее письмо уже трёхмесячное. Я говорю "письмо" чтоб не бламироваться (позорриться?- фр. прим.перев.), ибо оно- всего лишь карточка с видом. Где же тебя носило?
Юлиан: Ты всё ж присядь. Узнаешь всё. Не желаешь ли снять шляпку? Ты хоть ненадолго задержишься?
Ирена: Разумеется. ...Нет, как ты выглядишь?! (Зале) Хорош, не правда ли? Я всегда знала: с седой бородой он выглядит интересным.
Зала: Теперь вы услышите нечто в высшей степени приятное. Сожалея, вынужден откланяться.
Ирена: Надеюсь, я вам не помешала?
Зала: Как вам угодно, фрёйляйн Хермс!
Ирена: Вы, наверное, пойдёте к Вегратам? Юлиан, передать ваши соболезнования? Это ужасно! (Зале) Пожалуйста, передайте им.
Зала: Я теперь не к ним, иду к себе домой.
Ирена: Домой? Так просто! Вам бы уже населять замок.
Зала: Нет, ничем не хуже. Там такой замечательный ландшафт. Мне бы доставил особенное удовольствие ваш, фрёйляйн Хермс, ваш персональный визит, тогда убедитесь сами. Мой сад воистину красив.
Ирена: Там и фруктовые деревья, и грядки?
Зала: В этом отношении могу вас порадовать только одним дикорастущим капустным вилком и угостить дикой ежевикой.
Ирена: Ну, если позволит мой распорядок, то явлюсь и осмотрю вашу виллу.
Юлиан: Ты уж уходишь?
Ирена: Да, естественно. Мне надо вернуться домой. Сегодня утром внезапно получила письмо от моего маленького племянника- очень скучает по мне. Пятитетний сорванец, а уже такой чувственный. Что вы на это скажете?
Зала: Вам хочется уж так сразу покинуть нас?
Ирена: Это не так. Но я начинаю слишком всерьез сживаться с Веной. Когда я хожу тут, с каждым шагом всплывают воспоминания. ...Угадай, Юлиан, где я вчера была?  В квартире, где жила ещё девочкой. Мне этот визит дался непросто: там уже обитают чужие люди. Всё же мне удалось обойти комнаты.
Зала ( с любовной иронией): Как вам это удалось, фрёйляйн Хермс?
Ирена: Я подкралась незаметно, мол, по объявлению. Седлала вид, что снимаю кабинет для одинокой пожилой дамы. Но роль мне не удалась. Наверное, этим людям я показалась круглой дурочкой. И тогда мне пришлось призаться им, почему явилась. Та живёт семья почтового служащего: он, жена и двое детей. Один, приятный парень, катал игрушечный поезд, придавил мне ногу локомоивом с вагонами...Но вас ,пожалуй, это не слишком интересует, герр фон Зала.
Зала: Вы преовались на самом интересном, фрёйляйн Хермс! Я бы с удовольствием выслушал историю до конца. Но теперь, к сожалению, должен откланяться. Храни вас Бог, Юлиан. ...Итак, фрёйляйн Хермс, рассчитываю на визит Вашей Чести (удаляется).

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Р.М.Рильке, из сборника "Адвент"

* * * * *,поздравляю с Рождеством, желаю всего самого..........................!heartrose:)

.

В лесу зимой буянил ветер,

хозяйски пас отару туч,

сосну одну вдали приметил:

с ней, чистой, тихо заял луч.

Она, раскинув ветки, стала

у бури снежной на пути-

и ветер дикий обротала,

и ночью была с ним на "ты".

.

Моя душа- забытая часовня:

на алтаре ярится щедрый май,

подруга-буря озорная гонит

в окошко ветер через край,

касается уж самого креста...

И колоко ответит резким звоном,

коль ветер было раскачает. Стон

зовёт рассерженного в закосненьи Бога

вершить ум алтаря свой долг.

Смеётся ветер одувая пол-

и о плиту из камня у порога

раскалывает звон сердитый Богъ.

 

Желанья сирые у входа той часовни,

колена преклонив, во мху стоят:

никто из них, молящих, не уходит.

...........перевод с немецкого .........................................Терджиманаheartrose:).....

Артур Шницлер "Одинокий путь", пьеса (4: 4-7)

* * * * *,.................................................................................................heart rose !:)

Четвёртая сцена

Юлиан и Феликс.

Юлиан: Ты уходишь?
Феликс: Да, и очень рад, что обстоятельства потребовали моего участия.
Юлиан: Ты уже успел интимно ознакомиться с настоящим предметом нашей экспедиции?
Феликс: Предстоит настоящее дело, в любом случае, и да отворится мне широкий мир.
Юлиан: А если не всем надеждам суждено воплотиться?
Феликс: Это возможно. Но ожидание не доставляет мне никакого удовольствия.

Пятая сцена

Феликс. Юлиан. Зала. Ирена.

Ирена (ещё на террасе, с Залой): А всё ж я дала слово и потому никак не могу остаться в Вене.
Зала: Весьма благодарен вам, фрёйляйн Хермс.
Ирена (входя вместе с Залой): Вы тут ,и правда, чудесно устроились. ...Добрый вечер, Юлиан. Добрый вечер, господин лейтенант.
Зала: Явись вы немного раньше, фрёйляйн Херм, всё тут увидали бы в солнечном сиянии.
Ирена: Я уже два часа как явилась сюда. Но это же- заколдованный замок. Никто меня не встретил. Звонок не сработал.
Зала: Ах, да. Прошу прощения, недосмотрел...
Ирена: Да пустяки. Я с пользой провела время. Прогулялась, углубившись в чащу, до самого Нойштифта и Залманндорфа. Припомнила давно призабытую, с юности, тропку. (Посматривает на Юлиана.) Я отдохнула на скамейке, той, на которой сиживала бывало с одним добрым приятелем. (Смеясь.) Знаете ли, герр Фихтнер: оттуда открылся мне расчудесный вид, до самой столицы, и почти до берега Дуная.
Зала (указывая жестом на каменную скамью): Не желаете ли слегка присесть?
Ирена: Благодарствую. (Она лорнетирует императорские бюсты.) Это прямо-таки римское, прадавнее... Но не помешала ли я вашей беседе?
Зала: Вовсе нет.
Ирена: А все ж, мне сдаётся, помешала. Вы выглядите настороженными... Мне лучше уйти.
Зала: Нет, как вы можете, фрёйляйн Хермс! У вас есть ко мне какие-либо вопросы, Феликс, насчёт нашего предприятия?
Феликс: Если фрёйляйн Хермс, прошу прощения, позволит нам всего минуту...
Ирена: Ну что вы, естественно!
Зала: Простите нас, фрёйляйн Хермс...
Феликс: Речь идёт о некоторых шагах, которые под моим руководством...(Уходя вместе с Залой.)

Шестая сцена

Ирена и Юлиан.

