Співтовариство Курилка

Вид:: короткий; повний

Курилка

Индрик

Долой крещение на скорую руку Юлия Чернухина

07.11.11, 15:47

Долой крещение на скорую руку Юлия Чернухина

Московский Комсомолец № 25789 от 4 ноября 2011 г.

Церковь вводит более строгие правила для обрядов

Священники вскоре перестанут крестить прихожан по первому требованию. В будущем желающие стать крещеными должны будут побеседовать с церковнослужителем как минимум 2 раза, изучить основы веры и пообещать, что после крещения они постараются больше не грешить. Если крестят ребенка до 12 лет, беседу проведут с родителями и крестными. Не избежать беседы и желающим повенчаться. Также в каждом приходе должен будет появиться священник, который будет работать с прихожанами и разъяснять им основы религии. Все эти предложения содержатся в проекте положения “О религиозно-образовательном и катехизическом служении в РПЦ”.

«Многие россияне сейчас крестятся формально, потому что так положено. Мы предлагаем задуматься над тем, что крещение — это сложный духовный акт, ответственный обряд», — объяснил «МК» смысл такого предложения первый заместитель председателя отдела религиозного образования и катехизации РПЦ протоиерей Александр Абрамов. «Бывает, что человек участвует в духовной жизни два раза — во время собственного крещения и во время отпевания. Такого быть не должно», — посетовал Абрамов.

Однако примеров формального крещения или венчания сейчас полным-полно.

Люба своего ребенка крестить не собиралась, думала, что он вырастет и сам решит, если захочет. Но этим летом она отвезла ребенка в деревню родителям. «Приезжаю — мама выносит сначала икону, потом свидетельство о крещении и крестик. Ребенка покрестили без МОЕГО ведома! Я как вспомню, аж в гнев бросает. Как же в церкви могли крестить, не спросив отца и мать?» — рассказывает Люба «МК».

«На исповеди перед венчанием утаила от священника, что предавалась блуду с будущим мужем до свадьбы и уже была беременной. Боялась, что не повенчает. В то время венчание было для меня просто красивой традицией. Потом я совершила грех прелюбодеяния. Кажется, что именно из-за этого моего легкомыслия у нас и не складывается жизнь», — со вздохом вспоминает одна из обвенчавшихся.

«Мы везем доченьку в область, крестить к непродажному батюшке. И я тоже атеистка, но родственники одолели», — объясняет причины крещения своего ребенка еще одна «религиозная мама».

«Люди, которые крестятся не по закону Божьему, делятся на два типа, — считает руководитель пресс-службы патриарха, протоиерей Владимир Вигилянский. — Первые — потому что это традиция, все крестятся — и им надо. Вторые видят в религии какие-то ритуальные пляски вокруг костра и крестятся по мистическим причинам. „Окрестите меня, чтобы жизнь наладилась, чтобы больше не болел“, — просят они. Цель этого документа РПЦ — дать людям понять, что беседы перед крещением, которые проводит священник, — это не прихоть какого-то конкретного священника, а требование закона Божьего».

Священники-просветители в церкви тоже появятся неспроста. «Часто неподготовленные прихожане сейчас смущаются в церкви, им некому что-либо пояснить. Они могут встретить там недоброжелательный персонал. Наша задача — помочь людям чувствовать в церкви себя комфортнее», — рассказал «МК» Александр Абрамов.

Проект обещают принять только после общественного обсуждения, которое идет, но пока вяло. Так, сочувствующие нашли только орфографическую ошибку — в слове «крещеный» в одном из подзаголовков документа написали две «н».

«Проект правильный, но поезд уже ушел», — считает протоиерей РПАЦ Михаил Ардов. По его словам — это попытка исправить ситуацию, когда с начала 90-х годов тайно крестилось множество людей. «Сейчас крещеных — 80%, а православие из них исповедают только 3%», — предполагает Ардов. Он заметил, что если процедура крещения перестанет быть такой общедоступной, то многие приходы лишатся большей части своих доходов, которые они получали по прейскуранту — когда люди шли креститься на потоке.

Впрочем, для всех желающих «креститься на скорую руку» есть еще время. Владимир Вигилянский заметил, что проект смогут принять не раньше 2013 года — после общественного обсуждения на Архиерейском соборе.

