Новинки от Шнура
- 07.11.10, 12:32
- Шнур & "Ленинград"
Шнурову тридцать семь. Но кажется, что он, как покрытая патиной туба, гудел и жарил вечность. Он поставил свой копирайт на том настроении, которое наши мужские люди ловят на похоронах и пьяных танцах. Если бы он не был русским, то родился бы, наверное, интеллигентным Гораном Бреговичем. И тогда его музыку весело и эстетично исполняли бы цыгане. Но он русский, похмельный, бородатый философ, придумывающий такие неувядающие рингтоны, как «www.leningrad» или «Бумер», а еще убивающие сознание (пусть всего на несколько минут) песни вроде «Дня рождения» или «Ду ю лав ми». Его задиристое ска действует как прививка. У одних от нее случается аллергия, у других – наступает отторжение, у третьих она вызывает тяжелые осложнения на несколько дней. И все же медики от шоу-бизнеса прописывают его процедуры в профилактических целях каждому успешному господину. Шнур, как Чумак – защищает яппи от витающего в воздухе вируса обстоятельного загула и еще от решительного упадка сил, также передающегося воздушно-капельным путем. Он принимает на грудь и в голову за каждого из нас и при этом ничуть не стареет душой. Свое настроение Сергей Владимирович, как ни странно, черпает в классике и трудах хард-рокеров 70-х.
– Вам действительно так нравится Jimi Hendrix?
– Мне вообще-то мало что нравится. Hendrix, Zeppelin, AC/DC, Prodigy…
– На возрожденные составы ходите?
– На Led Zeppelin вот не полетел в Лондон. Я хотел бы там побывать, но не получилось. А остальное меня мало интересует. А кто там еще возродился? Police меня не волнует – это какая-то псевдомузыка. Smashing Pumpkins – тоже не нравится.
– А в поп-музыке?
– Популярная музыка всегда была черт знает чем. От Марлен Дитрих до сегодняшних дней. Просто, мне кажется, не нужно в куче говна искать гусиную печень. Поп-музыка на то и поп-музыка, что настроена на потребление массами. А массовая культура – не прорыв в метафизические глубины бытия, а всего лишь фон. В отличие от того же Jimi Hendrix.
– Но гусиная печень в поп-музыке все же есть?
– Да не особенно. Хотя, если покопаться, найти можно. Но там нет метафизики – это точно. Вся беда так называемого русского рока, который, по-моему, окончательно загнулся, в том, что ребята с помощью шлягера пытаются объяснить смысл бытия. Шлягер – неподходящая субстанция. Это все равно что на «Жигулях» пытаться выиграть гонку «Формулы-1». Одно к другому не имеет никакого отношения.
– А в чем метафизика вашей популярности в 1997-м, в 2000-м, в 2010-м?..
– «Ленинград», «Рубль» – как фирма Adidas, мы актуальны всегда. Пока есть футбол, есть фирма Adidas. Футбол – это надолго. Мои группы и футбол – это параллельные события. Вон у нас какая команда большая. Но мы не задумываемся, актуальны мы или нет, – просто играем от души.
– У вас еще, знаете, особенный зритель. Вроде бы разные люди, но их всех что-то объединяет. Наверное, они могли бы вот так, без подготовки вместе выпивать!
– «Ленинград» – это спонтанная фигня, как кутеж. Вот собираются четыре взрослых человека за бутылкой водки, а потом это перерастает в недельную пьянку. А вообще-то они хотели просто посмотреть футбол. Но вот закрутилось, разразился ураган и докрутил до двух разграбленных ларьков. Так и у нас. Никто специально не готовится к концерту – не бреется, не надевает брюликов, чтобы блеснуть ими и нас увидеть.
– Серьезная взрослая публика, которая вас слушает, позволяет вам быть успешным?
– Да.
– Не припоминаете, с какого времени?
– Да мне кажется, я был успешным уже в детском саду. Как-то так сложилось. Когда мы сидели в сугробах: вот они – «фашисты», а мы – «русские», и нужно было поднять парней в атаку – поднимал всегда я.
– Вы всегда были за «наших»?