Ирена: Что за секреты у этой парочки?
Юлиан: Никаких тайн. Молодой человек желает принять участие в экспедиции, слыхал я. И, естественно, им надо кое-что обсудить.
Ирена (провожая взглядом Феликса и Залу): Юлиан,  э т о   о н?
Юлиан (молчит).
Ирена: Тебе не обязательно отвечать. Я непрерывно думала о нём...Даже удивлена, что раньше сама не догадалась. Это  о н. ...И ему двадцать два от роду. А когда ты ухлёстывал за мной, я только и думала: что если он ходок?!...И вот, пожалуйста: прохаживается его взрослый сын.
Юлиан: Что мне проку? Он не принадлежит мне.
Ирена: Посмотри на него! Юноша налицо, жив-здоров, молод и красив! Разве этого не достаточно? (подымается.) А я убивалась.
Юлиан: Как?...
Ирена: Ты понимаешь меня? Изнашивалась...
Юлиан: Тогда я не подозревал.
Ирена: Ты бы мне ничем не помог. (Пауза.) Адьё. Прости меня. Говори с ними, о чём желаешь. Я уезжаю, и не хочу ничего знать.
Юлиан: Что с тобой? Меж нами ничего не изменилось.
Ирена: Ты полагаешь?... Мне эти двадцть два года  вдруг сразу показались совсем иными... будь здоров.
Юлиан: Будь здорова. До свидания.
Ирена: До свидания? Тебе это надо? Да?...Ты грустишь, Юлиан? ...Ты снова причиняешь мне боль. (тряся головой.) Такие вы все, всегда. Что поделать!?
Юлиан: Соберись: они к нам идут.

Седьмая сцена

Ирена. Юлиан. Зала. Феликс.

Зала: Ну, пожалуй всё решено.
Феликс: Премного вам благодарен. Я не могу не принять ваши условия.
Ирена: Завтра вы уезжаете в часть?
Феликс: Да, фрёйляйн.
Ирена: Вы, пожалуй, сейчас отправитесь в город. Если вам не доставит неудобств моя компания...
Феликс: Вы очень дружелюбны.
Зала: Как, фрёйляйн Хермс...? Столь короток ваш визит!
Ирена: Да, мне бы кое-чем замастить, нечто уладить. Завтрашний день пройдёт в суматохе, а я уеду и долго ещё не вернусь в Вену. Итак, герр лейтенант?
Феликс: Адьё, герр Фихтнер. А если не увижу вас...
Юлиан: Мы скоро свидимся.
Ирена: Люди подумают: герр лейтенант с фрау мамой. (Бросает прощальный взгляд Юлиану.)
Зала (сопровождает Ирену с Феликсом террасой к выходу).
Юлиан (остаётся; прохаживается взад-вперёд, пока Зала не возвращается).

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

фон Кляйст "Разбитый кувшин", комедия (отрывок 13)

* * * * *,................................................................................................heartrose!:)

Фрау Бригитта: Вам , господа: не замарался Рупрехт,

                           не он к девице приставал вчера.

                           я к тётушке своей ходила в гости

                           проведать хворую, да услыхала крик

                           девицы, что кого-то прогоняла:

                           "Фу, постыдитесь, вы, насильник!

                           Вы что творите? Прочь! Иль маму позову!"

                           Неужто вновь испанцы заявились?

                           Я из-за плетня "Ева" позвала:

                           "Ты с кем? Ты что?"- и тишь настала.

                           "Ну отзовись!"- "Что вам угодно?"

                           "Ты с кем в саду?"- спросила я:"А что?"

                           "Там Рупрехт?" "Ай да, Рупрехт, верно.

                            Идите, тётушка, своей дорогой"

                            Подумалось мне: чаю заварила б,

                            браниться нечего.

Фрау Марта: Браниться с кем?

Рупрехт: Да, с кем?

Вальтер: Умолкните! Свидетельнице слово.

Фрау Бригитта: Когда я ,ближе к полночи, к себе,

                          проведав тётю, возвращалась было,

                          как чу! аллеей липовой промчался

                          какой-то лысый тип, прихрамывал ещё,

                          оставив след вонючий: пахло серой,

                          смолой и перьями горелыми за ним.

                          Я прошептала наскоро молитву

                          и ,с отвращеньем оглянувшись,

                          увидела сияющую плешь-

                          что пень гнилой меж липовых ветвей,

                          она луны сиянье отражала.

Рупрехт: Эх-ма. Что? Небо! Тысяча чертей...

Фрау Марта: Вы спятили, фрау Бригитт?

Рупрехт: Вы думаете, чорт?...

Лихт: Цыц. Тихо.

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        Я знаю, что видала и вдыхала.

Ввльтер (нетерпеливо) : Сударыня, хоть неподсуден чорт,

                                          вы всё ж могли б на смертного донос

                                          суду представить ради рассмотренья.

Адам: Позвольте, ваша честь, закончить

           на этом месте запись показаний.

Вальтер: О, суеверный люд! Поближе к делу.

Фрау Бригитт: Коль вы приказываете, хорошо.

                         Герр Лихт- свидетель.

Вальтер: Что-о? Свидетель?

Лихт: О да, в известной мере, так.

Вальтер: Воистину, не знаю, что сказать.

Лихт: Прошу вас, фрау Бригитт, не мешайте.

          Настаивать не буду, но приметы:

          нога лошачья, плешь и вонь,

          коль я не ошибаюсь, говорят

          о правоте свидетельницы!...дальше!

Фрау Бригитт: Итак, прийдя в себя немного,

                         чтоб выследить разбившего кувшин,

                         отправилась сегодня я поу`тру

                         осмотр вершить близ старых тех шпалер,

                         где незнакомец ночью отирался-

                         и на снегу нашла ведь, господа,

                         что бы вы думали-следы! ещё какие:

                         один, вполне очерчен- человечий,

                         ноги след правой, а другой,

                         бесформенный и грубый, левый-

                         лошачьего копыта отпечаток.

Вальтер(сердито): Невероятно, выдумка от суеверья.

                                Не может быть, фрау Бригитт!

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        У самого куста снег смят

                        как будто там свинья валялась, кругом,

                        а из него- копыто да нога, нога, копыто,

                        наискосок по саду -да в аллею.

Адам: Проклятье! Может ,этот стервенец

           оборотился в чорта?

Рупрехт: Кто, я?

Лихт: Молчите!

Фрау Бригитт: Охотник, след барсучий отыскав,

                         не ликовал бы так как я когда,

                         герр писарь Лихт, скажу вам, увидала,

                         моей догадке подтвержденье.

                         Герр писарь, прекратите протокол:

                         тот, кто сидит пред вами, лучше чорта.

                         След от лозы сюда привёл меня.

Вальтер: Вы в этом, верно, убедились?

Лихт: Ваша честь,

          следы ведут сюда, так точно.