Коментарі: 0

Индрик

М. Фуко Возврат языка

05.11.11, 21:10

М. Фуко Возврат языка

http://mirovid.profiforum.ru/t103-topic#206

М. Фуко Слова и вещи Глава IX ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДВОЙНИКИ

1. ВОЗВРАТ ЯЗЫКА

Теперь с возникновением литературы, с возрождением

практики толкования текстов и заботой о формализации, с

установлением филологии, короче - с повторным появлением языка

в его многообразном изобилии, порядок классической мысли может

в дальнейшем разрушиться. С этого времени он входит, для

любого последующего взгляда, в область тени. Кроме того,

пожалуй, следовало бы говорить не столько о темноте, сколько

об обманчивом, мнимо очевидном свете, который более скрывает,

нежели выявляет: в самом деле, нам кажется, что мы знаем о

классическом знании все, если понимаем, что оно является

рационалистическим, что оно начиная с Галилея и Декарта

предоставляет безусловную привилегию Механике, что оно

предполагает всеобщую упорядоченность природы, что оно

допускает возможность анализа, достаточно глубокого, чтобы

открыть первоначала и первоэлементы, но что оно уже

предчувствует (и благодаря, и вопреки всем понятиям разума)

движением жизни, толщу истории, непокорный беспорядок природы.

Однако видеть в классическом мышлении лишь эти признаки -

значит не понимать его фундаментальную диспозицию; значит

полностью пренебрегать отношением между всеми этими

проявлениями и тем, что делало их возможными. Но тогда каким

же образом (если не посредством тщательного и

неторопливого анализа) можно воссоздать сложное отношение

представлений, тождеств, порядков, слов, природных существ,

желаний и интересов, начиная с того момента, когда вся обширная

сеть классического порядка разрушилась, когда в основу

производства легли сами потребности, когда живые существа

сложились в соответствии с основными функциями жизни, когда

слова отяжелели от своей материальной истории - короче, с того

самого момента, когда тождества представления перестали

выявлять, без недоговоренности и умолчаний, порядок существ?

Вся система сеток, которая налагалась в ходе анализа на

последовательность представлений (тонкий временной ряд,

развертывавшийся в умах людей) для того, чтобы ее поколебать,

остановить, развернуть и распределить в виде неменяющейся

таблицы, все эти хитросплетения, создаваемые словами и

дискурсией, признаками и классификациями, эквивалентности

и обменом, оказались ныне отвергнутыми столь решительно, что

трудно даже восстановить, как эта система вообще могла

функционировать. Последним "куском", который был отброшен (и

исчезновением которого навсегда отдалило от нас классическое

мышление), оказалась как раз первая из этих сеток: дискурсия,

которая обеспечивала изначальное, самопроизвольное, наивное

развертывание представлений в таблице. С того дня, как

дискурсия перестала существовать и функционировать внутри

представления как его первое упорядочение, классическое

мышление разом перестало быть нам непосредственно доступным.

Порог между классической и новой эпохой (или, иначе

говоря, между нашей предысторией и тем, что пока еще является

для нас современностью) был окончательно преодолен, когда слова

перестали пересекаться с представлениями и непосредственно

распределять по клеткам таблицы познание вещей. В начале XIX

века слова вновь обнаружили свою древнюю, загадочную плотность;

