Новые, зимние убийства наступают, они-то будут устроены в солиднейших смертоубойнях. Мой отец- первый кутюрье города. Я-то отбояриваюсь, а ведь придётся представлять сведебное платье. В этом году постольку-поскольку лишь некоторые убийства- чёрные, белые- в Ледяном дворце, при 50-ти градусах мороза, там живьём одевают в ледяные платы и обряжают ледяными цветами для публики и пред публикой. Чета молодожёнов должна быть голой. Ледяной дворец устроен на том месте, которое прежде занимало собрание конькобежцев, а летом там устраивают бои на ринге, но мой отец арендовал всю площадь, с молодым Бардосом я обязана осмелиться, оркестр тоже заказан, будучи вынуждены играть при такой температуре, музыканты смертельно боятся, но мой отец обещает обеспечить вдов. Те пока- жены музыкантов.

Мой отец вернулся из России, с неохотой. Он не монастыри посещал (в тексте оригинала "отшельничество"- прим.перев.), но штудировал пытошную науку, он привёз с собой царицу Мелани. Мне придётся вместе с Бардосом обрядиться в ледяные латы перед всей Веной и пред всем светом, ибо предсталение будет транслироваться через спутники, оно должно состояться в когда американцы или русские, или те с другими полетят на Луну. Моему отцу сдаётся, что венское ледяное шоу затмит перед всем миром и имперскую мощь, и Луну. Он катит на украшенной мехами повозке по первому и третьему округу, выставляет всем на диво себя и юную царицу до начала великого спектакля.
Вначале через громкоговорители обратят всеобщее внимание публики на вычурнейшие детали Ледяного дврца, на его окна, на тончайшие ледяные стёкла в них, прозрачные будто прекраснейшие стёкла из кварца. Сотни ледяных канделябров освещают Дворец, на диво всем внутренне убранство: диваны, табуреты, буфеты с хрупкими сервизами, бокалами, чайные принадлежности, всё сработано изо льда и выкрашено в живейшие цвета, расписано под антикварный фарфор. В каминах лежат ледяные дрова облитые гудроном для правдоподобности с подсветкой, имитирующей пламя, а небесная кровать укрыта кружеыными покрывалами изо льда. Царица, которая кличет моего отца медведем, подтрунивает над ним, она намекает что одно удовольствие жить в таком дворце, то там вот всё-таки немного холодно чтоб спать. Мой отец склоняется ко мне и молвит фривольнейшим тоном: "Я убеждён, что ты не замёрзнешь, когда со своим господином Бардосом сегодня разделишь это ложе, он должен позаботиться, чтоб между вами не погас огонь любви!"  Я бросаюсь ниц перед своим отцом, прошу не себе жизни, но милости к молодому Бардосу, которого я почти не знаю, который меня едва ли знает и непонятно зачем обречён на замерзание вместе со мной. я не понимаю, для чего и Бардоса требуется принести в жертву ради удовлетворения народного. Мой отец объясняет царице, что и мой виновный соучастник должен быть ликвидирован, нас станут поливать водами Невы и Дуная до тех пор, пока мы не обратимся в ледяные статуи.
- Но ведь это отвратительно,- возбуждённо возражает ему Мелани,- мой большой медведь, ты много раньше должен был умертвить несчастных.
- Нет ,моя маленькая медведица, -возражает ей мой отец,- ведь в таком случает они оказались бы лишены природных черт, которые согласно закону красоты неотъемлемы, я их оставлю как живыми, да могу ли я наслаждаться смертным страхом жертв?
- Ты страшен,- молвит ему Мелани.
Но мой отец обещает ей экстаз- и та вместо страха изображает полное удовлетворение.
- Легко и просто наблюдать когда ты укутан, -обещает он, обнадёдивает её.
Люди с улицы и венский свет вопят :"Такого ещё никто никогда не видывал!"

Мы стоим на 50-градусной стуже, раздетые, перед дворцом, нам приходится занимать указанные позици чтоб выжимать редкие причитания из публики в адрес без вины виноватого Бардоса в то время как на нас начинают литься потоки ледяной воды. Я слышу ещё собственное хныкание да свои слабые проклятия, а последнее, чему я ещё внимаю- торжествующий смех моего отца ,а его умиротворённый вздох- последнее из слышимого мною. Я больше не могу просить жизни Бардосу. Я леденею.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Малина сдерживает меня, это он ,говорит: "Будь совершенно спокойна!" Мне нуужно оставаться спокойной. Но я хожу туда-сюда с Малиной по квартире, он желает, чтоб я прилегла, но я уже больше не могу ложиться в слишком мягкую постель. Я укладываюсь на пол, сразу встаю, ибо я вот так же на некоем другом полу лежала, в меховом ( в тексте оригинала "в сибирском пальто" -прим.перев.) тулупе ,который согревал, и я хожу говоря, глаголя, отпуская на волю и ловя слова, с Малиной, туда-сюда. Отчаявшись, я кладу голову на его плечо, именно эта его ключица перебита, сживлена с помощью кусочка платины, после автокатострофы, он однажды рассказал мне, и я замечаю, что мне холодно, я начинаю дрожать, луна восходит, её видать из нашего окна, "видишь луну"?  Я вижу некую иную луну и сидерический (т. е. исиня-чёрный с проблестками звёзд, см.прим. к пред.отр.- прим.перев.) миръ ,но эта- не иная луна, об этой говорить не желаю, только разговаривать должна я, постоянно глаголить чтоб спастись, чтоб не обременять Малину, голова моя головушка, я схожу с ума, но Малина не должен знать этого. А всё-таки Малина знает, и я прошу его, судорожно вцепившаяся в него, пока мы носимся по комнатам, опустить меня на пол, снова встаю, оправляю себе рубашку, снова позволяю опустить себя, ведь перестаю соображать, помимо собственно воли, перестаю соображать, я схожу с ума, но Малина ещё раз повторяет :"Будь совершенно спокойна, позволь себе опуститься". Я позволяю опустить себя, и вспоминаю об Иване, дышу несколько умереннее, Малина массирует мои руки и стопы, в области сердца, но я же сойду с ума, только об одном прошу, прошу тебя об одном... Но Малина молвит: "Почему просишь, так прямо уж просить..." Но я повторяю, снова своим сегодняшним голосом :"Прошу, Иван, позволь мне не разгласить этого, не знать (и ведомо же мне, что Малина ничего не знает об Иване, зачем же говоорить о нём?)... Иван никогда да не узнает, обещай мне, и пока ещё я в состоянии говорить, говорю, это важно, и прошу: "Поговори со мной, Иван не смеет никогда ничего узнать, пожалуйста, расскажи мне что-нибудь, говори со мной об ужине, о новой грампластинке, которую ты было принёс, "О, прежний дух!", говори со мною, всё ранвно, о чём нам разговаривать, говорить, говорить, говорить, поскольку мы больше не в Сибири, не в реке, не в лугах, что пойме Дуная, поскольку мы суть снова здесь, на Унгаргассе, ты мой возлюбленный край, мой Унгарлянд, говорю с тобою, зажги свет повсюду, не думай о счётчике нашем, поверни все выключатели, дай мне воды, сделай свет, включи весь свет! Зажги и торшер.
Малина творит свет, Малина несёт воды, помешательство отпускает, сознание возвращается, сказала ли я нечто Малине об Иване, назвала ли Иваново имя? Я сказала "торшер"  ( в оригинале- "der Leuchter", светильник, от "Die Leucht"- свет- прим.перев.)
- Знаешь, -говорю я, подуспокоившаяся,- ты не должен принимать этого слишком всерьёз, Иван живёт, и он прежде жил однажды, странно, нет? Прежде всего, не делай из этого выводов, лишь я сегодня занята этим, а оттого я очень уставшая, но свет оставь гореть. Иван пока жив, он будет звонить мне. Когда позвонит, скажи ему...
Малина продолжает ходить со мною там-сям, ведь я не могу спокойно лежать, он не знает, что должен сказать Ивану, я слышу ,как звенит телефон.
- Скажи ему, скажи ему, прошу ,скажи ему! Ничего ему не говори. Лучше: меня нет дома.