Вальтер: И отпечатки лошадиного копыта?

Вальтер: След человеческой ноги,

                похожей на копыто.

Адам: Господа,

          все обстоятельства ясны мне.

          Бывало в годы оные, следы,

          таинственные находились, видит Бог,

          но то, что чорт есть ,в этом,

          насколько знаю, даже атеист,

          не усомнится. Полагаю, что

          допрежде вынесу я приговор, в Синод

          столичный следует нам обратиться

          за подтверждением решения суда.

Вальтер: Я жду решенья вашего. Герр Лихт,

                что скажете на этот счёт?

Лихт: Нет, вашей чести

          и без Синода следует решить.

          Тем более, свидетельницы показанья

           позволят обстоятельства свести

           в одну картину.

Фрау Бригитт: Герр Лихт, его я попросила

                        исследовать, где оборвались

                        те отпечатки. Он ответил:

                        "Добро. Фрау Бригитт, герр Адам

                         нам прояснит сие"

Вальтер: Ну, прояснил?

Фрау Бригитт: Вначале липовой аллеи мы нашли

                         остатки серы : там же сатана

                         со мною было повстречался мимилётно,

                         и отшатнулся ,убегая прочь,

                         так пёс шипящую обходит кошку.

Вальтер: А далее?

Фрау Бригитт: Под липой я нашла

                         оставленный рогатым ...ну...отброс.

Вальтер: Какой же?

Адам (про себя): Будь проклят зад мой.

Лихт: Фрау Бригитт, продолжайте.

Вальтер: Куда же привели следы, хотел бы знать я?

Фрау Бригитт: Куда? Клянусь, сюда же, в суд.

                         Герр писарь Лихт уж подтвердил.

Вальтер: Сюда?

Фрау Бригитт: От липовой аллеи, да,

                         по Шульцову лужку, вдоль Карпфова пруда,

                         сюда, в усадьбу господина судии Адама.

Вальтер: В судейскую усадьбу?

Адам: Да, ко мне?

Фрау Бригитт: К вам, точно так.

Рупрехт: А почему бы чорту

                не проживать в судейской-то усадьбе?

.....перевод с немецкого..................................Терджиманаheartrose:)............

фон Кляйст "Пентесилея", сцена восьмая

* * * * *,......................................................................................................................heartrose!:)

В о с ь м а я    с ц е н а

Входит Полковница. Предыдущие.

Полковница: Бежать! Поберегите пленных!

                      Здесь скоро греки будут всем отрядом.

Верховная жрица: О, боги-олимпийцы! Что случилось?!

Первая жрица: Царица где?

Полковница: Копьё сразило

                      царицу. Амазонок рой сметён.

Верховная жрица: Неистовая, ты о ней сказала?

Превая жрица (наказывает охране): Пленных уведи.

Верховная жрица: Ответь, что с нею?

Полковница: Позволь мне рассказать о бывшем вкратце.

                      Она с Ахиллом копьями сошлись

                      что два громящих клина, да с размаху.

                      Сломались копья враз: слабей кольчуг.

                      Пелид сдержался, а Пентесилея

                      сползла бессильно, мертвенно осела.

                      Когда она в иссякшем гневе пала

                      во прах, казалось всем, что грек

                      отправит её к оркам. Он же, бледный,

                      вскричал:"О, боги! Что вы поднесли?"

                      да спешился, и ,подошедши к ней,

                      меча не вынул даже, но склонился,

                      воззвал "Пентесилея, оживи!",

                      поднял её и, прокляв свой проступок,

                      жалел калеку, мол, не умирай.

Верховная жрица: Он...что?

Полковница: ..."Долой, презренный!", войско

                      орало :"Мы тебя убьём!". Протоэ

                      вскричала:"Коль её не бросит,

                      достанем меткою стрелой его!"

                      и, налетев, конём Ахилла сшибла

                      Пентесилею выхватив из рук.

                      Меж тем , несчастная очнулась:

                      хрипящая, с распоротою грудью,

                      с распущенной косою из-под шлема.

                      Свезли Пентесилею в тыл обоза.

                      Но тот, непостижимый Долопеец

                      (Богъ его сердце под кирасой

                      оплавил, размягчив, любовью),

                      вскричал :"Подругу мне оставьте!

                      Ахилл к вам с миром явится отсель!"

                      и бросил шем, и шит долой отставил,

                      спустил кольчугу, расстегнул кирасу-

                      пошёл...ах,голыми руками,

                      осмелясь, мы бы его взяли!-

                      ступал шагами твёрдыми за нами!

                      Ах ,если б знал ,Неистовый-пропащий,

                      что жизнь его -на кончике стрелы!    .

Верховная жрица: А что же лучницы?

Полковница:  Пентиселея

                       нам наказала: "Рассчитаюсь я!"

Верховная жрица: Ужасно!

Первая жрица: Смотрите все! Ведомая Протоэ

                          она сама! О жалкая, несчастна!

Вторая жрица:  Во имя всех богов: ах, что за вид!

.

...............перевод с немецкого ........................Терджиманаheartrose:)

фон Кляйст "Пентесилея", сцена шестая(окончание)

* * * * *,..............................................................................................................heartrose!:)

Ш е с т а я    с ц е н а (о к о н ч а н и е )

Верховная жрица: Ай, коли злы, во имечко Дианы,

                                им снова повезёт! Но почему

                                вы так задумались? В итоге,

                                чтоб не случилось, мы утешим их!

Первая амазонка (пленному греку): Желаешь, коврик постелю согреться,

                                                             о юноша: да члены упокоишь?

                                                             Или цветов охапку луговых

                                                             под сенью лавра для тебя я брошу?

Вторая: А мне ль душиста масла, с водой смешав

             из родника хрустальной, пыль смыть

             с усталых стоп твоих?

Третья: Сок апельсина

              моей рукою выжатый прими.

Втроём: Ответь! Скажи: чем услужить нам?

Грек: Ничем!

Первая амазонка: О, чужаки, что непокоит вас?

                               Иль стрелы в этом колчане пугают?

                               Ты ,в кушаке, чего боишься?

Грек (бросая взгляд в сторону): Кому венки готовят, отвечайте!

Первая амазонка: Кому еще? Да вам!

Грек: Коварная!

         Желаешь нас, украшенных- на плаху?

Первая амазонка: В храм Артемиды вас! О чём вы?

                               Под сень дубов священных, вот как:

                               восторг дионисийский вам готовим! 

Грек ( удивлён, сдавленным голосом товарищу):

                             То ль сон цветной? Глазам своим не верю...

                                  

.................перевод с немецкого.....................Терджиманаheartrose:)

 

И.В.Гёте"Фауст"(сц.4,ч.1, "Кабинет", пер. с нем.-мой)

...............................................,для всех ,на РАди Васъrose-прим.перев.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

"КАБИНЕТ"

(Фауст, Мефистофель)

Фауст:

Стучат? Войди? Кто снова помешает?

