Озябнув под промокшим пальтецом,

Смиряясь с неизбежностью осечки,

Как женщина с заплаканным лицом,

Пускает осень дымные колечки.

Курится жертва ревностным богам,

Всё золото им брошено на откуп,

За бьющуюся жилку у виска,

И нежности пронзительную нотку.

Рождение любви кострам не сжечь…

Разлукой перерезав пуповину,

                                                                  Перебирает чётки тайных встреч,

Дыша теперь уже наполовину…

Ладони согревая у огня,

Читает о себе стихи устало,

И понимает, холодность кляня,

О ней известно так ничтожно мало…

«Ты отлетал, сынок, мой сокол,

возьми к себе, молю крестом…»

Христос - в старушке одинокой,

чей горек хлеб, и беден дом.

Он - в детях брошенных, и в нищих,

в тех, кто остался на войне,

кто выживал на пепелище

своих надежд в безумной тьме.

Ведь Божий Сын за всех изранен,

чтоб мы познали благодать.

Оставив милость, состраданье,

отвергнем Господа опять.

Мятежный Мастер всполошил столицу...

Талантам не прощают высоты,

Ведь тьма никак не может примириться

С тем, у кого все помыслы чисты.

Предательство крадётся на рассвете,

Хотя учил о милости Равви…

Несём свой крест дорогою в бессмертье-

Тернистый путь у истинной любви…

Рука стальная усмирит державу,

За маскою лукавою таясь.

Народ привычно изберёт Варавву,

Иуда-деньги, фарисеи-власть.

От юности до самого погоста

Судьба не раз поставлена на кон.

И, если умываем руки просто,

То выбор поворотный совершён.

Негромок голос совести и скромен,

Его нередко заглушает лесть.

Так неужели только в скорбном доме

Собрались здравомыслие и честь?

Не застрахован гений от ошибок,

Коль страх устои жизни подорвал.

И, словно башня Вавилона, зыбок

Тот мир, где сатана устроил бал.

Иллюстрации: вверху: Глущенко и Ко; внизу - Александр Ботвинов.

Фамильная иконка в узелке -

Старушкина единственная ценность.

Она сидела в ношенном платке,

Шептала еле слышно и смиренно:

«Сыночек, милый, если б не война…

Да и отец давно уже в могиле.

Прознали супостаты, что одна,

Квартиру нашу будто бы купили,

Доставили без спроса на вокзал,

Мол, всё равно на ладан дышит бабка…»

Состав с шипеньем пасти открывал

И поглощал толпу железной хваткой.

Нам иногда отвлечься б от забот,

 Простыми быть, как голуби и дети…

Но кто-то взгляд поспешно отведёт,

А кто-то боль чужую не заметит.

Казалось, небо гневно бьёт в набат,

А бабушка иконку тихо гладит:

«Помилуй, Бог, не знают, что творят.

Прости несчастных Иисуса ради».

Раньше мы были сотканы из солнца и вешних капелей,

Теперь всё из туманов осени и ночей безлунных.

Не тянутся в ожидании больше дни,

А мелькают недели, –

Не оступиться, да не промахнуться… бы.

Захочешь зайти согреться, ан нет,

Настало время дождей,

Можно только простудиться

Или, как от молнии – загореться

И обмануться... А потом зима

И завоют беззубые метели.

И как сухарь закусит баба целиком кулак,

Хрустнет… под ногами тяжесть свежего наста,

И пойдёт понесёт своё одиночество

В холодный и светлый день.

Или в проруби охладит свой жар,

А потом айда снегом обтираться…

Тень и свет плавятся… каждый день.

Каждый день нравится, для тех кто уже умирал.

Тишина звучит музыкой, для тех, кто познал боль.

И боль солью во времени жерновах перетирается…

Раньше всё ангелы за спиной от демонов спасали,

Их безумных, страстями поломанных без сожаления лет,

Но демоны устали

И в свою бездонную тень

По одному отлетали… уводя от огня, ночи день.

- А теперь?

- А теперь этих ангелов нет, они легки, как пух…

И сам стоишь за спиною близких, непонятый для них,

И по капле, незримым донором источаешь миро…

- Мило…

- Не то слово, и ещё так горячо

Обливается сердце кровью… и ноют на погоду

Переломы и шрамы,

(Видать жизнь буреломами…)

Всё, как подводные камни и старух мины.

Если нужен заговор, то заговорим,

Успокаивая мыслей и страстей слепые порывы.

И лучшее в нас, это поступь вестников,

Что ежедневно проходят по городу

Мимо нас по делам и заботам своим

И для мира незримо.

Тень и свет плавятся… каждый день.

Каждый день нравится, для тех кто уже умирал.

Тишина звучит музыкой, для тех, кто познал боль.

И боль солью во времени жерновах перетирается…

Раньше шёл озорным расхристанным проливным дождём,

А теперь всё невесомой и незримой для мира тучею.

Небо раскололось на двое и треснуло,

А потом, ещё и ещё.

Мы всегда, как пилигримы стремимся

К светлому миру и лучшему. –

Но таким его дал нам Бог. –

Вроде сто возможностей, но дорога одна,

Вроде много детей, но помнит и ждёт лишь одна,

Вроде бы она и она тоже мне жена,

Но греет электричество или бросает в жар,

Но уже иное горючее…

Было раньше вроде проще всё – и радость, и боль,

А теперь понимаешь, что раньше, это и было лучшее…