Мой отец должен мыть нам ноги подобно тому ,как все наши апостольские Императоры -беднякам, раз в году. Мы с Иваном принимает ножную ванну, вода бежит круто-чёрно пенясь, грязная, мы долго не мыли ног. Мы лучше сами помоемся, ведь мой отец больше не выполняет благородный долг. Я довольна, что наши ноги уже чисты, они свежо пахнут, я утираю Ивану ступни, а затем- себе, мы сидим на моей кровати и несказанно радостно смотрим друг на дружку. Но вдруг кто-то идёт сюда, дверь быстро нараспашку, это мой отец. Я указываю на Ивана, я говорю :"Это он!" Не знаю, то ли мне ждать сметртной казни за него, то ли отправлюсь в лагерь.  Отец смотрит на грязную воду, откуда я только что вытащила свои белые ,благоухающие ступни ,а я заставляю его гордиться ,указав ещё и на Ивановы ступни. Мой отец не должен ничего замечать, хоть он своего долга снова не выполнил, хоть я довольна тем, что смыла всё после дальнего пути. То был слишком долгий путь- от него к Ивану, а мои ноги стали чисты. Рядом наигрывает радио :"Да-дим, да-дам..." Отец орёт: "Выключить радио!" Это не радио, он знает наверняка, говорю определённо потому, что нет у меня не было никогда никакого радио. Мой отец снова орёт :"Твои ноги же все засраны, и я только что об этом рассказал всему народу!" Только это он и знает: "засраны- засраны!" ! Я говорю улыбаясь :"Мои ноги вымыты, надеюсь, что у всех такие же чистые".
Да что за музыка, вот она и прекратилась! Мой отец топочет как никогда прежде: "А скажи немедля, в каком Колумб открыл Америку? Сколько основных цветов?"
- Три основных. Освальд насчитывает их около 500.
Все мои ответы являются проворно, они все верны, но очень тихи, я не против того, что мой отец не слышит их. Он снова кричит, всё пуще прежнего- и с каждым его криком со стены валится кусок штукатурки, или выскакивает прочь паркетина. Как же ему спрашивать, если ответов он не желает слышать.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Странное свидание. Сегодня нет времени у нас друг для дружки, в последний вечер всегда много хлопот. Я-то свободна, мои чемоданы уж упакованы, Малина куда-то ущёл поужинать, мне кстати. Он вернётся поздно, и это мне кстати. Знать бы мне, где Малина. Но я не желаю видеть его сегодня, сегодня не могу, я должна поразмыслить над странной встречей. Однажды, всегда время нас поджимало, , а однажды было вчера и позавчера, и год назад, и два года. Кроме вчера будет и завтра, Завтра, которого не жалаю я, а вчера... О ,это Вчера , вот и припомнилось мне, как я встретила было Ивана, и что я с первого взгляда и всё время... вот я испугалась потому, что не вспомнить, как вначале было, ни за что, как было месяц назад, ни за что, как было когда детей недоставало, как было с Франсе и Троллопом, и как дальше время текло, когда мы вчетвером были на Пратере, как я отсмеялась было, как Андраш жался ко мне, в паноптикуме это было, у "мёртвой головы". Не желала я знать впредь, каким начало было, я больше не стяла у цветочной витрины на центральной улице, не изобретала и имена, и не расспрашивала о них. Но придёт день- и мне захочется узнать ,и я свалюсь во Вчера, сникну там. Но ещё не завтра. Прежде, чем вчера и завтра оживут, я должна утишить их в себе. Ныне сегодня. Я здесь и ныне.

Иван позвонил, он всё-таки не сможет подбрость меня на Западный вокзал, всегда в последний момент что-нибудт помешает. Ну ничего, он пошлёт мне карточку с видом, я же дольше слушать его не могу, ведь мне срочно надо заказать такси. Малины пока нет дома, а Лины еще нет. Но она на подходе, она застаёт меня с чемоданами на лестничной площадке, мы сволакиваем их вниз, больше старается Лина, она обнимает меня у такси: "Чтоб достойная фрау вернулась мне здоровой, иначе герр доктор будут недовольны!"

Я мечусь по всему Вестбанхофу, затем следую за носильщиком, который транспортирует мои кофры до конца третьего перрона, нам надо обойти, ведь мой вагон уже стоит на пятом: два поезда на Зальцбург отправляются на протяжении этого часа. На пятом состав вдвое длиннее того, а нам ещё надо по щебню добраться к хвосту. Носильшик требует немедленной платы, он подозревает "типический скандал" , но всё-таки помогает мне за десять шиллингов чаевых, скандал да и только. Думаю, он за десять шиллингов не заколется. А то придётся мне вороча`ться- и через час буду дома. Поезд трогается, я из последних сил рву на себя открытую вагонную дверь, успеваю забраться. Остаюсь на чемоданах пока не придёт проводник и не отведёт меня в купе. А поезд тормозит у Линца, он недолго стоит там, я никогда не бывала в Линце, всегда- проездом, Линц на Дунае, не желаю прочь с берегов Дуная.

... она не больше не видела пути-выхода из ставшего чуждым края, где были только ивы, ветер и вода... ивы шипели всё пуще, смеялись, они вскрикивали и стонали... чтоб ничего не слышать, она укрыла голову руками... Ей не осталось пути ни вперёд, ни назад, ей остался выбор между водой и всесильным произволом ив.

Антуанетта Альтенвиль на вокзале Зальцбурга провожает пару особ, садит их, возвращающихся, в мюнхенский поезд. Всегда этот вокзал казался несносным со своими абсурдно долгими расслабляющими ожиданиями, но на этот раз да не расслаблюсь, ведь я остаюсь, я принадлежу  INLAND. Всё же мне приходится ждать, пока Антуанетта попрощается и расцелуется чуть ли не с каждым, затем она машет вслед отходящему составу, словно прощается со всеми уезжающими роями народу, милостиво, и меня она, естественно, тоже не забыла. Атти безумно рад мне, он снова будет на регате, вот как? этого я не знаю? Антуанетта постоянно забывает, чем интересуются её знакомые, а Атти,значит, завтра со мной поедет на гору Ст.Гильген, ведь в этой, первой регате он, конечно, не участвует. Я недоверчиво прислушиваюсь к речи Антуанетты. Почему Атти ждал меня, не понимаю, Антуанетта, пожалуй- тоже, она находит в этом искреннюю приязнь. -Малина передавал тебе привет,- говорю ей сухо.
- Спасибо, а почему вы не вместе, нет, да что же, они ещё рабоотают?! и как живётся нашему дорогому остронуждающемуся?
То, что она видит в Малине остронуждающегося, для меня такая уж диковинка, что я не могу сдержать смеха: "Но Антуанетта, ты ,наверное, перепутала его с Алексом Фляйсером или с Фрицем? Ах, ты уже с Алексом?" Я говорю мягко: " Ты видно спятила". Но я ещё себе представляю Малину в качестве бедняка, одного в венской квартире, нужда неописуемая. Антуанетта теперь водит "ягуар", только английские машины годятся, а она ездит быстро и уверенно, по одному ей ведомому окружному пути, из Зальцбурга вон. Она удиволяется видя меня в добром здравии, обо мне постоянно слыхать такие анекдоты, никуда не выхожу, во всяком случае, опаздываю и ошибаюсь местами встреч. Я обстоятельно отчитываюсь, когда в последний раз бывала в Ст.Вольфганге (а главное опускаю: что ни день- в гостиничном в номере) , и что постоянно дождит, и дурная поездка выдалась. Хоть больше мне сказать нечего, пусть идут дожди, а Антуанетта пригласит меня в солнечную соляную пещеру. Тогда я смогу хоть на час свидеться с Элеонорой, которая служит на кухне в "Гранд отеле" , Антуанетта раздражённо перебивает меня: "Нет, да что ты говоришь? Лора? да почему7 на какой кухне? в "Гранд отеле"? такого больше нет, он сгорел, но гуляли было там на славу!" И я поспешно хороню Элеонору, и возвращаюсь чтоб просвещать Антуанетту и удивляться. Мне никогда не следовало бы возвращаться сюда.