Мефистофель:

Здесь я.

Фауст:

Войди же!

Мефистофель:

              Нас трижды приглашают.

Фауст:

              Войди же!

Мефистофель:

Мне мил таким ты.

Поладим же с тобой, надеюсь,

тараканов твоих дабы развеять-

помещик я, нарядный, сытый

в красном златотканном платье,

в белой шёлковой рубашке,

шляпой с пером покрытый,

при долгой острой шпаге.

Отрежь своё, подумав здраво:

ты б не желал, как я убравшись,

сходить налево и направо,

хлебнуть житужи настоящей?

Фауст:

Покоя, разодевшись, не обрящу:

мне бытие земное тУжит.

Я слишком стар чтоб жулить,

и слишком юн дабы мечту испращить.

Кой удовольствий мне удел отмерен:

"Умерен будь. Живи умерен"?

Такой вот вечный перепев

жужжит у каждого в ушах

на протяженьи жизни всей

на хрип срываяь что ни шаг.

Утрам мои желанья неуместны.

Я просыпаюсь в ужасах рассветных,

готов к рыданиям горчайшим

чтоб дня не видеть, что час тащит.

И наслаждения ростки

день "здравым смыслом" выскребает,

души истерзанной мазки

"сердечной корчей" прозывает.

Приходится, коль вечер догорит,

в постель, тоскуя, забираться.

Мне день утехи на дарИт-

душе меж снами всуе рваться.

Мой Богъ, что жив в душе,

способен непокой расстроить,

что силу венчает горою,

наверное уснул уже.

Настолько тяжко мне дневное бытиё,

что жду лишь Смерти- заберёт своё.

Мефистофель:

ЖдалИ иного гостя, не Её?

Фауст:

Благословен боец в победном блеске

с венцом лавровым на своём челе

из девьих рук воздетым в танце дерзком....

...О, мне бы, Внешних сил отведав,

воздать душой- и провалиться в недра!

Мефистофель:

...Однако, ночью некто бедный

не принял, нет, отравы серой.

Фауст:

Подгладывать, похоже- твоя страсть.

Мефистофель:

Мне, знатоку, ума не занимать.

Фауст:

Когда мой жест безповотный

пресёк милОй хрустальный звон,

остаток детских снов исторгнув

 из памяти, я прОклял то,

что, распыляемо душою,

стреножит ,вяжет разум мой,

что карнавальной мишурою

преступно красит непокой.

Трикраты проклято зазнайство,

которым духъ себя пленит!

Проклятье внешним притязаньям-

души угнётка суть они.

Стократ проклятье- честолюбью:

казнит чинами имена,

семьёй, детьми, достатком судит,

сулит безсмертья семена.

Маммону прОклял, что дарами

толкает нас к лихим делам,

усладой прибыли карает,

рвачам голОсит исполать.

Проклятье винному бальзаму!

Любви высокой долг кляну!

"Надеждо-верному" сезаму!

Терпенье громче всех кляну!

Хоръ духовъ(невидимо):

Горе! горе!

Ты угробил Его,

Миръ Горний:

грозным кулаком

порушен, распрашен!

Полубогъ сверг Миръ свой!

Мы увлекаем

обломки в ничтомут,

оплакиваем

Красу Утраченную.

Могучий

сыне землеродный,

Миръ Лучший

восстрой нАново

во сердцевине своя!

Чист душею,

устреми

нАново Жизнентокъ!

Наново благодать тебе

воспевать станем!

Мефистофель:

Ох, эти малыши,

умишечки-гроши...

Слышь, к делам и наслажденьям

кличут древлемудры веды?!

"В мир широкий

устремися, лежебоко"

Где сохнет плоть и стынет кровь

тебе приют давно готов.

Довольно , плача, пестовать орла:

скорбь твою печень заживо сжирает.

Компания плохая заждалАсь:

таких как ты ей только не хватает.

Тебя, конечно, не устроит

на дно спущаться сволочное.

Я не учёный о высоком,

но, коль изволишь прогуляться,

дуэт мне, низкому, составить,

я снизойду до нужд, посколько...

 

Кулак, подёнщика прими-

исполу с робей гуж тяни:

смогу ведь всяко угодить

я, твой слуга и проводник.

Фауст:

За что сбираешься батрачить?

Мефистофель:

Я до обжинок не потребую харчей.

Фауст:

Нет, это не похоже на чертей,

они творят своё не бога ради,

не вертят, бесы, дармовых затей.

Назначь свою цену яснее.

Слуга хозяина ограбить смеет?

Мефистофель:

ОкрУжен будешь  з д е с ь  всегда

моею службою послушной.

Когда мы встретимся вот  т а м,

ты мне воздашь покорной службой.

Фауст:

Что будет  там, меня не мучит.

Ты б этот миръ разрушил лучше,

дабы иной возникнуть мог.

На сей земле сочится ключик счастья,

ГолУбит сердце здесь мои ненастья-

оплакать их: всего лишь в том я властен,

а там- что будет, всё укрыто тьмой.

 

Я не желаю знать дела за гранью:

что ненавидять, какова любовь,

кто сферы те, по кругу ли, вращает,

где низ, где верх...Ну, дОговор готовь.

Мефистофель:

Я утолю изъян души до крАев.

Держись в седле! Тебе лишь одному

я покажу чего душа душа желает:

увидишь всё- не снилось никому.

Фауст:

Что за коленца, сколок бледный?

Людского духа горния стремленья

такому ли, как ты, постичь?

Полова- в ком? Из ртути не настричь

мнет- кошель облезет.

Игра, закон где бесполезен?

ДевИцу дашь? в обьятиях моих

соседу с пониманьем поморгает.

Мірскою славой душу напои:

звезда падёт- кафтан дырой "сияет".

Подай мне плод: сгниёт, не укушу.

Весну вовек? чтоб больше тыквы- почка.

Мефистофель:

Я никаких велений не страшусь:

что хошь желай- тебе исполню точно.

Ах, милый друг, мы станем смаковать,

коль ты согласен, всё и без оглядки.

Фауст:

Ах ,так привычно: стол- моя кровать.

Химерой сыт, рассветом похмеляся!

Смоги меня насмешливо залгать,

чтоб страстно я влюбился в свою тень,

Смоги до смерти сытой ублажать-

и с тем кончу свой последний день.

Идёт!

Фауст:

         Ну, по рукам!

Фауст:

Когда мгновенья угодят глазам,

истрачу всё, пропью и грошик медный-

вяжи меня, я покорюся сам-

тогда  мой час пробьёт последний,

тогда свою окончишь службу,

тогда возьмёт мой сытый труп земля,

и  часовая свалится открУжив.

Я онемею циферблат моля.

Мефистофель:

Мы это не забудем! ты же ляпнул!