правда, отнюдь нес тем, чтобы восстановить кривую мироздания,

на которой располагались они в эпоху Ренессанса, и не для того,

чтобы смешаться с вещами в круговой системе знаков. Оторванный

от представления, язык существует с тех пор и вплоть до

нашего времени - и вплоть до нас еще - лишь в разбросанных

формах: для филологов слова представляют в качестве объектов,

созданных и оставленных историей; для формализаторов язык

должен отбросить свое конкретное содержание и выявить лишь

повсеместно значимые формы дискурсии; для интерпретаторов слова

становятся текстом, который надо взломать, чтобы смог

обнаружиться полностью скрытый за ними смысл; наконец, язык

возникает как нечто самодостаточное в акте письма, который

обозначает лишь себя самого. Эта раздробленность предполагает

для языка если и не преимущества, то по крайней мере иную

судьбу, чем для труда или жизни. Когда картина естественной

истории распалась, живые существа не рассеялись, но, напротив,

по-новому сгруппировались - вокруг жизни и ее загадки; когда

исчез анализ богатства, все экономические процессы

перегруппировались вокруг производства итого, что делало его

возможным; наоборот, когда рассеялось единство всеобщей

грамматики - дискурсия, тогда язык выявился вразнообразии

способов своего бытия, единство которых, несомненно, не могло

быть восстановлено. Быть может, именно по этой

причине философская рефлексия так долго держалась поодаль от

языка. В то время как она неустанно устремляла в направлении

жизни и труда свой поиск объекта, концептуальных моделей, своей

реальной и глубинной почвы, она уделяла языку лишь попутное

внимание; здесь речь шла главным образом об устранении тех

помех, которые она могла встретить в языке; например, нужно было

освободить слова от их отчуждения в безмолвных содержаниях или

же придать языку больше гибкости и внутренней текучести, чтобы,

освобожденный от пространственности разума, он мог передать

движение жизни в ее собственной длительности. Непосредственно

и самостоятельно язык вернулся в поле мысли лишь в конце XIX

века. Можно даже было бы cказать, что в XX веке, если бы не

было Ницше-филолога (а он и вэтой области был столь мудрым,

знал так много, писал такие хорошие книги), который первым

подошел к философской задаче глубинного размышлений о языке. И

вот теперь в том самом философско-филологическом пространстве,

которое открыл для нас Ницше, внезапно появляется язык во всем

своем загадочном многообразии, которым надо было овладеть.

Тогда появляются в качестве проектов (быть может, бредовых, но

кто скажет это сразу же?) темы всеобщей формализации всякой

речи или целостного истолкования мира, которое было бы вто же

время его полной демистификацией, или общей теории знаков; или

еще тема (исторически она возникла, несомненно, раньше других)

неустанного преобразования, полного вмещений всей человеческой

речи в одно-единственное слово, всех книг - в одну страницу,

всего мира - в одну книгу. Великая цель, которой посвятил

себя вплоть до конца жизни Малларме, и поныне властвует над

нами; ненавязчиво напоминая о себе, она сопутствует всем нашим

сегодняшним усилиям свести раздробленное бытие языка к

жесткому, быть может недостижимому, единству. Попытка

Малларме замкнуть всякую возможную речь в хрупкую плоть слова,

в эту вполне материальную тонкую чернильную линию, проведенную

на бумаге, отвечает, по сути, на вопрос, который Ницше

предписывал философии. Для Ницше речь шла не о том, кто

обозначается или, точнее, кто говорит, коль скоро словом

Agathos<$F(греч.) - хороший. - Прим. перев.> люди обозначают

самих себя, а словом Deilos<$F(греч.) - плохой. - Прим.

перев.> - других людей<$FNietzsch. Genealogie de la morale, I,

# 5.>. Потому что именно здесь, в том, кто держит речь и, еще

глубже, владеет словом, - именно здесь сосредоточивается весь

язык. На этот ницшеанский вопрос - кто говорит? - Малларме

отвечает вновь и вновь, что это говорит само слово в его

одиночестве, в его хрупкой трепетности, в его небытии - не

смысл слова, но его загадочное и непрочное бытие. В то время

как Ницше, который отстаивал до конца свой вопрос о том, кто

говорит, вторгается, наконец, вовнутрь этого вопрошания, чтобы

дать ему самообоснование, говорящего и вопрошающего субъекта

("Се человек!"), - Малларме языка, соглашаясь остаться в нем

простым исполнителем чистого обряда. Книги, в которой речь

складывалась бы сама собой. Вполне может быть, что все вопросы,

которые действительно возбуждают наше любопытство (ЧТО ТАКОЕ

ЯЗЫК? ЧТО ТАКОЕ ЗНАК? Говорит ли все то, что безмолвствует в

мире, в наших жестах, во всей загадочной символике нашего

поведения, в наших снах и наших болезнях, - говорит ли все это

и на каком языке, сообразно какой грамматике? Все ли способно к

означению (если нет, то что именно?) и для кого, и по каким

правилам? КАКОВО ОТНОШЕНИЕ МЕЖДУ ЯЗЫКОМ И БЫТИЕМ, и точно ли к

бытию непрестанно обращается язык - по крайней мере тот,

который поистине говорит? И что такое тот язык, который ничего

не говорит, никогда не умолкает и называется "литературой"?), -

вполне может быть, что все эти вопросы возникают ныне в этом

все еще зияющем разрыве между вопросом Ницше и ответом Малларме.