У Альтенвилей к чаю уже пятеро, двое ещё подойдут к ужину, а у меня больше нет отваги сказать: "Но вы же обещали мне, что никто не придёт к нам, что будет тихо, совсем тихо в нашем узком кругу!" А завтра, значит придут Ванчуры, которые сняли себе на лето дом, а на выходные- ещё сестра Атти, которая настояла на том, что приволочёт младенца, на которой, веришь ты? женился в Германии этот Роттвиц, на этой урождённой аферистке, лучше бы ей не родиться, а за рубежом она пользовалась succe`s fou* , все немцы вешались на неё, они и вправду верили, что бейби в состои в родстве с Кински** и даже с ними, с Альтенвилями, удивительно. Антуанетта с той поры не перестаёт удивляться.

С чаепития убираюсь прочь, брожу окрестностями и вдоль берега, и коль я уже здесь, визитирую как следует. Люди замечательно изменились в этих местах. Ванчуры извиняются за то, что сняли дом на Вольфгангзее, я не упрекнула их, и я тоже здесь. Кристина непоседливо пробегает по комнатам, подпоясана старым фартуком так, что под ним не заметно платье от Сен-Лорана. Это чистая случайность, ей милее в самой глубинке Штирии. Но вот и Ванчуры перебрались сюда, хоть им все дни чёрные, не до праздников. Христина зажимает виски ладонями, пальцы- в причёску, здесь её всё действует на нервы. В саду она сеет салат и травы, во всё, что готовит, она кладёт травы, живут они тут оскоменно, невообразимо просто, сегодня Ксандль прокатится впустую, таким быть свободному вечеру Христины. Она снова зажимает виски, теребит волосы пальцами. Плавать они практически не ходят, кругом ведь натыкаешься на старых знакомых, и я ещё в кадре. Затем спрашивает Христина: "Вот как? У Альтенвилей? Ну да, утончённые они, Антуанетта ведь очаровательная особа, но Атти, как ты это терпишь? мы ведь не сообщаемся, думаю, он страшно завидует Ксандлю". Я удивлённо спрашиваю: "А с чего бы это?"  Христина наобум отвечает: "Атти тоже когда то рисовал или писал кистью, насколько я знаю, ну вот, он страшно не терпит, когда у кого-то по-настоящему удаётся, как Ксандлю, такие ведь они все, эти дилетанты, мне с такими не о чем говрить, да я практически и не знаю Атти, виду Антуанетту от случая к случаю здесь и в городе у парикмахера, нет, не в Вене, в сущности они такие твердолобые консерваторы, каких найти трудно, и даже Антуанетта, хоть и столько в ней шарма, а насчёт современного искуства, простите, она темнота, а замужество за Атти Альтенвилем ничего не значит, неотёсанной она осталась, Ксандль, что я думаю ,то и говорю, какая я есть, такая есть, ты меня сегодня просто бесишь, слышишь?! а я отрежу детке ещё один ломоть, если ко сюда на кухню забежит, пожалуйста, поверь же, однажды герр др.Альтенвиль скажет то же Атти, я бы хотела пережить это, он состроит тогда невиданное лицовид лица его послелицо випережить это эьдоижэт напрямик Атти, надо будет увидеть лицо последнего, убеждённого республиканца, с особой красноватой окраской, и путь стократно на его визитке значится "др. Артур Альтенвиль", он только тогда обрадуется, когда каждый-всякий узнает вопреки ей, кто он есть. Такие они все!

У Мандлей ,в соседнем доме, который из года в год американизируется, сидит в livingroom*** такой себе молодой человек, Кэти Мандль шепчет мне, что он outstanding****, если я правилно поняла- писатель, и коль я верно расслышала его фамилию, то ли Марктом, то ли Мареком зовётся, он только обнаружил своё дарование или же его дебют ожидается посредством Кэти. По прошествии первых десяти минут он с нескрываемым любопытством спрашивает об Альтенвилях, а я скупо ему отвечаю, вовсе никак. -Да чем же собственно занят граф Альтенвиль?- спрашивает молодой гений и настойчиво продолжает: как давно знаю я графа Альтенвиля и действительно ли дружна с ним и может ли быть такое, что граф Альтенвиль... Нет, мне нечего ответить, я ещё не српшивала его, чем он занят. Я? Пожалуй, уж две недели. Плавать на яхте? Возможно. Да, я думаю, у них два или три судна, не знаю. Может быть. Чего угодно господину Маркту или Мареку? Быть приглашённым к Альтенвилям или постоянно повторять вслух эту фамилию? Кэти Мандль выглядит дородной и доброй, она красна как рак, хоть не станет коричневой, она говорит с прононсом по-венски-американски и по-америкнски-венски. Она в семье сильная яхтсменка, единственная серьёзная соперница Альтенвилей, если не считать Лейбля профессионалом. Герр Мандль говорит мало и кротко, он добродушно присматривается. Он молвит: "Они вовсе не подозревают, какая энергия таится в моей жене, которая то яхту водит, то копается в саду, то дом в доме затевает перевороты, немногие люди живут так, а остальные присматриваются к ним, я их последних, которые присматриваются. Вы тоже?"