Фауст:

Не сомневайся: впредь я- твой слуга,

слуга  словам, они суть клятва.

Слуга хозяину не волен лгать,

то есть -тебе, ещё какому ляду.

Мефистофель:

Сегодня же на "докторской" пирушке

вам ассистировать готов служитель.

Один момент! во имя смерти...жизни

прошу: две строчки, здесь, на четвертушке.

Фауст:

И ты расписок требуешь, педант?

Мужская клятва, знаешь ли, тверда!

Довольно: сеть твоя- не плЕтень, моё слово,

все дни мои в ней плещутся уловом.

Стремится міръ, меняется, летит,

а клатва- камень: брошена- лежит.

По сердцу нам такое уложенье,

с тем рождены, с тем и до смерти жить.

Блажен кто Верность сохранил-

се жертва, способна сердце падшее спасти.

Один листок с печатью волен

живых как привидение пугать.

На острие пера мертвеет слово:

вся власть дана кладбищиям бумаг.

Медь, мрамор, пергамЕнт, бумагу?

Крепить присягу грифелем? резцом?

Ты сам, даю те волю, выбирай.

Мефистофель:

Горячие слова, кипели через край,

да обернутся добрым холодцом.

Листа довольно, малого листочка:

поставь на нём, да кровью своей, точку.

Фауст:

Чтоб ты доволен был вполне,

царапну свой кровавый след.

Мефистофель:

Кровь есть особыя чернила.

Фауст:

Законно всё: я дОговор скрепил!

Что голова моя наговорила,

держал на сердце из последних сил.

Душа себя ценой не обделила-

тебе в угоду ум её скостил.

Великимъ Духомъ труд оценён мой скромно:

мне ходу нет к Преддверию Природы.

Ветха науки паутина- впрочем,

я не опутан знанием порочным.

Да утолим вдвоём эмоций голод:

избАви нас от трудной боли!

Долой стыдливые подолы:

чудесное, явися голым!

Нырнём во времени водоворот,

где впечатленья- всех пород!

И да желание с отрадой,

удача с вечною досадой

погасят, сверив, векселя.

Покой- долой: гуляю я!

Мефистофель:

Ни меры вам, ни точных расписаний:

смакуйте то, что под ногами

и на лету, хватайте сами

для исполнения желаний,

но- чтоб со мной, и не дурить!

Фауст:

Я -не про жор. Мне повторить?

Нырну в затон хмельной отрады терпкой,

в любимый злобный омут опущусь,

да исцелясь от роя умной мертви,

душой застойной болям отворюсь.

И всё, что Сатана в міру сдробил,

я б в кулаке нутра в Одно отлил,

звездой падучей б вертикаль скрепил,

дабы убыток общий благомъ был

и ,Азомъ исцелив больное Наше,

воздам МірУ Живых Покоемъ прашин!

Мефистофель:

Поверь мне, в череде колен,

где всяк накормлен Кашеваромъ,

всяк ест своё без перемен,

а что наследует- с приваром.

Верь Нам: вся коловерть и плен

есть Боговым  по прихоти кошмаром.

Един в Одном (не из лучей) сияньи

Нас сверг в Одну, не дробну, Тьму,

вас- в день, один, и - в ночь, одну...

Фауст:

...........мне повторить, слуга?!

Мефистофель:

                          Изволь!

Боюсь, мы не уложимся в  л и м и т:

ваш век-  е д и н , вас  м н о г о е  болит.

Позволь-ка поучить Васъ вот настоль.

Представь, что Ты- благой поэт.

Пусть бард над виршем воспарит,

сдарИт Вамъ красочный привет,

сердечко снова опылит,

прибавит

отвагу льва,

оленью скорость,

да италийца норова,

да скандинава твёрдость.

Лишь прикажи, Он выложит секрет

дыры в кармане с прибылью монет

и ,с Юностью Васъ познакомив,

Любви-вне-Времени нагонит.

Ищу такого Господина.

Приметы: Микрокосм, Единый.

Фауст:

Кто я тогда, коль невозможно

венец отдельностей съитожить?

Мефистофель:

Венец- ухват, ты- в сердцевине.

Надень парик из тьмы чужих волос.

Ну, соберём заёмный мультикосм...

Бысть "кулаку" до смертушки "е д и н ы м".

Фауст:

Я ,чую, тщетно клады собирал

духовные богатством обрастая,

и, наконец, найдя на них привал,

в бессилии душевном изнываю

я, ни на волос не возросший

и к Безконечности не прошен.

Йозеф Рот ,Отель "Савой", роман (глава 2.16-17)

16.