– Нет, «фашистом» я тоже был. Кто из нас не был «фашистом» в детском саду?!
– Вы прошли большой путь от командира в детском саду через студента религиозно-философского института при духовной академии до панк-ска…
– Институт я не окончил – до сих пор в академическом отпуске. А путь к музыке – действительно сложный. Скорее всего, через прочитанного философа Шестова. Шестов обратил мое внимание на другого философа – Фридриха Ницше. И через Ницше я вышел на Бодрияра. Вот так.
– Пост соблюдаете?
– Нет. Путешествующие не постятся. А мы все время в пути.
– Вы вообще верующий человек?
– Мне не нравится это слово. Нет неверующих. Одни верят, что Бог есть, другие – что Бога нет.
– Ну, платите десятину, в конце концов?
– Я не считал. Может, больше трачу, а может – меньше. Мне кажется, отношения с Богом должны немного отличаться от сотрудничества с налоговой инспекцией.
– От вас вечно что-то этакого ждут. С ума можно сойти – все время стараться не облажаться…
– Мне вечно пытаются приплюсовать чужие качества. Например, скандалиста. Я никогда не скандалил. Положим, то, что было мне интересно в 29 лет, письку, там, показать, – в 37 уже не интересно. Я думаю, мало кого моя писька сейчас удивит. Мы сейчас больше думаем об аранжировках. Интересно стало выступать – вот так, прозаично, без сисек-писек. Хотя сиськи-письки тоже присутствуют в нашей жизни.
– Так что от вас теперь ждать?
– А хрен его знает. Если бы знал, было бы совсем скучно жить. План есть только у Путина. А я без плана живу. Мне так лучше.
– Похоже, на выборы вы не явились?
– Нет. Мне не нравится… Вот летишь в самолете, предлагают пепси или колу – а мне хочется томатного сока.
– Ну а план Медведева захватывает? План Путина убеждает?
– Я не очень разбираюсь в плане Путина. Да и план Медведева мне не ясен. Вся эта ситуация мне напоминает мультфильм моего детства «За 80 дней вокруг света». Там был такой персонаж, который вечно спрашивал: «Мистер Фикс, у вас есть план?» Вот и у нас какие-то вечно меняющиеся планы. Я не вижу вот этого инновационного развития России. Не слышу о вложениях в развитие инфраструктуры. Не вижу развития дорог. Я много чего не вижу. Вижу, что открывается множество магазинов, в которых продают китайские товары. Сама страна ничего не производит. Меня это пугает.
– Вы, как философ, наверняка знаете особый путь России. Или его нет?
– Порой мне кажется, что стабильность – это когда человек стоит по горло в дерьме. Еще чуть-чуть, и захлебнется. Так вот стабильность – это не призыв разгрести все это, а надежда, что не поднимется волна.
– Как получилось, что к вам, вполне удачливому и образованному человеку, приклеился образ вашего персонажа – тунеядца и алкоголика?
– Образ придумывают люди, слушатели. И как он складывается, это одному Богу известно. Я живу так, как я живу. Хочу – пью, хочу – не пью. И вот сейчас никто меня не заставит махануть перед концертом стакан водки. Пусть кто-то скажет: «Да, блин, а Шнур-то уже не тот!» Да нет, братцы, я просто не хочу. Я всю жизнь делаю то, что я хочу. Чем выгодно, кстати, отличаюсь от депутатов.
– Мне кажется, ваши озорные песни всегда агитируют присоединиться – замахнуть стаканчик, затянуться вкусной сигаретой…
– Ерунда. Сколько импотенту ни показывай порнухи, у него все равно не встанет. И Черчилль курил, и Сталин. Ну и что?
– Маме, наверное, неловко, что вы со сцены матом ругаетесь…
– Ну, мама до сих пор переживает – как мама. Ей бы, конечно, хотелось, чтобы я был первой скрипкой в Мариинском театре. А мне этого не очень хочется. Мне там скучно. Да и если все время оглядываться на маму… Я думаю, Хендрикс на свою не особенно оглядывался.
– А ведь когда-то вы были мирным офисным работником!