 
_________Примечания переводчика:______________
* бешеным успехом (фр.)
** Клаус Кински, немецкий актёр театра и кино, см. ст. в "Википедии": http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BB%D0%B0%D1%83%D1%81_%D0%9A%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8
*** в гостинной (англ);
**** выдающимся (англ.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Зимой он с Лени ходил в горы, на Ракс, в выходные, да, он точно помнит. Ещё бы, помнит. Он замёрзли, продрогли, перепугались, столько раз прижимались друг к дружке в ту ночную бурю. Множество слишком жалких покрывал они сначала взаимно уступали, а затем в полусне тянули на себя. Накануне он познакомился с Минором и доверился ему. Он побежал к Минору потому, что не знал ,что делать и как быть, вообще не знал, как начать, и врача знакомого у него не было: он ,да и Лени тоже, ещё не знали женщин. Лени был столь юна, он был тоже юн: их неведение растрогало сведущего или разыгрывавшего из себя знатока Минора. Тот предложил таблетки, которые посоветовал Лени принять накануне вечером в кемпинге для лыжников. С Минором он всё обсудил и , хотя чувствовал себя жалким, "знаток" ему позавидовал. (Девственница, которая не попалась мне в этом городе? Начистоту, дружище!) Он напился за компанию- и с миноровым перегаром вдохнул его жизненных взглядов. (Вовремя порвать. Вариант один. Выпутаться из аферы. Думать о будущем. Камень на шею.) Но снежной ночью ужасался он самому себе, Минору, Лени, которую не хотел трогать: с той поры, как узнал, что ей предстоит, больше не желал он этого костлявого тщедушного тельца, не хотелось ему трогать эту безвкусную скороспелку, и потому он поднялся ночью и ещё раз спустился в гостевую, присел за свободный стол и пожалел себя пока не оказался в компании, пока две блондинки-лыжницы не подсели к нему, пока они не захмелели- о он пошёл за ними наверх, следом, как приговорённый, на тот же этаж, где, в другой комнате, Лени лежала и плакала или плакала во сне. Когда он оказался в комнате с двумя девушками и расслышал свой смех, всё показалось ему простым  и лёгким. Всё ему далось и уда`лось: это было так просто, правда, ему пока недоставало верной установки, но дело наживное- итак, отныне и навсегда. Он ощутил себя со-знателем некоей тайны лёгкости ,дешевизны и допустимых злодеяний. Ещё до того, как он впервые поцеловал блондинку, Лени была им брошена. Прежде, чем он, уже не противясь ,отверг стыд- и запустил руку в волосы другой, со страхом было покончено. Но позже пришла расплата: он так и не смог укрыться от резких словечек и дикого лепета, которые полонили его. Дороги назад не было- и он, не сомкнув глаз, расплатился ими за всё, что ему прежде и после дарено было увидеть ночами когда горел свет. Утром Лени исчезла. Когда он вернулся в Вену, то заперся на пару дней у себя, к ней не пошёл, никогда уж не наведался к ней, и не слышал о ней больше. Только год спустя оказался он в Третьем округе, зашёл в тот дом, но Лени там больше не жила. Он не решился справиться насчёт нового её адреса- а то зачастил бы сюда, с мольбами, коль жила б на прежнем месте. Иногда в кошмарах он видел её, распухшую утопленницу, плывущую вниз по Дунаю или- прогуливающуюся с детской коляской в парке (в такие дни он обходил парк стороной) , или без ребёнка- как ей с дитём управиться? продавщицей за прилавком, обращающуюся к нему не глядя, мол, чего изволите? А также представлял себе её в счастливом браке с коммивияжёром, в провинции. Но он так её и не увидел. И он зарыл это в себе настолько глубоко, что лишь изредка видел наяву картину ночного снегопада, бурю, от которой они убежали к окошкам кемпинга занесённым метелью, к свету, который горел над тремя сплетёнными телами- и к хихиканью, ведьмовскому хихиканью, к шевелюрам блондинок.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Кто же я в золотом сентябре, коль обдираю с себя всё, что из меня сделали? Кто, когда облака летят?
Дух, что спрятался в моей плоти- ещё больший предатель, чем его напоказ святая хозяйка. Прежде всего должен я бояться встречи с ним. Ибо ничего из надуманного из меня не вышло. Всякая мысль- всход чужого, занесённого семени. Ничто из того, что тронуло меня ,я неспособен помыслить, а ведь думаю то, что меня не тронуло.
Мыслю о политическом, социальном и ещё парою иных категорий, всегда- в одиночестве и без повода: участвую в игре с загодя установленными правилами, причём ,возможно, хоть раз уже помыслил, как их изменить. Нет игре. Хватит!
Я, этот моток рефлексов и благонамеренной воли; Я вскормленное отбросами истории, побуждений и инстинкта; Я одной ногой -в дикости, другой- на столбовой дороге к вечной цивилизации; Я непроницаемое, смешанное из всяких материалов, рафинированное, неразъёмное, а  несмотря на всё- легко гасимое ударом по затылку. Для молчания измочаленное Я из молчания...
Зачем я всё лето искал погибели в угаре, или- вознесения, там же? ...к тому же, не замечая, того ,что сам -всего лишь заведённый кем-то и забытый органчик: варьирую пару аккордов, гневно пробую из них сотворить мелодию, которая значится в моей нотной тетради! Моя тетрадь! Будто, если начистоту, в моей тетради нечто записано! Молнии пронзили стволы, раскололи их. Безумие снизошло на людей, души им расчленило. Саранча пала на поля- оставила выжранный след. Прибои смыли холм, дикие ручьи- склон. Землетрясения не стихали. Это всё записи, они!
Если бы я не зарывался в книги, в историю, в легенды, в газеты, в новости- не взросло бы во мне наносное, был бы я ничем, собранием непонятых задатков. (И ,пожалуй, к лучшему: тогда нечто иное выпало бы мне!) То, что вижу, слышу- не присваиваю, но мои ощущения- вот их, возможно, я и присваиваю. Пустые нотные станы ,эти ночные побродяжки, голодные бездомные, они гуляют в моём сердце как по сельскому тракту. Я хочу, я в силах призвать всех ,кто верят своим единственным и неповторимым головам и принимают за чистую монету свои мысли: будьте благоразумны! Ваши копилки звякают вышедшими из употребления монетами, а вы пока того и не подозреваете. Избавьтесь вы от них, побрякушек с черепами и орлами. Признайте, что с Грецией и Буддистаном, с откровениями и алхимией они- в прошлом. Признайте, что обживаете вы только одну, древними меблированную землю, что ваши взгляды всего лишь взяты напрокат, образы вашего мира- арендованы. Признайте, что вы рассчитываетесь собственной жизнью, только по ту сторону барьера, разорвав со всем, что вам было дорого, на остановках, в аэропортах- и только оттуда отправляетесь собственными путями и маршрутами от воображаемой станции к другой выдуманной, вы странствующие вдаль, для которых кроме прибытия ничего нет!
Попытка взлёта! Новая проба любви! Там бескрайний, непостижимый миръ бередит твоё отчаяние- езжай!
Сумрачный сон, летучая горячка над пропастью. Когда связки нет, прощаться просто; когда Полип загребает  лапой, не держись за ближнего............................
Человечность: блюсти дистанцию.
Расступитесь а то умру, или убью, или покончу с собой. Оставьте, Бога ради!
Я гневен, тем ,без конца и начала гневом. Мой гнев, он пробудился из оледенения ,он обращён к железному веку... Но коль миръ катится к концу- и все говорят это: верующие, суеверные, учёные и пророки, почему бы однажды ему не кончиться до того, как сойдёт с орбиты, взорвётся? Почему бы ему не погибнуть от осознания и гнева? Почему я не в силах сиднем сдержать свой родовой порыв- и тем поставить точку? Конец блаженных, бесплодных плодовитых, истинно любящих. Нечем кстати крыть.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