В этот день ожидался Калегуропулос. Звонимир разбросал стулья, устроил в нашей комнате, где пожелал дождаться директора гостиницы, беспорядок. Я поджидал Калегуропулоса наверху.
На этот раз я не заметил никакого смятения. Все покинули отель; три верхних этажа опустели- можно было рассмотреть убранство номеров. Внизу было тихо. Игнац ездил вверх-вниз. Через час ко мне пришёл Звонимир и сказал, что директор ходит по коридору. Звонимир стал у двери, директор поздоровался с ним, но Калегуропулоса нигде не было видать.
Звонимир это скоро забыл, меня же по-прежнем не оставляла в покое мысль о Калегуропулосе.
Звонимир самостоятельно наведывается в отель, он заходит в пустую комнату, оставляет без внимания листок с привествием директора и узнаёт всех через три дня вернувшихся постояльцев.
Он знаком с Тадеушем Монтагом, карикатуристом, который рисует шаржи и сидит почти без работы, поскольку манкирует предложениями постоянных мест.
Он знает бухгалтера Каца, режиссёра Наварски, голых девушек, двух сестёр Монголь, Хелену и Ирену Монголь, двух старых дев; Звонимир приветствует всех громко и сердечно.
И Стасю знает он,  докладывает мне: "Каналья влюблена в тебя!"
Я в замешательстве: сказано-то не со зла, но интонация злит меня.
Я отвечаю: "Стася- хорошая девушка".
Звонимир не верит добрым девушкам и говорит, что охотно бы переспал со Стасей, дабы доказать мне, насколько она плоха.
Звонимир уже побывал и в подвальном этаже отеля, где находится кухня. Он знает повара, швейцара, который зовётся просто Майером, хо готовил добрую выпечку. Звонимир получает их даром на пробу.
Звонимир хлопает Игнаца. Это добрые шлепки- и Иннац ничего не имеет против. Я наблюдаю Игнаца, как он ёжится, когда к нему приближается Звонимир. Это вовсе не рефлекторные движения лифтбоя, не страх. Звонимир- самый крупный и сильный мужчина в отеле "Савой", он мог бы запросто поднять Игнаца одной рукой. Он кажется страшным и разбойным, он охотно стучит каблуками- и вблизи него всё стихает и пугается.
Старому военому врачу Звонимир симпатичен. Доктор охотно пополудни заказывает ему пару шнапсов.
- Таких докторов, как вы, знаю я со службы, -говорит ему Звонимир.- Вы способны живого угробить, за это вам дают высокие жалованья. Вы готовы обкорнать живого как Бог черепаху. Вы великий хирург. Я вам никогда ни за что не доверил бы свой триппер.
А доктор знай смеётся. Он толстокожий.
- Я желаю вздёрнуть вас!- говорит раз, по-приятельски, Звонимир доктору- и хлопает его по плечу. Никогда никто доктора по плечу не хлопал.
- Замечательный отель, - говорит Звонимир, а не ощущает таинственности этого здания, где взаимно чужие, разделённые лишь тонкими как бумага стенами и занавесями, люди живут рядом, едят, голодают. Звонимир находит само собой разумеющимся то, что девушки отдают свои чемоданы в залог, пока голыми не попадают к фрау Джетти Купфер.
Он -здоровый мужик. Я завидую ему. У нас в Леопольдштадте не было таких здоровяков. Он нисколько не внимателен к дамам. Он не знает никаких книг. Он не читает никаких газет. Он не знает, что в мире творится. Но он- мой лучший друг. Он делится со мною своими деньгами, и жизнью своей поделится со мной.
И я бы так поступил.
У него хорошая память, и он знает не только фамилии постояльцев, но и номера их комнат. И когда горничный говорит, что 403-й был в 41-м, Звонимир знает, что режиссёр Новаковски спал с фрау Гольденберг. Он также знает многое о фрау Гольденберг: это та дама, которая встетилась мне в тот, первый мой день здесь.
- У тебя довольно денег?- спрашиваю я.
А Звонимир их не считает. Его затянул отель "Савой".
Я припоминаю слова покойного Санчина. Тот сказал было мне, это было за день до его кончины, что все кто здесь живут, затянуты отелем "Савой". Никто не покидает его.
Я предупреждаю Звонимира, а он не верит. Он здоров до чёртиков, и не признаёт никакой силы опричь своей.
- Отель "Савой" засосал Я, братка!- отвечает он.
Уже минуло пять дней его присутствия здесь. На шестой день он решает приступить к работе: "Так жить нельзя"- говорит он.
- Здесь нет никакой работы. Давай, уедем отсюда!- прошу я. Но Звонимир желает именно здесь найти работу для нас обоих.
Он и вправду находит её.
На товарном складе железной дороги -тюки хмеля. Их надо загрузить в вагоны, на что нет свободных железнодорожников. Есть только несколько ленивых выпивох- и управляющий подыскивает того, кто бы месяцами работал на этом месте. Из бастующих рабочих Нойнера набралось с десяток желающих, два еврея-беженца с Украины, и мы со Звонимиром. Нас кормят на воззальной кухне, и нам в семь утра надо быть на месте. Игнац удивляется, когда видит меня возвращающегося с работы в старой косоворотке и солдатским котелком, грязного от угольной копоти.
Звонимир руководит рабочими.
Мы стараемся. Острыми крюками мы цепляем тюки хмеля и катим их на вагонетке. Когда мы цепляем тюк, Звонимир командует: "Оп-п-п!"- и мы подымаем; ..."Оп-п!"- мы немного отдыхаем; "Оп-п-п!"- мы кладём жирный, бурый тюк на вагонетку. Тюки похожи на больших китов, а мы - на гарпунёров. Вокруг нас свистят локомотивы, мигают зелёные и красные светофоры, а нас это не беспокоит- мы работаем. "Оп-п! Оп-п!-  гремит голос Звонимира. Люди потеют; двое украинских евреев, хилые и худые торговцы, еле стоят на ногах.
Чувствую, мои мускулы болят, а ноги дрожат. Когда забрасываю крюк, ощущаю ,как ёкает правое плечо. Крюки должны цепляться хорошо, иначе тюк падает, а Звонимир ругается.
Раз зашли мы на кухню в двенадцать, горячий день был, а на нашей скамье сидели болтающие кондукторы. Они говорили о политике, о министре и жалованьях. Звонимир просил их пересесть, а те заважничали- и не встали. Звонимир опрокинул долгий деревянный стол, за которым они располагались. Кондукторы кричали и намеревались поколотить Звонимира, но тот бросил в отвор двери их кепки. Это выглядело так, словно он обезглавил нахалов. Одним движением своей длинной руки он снёс полдюжины кепок. Кондуктора последовали за своими "орлами" на кокардах, уже простволосые, дрожащие  и жалкие.
Мы круто трудимся и потеем. Мы пахнем по`том, каждый по-своему, и сталкиваемся, у нас тяжелые руки, нам больно, но мы, чувствуем это сильны.
Четырнадцать мужчин ,которые должны отправиться в Германию, мы боремся с тяжёлыми тюками хмеля. Отправитель и получатель зарабатывают на этих тюках больше, чем мы скопом.
Это сказал было нам Звонимир в конце смены.
Мы не знаем отправителя, разве что читаем его фамилию на вагонах: Х.Люстигом* звать его, хорошенькое имечко. Х.Люстихг живёт в красивом доме, как Фёбус Бёлёг; сын его учится в Париже и носит лакированные штиблеты. "Люстиг, не нервничай!- говорит дельцу его жена".
Как звать получателя, я не знаю, но есть основания полагать, что- Фрёлихом* (Lustig и Froehlich соотв. "с удовольствием" и "доволен"- прим.перев.) 
Мы, все четырнадцать- как один мужчина.
Мы все тут вместе в одно время, мы одновременно едим, движения наши слажены, а груда тюков хмеля- наш общий враг. Х.Люстиг заставил нас попотеть, Люстиг и Фрёлих; мы со страхом наблюдаем, как заканчиваются тюки,- вот и работе нашей конец скоро,- а взаимное расставание видится нам болезненным как расчленение.
Впредь я не эгоист.
За три дня мы управились. Уже в четыре часа помолудни мы были свободны, но оставались на товарном перроне- и смотрели, как  наши тюки медленно катили в Германию...

17.