– Был, а что еще делать? Человек оканчивает институт – а заводы стоят, наука никуда не двигается. Что ему делать? Продавать китайские железки, понятное дело! У него выхода другого нет.
– Так это китайцы виноваты в том, что у нас расплодился офисный планктон?
– Дурацкое словосочетание. Мне кажется, сегодня менеджеры являются передовой частью общества – каким при Ленине был пролетариат. Менеджеры посидят вот так в интернете, уткнувшись в свои odnoklassniki.ru или youtube.com, и в конце концов внесут какой-то вклад в историю и искусство. Просто перевернут этот мир. Потому что они ничем не заняты. А люди, которые ничем не занимаются, очень опасны. Хотя среди журналистов и музыкантов тоже хватает… (Шнур смачно выругивается. – А. В.)
– Вы могли бы предупредить нас, что это будет за революция?
– Я не знаю. Скорее всего, она будет завязана на технологиях.
– Война миров? Высокие технологии погубят человечество?
– Не погубят. На самом деле, как говорил Хайдеггер, атомная бомба взорвалась в трудах Парменида. Человечество уже давно погублено.
– Кстати, что вас в последнее время потрясло в науке? Или, может быть, какой-то гаджет изменил вашу жизнь?
– Потрясло то, что математик-петербуржец отказался от Нобелевской премии, послал всех на… (в шнуровских матерках словно бы материализуется его тёмная энергия. – А. В.) и выключил свой компьютер. Вот это гениально. Это было давно, но ярко.
– А вы бы смогли отказаться? Ну, хотя бы от приглашения играть в тьмутаракани?
– Это разные вещи. На концертах мне важен звук. Остальное – не важно. А какая разница? Мне что Куршевель, что Гатчина – это же всего лишь географические точки.
– Вспомните самый маленький населенный пункт, куда вы приезжали с концертом.
– Этот пункт называется Новосадовая – бывшая зона, где нет электричества, живут всего четыре человека. И там я как-то оказался у костра с гитарой. Это было давно… Жуткий замес!
– Был аншлаг?
– Были все.
– После этого пельменями олигархов вас уже не удивишь…
– Они бросались потому, что у меня не получилось выступить, – я перенервничал. Правда, я тоже кидался – так что неизвестно, кто кого закидал. Ну и потом, это все же очень положительный, глубоко личный опыт. Положительный – в том, что вседозволенность этого коллектива фактически не имеет границ.
– А вы сами как относитесь к олигархам?
– Я – наверное, не отношусь. Не владею такими активами. У меня в основном пассивы. Так ничего толком и не работает. К олигархам нормально отношусь, как ни странно. Мне кажется, это все дутая история. Одна из болезней российского общества в том, что к богатым и успешным людям принято относиться плохо. Почему такая фигня?.. (Задумчиво чешет «репу». – А. В.) Вот если ты чуть поднимаешь голову, тебе начинают по ней бить.
– У вас все будет хорошо. Вы вот и линию обуви выпустили – Jump&Шнуров…
– Идея пришла российскому представительству американской фирмы Jump.
– На эмблеме белка – символ белой горячки?
– Каждый видит в ней что-то своё. Иногда мне тоже кажется, что речь идет о «белочке», но нечасто. Там еще год моего рождения есть – 1973, рыбы…
– А шнурки?
– Они присутствуют в каждом ботинке.
– Извините за прямоту, а вы на футбол летаете?
– Нет. Да я и в Питере не особенно хожу на стадион. Мне нравится смотреть повторы. А на стадионе если ты не вовремя отвернулся, то все – капут.
– Дома смотрите или в клубе?
– Дело в том, что я люблю разговаривать с телевизором – как Фантоцци. Мне этого общения, кстати, хватает. Мне очень нравится, что телевизор мне ничего не отвечает. А в клубе все же нужно какой-то диалог вести.
– Правду только телевизору и рассказываете?
– Телевизор – он не ждет правды. Я от него, кстати, тоже.
– У вас большой экран?
– У меня разные квартиры, а в них разные экраны.
– А в самой большой квартире?
– Ну, вот такой, наверное. (Шнур показывает, похоже, диагональ в 82 сантиметра. – А. В.)
– Книгу про вас одобряете?