"Амалия!- взревел Оливио - и сводчатые стены откликнулись эхом,- Сойди вниз, да попроворнее! Я тебе гостя привёз, Амалия, да что за гостя!" Но та вышла на крыльцо ещё до крика и оставалась невидимой в тени. Казанова, чей острый взгляд сохранил способность пронзать и ночную тьму, заметил старую знакомую прежде её супруга. Гость улыбнулся- и почувствовал ,что улыбка молодит его. Амалия вовсе , чего Казанова опасался,не разжирела, но выглядела стройной и моложавой. Она его сразу узнала. "Вот это неожиданность! Вот это счастье!- вскричала она незамедлительно ,поспешила ступенями вниз- и подставила для приветствия щёчку Казанове, после чего без всякого стеснения обняла его по праву любимой подруги. "И могу ли поверить, -произнёс он затем, -что Мария, Нанетта и Терезина -ваши любимые дочери, Амалия? Хотя, времени можно доверится..." -"И всему прочему- тоже, -уточнил Оливио,- положитесь на видимое,Кавалер!"- "Твоя встреча с Кавалером,- молвила Амалия хмельным и мечтательным взглядом сверля гостя,- похоже, причина опоздания, Оливио?"- "Так точно, Амалия, но ,несмотря на проступок , нам с Марколиной будет ли чего поесть?" -"Да и мы, однако, с Марколиной за стол не садились, хоть проголодались уж". -" А не могли б вы любезно потерпеть, -спросил Казанова,- пока я немного не почищусь с дороги?"- "Я вас немедленно отведу в вашу комнату, -сказал Оливио , -и надеюсь , Кавалер, вы будете довольны, почти настолько довольны..." Он подмигнул и прибавил потише: "...Как в вашем  мантуйском гостиничном номере, где вам тоже чего-то недоставало". Хозяин вышел вон , поднялся лестницей на четырёхугольную галерею, свернул раз и снова поднялся узкой деревянной лестницей в башенку. Там Оливио отворил особым ключом дверь - и ,стоя на пороге, с многими комплиментами представил Казанове прекрасную гостевую комнату. Затем служанка принесла мешок для одеджы и удалилась прочь вместе с хозяином. А Казанова остался один в  обширном и обеспеченном всем необходимым, но всё же на вид пустом покое.  Через четыре узкие сводчатые окна открывался во все четыре стороны вид на озарённую солнцем равнину с зеленеющими виноградниками, пёстрыми заливными лугами, известковыми дорогами, выбеленными усадьбами с густыми садами. Казанову не интересовали пейзажи, он быстро приготовился к обеду, не столько из чувства голода, сколько из неуёмного любопытства к Марколине, с которой он желал как можно скорее свидеться лицом к лицу. Он не переменил платье, решив явиться во всём блеске к ужину.
     Явившийся к обеду в комнату на первом этаже за обильным столом Кавалер заметил кроме супругов и троицы их дочерей неброско, даже серо одетую девушку деликатного сложения, которая взглянула на него как на домашнего или уже сто раз гостившего тут. Глаза её не полыхнули огоньком привычным для Казановы в годы безвестной шальной юности и в опасную пору зрелости- и тому оставалось принять свершившееся как недоразумение. Да и в последнее время стоило только прозвучать имени авантюриста- и дамские губы складывались удивлённо-ностальгическим бантиком  ,если только не сводила их едва заметная дрожь досады, что давало представление о том, как Кавалера принимали ещё пару лет назад. Но и после того ,как Оливио представил своей племяннице гостя как синьора Казанову, Кавалера Чести, та улыбнулась так, как если бы ей назвали любое иное имя, в котором вовсе не звучали б опасные тайны приключений. А когда он сел рядом с ней и из его глаз устремился сноп искр восхищения и любопытства, та своей  спокойно-умиротворённой миной являла жалкий ответ столь горячему поклоннику.
Вслед за несколькими учтивыми вступительными фразами Казанова дал понять соседке, что наслышан о её учёных устремлениях и спросил её, что за накука занимает её главным образом. Девушка ответила, что занята прежде всего лекциями по высшей математике, читаемыми прославленным преподавателем Болонского университета профессором Морганьи. Казанова выразил своё удивление тем, что очаровательная девушка проявляет столь необычный интерес к столь сложному и ,к тому же ,точному предмету, а та ответила, что по её мнению математика - самая волшебная меж прочих наук и божественно толкует природу. Когда Казанова попросил было пояснений сказанному, девушка парировала тем, что собравшимся, а прежде всего её любимому дядюшке, много интересней было б услышать рассказ о деяниях много странствовавшего гостя , а не философский диспут. Казанова, ответив согласием на живую просьбу соседки, заметил ,что все последние годы он провёл в исполнении дипломатических миссий, которые его ,если упомянуть только крупные города, заставили посетить Мадрид, Париж, Лондон, Амстердам и Петербург. Он честно и открыто рассказал о встречах и совместных предприятиях с лицами обоих полов различного положения, и о провалах миссий не забыл упомянуть он, в частности- о нелестном приёме при дворе Катарины Российской, а о том, как Фридрих Великий едва не назначил его воспитателем в корпус померанских юнкеров, от чего ему пришлось спасаться бегством. Обо всём давно, годы и десятилетия назад минувшем, распространялся он так живо, будто речь шла о недавних событиях. Он радовался вниманию слушателей- и, пока рассказывал и фантазировал, казалось ему что он по-прежнему тот беззаботный, бесстыжий, лучезарный Казанова,который поездил по свету с красивейшими дамами, которому в высшей степени благоволили светские и духовные правители, который тысячи разбрасывал, проигрывал и раздаривал, а не мизерный приживала, которого бывшие друзья из Англии и Испании поддержали смехотворными суммами, притом поистраченными настолько, что пара карточных выигрышей у барона Перотти сотоварищи пришлись как нельзя кстати. Да, он почти забыл, что высшей целью его оставался вид на жительство в отчем городе, заключившем  было его в темницу, а после побега - запретного ему, куда хотелось бы вернуться в качестве мельчайшего мещанина, писаки, нищего, ничтожества, дабы тем и завершить столь впечатляющую свою жизнь.
     Марколина слушала его внимательно, хотя и без заметного интереса, словно ей читали из книги жалкую занимательную историю. Девушку нисколько не трогало то, что рядом с ней сидит человек, мужчина, переживший столько, а ещё о большем умалчивающий, и то ,что он был любовником тысяч дам. Иначе поблёскивали глаза Амалии.  Для неё Казанова остался тем, прежним , для ней голос его звучал призывно, как и шестнадцать лет назад, а гость чувствовал, что слова, сколь не громозди их, не стоят приключениа. Да и что ему дела было до Амалии, когда тянулся он в этот час ,как ни к кому прежде, к Марколине? Сквозь скромное свободное платье чудилась ему нагая плоть, бутоны грудей вызывающе набухли- и когда девушка нагнулась было чтоб поднять с полу свой "карманный" платок, пламенеющая фантазия так живо расцветила позу Марколины, что Казанову едва не хватил обморок. От внимания девушки не ускользнула запинка соседа и странный блеск его глаз- и Казанова заметил, как она ,внезапно отстранившись, взглянула на него с ответным предостережением, даже с некоторым отвращением. Он, однако, скоро поправился и заговорил с пущим воодушевлением, словно оживил его приход аббата Росси, приветствия его собравшимся: Казанова припомнил встречу с духовником, ныне радостно приветствовавшим его, двадцать семь лет назад на плывущем из Венециии в Кьоггья торговом корабле.  "У вас был тогда перевязан глаз,- молвил Казанова, никогда не упускавший возможности блеснуть своей превосходной памятью,- а сельская баба в жёлтом платке предложила вам чудодейственную мазь, которую хриплый молодой аптекарь случайно прихватил было с собой. Аббат кивнул и ехидно рассмеялся. А затем, состроив лукавую гримасу, подошёл поближе к Казанове, будто желая поведать тому некую тайну. Но, в полный голос произнёс он :"А вы, синьор Казанова, присутствовали на свадьбе... уж не знаю,простым гостем или в качестве доверенного лица невесты, в любом случае, поглядывали на молодую поласковее жениха...Ветер залетел, почти буря когда вы начали декламировать в высшей степени предосудительный стих". -"Кавалер пошёл на это, - вмешалась Маоколина- чтоб успокоить бурю".- "Волшебными способностями, - добавил Казанова,- не владею. В любом случае, не бойтесь впредь бури если я начну при вас декламировать".

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,..................................................................................................!:)

Шестая сцена

Предыдущие. Клоц.

Клоц (входит торопясь): Корабль! Корабль!
Науке: Полный ход! На всех парах - кнему!
Державник: Нет, нет ,говорю вам! Это не Свобода! Это Грабёж! Вражий Мир умирает ,по-чёрному сжираемый чумой. И эти вот, товарищи, алчут имущества!?
Клоц: Да будет так. Мир следует к своему концу.
Державник: Нет! Я не могу позволить Миру умереть. Я пробуждён, и не желаю прошлого. Не могу оставить людей в беде. Разве тебе не известно: повсюду бушует зараза?!  хворь и алчность  братски пожирают своих врагов, всё человечество. Ведь там, на судне- наши братья: только чистота способна спасти их!
Клоц: Поглядите на этих бедняг: как они свободно выражаются, впервые!
Державник: Вижу: грозные молоньи меж ними мелькают. Смятенье туманит окрестности их корабля. Они валятся назад, в своё зверство. Они отползают в слепом беспямятстве...Товарищи, к нам из грязи! Наша сила- добрая воля свободы нашего корабля. Не то зараза оттуда перекинется к нам!
Науке: Чего тебе, товарищ? Иди к нам, полобзаемся! Ещё час- и вломимся на ту палубу! Целуйте меня ,женщины, целуйтесь все! Это - Жизнь, я узнал , ей, Жизни, быть! Музыка!...Я слышал Музыку ещё в материнской утробе! Музыка! О, Свобода!
Клоц (Державнику): Там, там на берегу, о гляди! Видишь тёмные комья! Это люди?
Мужчина: Мёртвые! Зараза?
Державник: Чума пожрала их. Говорю вам!
Мужчина: Чума! мы плывём чумою!
Державник: Чума вне нас. Чума на вражеском судне. И- в наших братьях: Зверь!(Другим товарищам) Ну, не оставь меня ,сила человеческая!
Клоц: Корабль приближается к нам!
Первый надзиратель: Неловко мне: вижу, они там флаги вздёрнули и пушки наводят!
Второй надзиратель: Не уподобимся им, звереющим!
Офицер: Они уподобятся нам!
Науке: Нам!
Анна: Я не покорюсь!
Мужчина: Они мстительны.
Женщина: Они желают нашего вторжения ,чтоб обрести свободу. Или предадут нас?
Державник: Не сомневайтесь в себе. Вы ль не свободны?
Науке: Не шути с нами!
Первый заключённый: Говори, я разумею тебя. Быстро. Я стар. Моя жизнь дёшева.
Второй заключённый: Что мы должны делать?
Державник: Вы ль не вожди? Не в наших руках ли играет будущее, новая жизнь: как вы можете забыть это?
Науке: Вождь! Я вождь!
Державник: Находится ль вождь в крайней людской нужде?
Офицер: Они гнетут нас! Как нам спастись?
Клоц: "Есть ли Вождь?", ты вопрошаешь, ты спрашиваешь накануне Смерти?
Державник: Вы свободны! Праобразы- вы для людей! Наш Корабль плывёт блистающим Небом к Людям, выпрямить их, сделать их братьями, напомнить им забытое блаженство. Посредством вашим хлынет Человечество: вы пестуете Всемирный Утренний (Грядущий- прим.перев.) Рейх. А вы страшитесь?! Там, на чужом судне, нас ждёт всего лишь Зверь, злобная Тьма. Вам стоит только захотеть,- и Зло повержено!
Офицер: Слишком поздно! Они выглядят по-вражьи. Они наводят великанские стволы!
Державник: Нам стоить только хотеть!
Анна: Возьми мою волю! Говори, что я должна!? Вдохни мой порыв в братьев, коли желаешь спасти их.
Женщина: Возьми мою жизнь. (Анне) Возьми ты её, сестра! Вот, ложусь к ногам твоим, дабы усилить тебя.
Офицер: Желаете вы меня? Швырните меня туда: они повесят меня, или сообща расстреляют, или колесуют меня: может быть, каждый кусок моего кровавого мяса одного из вас убережёт?!
Первый заключённый: Вот он я, можете пожертвовать мной. Ещё раг глотнуть воздуху- и пусть они снова рещёткой припечатают мой череп. Кликните им, что я за вас иду.
Второй заключённый: Нет, я! Я старше вас всех! Я сделал больше каждого из вас, я осторожнее вас.
Первый надзиратель: Знаю, как это делается! Пристрелите меня, крикните им :мол, вот вам, зачинщиком он был, старый служака. Они поверят, даже если мёртвым буду. На что годится жизнь моя? Я подышал волей, теперь могу умереть.
Второй надзиратель: Я ещё молод, вся жизнь впереди: отдам волю свою вам, она дороже ваших всех, примите её!
Науке: Меня! Меня! Я есть Фюрер! Товарищ сказал было это. Выбросьте меня им. Жаркое им: с хрустящей корочкой, кормленный, поенный вволю, чистосердый! Любые братья и сёстря, последний глоток, а после- оп!
Клоц: Он в одиночку осилит? Я подбил прочих.
Мужчина: Я был Волей. Со мной пристали вы к Духу, проклюнулись обратно в Жизнь.
Офицер: О, как поздно, сколь нам вздорить? Ещё миг- и мы все погибли!
Пленники(невидимы, еле слышно): Выпустите! Жить!
Офицер: Пленные!... теперь лишь сила в нас нам в подмогу- а то перебьют нас как зверей!
Державник: Мы не потеряны: мы ещё свободны. Поверьте со мною! Воля, воля, воспламенись нами, пали нашими ладонями, вращайся в наших устах, лети нашими взорами! Все желают того! мы сомкнуты твёрдой, покойной стеной, мы сникаем, пропадаем из жизни, мы воспаряем над собой вперёд. Желаем! Ну! Из нас, ввысь и вовне восстаёт Человек, сквозь простор, ему нет границ ,ни пределов, он не страшится насилия! Человек, вперёд! Вон из нас ,Воля. Насилие рассыпается в прах!
Мужчина: Воля!
Державник: Свобода рвётся из нас! Все мы заодно: наша общая Воля, горячая что раскалённый добела Луч, бьёт прямо в них!
Анна: Мы, Люди против Рабства!
Офицер: Долой Насилие!
Женщина: Братство против Насилия!
Все: Общее Дело!
Державник: Люди, наше Братство крушит их броню!...Наша Сила! Они замешкались...Там...они побеждены!
Все: Свобода!

 

Восьмая сцена

Предыдущие. Пленные с захваченного корабля.

Пленные( снизу, невидимы): Чума! Помогите!
Науке: Пленные, они кричат внизу! Это конец!
Пленная (снизу): Выпустите нас! Чума! Выпустите нас! Мы ломаем дверь!
Офицер: Пленные взбунтовались. Мы пропали.
Пленные: Выпустите нас! Умираем!
Голос пленного: Больной среди нас!
Науке: Никто не прорвётся наверх! Первый, кто осмелится выйти на палубу, получит своё, пусть знает это!
Державник: Взломано! О, мне б сдержать ваш рой! В чём ваша вина!? Вы тоже люди! У нас никакого права вас держать взаперти! Вина жжёт нас! Что за вина!
Первый и второй надзиратели: Быстрей, новую дверь на замок! Никго не пускать, а то хворь пристанет к нам!
Пленные: Сюда! (бросаются наружу вон из пролома)
Все на палубе: Смерть, она вырвалась из трюма!

Девятая сцена

Пленные (медленно выбираются на палубу): Жизнь!
Науке: О, сомненье: не перебьём пленников- чума нас выкосит!
Державник: Никакого насилия! Мы все должны жить.

Десятая сцена

Предыдущие. Больной.

Бунтующие , готовые напасть, всё прибывают на палубу. Среди них- Больной.

Бунтующие: Ваздух!...Долой негодяев!
Державник (своим): Товарищи, возьмите мою жизнь: я сберегу вас. Без насилия!
Товарищи, опустив руки, стоят мирно.
Бунтующие: Долой вас!
Державник: Люди! Содружество!
Бунтующие: Враги! Смерть!
Анна (протягивая вперёд руки): Товарищество!
Бунтующие в ответ с ненавистью сжимают руки в кулаки.