И снова пора возвращающихся на родину.
Они являются группами, многие -поодиночке. Они наплывают скопом, как некие рыбы в период нереста. Судьбою с востока гонимы они. Два месяца никого не было видать. И вот уже неделю "плывут" они из России, из Сибири, и из окрестных им краёв.
Пылью дорог за многие годы покрыты их сапоги, их лица.
Их одежда истрёпана, их посохи грубы и лоснятся. Они идут сюда одной дорогой, не едут в вагонах, пешком бредут. Годы, пожалуй, они странствовали, пока добрели сюда. Они, как и я, знают многое о чужих странах и о чуждых жизнях, они со многими жизнями порвали. Они бродяги. С миром ли они странствуют, расходясь по домам своим? Разве им не лучше бы остаться на большой родине, чем в малые свои стремиться, к бабам и дитям на тёплые печи?
Наверное, не по своей воле они расходятся по домам. Они тянутся на Запад как рыбы в известные времена года.
Мы со Звонимиром стоим на краю города, где бараки, часами- и высматриваем среди прибывающих знакомые лица.
Многие минуют нас- и мы не узнаём их, хотя годами было вместе стреляли и голодали. Когда видишь столько лиц, они все тебе сдаются похожими, как рыбьи морды.
Печально, когда мимо проходит нето неузнанный тобою, а ведь мы столько раз вместе были на волосок от смерти. В самые страшные годины мы боялись её одинаково- и вот, теперь мы незнакомы. Я, припоминаю, точно так же печалился, когда увидал в поезде одну девушку- и не смог припомнить: то ли мы когда-то было переспали, то ли она просто умыкнула моё бельё.
Многие возвращенцы, подобно нам, желают остаться в этом городе. В отеле "Савой" полку прибыло. Даже комната Санчина уже заселена. Александерль вынужден свой 606-й номер уступить на три дня: директор на том настаивает, он вправе распоряжаться незаселёнными комнатами. 
Сдавая свой ключ, я слышал, как дискутировали Александерль с Игнацем.
Многие, у кого нет денег на отель "Савой", направляются в бараки.
Это выглядит как канун новой войны. Так всё былое повторяется: снова дым стелется из печных труб бараков; картофельные ошурки, огрызки яблок и гнилые вишни валяюся у дверей; и бельё трепещет на растянутых верёвках.
В городе становится неуютно.
Видать просящих милостыню возвращенцев, они не стыдятся. С виду здоровые и сльные мужчины, они теперь могут и привыкнуть к этому. Лишь немногие ищут работу. У селян воруют они провиант, вырывают из земли картофель, крадут кур, душат гусей и разоряют стоги сена. Всё добытое они тащат в бараки, там варят, а нужники не копают: можно видеть, как странники, сидя на корточках где подальше, справялют нужду.
Город, где нет сточных канав, и без того воняет. В рабочие дни мимо деревянных тротуаров узкими, неровными канавками плывут черные и жёлтые глинисто-густые потоки фабричных отходов, которые ещё теплы и испускают тёплый пар. Этот город проклят Богом. Он смердит так, будто на него лилась сера и смола, не на Содом с Гоморрой.
Бог наказал промышленностью этот город. Промышленность- страшнейшая кара божья.
Кое-кому наплыв возвращенцев по душе: полиция притихла. Возможно, она побаивается такого множества непутёвых мужчин, а кому нужны волнения. Тем не менее, рабочие Нойнера бастуют уже четыре недели кряду- и если дойдёт до рукпопашной, то возвращенцы помогут рабочим.
Пленные возвращаются из России, они изрыгают на Запад дух революции, как лаву- горящий кратер.
Долго бараки пустовали. Теперь они внезапно ожили, да так, что кажется, будто со дня на день зашевелятся их стены. По ночам здесь горят жалкие плошки с салом, но сколько тут буйного веселья. Девушки приходят к возвращенцам, пьют с ними шнапс и распространяют сифилис.


продолжение следует (окончание 17-й главы- следующим отрывком перевода)
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Йозеф Рот ,Отель "Савой", роман (глава 2.15)

15.