– Книга гениальная. «Музыку для мужика» написал не просто наш поклонник, а великий журналист и музыкальный критик Максим Семеляк. А недавно мы получили сообщение от великого кинокритика Ростоцкого: «Читаю пятый раз. Плачу».
– А вы от чего плачете? Например, от какой музыки?
– Дома я стараюсь ничего не слушать. Музыка меня отвлекает. А если я что-то слушаю, то делаю это осознанно. Скорее всего, это будет Рахманинов. Второй концерт, наверное. Может быть, Led Zeppelin – мне сейчас сделали отличный подгон на DVD. Я все это, конечно, видел. Но могу посмотреть еще раз сто.
– Вас мучает, когда где-то поблизости звучит рингтон вашей песни?
– Мне сын вот сюда (Шнур демонстрирует свой мобильник. – А. В.) поставил мотивчик из «Бумера». Мне кажется, отличный ретромотивчик.
– А у него что стоит вместо звонка?
– Слушай, или Puff Daddy, или 50 Сent. Что-то такое слушает. Eminem еще.
– У вас с сыном хороший контакт?
– У нас замечательные отношения. Я не воспитываю его, он не воспитывает меня. Мы оба – состоявшиеся личности. Воспитывать нас уже поздно.
– Для его одноклассников вы – большой человек?
– Одноклассники? Не знаю. Я их не видел, слава Богу. У него есть круг общения – какие-то корешки. Но они не вместе учатся. Мне вообще не нравится вся эта истерия по поводу «Одноклассников». Я ни разу не был на этом идиотском сайте, и нет у меня большого желания видеть своих однокашек. Это какая-то «недожизнь». Если жизнь пустая, ее наполняют вот такими мыльными пузырями. А у меня она как свежий факт – только жарить и жарить.
– Одноклассники звонят? Пытаются использовать старые связи?
– Откуда они знают мой телефон? Да и нет у меня настолько старых знакомых. Все мои знакомые вон там сидят. (Шнур кивает в сторону музыкантов своей группы. – А. В.) Да и как можно воспользоваться моими связями? Ну что?!
– Все же популярность, шоу-бизнес…
– Ну и кто я в шоу-бизнесе? У меня же нет своей программы «Две звезды».
– А вдруг будет!
– Тогда буду выдвигать своих корешков, которые даже петь не умеют, – ну все как в телевизоре.
– А может такое случиться?
– Я думаю, нет. Телевизором правят… (Последнее нецензурное словцо звучит как-то устало, выстраданно. Похоже, интервью окончено…)
Автор: Антон Веселов- Ну, так возраст. Меня поражают люди, которые при встрече говорят: «о, Сергей, а ты что-то постарел…» А я что, блин, помолодеть должен был за эти 10 лет?
- О пенсии еще не задумываетесь? - В нашей стране об этом думать страшно. Вы посмотрите на жизнь большинства пенсионеров. Ужас… Лучше об этом не думать. Как о загробной жизни. - А она существует? - Кто? Пенсия? (Пауза. Бурный смех всех присутствующих в гримерке – Ред.). «Чтобы разобраться в людях, смотрю «Поле чудес» - На киноэкраны вышел фильм «Европа-Азия», вы сыграли в нем главную роль. В Мурманске его, увы, не покажут. - А вот для таких целей и создан интернет. Можно всегда все самое актуальное скачать. Если время позволяет можно и нужно смотреть многие фильмы. - «Европа-Азия», заявленная как комедия, поднимет настроение народу или заставит задуматься? - Сложно сейчас просчитать публику. Я до конца не понимаю, в какой стране живу. И не понимаю сограждан. Чтобы разобраться в них, стараюсь не пропускать «Поле чудес». Смотрю и поражаюсь, с какими людьми мне приходится говорить на одном языке. Понравится ли конкретно им фильм «Европа-Азия»? Думаю, вряд ли. - Не хотите сосредоточиться на кино? - Время от времени появляются предложения. На интересные соглашаюсь. А целиком посвятить себя кино – глупо. Этим надо было заниматься в двадцатом веке. А сейчас не стоит. Это отмирающий вид искусства. - С Сергеем Соловьевым на фильме «2-Асса-2» как работалось? - А мы не работали. Мы общались, вместе проводили время, а параллельно Соловьев снимал фильм. С моим участием. Самое главное и интересное происходило за кадром. - А первая «Асса» с участием Цоя была ли знаковой для вас? - Одновременно с выходом «Ассы» у приятеля появился видеомагнитофон. У его папы были спрятаны в туалете кассеты с немецкой порнухой. Так вот она произвела на меня более сильное впечатление, чем все вместе взятые фильмы. И в тот период, и вообще. Ярче ощущений я не помню. «В военкомате задали самый сложный вопрос в жизни» - 23 февраля недавно прошло. Вы в армию не ходили, не искали вас? - Наверное, искали. Кстати, я недавно был в военкомате. Нужно было для прописки. Там мне задали один из самых сложных и неожиданных вопросов в жизни. Только я зашел, меня спросили: «О! Какой размер обуви?» Отвечаю «43-й». «Понятно…». Все. Какой они вывод сделали из этого размера, и для чего им это нужно было, для меня осталось загадкой. - Идет Олимпиада, следите? - Нет. Сейчас спорт – это шоу-бизнес и политика одновременно. И мне это все неинтересно. - То есть, если бы вас пригласили выступить в «Русском доме» в Ванкувере, отказались бы? - Вопрос исключительно цены. - Раз политика и шоу-бизнес тесно переплетены, то кто самый яркий представитель этого небосклона? - Барак Обама. Это мощный актер, который играет хорошо. У нас же в стране пока что Путина никто не переиграл. Великий актер. Есть, конечно, еще Жириновский, но он в другом жанре. Если Путин – трагикомедия, то Жириновский – это какой-то цирк. Они на разных полянах работают (улыбается – Ред.). - Мурманск-то успели посмотреть? - К сожалению, нет. Только прилетели, а утром уже улетать. Но складывается впечатление, что очень чистый город. И свежий воздух. И природа удивительная. Что-то похожее только на Дальнем Востоке, наверное, видел. - Спасибо за интервью! - Вам спасибо! Мы вышли в коридор. Двинулись по направлению к залу. Шнуров выглянул из двери: - Ребята, вы на концерт-то останетесь? - Конечно. - Йес!
В последнее время много было разговоров о том, что Сергей Шнуров, он же Шнур, совсем уже не тот. Мол, главный «алкоголик и придурок» российского шоубизнеса остепенился: почти завязал с алкоголем и даже вроде бы собирается отправиться в загс со своей возлюбленной – Еленой Мозговой, известной в питерской тусовке как Матильда. Что тут правда, а что нет, «ЖГ» решила выяснить у самого Сергея Шнурова. В загс не спешим, нам и так хорошо – Мы только что с самолета, летали с Матильдой в Таиланд, – начал разговор Сергей. – Все спонтанно вышло. Я, честно говоря, перемещаться вообще не люблю – полжизни провел в самолетах и поездах. Поэтому ни в какой Таиланд не собирался. Барышня моя просто замучилась, сдавая сессию, вот и выказала желание посетить эту экзотическую страну, а я составил ей компанию. Провели там неделю, дольше отдыхать я не умею. У меня вообще нет понятия отдыха, я ведь не работаю. А вот Матильда была счастлива, но, увы, завтра ей снова в институт! – Кстати, говорят, что с появлением Матильды ты стал спокойней и рассудительней? – Мне кажется, совершенно глупо делать в 36 лет то же самое, что ты делал в 25. Это просто невозможно в силу объективных физиологических причин (смеется). – Печень не выдерживает былых нагрузок? – Почему? Литр я могу употребить до сих пор и совершенно этого не стесняюсь. Просто если раньше меня можно было застать пьяным в компании малознакомых людей в каком-нибудь клубе, то сейчас я себе этого не позволяю. Предпочитаю выпивать с друзьями. Есть довольно узкий круг близких людей, с которыми мне всегда интересно, а тратить короткую жизнь на общение с фиг знает кем нет ни желания, ни времени. – В последнее время много пишут, что вы с Матильдой собираетесь пожениться и даже завести ребенка. – Интернет такая штука, которая без новостей существовать не может. Там все время должно что-то происходить, а если ничего нет, то нужно это придумать. Вот люди сидят и сочиняют всякие небылицы. А нам с Матильдой и так хорошо. Живем мы вместе, но в загс пока не собираемся. Я вообще не вижу в этом смысла. Да и Матильда тоже не грустит пока без штампа в паспорте. Во всяком случае, явных признаков печали по этому поводу я не замечал (улыбается). – Раньше твоя квартира по дизайну напоминала гостиничный номер, а Матильда, говорят, переделала ее в уютное семейное гнездышко. – Она ничего не переделывала. Мы просто купили другую квартиру, и там Матильда с нуля сделала все так, как ей хотелось. Я в процесс не вмешивался, предпочитаю не лезть не в свои дела. Получилось действительно очень уютно. Песок из меня высыпался – остались камни – Сергей, ты успешный музыкант, пишешь музыку для кино, на телевидении много работаешь, а в детстве кем мечтал стать? – Не могу сказать, что у меня было какое-то особое желание кем-то становиться в жизни. Правда, в детском саду я собирался стать дипломатом. Знал, что дипломаты ездят за границу и там могут купить жвачки сколько душе угодно. А жвачки в ту пору очень хотелось (смеется). Позже в школе очень захотелось играть в рок-группе на гитаре, потому что музыкантов девушки любят. Мы и сейчас-то выходим на сцену с группой «Рубль», чтобы доказать себе, что и в 36 лет чего-то можем. Песок, конечно, уже высыпался почти весь, но остаются камни. – «Рубль» уступает по популярности «Ленинграду». Может, зря ты устроил старой группе харакири? – Судя по тому, как легко пишутся песни для «Рубля», это было правильное решение. Возможно, не всем нравится то, что мы сейчас играем, но вкус – дело такое. Что касается «Ленинграда», никакой грусти по поводу его безвременной кончины у меня нет. К тому же я не говорил, что «Ленинград» умер навсегда. Если захочется почувствовать то состояние кутежа, которое было в коллективе, я его вновь соберу. – А что с проектами на ТВ? – В марте на канале СТС выходит многосерийная передача «История российского шоубизнеса». Это псевдоисторическая, псевдоаналитическая и псевдонаучная программа, где рассказывается обо всех персонажах странного явления, называемого русским шоубизнесом. Я в проекте выступаю в качестве такого «очень субъективного эксперта», который говорит в кадре то, что ему взбредет в голову. Есть еще какие-то задумки, связанные с телевидением, но пока говорить о них рано. – В свободное время чем любишь заниматься? – Никаких патологических склонностей к собиранию бабочек или прочим хобби у меня нет. Дома телевизор смотрю, книги читаю, иногда музыку слушаю, если попадается интересное что-то. Еще люблю ловить рыбку, но выбраться на водоем удается крайне редко. На рыбалку ж просто так, с кондачка, не поедешь. Туда собираться нужно, а мне лень. Но иногда все же выбираюсь к другу, который в Краснодаре живет. Он вывозит меня на какие-то лиманы. Рыбалка там просто шикарная. – Раз ты такой рыбак заядлый, похвастайся каким-нибудь невероятным трофеем. – Не-не, я не из этих. Меня результат не сильно интересует, процесс гораздо важнее. К тому же нашу речную рыбу я не очень люблю. Единственное исключение – это вяленая таранька с пивом. Это святое!
sobesednik.ru
Это конечно только для эстетов.... грусть продолжаецо...
Сверху Зигет.... я старался..
и к чему пришли?