Больной: Я умираю. Почему вы нас не избиваете!
Науке, Первый и Второй надзиратели, Первый и Второй заключённые (недвижимы): Спасение. Мы верим.
Офицер: Не забыть мне. Братство!
Державник(бунтующим): Вы- братья!
Бунтующие: Мы мрём!
Больной: Почему вы не защищаетесь? Мы больны. Это чума? Тогда я сдохну как пёс. Они уничтожат вас всех подчистую.
Державник: Они ничего нам не сделают. Ты не умрёшь. Ты будешь жить. Я люблю тебя, Брат!
Бунтующие: Братья?
Державник(обнимает Больного): Друг, товарищ, мой брат! Ты есть Будущее, ибо Мы суть Грядущее. Взьми мою жизнь, если я её отдать должен- и здравствуй ты! Вся Сила Людская, коей пропитан Мир, струится ныне сквозь тебя. Все братья ныне дарят Тебя Любовью. Наша Жизнь тут - Твоя!
Больной (дрожащий, изумлённый): Мне остались считанные часы!
Державник: Кто брат земной, тот будет жить. Я обнимаю тебя. Ты не болен. Мы желаем этого! (обнимает Больного)
Бунтующие (тихо): Чума!
Клоц, Мужчина, Женщина, Анна (сообща обнимают Больного): Ты здоров!
Державник: О, чуете вы, как Грядущее снова пульсирует в его жилах? Ты не болен! Ты жив в Любви!
Науке, Офицер, Первый и Второй надзиратели, Первый и Второй заключённые (выйдя из оцепенения, обнимают предыдущих; еле слышно, каждый наособицу, выдыхают): Любовь!
Державник: О, Сила, она снова с нами! Наша воля стремит нас что Звёзный Ветер к Свободе Всего Человечества!
Бунтующие (тихо): К свободе?
Болной: Как вам это удалось? Я снова чую силу в членах. О, спасение! Обязан служить вам?
Державник: Нет, ты не слуга нам. Мы послужим тебе! Ощутишь, как Земля просветлеет от нашей Чистоты!
Офицер: Пошли, я вымою тебя! О, я как бы окунулся в своё тёмное прошлое!
Науке (бунтующим): Братья, разопьём сообща припрятанную мной, для себя, бутылочку!
Державник: Услышьте, вы ,как шумят волны под килем! Наша новая кровь бурлит свом путём. Цель близка!
Клоц и Мужчина (Больному): Желаешь рук ,ладоней наших?...- бери! Отдаю себя за тебя!
Державник: Кто суть мы для людей? Уж держим наготове Свободу? Нет, особожденья добьёмся своими руками! У нас -только мы! Нам предстоить отринуть всё прошлое!
Анна (Державнику): Я была далека от тебя. Ныне ж зову тебя Любимым!
Державник: Я ждал от всех нас только любви! Но отныне не смею говорить том. Это же гордость. Это слишком. Мы пока слишком богаты Нею. Нам бы устремиться вдаль ,вглубь, к самой безнадёжной Бедности!
Анна: Возлюбленный, уничтожь меня, разрушь меня, вонзись в меня, изнасилуй меня всяко: желаю унижения. Никогда, ни разу отныне да не укрою глаза ладонью!
Державник: Не я, Дух должен пронзить тебя. Я, бедняк и только,-  для Человечества единого!
Анна: Я ль не Человечество?
Державник: Ох, мы пока что пляшем, в Силе и в жажде Преддверия. Мы пока недостаточто бедны для Грядущего!
Науке: Я пропащий, коль далее не жить в Преддверии. Грядущее безнадёжно.
Державник: Поскольку мы сомневаемся, оно безнадёжно. Оставим Сомнение позади. Мы пока слишком надеемся, но ещё спим!...Отчаяние - нам Миром, даёт ему силу, стремление к Лучшему! Корабль несётся мимо прибрежных городов, а мы боимся ущерба оттоль жизням нашим, нашим волям. И теперь говорю вам, товарищи: нам следует явиться туда, на землю!
Науке: Причалить? В чуму, в мёртвые города?
Державник: Тогда нам- устроить живой город! Нам до`лжно сквозь  Смерть Неминучую, вопреки Отчаянию ,сквозь липкие хмари Чумы. Нам следует -к Людям!
Больной: О, посмотрите, как видно вдаль: там, внизу -город! Башни и дома- что зёрна в початке сплочены, а внизу, под ними -мелкие, живущие люди!
Бунтующие: Город! Живущие люди!
Державник: О, братья мои, нам- устремиться в Судьбу, сознательно. Что мы сотворили! Вопреки Проклятью и Унижению, только собою, мы победили. Теперь мы должны снова пропасть. Мы пока что слишком увязли в себе, мы не расстались с собственными Я. Мы должны взорвать каждый себя! Нам, поодиночке, следует разрушиться!
Анна и Женщина: Разрушиться?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,..................................................................................................!:)

Вальтер: И до тех пор, пока

                суд городской не вынесет решенья...

Ева: Эй, Рупрехт! Это он, судья, вот он,

         разбил кувшин!

Рупрехт: Ну, попался!

Фрау Марта: Он, герр Адам?

Фрау Бригитт: Он самый?

Ева: Рупрехт, он был у меня,

        у твоей Евы! Ну, лови его!

        Устрой ему как пожелаешь!

Вальтер: Прекратите!

Ева: Он присудил колодки да решётку?...

        Нет, Рупрехт, будет самосуд!

Адам: Простите, господа...убегает прочь

Ева: Лови!

Рупрехт: Хватайте!

Ева: Убежал...

Адам: Что?

Рупрехт: Чорт-торопыга!

Ева: Ты...?

Рупрехт: Пусть Бог его карает.

                Я мантией займусь!

Вальтер: Прочь! Пристав!

Рупрехт (бьёт мантию): Раз! Ещё раз! И в третий!

                                           Чтоб букли туже завивались!

Вальтер: Ах, он несдержанный ответчик!

                Колодки в самый раз таким!

Вейт: Спокойнее, ты сорванец несчастный!

 

Двенадцатая сцена.

Предыдущие без Адама, все- собравшись вместе у кромки сцены

Рупрехт: Ах, Евочка, как я тебя обидел!

                Ах, гром и молния, еще вчера!...

                Ах, сердце ты моё, да золотое!

                Простишь ли нехорошего меня?

Ева (бросаясь в ноги герихтсрату): Мой господин! Кабы не ваша помощь,

                                                              пропали мы!

Вальтер: Пропали? Почему?

Ева: Спасите Рупрехта, ему, сказал мне

        герр судия Адам, в Ост-Индию призыв:

        один из трёх солдат там выживает!

Вальтер: В  Ост-Индию? Ты что ,в своём уме?

Ева: Вот то письмо, извольте, герр судья

        мне передал его ,да по секрету:

        инструкция призывникам.

Вальтер (просматривает документ): Всё чушь!

                                                                Обман: подложное письмо!

Ева:  Письмо подложно?

Вальтер: Фальшивка, говорю вам.

                Герр писарь Лихт, а вы ответьте:

                не ваша подпись тут?

Лихт: Чья попись? Да его! Призывникам

           служить в Провинциях Соединённых!

           Никто из рекрутов не попадёт

           в колонии!

Ева: Уж точно ,что никто?

Вальтер: Да, клянусь вам!

                И в подтвержденье этой клятвы: Рупрехт

                свободен, невиновен он!

Ева: О небо! Этот плут меня провёл, да как!

        Я день и ночь промаялась страдая,

        мол, только ложное свидетельство

        ах, медицинское, освободить от службы

        поможет Рупрехта. Тот негодяй

        пробрался в комнату мою, всё уговором

        подкатывался. Я, девица, онемела,

        и не отважилась прогнать нахала!

Фрау Бригитт: Ничтожный негодяй, обманщик он!

Рупрехт: Оставь, забудь козла, моё дитя!

                Лошак разбил кувшин, ты всё видала-

                Я снова столь же страстен, как тогда. целует Еву

Вальтер(у окна): Смотрите как судья Адам, ах, потеха,

                            по склону бегая, лопатит снег,

                            как заведённый, ах, неутомимый!

Рупрехт: Кто? Этот судия Адам?

Лихт: Ещё бы, он!

Все вместе: Смотрите-ка! Смотрите!

                     Парик развился как у коса у ведьмы!

Вальтер: Герр писарь, попрошу вас, побыстрее

                поймайте вы его, чтоб чего не сделал.

                От должности он отстранёт, а вы

                до следующего распоряженья

                дела ведите. Я надеюсь, кассы

                в порядке ваши. Окажите милость,

                экс-судию, поймав, угомоните. Лихт удаляется

 

Последняя сцена

Предыдущие без Лихта

Фрау Марта: Скажите ,мне на милость, господин,

                      где в Утрехте державная контора?

Вальтер: Зачем вам, фрау Марта? 

Фрау Марта (доверительно): Гм...Зачем?

                                                  Не знаю. Кувшин бы подлатать?

Вальтер: Простите! Вне сомнения: на рынке,

                по выходным там скидки обещают.

 Фрау Марта: Отлично! Пусть через неделю. все удаляются

.....перевод с немецкого..................................Терджимана:)..................