Мы живём вдвоём в моей комнате, Звонимир и я. Он спит на софе.
Я не предложил ему свою кровать потому, что к ней было привык ,а затем долгое время был лишён мягкой постели. В доме моих родителей в Леопольдштадте (т.е. в Вене- прим.перев.) часто не хватало еды, но всегда была мягкая постель. Звонимир же всю свою жизнь ночевал на жёстких скамьях, "на честнОм дубовом", как он в шутку выражается, он не выносит никаих тёплых перин и видит плохие сны на мягком.
У него здоровая конституция, он поздно ложится и подымается с утренним ветерком. Крестьянская кровушка бурлит в его членах, у него нет часов, а время всегда он знает точно, предчувствует дождь и солнце, чует дальние пожары, и кажется ему, и будто видится.
Однажды во сне привиделось ему, будто батюшку его хоронили- Звонимир прокинулся и плакал, а я не знал, чем утешить ревущего здоровяка. В другой раз привиделась ему кончина своей коровы- он рассказал о том мне, казалось, равнодушно. Мы днями постоянно на ногах. Звонимир расспрашивает у рабочих Нойнера о делах, о забастовочных вождях (букв."фюрерах"%(( -прим.перев.), он даёт детям денег и ругается с жёнами рабочих, наказывает им увести мужей из зала ожидания. Я дивлюсь расторопности Звонимира. Он не владеет местным языком, пользуется минами лица и жестами рук скорее, чем ртом, но все понимают его точно, ведь он говорит именно по-народному и матерится на своём наречии. Ведь крепкое выражение понимает тут каждый.
Вечером мы идём во поле, там Звонимир присаживается на камень, утыкается лицом в ладони и всхлипывает как мальчик.
- Чего ты плачешь, Звонимир?
- Я о корове.
- Но ты же весь день знал, что она околела. Почему плачешь теперь?
- Днём у меня не было на то времени.
Это говрит Звинимир совершенно всерьёз, он плачет дорую четверть часа, затем подымается. Он внезапно громко смеётся потому, что замечает: камень-ракушечник, на котором только что сидел, устроен как низкое пугало для птиц.  Ракушки ведь вовсе не пугала!! Хотел бы я увидеть воробья, пугающегося одетого ракушечника!
- Звонимир, -прошу я,- уедем отсюда прочь! Езжай домой- твой отец пока жив, но он, пожалуй, помрёт, если ты не вернёшься домой- и... тогда тебе прибавится чёрных снов. И я тоже желаю домой.
- Ещё немного побудем тут, - отзывается Звонимир, и я знаю, что он не переменит своего решения.
Он рад отелем "Савой". Впервые живёт Звонимир в большой гостинице. Он вовсе не удивляется Игнацем, старым лифтовым мальчиком. Я рассказываю Звонимиру, что в иных отелях "катящие стулья" обслуживают нежные, молочнощёкие мальчики. Звонимир полагает, что всё-таки разумнее предоставить такую американскую штуку старому, опытному господину. Впрочем, ему обое непривычны: и "стул", и Игнац. Он охотнее ходит лестницею пешком.
Я обращаю внимание Звонимира на часы, мол, идут они вразнобой.
Звонимир говорит, что это неприятно. Надо исправить. Я показываю ему восьмой этаж и чадящую помывочную, рассказываю о Санчине и об осле на похоронах. Санчина ему вовсе не жаль, насчёт осла он смеётся, ночью, будучи раздетым.
Я знакомлю его с Абелем Глянцем, и с Гиршем Фишем.
Звонимир покупает у Фиша три номера- и желает ещё, и обещает тому треть выигрыша. Мы с Абелем Глянцем идём в еврейский проулок. Абель делает хорошие гешефты, спаршивает, есть ли у нас немецкие марки. У Звонимира есть дойчмарки.
- За двенадцать и четверть,- говорит Глянц.
- Кто покупает?- с неожиданным знанием дела спрашивает его Звонимир.
- Каннер!
- Ведите нас к Каннеру!- наказывает Абелю Звонимир.
- Что вам взбрело в голову?! Будто Каннер подойдёт к вам?! - испуганно кричит Глянц.
- Тогда я не дам марок! - режет Звонимир.
Глянц желает заработать -и бежит за Каннером.
Мы ждём. Заводчик приходит через полчаса и приглашает нас вечером в бар.
Вечером являемся мы в бар, Звонимир- в русской гимнастёрке, в подкованных сапогах.
Звонимир щиплет фрау Джетти Купфер в плечо- она взвизгивает: такого гостя ей давненько не приходилось обслуживать. Звонимир смешивает шнапсы, хлопает по плечу Игнаца так, что старый лифтбой ёжится, падает на колени. Звонимир смеётся над девушками, спрашивает гостей, как их звать- выкликает фабриканта Нойнера по фамилии, без "герра" и спрашивает Глянца:
- Где запропастился этот проклЯтый Каннер?
Господа вытягивают лица, но сохраняют спокойствие; и Нойнер не волнуется, не обращает внимания на реплики, хотя он год было отслужил в прусской гвардии и при шрамах.
Ансельм Швадрон и Зигмунд Функ тихохонько беседуют, а когда опоздавший Каннер язляется, то его ничьё "халло!", заслуженное и ожидаемое им, не звучит в его честь. Он оглядывается, находит Звонимира,- да и Глянц машет ему- подходит к нам и величественно вопрошает: "Герр Пансин?"
- К вашим услугам, мистер Каннер!- грозно кричит ему Звонимир так, что фабрикант пятится на полшага.
-Двенадцать и три четверти!- снова кричит Звонимир.
- Не так громко, -шепчет Глянц.
Но Звонимир вытаскивает так, что все за нашим столом это видят, свои деньги из бумажника- и датские кроны у него есть- Бог знает, откуда.
Каннер вытаскивает свои деньги и проворно считает их, чтоб побыстрее провернуть сделку, и считает именно по двенадцать и три четверти.
- Моя комиссия?- вопрошает Глянц.
- Шнапсом! -отвечает ему Звонимир и заказывает пять шнапсов для Глянца. Абель Глянц со страху пьёт до упора.
То был чудесный вечер. Звонимир испортил малину всем постоянным посетителям.  Игнац был зол. Его пивные жёлтые глаза искрились. Звонимир же делал вид, что лифтбой- лучший его приятель, кликал его по имени: "молейший Игнац!"- и тот подходил маягонько, старый котяра.
Фабрикант Нойнер нисколько не прикипал к Тоньке; голые девушки вкрадчиво подошли к нашему столу и трогали Звонимира за руку. Тот кормил их выпечкой, ломаным печеньем, и позволял им дегустировать различные шнапсы.
Девушки красовали во всей своей белой наготе, лебёдки.
Поздно пришёл Александерль Бёлёг. Он был убит и ,одновременно, задумчив, желал поведать кому-нибудь печаль свою- и Звонимир помог ему.
Звонимир выпил много, однако, но будто ни в одном глазу: посмеивался в охотку над Александерлем.
- У вас токие сапоги!- говорил он Бёлёгу.- Позвольте им показать свою остроту. Где вы волочили их, ваше новейшее оружие? Командирские, с французскими каблучками! Ваш галстук красивше платка моей бабушки, это столь же верно, как и то, что я сын Никиты, что зовусь я Звонимиром и ни разу не переспал с вашей невестой.
Александерль делал вид, что ничего не слышит. Скорбь грызла его. Он был печален.
- Не желал бы вам брата в таком вот облачении,- сказал мне Звонимир.
- Двоюродных не выбирают.
- Ничо, не робей, Александерль! -заорал Звонимир и ватал. Он был велик, что стена стоял он в тёмно-красном баре.
Но следующее утро проснулся Звонимир рано и разбудил меня. Он был одет. Он сбросил моё одеяло на пол и заставил меня встать и выйти с ним на прогулку.
Жаворонки пели замечательно.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Йозеф Рот ,Отель "Савой", роман (глава 1.13)

13.

Александер Бёлёг был светским пройдохой. Он знал, как стряпают делишки. Он был пустоголовым. Но- сыном Фёбуса Бёлёга.
Он явился точно во время, в ином своём элегантном костюме. Он битый час балагурил обо всём и ничего о нашем гешефте. Он заставил меня ждать. У Александерля было время.
- В Париже живал я у мадам Бирбаум, это моя немка. Немки в Париже- лучшие домохозяйки. У мадам Бирбаум две дочери: старшей за четырнадцать, но даже если бы ей было тринадцать- никто бы не поверил. Ну вот... однажды приходит кузен мадам Бирбаум... а я как раз был в отлучке с Жанной... но она заставила меня ждать. Короче, через два дня возвращаюсь... ключи при мне... ночь, крадусь на цыпочках чтоб никого не разбудить, как говорится, не зажигаю огня, только снимаю сюртук и стягиваю сапоги- и прямиком к кровати, и хватаю... что, думаете вы?... именно груди малышки Хелены.
Она спит у меня, ведь кузен в гостях , или мадам Бирбаум это нарочно подстроила... короче, что было пото`м, можете сами себе представить.
Могу представить.
Александерль заводит новую историю.
Этот двадцатилетний молокосос-мужчина пережил историй без счёту: одна кончается- другая следом тянется. Внезапно Стася заходит в "пятичасовый" зал, ищет кого-то, а тут лишь мы. Александерль вскидывается, подбегает кней, целует ручки, ведёт её к нашему столику.
- Мы уже соседи, -заводит Александерль.
- Ах, я не знала,- молвит Стася.
- Да, мой дорогой двоюродный столь любезен, уступил мне свой номер.
- Да мы вовсе не договаривались, -внезапно говорю я, сам не знаю, почему.- Мы даже и не заговаривали об этом.
- Вас не устраивает сумма?
- Нет, -отрезаю я.- Я вообще не уезжаю, несмотря на что вы можете снять комнату- Игнац так сказал.
- Вот как?... ну, тогда всё отлично... и мы втроём- очень близкие соседи,- молвит Александерль.
Мы говорим обо всякой всячине... Игнац является- три комнаты свободны, две забронированы на завтра, но одна точно останется незанятой, комната 606 на пятом этаже, да и просторная же. Никому она неугодна из-за стрёмного номера, особенно- дамам. Но как квартирка на стороне- почему нет?
Я покидаю Стасю с Александерлем.
Вечером в лифте я рассказываю Игнацу, что Александер снимет номер 606.
Иду в свою комнату как на новообретённую родину.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose