На что жил наш выдающийся «народолюбец»? За какие шиши исколесил всю европейскую половину империи, сверяя время по золотым швейцарским часам и балуя прокопченное нутро гаванской сигарой и обедами у петербургского ресторатора Вольфа?
Нахлебник. «Как на что? – возразят мои разозленные оппоненты. – Да ведь Тарас был известным поэтом и модным художником! Разве вы не знаете этого, господин Бузина?»
Конечно же, знаю! Но подтверждений оной растиражированной версии в прижизненных документах о Великом Кобзаре не обнаруживаю. Напротив, в воспоминаниях современников наш герой предстает чаще всего как банальнейший обпивала и объедала – нахлебник из богемы.
Да и был ли он этим самым преуспевающим мастером? Могли ли осаждать процветающего деятеля культуры гастрономические галлюцинации, вроде тех, которые описывает Шевченко 31 января 1843 г. в послании своему другу Якову Кухаренко? Воистину страшная картина! «Як будете ви мені розказувать про вареники та проче, -- жалуется Тарас, -- то я вас так вилаю, як батька рідного не лаяв. Бо проклятуща ота страва, що ви розказували, неділь зо три снилась. Тільки що очі заплющу, вареник так, так тобі і лізе в очі»…
Скажем прямо: как художник определенным успехом Тарас пользовался только в среде провинциальных украинских помещиков. Его имя не гремело на петербургских выставках, его работы и сегодня не становятся сенсацией международных аукционов. Шевченко – не Рембрандт, не Ренуар и не Репин. Обычный подмастерье живописного цеха, хоть и не без способностей.
ДЕШЕВЫЙ КОПИИСТ
Немногочисленные заказчики портретов ценили в нем только умение передать внешнее сходство. Цветной фотографии тогда еще не изобрели, а обладать своим изображением в красках уже хотелось. Заезжий из Петербурга выпускник Академии художеств подходил для создания семейной галереи «панских рыл» идеально. Платили ему скромно. За портрет, а не за имя.
К примеру, приятели-помещики Капнист и Тарновский видели в Шевченко не самостоятельного мастера, а обычного недорогого копииста. Поэтому и заказал ему сразу две (!) копии портрета своего соседа – князя Репнина. Заказали с оригинала, написанного швейцарским художником Горнунгом и хранившегося в доме у Репнина.
Казалось бы, чего проще – попросить князя позировать Тарасу лично? Но не удостоил. Хоть и продержал при себе во флигеле почти три месяца! Да и кто такой этот Шевченко, чтобы написать портрет Его Сиятельства – героя наполеоновских войн и бывшего губернатора Малороссии? А копию – пусть старается!
Вся разрекламированная биографами Шевченко история пребывания «великого» Кобзаря «в гостях» у Репниных имеет прозаичнейшую изнанку – Тарас, как ремесленник, просто «тиражировал» работу своего куда более ценимого швейцарского собрата, а заодно кормился с барского стола.
Результат этого высокохудожественного «размножения» и сегодня можно увидеть в Киевском музее Шевченко. Небольшая такая работенка – 63,6 на 50,5 см. Тут же собрано и большинство других оригинальных и неоригинальных «шедевров» из творческого наследия гения. Никому, кроме профессиональных шевченкоманов, они не нужны. Даже музейным ворам.
Но отдадим должное Тарасу. В отличие от его лживых посмертных хвалителей, ограниченность своего дарования он хорошо понимал. «Я и прежде не был даже и посредственным живописцем. А теперь и подавно», -- запишет он 26 июня 1857 г. в дневнике.
Довольно быстро Шевченко сообразил, что акварельками (по словам мемуариста Д. Григоровича, «единственным его средством к существованию» в молодости) много не заработаешь. Хотелось чего-то более существенного, чем профессия «вольного художника».
ФИНАНСОВОЕ ФИАСКО ОТЦА "ГАЙДАМАК"
Не больше доходов приносила и литературная деятельность. Первое издание «Кобзаря» вышло за счет Петра Мартоса тиражом 1000 экземпляров. Особой прибыли эта «спекуляция» не принесла. Шевченковеды скрупулезно исчислили ее экономический эффект – чистая прибыль издателя составила примерно 400-500 руб.
Сколько из этой суммы получил автор – точно не известно. Имеются две версии. По словам Мартоса, «с изданием «Кобзаря» у Тараса завелись денежки, и он начал кутить». А Шевченко, наоборот, жаловался, что получил «непомерно малое вознаграждение».