* * * * *,................................................................................................................!:)

С ц е н а   д е в я т а я

Пентесилея, ведомая Протоэ и Мероэ. Свита следует за ними.

Пентесилея (едва слышно): Спустите свору на него. Огнями

                                               слонов гоните: пусть его затопчут.

                                               Косилкой обрубите ему ноги!

Протоэ: Возлюбленная, мы тете клянёмся...

Мероэ: Послушай!...

Протоэ: Жизнь свою любишь-так беги!

             Он за тобой, Пелид, идёт по следу!

Пентесилея: Скорее брошусь грудью на копьё,

                      чем лиру изувечу гневно,

                      что тихо вторит ветру ночи

                      нашёптывая моё имя!

                      Я на медведя выходила,

                      пантеру гладила рука моя:

                      что мне Ахилла приближенье?

Мероэ: Ты не желаешь прочь бежать?

Протоэ: Исчезнуть с нами не готова?

Мероэ: Тебе ли жизнь совя не дорога?

Протоэ: Не смеем вымолвить хоть имечко

              того, чему здесь суждено свершиться?

Пентесилея: Моя ль вина в том, что на поле сечи

                      взаимности Ахилла я добилась?

                      Что мне, коль он с мечом нагрянет?

                      Желаю ль я Ахилла сбросить в ад?

                      О да, клянусь богами, только

                      вот этой грудью я его низвергну!

Протоэ: Заговорилась!

Верховная жрица: О, несчастная!

Протоэ: Царица разума лишилась...

Протоэ: Ранение рассудок повредило.

Пентесилея: Добро. Коль вам угодно, буду трезвой.

                     Что ж , чувства привекду в порядок. Сердце,

                      как без него, к ответу привлеку,

                      но - деликатно, по нужде спрошусь.

                      Вы обе пра`вы . Чувством мимолётными 

                      я одержима. Боги мне указ.

                      Благим являлось счастье мне земное

                      ( не с высоты: теперь смириласьс долей):

                      поэтому не штурмовать мне Небо.

                      Прошу о помощи: меня- в седло,

                      на родину скорее отведу вас.

Протоэ: Царице, трижды будь благословенна!

             Ты благородно рассудила.

             Идём, готово к бегству всё...

Пентесилея(внезапно увидев венки в детских руках, воспламеняется): 

           Смотри-ка!

           Кто дал приказ шиповник обрывать?

Первая девочка: Забывчивая, ты о чём спросила?

                              Не сомневались мы...

Пентесилея: Да в чём же?

Верховная жрица:  Победы праздник сотворить готовясь,

                                 вот эти девочки цветы собрали!

                                 Иль не твои уста мне наказали?

Пентесилея: Будь проклят мой нетерпеливый шаг!

                      Будь проклят оргии заказ мой

                      кровавопенной бойни накануне!

                      Будь проклято ты, честолюбье злое:

                      собака неприкаянная лаем

                      совет княгини загушила здравый!

                      Победа, будь достигнута чрез жертву,

                      насмешкой ада обернулась мне б!

                      Долой! (распускает венки)

Первая девочка:Властительница, что творишь ты?

Вторая (пряча венки): Весна тебе подарит многоцветье,

                                     да к празднику...

Пентесилея: Иссохнуть той весне!

                      Пусть звёзды наш сгинут, оставь,

                      как эти цветосплёты падут они!

                      О ,мене бы миръ насущный развить

                      как этот...! О, богиня Афродита!

Верховня жрица: Несчастная!

Первая жрица: Пропащая она!

Вторая жрица: Эринии пробрались в её душу!

Одна из жриц ( с вершины холма) : Клянусь вам, Пелеид - на расстояньи

                                                           стрелы полёта: скоро будет здесь!

Протоэ: Колени преклони пред ним, спасайся!

Пентесилея: Душа моя, ах, при смерти! (садится)

Протоэ: Несчастная! что ты...?

Пентесилея: Бегите сами.

Протоэ: Желаешь...?

Мероэ: Медлишь ты...?

Протоэ: Желаешь...?

Пентесилея: ... оставаться тут.

Протоэ: Неистовая, как?!

Пентесилея: Вы слышали?

                      Движение мне- смерть, я остаюсь.

                      Желаете в пути меня добить?

Протоэ: Ты ,самая пропащая! Пелид

              вблизи, ты слышишь: до него -стрелою...

Пентесилея: Пусть явится, пусть ноги отсечёт мне:

                      поделом. Почто ланитам-розам

                      не возвратиться в позем? поделом.

                      Пусть сволокёт меня конём на поле:

                      и это тело свежее ,живое

                      оставит псам  на трепезу приблудным,

                      стревятники растащат кости эти.

                      Пусть лучше прах, чем немощная баба.

Протоэ: Царица!

Пентесилея(срывая прочь диадему): Побрякушки, прочь, пустые!

Протоэ: ...вы, боги вечные! Не ты ли

              учила выдержке меня: такой?!

Пентесилея: Отвергла вас- что звёте: Прокляните

                      меня, беспомощную, хоть стрелой!

                      Противны руки мне свои, вот эти,

                      что обряжали тело в "чешую",

                      и тот призыв: вам бросила на горе.

                      Вы, зеркала блистательные, стали

                      ты-справа, слева- ты : богини

                      в доспехах, стройные ,в укор мне!

                      чумою отдают увёртки ваши!

Греки (за сценой) : Вперёд, Пелид, ату! Будь прям!

                            Еще шажок: и ты её достигнешь.

Верховная жрица: Царица! О, Диана! Ты пропала!

                                Ты не спаслась!

Протоэ: Сестрица моя, сердце! Жизнь моя!

              Ты не бежишь, ты не пойдёшь за нами?

Пентесилея ,рыдая, прислоняется к стволу дерева.

Протоэ (обмякнув, приседает рядом с Пентесилеей):

                                          Ну пускай:коль не ушла, то быть тому.

                                          Не плачь. С тобой останусь.Коль не в силах

                                          к р у г  разорвать ты: боги видят нас,

                                          а я поберегу! Вам, девицы:

                                          идите, идите прочь, на Родину вернитесь.

                                          А мы останемся вдвоём , вот здесь.

Верховная жрица: Как? Ты ,несчастная, её приободряешь?

Мероэ: Нам невозможно увезти её?

Верховная жрица: Вы не вольны`? Не рок её связал,

                                лишь сердце заупрямилось стреножив.

......перевод с немецкого...............................Терджимана:)

окончание сцены следует 

* * * * *,................................................................................................................).

Эшреф Шемьи-заде

"Къыркълама"

.

___21___

Пусть жизнь- жестокая борьба,

страсть- поту утиралка;

пусть жизнь- что сон, черна-труба,

страсть- сновиденьям скалка.

Пускай житьё твоё- болезнь,

страсть- от неё лекарство.

Пускай житьё- с волками лес,

страсть- волкодав прекрасный.

 .

___22___

С деньгой навечно не сдружись,

ссужай ея помалу-

процентом лёгким поживись,

стриги с копейки сало.

Ссужай , себе же! от ума,

но - своего, не друга:

ум-перемётная сума,

не выдержит подпруга.

.

___23___

В трудах искусен всяк народ

и выдумкою славен.

Любой, большой и малый род,

творит и зиждет, правит.

Ты жаждешь? Всюду есть вода:

испей из рек, озёрца,

из ручейка, из родника,

найди свой путь к колодцам.

.

Нет для высокого искусства

народов малых иль великих,

к каждого народа в Книге

своя особая строка.

Вот так вода бывает вкусной

и жажду утоляет точно,

будь это маленький источник

или глубокая река.

.

(перевод О.Голубевой (с))

.

___24___

--- Мало- много: в чём отличье?

--- Например: на голове-

три волосика что спички.

Это, правда, мало ведь?

Если те же три былинки

 ты в тарелке углядишь,

то сердить без запинки

"это слишком" говоришь.

.

.........перевод с крымтатарского ......Терджимана:)

.