Сергей Шнуров: «В „Ленинграде“ всем было весело, теперь должно стать интересно»
Сергей Шнуров о новой группе, большой славе, русском кино и превращениях постмодерна Сергей Шнуров со своим новым проектом «Рубль» только что закончил запись нового альбома. Работа шла на студии в Хельсинки. Сразу из Финляндии Сергей прилетел в Минск, где снимается в новом проекте Владимира Карабанова в роли водителя-дальнобойщика. Перед съемками Шнуров рассказал корреспонденту «РГ» о том, почему был закрыт «Ленинград», в чем разница между ним и «Рублем», и почему русское кино еще не совсем в гробу. Музыка Российская газета: Сергей, обычно наши музыканты ездят записываться в Лондон или работают дома, в Санкт-Петербурге. Почему вдруг Хельсинки, такой нетипичный для питерцев пункт в рабочей географии? Сергей Шнуров: Глупость неимоверная в Лондон ездить записываться. В Хельсинки у нас была огромная студия, которая в итоге обошлась нам дешевле, чем могла бы стоить в Питере. К тому же, там был кондиционер. Ну и заграница, все-таки, жены-дети не беспокоят, работается легче. Погрузили оборудование и поехали. Все очень прозаично, как видите. РГ: Последний концерт «Ленинграда» происходил в варшавском клубе Stodola. «Рубль» же одно из первых своих заграничных выступлений будет давать на фестивале пост-советского театра в городе Люблин. Что связано у вас с Польшей? У вас там своя публика или, может быть, среда, в которой ваш звук лучше разносится? Шнуров: Да все просто довольно-таки. Польша зажата между Россией, Украиной и, вдобавок, Германией, где «Ленинград» в свое время был группой, можно сказать, культовой. А теперь представьте, что они эту музыку слышат уже тьму лет с четырех сторон. Прибавьте к этому очевидный интерес поляков к нашей культуре. РГ: То есть, вы надеетесь на то, что и новый ваш проект будет там хорошо принят. Шнуров: Да как вам сказать. «Ленинград» был группой отчетливо русской. «Рубль» — вещь куда более странная. Это затея настолько для себя, что это может вообще никому не интересно. Ни немцам, ни полякам, ни москвичам, ни питерцам. Космополитизм сейчас вообще никого не интересует. РГ: «Рублю» больше полугода — вы можете пожаловаться на падение интереса к вашему творчеству? Шнуров: Я вообще не люблю жаловаться. «Рубль» — это попытка делать в нашей стране чистый рок. В том понимании, в каком это было в 1969 году в Вудстоке. Чистый рок, чистую человеческую энергетику. РГ: Вы — в общем, единственный человек, кто слышал новый альбом «Рубля». Вы можете в одной-двух фразах описать, о чем это? Шнуров: Могу. Это — попытка поймать время за яйца. Не факт, что удачная, но мы хотя бы попытались. РГ: В свое время вы довольно открыто говорили о том, что «Ленинград» был неким проектом, который существовал для обоюдного развлечения музыкантов и зрителей, и который нельзя было воспринимать серьезно. Можете про «Рубль» сказать то же самое? Шнуров: Если в «Ленинграде» всем должно было быть весело, то теперь должно быть интересно. Так или иначе, нельзя добиться того, чтобы слова в точности соответствовали тому, что внутри — но надо стремиться попасть хотя бы в десятку. В моем понимании, достичь этого показателя удавалось… только Бродскому, наверное. Но надо хотя бы попытаться — даже рабочий с отбойным молотком своей подруге всегда пытается сказать что-то… ну, не своими словами, поймать из воздуха что-то. Но в «Ленинграде», уже на последней фазе его существования, весело уже не было — это было объединение людей с разными вкусами, устремлениями и жизнями, которых держало вместе… не совсем понятно что. А «Рубль» — это группа, в которой всем интересно заниматься тем, чем они занимаются. РГ: Но публика все равно воспринимает любой ваш проект как «Шнур плюс кто угодно». Шнуров: Публика — дура, и неважно, как она это воспринимает. Важно, как это готовится — это влияет на результат. Конечно, песни пишу я — но на репетициях с ними происходит некая химия, и песни трасформируются неожиданно и… приятно. Именно поэтому мы записывали альбом живьем, без наложений — чтобы атмосферу эту передать. РГ: Разве этого