Как бы то ни было, больше Тараса Мартос не издавал. Их пути разошлись. Следующее произведение – «Гайдамаки» -- вышло уже за счет автора. Тем же тиражом, что и предыдущее – 1000 штук. Расходилось оно туго, хотя 800 «Гайдамаков» Тарас весьма удачно загнал оптом книготорговцу Лысенкову. Тот же Лысенков сгоряча купил у Тараса еще и права на стихи, напечатанные в мартосовском «Кобзаре» -- «в вечное и потомственное владение».Эта авантюра обошлась в полторы тысячи рублей, о чем, прогоревший на Шевченко Лысенков в последствии неоднократно жалел.
Кровожадные «Гайдамаки» зависли в магазинах. Нераспроданные экземпляры этих разбойников пришлось срочно сброшюровать с допечатанным «Кобзарем» и (чтоб добро не пропадало!) толкнуть под обновленной вывеской «Чигиринский Кобзарь и Гайдамаки. Две поэмы на малороссийском языке».
Случилось это в 1844 г., и больше до самого ареста в 1847-м никаких новых украиноязычных произведений Шевченко, если не считать тощую, буквально на двух листиках «поэму» «Гамалия», отдельными изданиями не выходило! (Забегая вперед, добавим: когда Шевченко уже будет сидеть в крепости, Лысенкову придется забирать из магазинов нераспроданные экземпляры своего хитроизданного в обнимку с «Гайдамаками» «Чигиринского Кобзаря»). Рынок оказался полностью затарен выдающимся народным стихотворцем! Хотя цензура не мешала, а критика даже хвалила, Шевченко понял, что его литературное предприятие находится в глубоком экономическом кризисе. Оставалось надеяться только на помощь благотворителей.
Первые в жизни гонорары Тарас получил, рисуя портреты любовниц своего пана. Павел Васильевич Энгельгардт, по словам поэта, награждал его иногда за это «рублем серебра, не более». Мог бы и вовсе не платить. Но гвардейский полковник был неплохим психологом. Он полагал, что финансовое поощрение необходимо даже крепостному. Теперь «вольному художнику» нужно было найти нового «пана», который предоставил бы ему сносные и, главное, стабильные условия для творчества. Лучше всего на эту роль подходило государство.
ПТЕНЕЦ В ГНЕЗДЕ ДВУГЛАВОГО ОРЛА
Гениально! Тарас рисовал "Катерину", сидя на госдотациях
Ресурсы частных лиц Тарас Григорьевич к этому времени основательно поисчерпал! Гранты и грантоеды существовали уже в его время. Что это такое, он хорошо знал, ибо с января 1839-го по июль 1842г. состоял пансионером петербургского Общества поощрения художников – благотворительной организации, призванной поддерживать молодые дарования.
Два с половиной года эта богадельня выплачивала ему содержание в размере 30 рублей в месяц – сумму по тем временам огромную! Бывший крепостной Энгельгардта получил за свое студенческое житье столько же, сколько тогдашний майор. Ежемесячно без особых усилий ему перепадало рубликов больше, чем оказывалось в карманах прапорщика, поручика или капитана.
Общество поощрения художников еще и подбрасывало ему время от времени «воспомоществования» -- то на лекарства, то еще на что-то. Но к лету 1842 г. кредит доверия этого почтенного заведения Тарасом был почти полностью растрачен. Шевченко учился все хуже. Из первой пятерки учеников уверенно сполз в первую двадцатку, и Общество переключилось «поощрять» других – не менее достойных молодых людей.
Конечно, с точки зрения ярых шевченкоманов было бы, наверное, лучше, чтобы конкуренты Тараса в борьбе за халяву перемерли с голоду, а высвободившийся капитал пошел исключительно на содержание ненасытного Кобзаря. Но у меценатов имелось на этот счет иное мнение. И менять его они не намеревались.
В 1844 г. Шевченко предпринял последний набег на Общество, испрашивая субсидию на издание серии эстампов «Живописная Украйна». Филантропы согласились раскошелится в обмен на один экземпляр гипотетического первого выпуска. Правда, «поэт-живописец», как именовала его газета «Северная пчела», пытался впарить Обществу сразу 100 штук своих еще не изданных «Живописных Украйн». Но благотворительная контора не признала нужным «приобрести означенное число экземпляров, по неимению в виду никакого для них употребления».
ХОТЕЛ НА СЛУЖБУ ЦАРСКУЮ, ПРИВОЛЬНУЮ, КАЦАПСКУЮ!
К декабрю 1845 г. «свободный художник» смертельно устал от свободы. Попытка издать за собственный счет серию гравюр «Живописная Украйна» окончательно подорвали его иммунитет. Он даже подцепил какую-то горячку и на всякий случай накатал «Заповит». Тот самый. С общеизвестными строчками: «Поховайте та вставайте!»
Выглядел Тарас отвратительно – бледный, с выбритой после болезни головой, в черной бархатной шапочке на голом черепе. Воистину живой труп! Именно таким увидел его приятель-поэт Афанасьев-Чужбинский. В Нежине Шевченко даже не хотели пускать в зал Дворянского собрания. Афанасьеву пришлось долго уговаривать распорядителей, нажимая на то, что такой человек как Тарас сделает честь любой компании в любом виде.
Кроме издательской, наш герой потерпел в том году еще одну неудачу, которую его биографы обычно замалчивают – Великому Кобзарю отказали в звании академика. «Літопис життя і творчості Т.Г. Шевченка» (Київ, «Дніпро». – 1976, с. 64) пишет по этому поводу: «Березня 22. Заява Шевченка до ради Академії художеств з проханням надати йому звання художника». Это не совсем правда. На самом деле, в тот день Тарас претендовал на нечто несоизмеримо большее! Он требовал присвоить ему «звание академика».
Однако Академия амбиции Тараса пресекла, ограничившись предоставлением ему куда более скромного звания – «неклассного художника» с правом «пользоваться с потомством его вечною и совершенною свободою и вольностью и вступать в службу, в какую сам как свободный художник пожелает».
Это был провал. Звание академика, по Табели о рангах, давало право на чин титулярного советника – гражданского чиновника 9 класса, равнявшийся армейскому капитану. В строго иерархической системе. Империи оно обеспечивало высокий общественный статус и крупное жалованье.
А «неклассный художник» по сути не означал ничего – только свидетельство об окончании курса наук. Если бы Шевченко захотел поступить на государственную службу, он должен был начать путь наверх с самой низкой ступени – коллежского регистратора – чиновника 14 класса.
А именно на государственную службу – в тихий бюрократический уют – ему и хотелось. Ведь, как известно, особенно приятно критиковать несправедливый общественный строй, пользуясь всеми его привилегиями…
На некоторое время Тарасу удалось устроиться художником во Временную комиссию для рассмотрения древних актов при Киевском генерал-губернаторе – с окладом в 150 рублей в год. Работа тут сулила беспечное житье – разъезды по трем губерниям за казенный кошт, осмотр достопримечательностей на свежем воздухе и участие в археологических поисках. О том, чем в основном занимались молодые люди, трудившиеся в комиссии, свидетельствует веселый рисунок народного поэта с раскопок кургана Перепятиха под Фастовом – деревянная церквушка, какая-то хата под соломой и жизнеутверждающая шевченковская подпись: «В Переп’яті у ямі копали там х…ми».
Эх! До чего же хорошо бороться с правительством за правительственный счет! «Борец» постепенно приобретает приятные округлые очертания, отмеченные большинством очевидцев, и с пера его как бы сами собой соскальзывают вдохновенные строки: «Не роблю нічогісінько, лежу собі та й годі»…
Единственное, что беспокоит его – как бы «притулитись до університету», где открылась вакансия учителя рисования и, следовательно, еще один источник финансирования. «Коли б то Бог дав», -- облизывается он в письме к историку Николаю Костомарову, предвкушая, как будет сидеть сразу на двух стульях. Влюбленная в Тараса княжна Варвара Репнина нажимает на все доступные ее пальчикам бюрократические пружинки. Высших учебных заведений в Российской империи не так уж много, вопрос назначения решается на самом верху – в Петербурге. Но министр просвещения граф Сергей Уваров идет навстречу княжне – Тараса берут преподавателем «в виде опыта на один год, для удостоверения в его способностях»… (Письмо С.С. Уварова попечителю Киевского учебного округа от 21 февраля 1847г.)
Все складывалось, как нельзя лучше. Так славно, что на протяжении почти всего 1846-го и начала 1847гг. Тарас даже почти перестал писать стихи. От переедания не пелось. Ни о любви. Ни о народном горе. Жизнь шла по кругу и сама становилась вкусной, как блин.
И тут последовала катастрофа – весной так хорошо начавшегося года господнего бездельником на госслужбе заинтересовалась политическая полиция. Ну, а что случилось дальше, вы знаете, читатель. Не будем пересказывать известное. Добавлю только, что второе (и последнее) прижизненное издание «Кобзаря» уже после возвращения Шевченко из армии тоже вышло за счет спонсора – известного сахарозаводчика Семеренко. На титульной странице его так и значится: «Коштом Платона Семеренка». Умел все-таки Тарас развести «новых украинцев» на бабло!
Олесь Бузина
Включается автоматически при просмотре темы 