всего не было в «Ленинграде»? Вы бы никогда не стали популярны без этого куража. Шнуров: Ключевое слово — «было». РГ: А «Ленинград», по вашему, умер своей смертью — или он надоел лично вам, а группа могла бы и дальше творить? Шнуров: «Творить», ага. Знаете, это стало похоже на нефтяную вышку, вокруг которой толкутся бригады вахтовиков. Подошли, выкачали, заработали — отошли. Потратили, подошли, выкачали и так далее. РГ: Ну, если вы намекаете на корпоративные выступления, то ведь «Рублю» поступает предложений не меньше, чем до того поступало «Ленинграду». Шнуров: Ну, когда группа твоя еще молодая, ты еще по крайней мере не понимаешь, как симулировать искренность. Как только научился — так сразу шли такой проект подальше. Если мы и в «Рубле» до этого дойдем, то и его мы тоже пошлем туда же. Кино РГ: У вас уже солидная фильмография — и сейчас вы снимаетесь в очередном фильме. Шнуров: Сам удивляюсь — уже полноценное резюме есть актерское. Притом, что я стараюсь не смотреть русское кино, потому что оно ужасно. РГ: Зачем вы в нем снимаетесь тогда? Шнуров: Пытаюсь его спасти. Своим присутствием. РГ: Вы серьезно относитесь к своему актерскому труду? Шнуров: Я не актер, и это, быть может, и позволяет мне заниматься этим так увлеченно. Но из того, что мной в кино сделано, мне не нравится ничего. Можно было лучше сделать. РГ: Вы чувствуете, что пора выходить на другой уровень профессионализма в актерском мастерстве? Шнуров: Глупо заниматься чем-то и не пытаться делать это лучше. Даже бульдозерист должен за несколько лет свою канаву рыть ровнее и правильнее. РГ: А где для вас точка сборки музыкантского труда и актерского? Что общего в том, чтобы выходить на сцену и в кадр? Шнуров: Я бы так сказал — есть определенное очень сильное подобие между записью альбома и создание фильма. А именно — монтаж. Песня — или сценарий — сначала сочиняется. Потом подбираются актеры — или инструменты. Далее — монтаж. А потом уже сборка. А выступление на сцене больше похоже на театр или на футбол, спорт — потому что в кино время другое. В театре, на футболе, на концерте — ты здесь и сейчас, и таким больше никогда не будешь, двух одинаковых концертов или спектаклей не бывает. Кино можно показать тысячу раз, и оно не изменится. РГ: А для вас что важнее — правильно смонтировать жизнь, или оказаться «здесь и сейчас» на сцене перед людьми? Шнуров: Это несравнимые вещи. Театр, концерт, футбол — это создание кармы. Кино, запись альбома — это ее коррекция. РГ: При всем уважении к вашему подходу к российскому кинематографу, неужели вы никак не знакомитесь с контекстом отечественного кино? Нельзя же сказать, что его нет. Шнуров: К сожалению, я видел в основном то, в чем сам принимал участие — Дыховичного, Соловьева. Из остального — ну, мне очень нравится все, что делает Борис Хлебников. Но в принципе, кино, как и музыка скоро умрут, и мы на пороге этого. РГ: Зачем же вы занимаетесь мертвыми делами? Шнуров: Я скорее бы сказал, что учу мертвые языки. Если бы я владел ими в совершенстве, я мог бы сказать, что я занимаюсь кино. Или музыкой. А так мне помогает то, что мне есть еще что учить и учиться. РГ: Ну хорошо, представьте себе, что вам представилась возможность поехать в Голливуд и поработать там в любом, качестве, каком захотите — актером, режиссером, кинокомпозитором… Шнуров: А Голливуд в моем понимании мало чем отличается от «Мосфильма». Вот Скандинавия или континентальная Европа — там все немного по другому. А что здесь, что в Америке — один и тот же конвейер, более или менее бездарный. Тарантино вот нового, например, я даже смотреть не пойду. Я бы с Триером бы поработал, вот это да. РГ: Странно, мне казалось, что между вами и Тарантино есть определенное родство — в энергетике, что ли. Шнуров: Оно и было, пока был «Ленинград». И Тарантино съела ровно та же проблема, которая «Ленинград» прикончила. РГ: Какая? Шнуров: Постмодерн вошел в кровь, как зараза, из игрового приема превратился в суть. Когда оболочка становится сутью, за этим наблюдать уже попросту страшно. Алексей Крижевский, «Российская газета»