Мы уже знаем, откуда возникают все эти вопросы. Они

стали возможными в силу того, что в начале XIX века, после

того, как речь с ее законом отдалилась от представления, бытие

языка оказалось как бы расчлененным. Однако эти вопросы

стали неизбежными, когда у Ницше и Малларме мысль вынуждена

была вернуться к самому языку, к его неповторимому трудному

бытию. Вся любознательность нашей мысли вмещается теперь в

вопрос: что такое язык? Как охватить его и выявить его

собственную суть и полноту? В известном смысле этот вопрос

приходит на смену тем вопросам, которые в XIX веке касались

жизни или труда. Однако характер этого исследования и всех

вопрос, которые его разнообразят, пока еще не вполне ясен.

Можно ли здесь предчувствовать рождение, начало нового дня,

который едва возвещает о себе первым лучом света, но позволяет

уже догадываться, что мысль (та самая мысль, которая говорит

уже тысячелетия, не ведая ни того, что она говорит, ни того,

что вообще значит говорить) Уже близка к тому, чтобы уловить

самое себя во всей своей целостности и вновь озариться молнией

бытия. Не это ли подготовил Ницше, когда внутри своего

собственного языка он убил разом человека и бога и тем самым

возвестил одновременно с Возвратом многообразный и обновленный

свет новых богов? Не пора ли просто-напросто признать, что все

эти вопросы о языке являются лишь продолжением и завершением

того события, осуществление и первые последствия которого

археология относит к концу XVIII века? раздробление языка,

совпавшее по времени с его превращением в объект филологии,

по-видимому, является лишь позже всего выявившимся(поскольку

самым скрытым и самым глубоким) следствием

разрыва классического порядка; пытаясь преодолеть этот разрыв и

выявить язык в его целостности, мы лишь довершаем то, что

произошло до нас и помимо нас в конце XVIII века. Каким,

однако, могло бы быть это завершение? Является ли само это

стремление восстановить потерянную целостность языка

завершением мысли XIX века, или жеоно предполагает формы, с

нею уже несовместимые? Ведь раздробленность языка связана по

сути дела с тем археологическим событием, которое можно

обозначить как исчезновение Дискурсии. Обретение вновь в едином

пространстве великой игры языка могло бы равно

свидетельствовать и о решительном повороте к совершенно новой

форме мысли и о замыкании на себе самом модуса

знания, унаследованного от предшествующего века. Верно, что на

эти вопросы я не могу ни сам ответить, ни выбрать подходящий

ответ из двух возможных. Я даже не надеюсь когда-нибудь на них

ответить или найти основания для выбора. Но, во всяком случае,

теперь я знаю, почему, вслед за другими, я могу ставить перед

собой эти вопросы, более того, не могу не ставить их. И лишь

простаки удивятся тому, что я лучше понял это из Кювье, Боппа

или Рикардо, нежели из Канта или Гегеля.

Коментарі: 1

Индрик

Антон Орехъ То, что сказал Патриарх – это и анекдот, и глупость

04.11.11, 23:26

Антон Орехъ То, что сказал Патриарх – это и анекдот, и глупость одновременно

СЕГОДНЯ – ДЕНЬ ПОБЕДЫ! Антон Орехъ

Эхо Москвы http://www.echo.msk.ru/blog/oreh/827181-echo/

04 ноября 2011, 18:01

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл сравнил День народного единства с Днем победы в Великой Отечественной войне.

По мнению патриарха, то, что произошло в далеком 17-м веке и потом в веке 20-м – события одного порядка и одно не важнее другого. После литургии в Казанском соборе на Красной площади Москвы патриарх обратил внимание на то, что в обоих случаях силы врага превосходили силы русских, но несмотря на это была одержана победа.

По мнению Патриарха Кирилла, праздник 4 Ноября по своему значению не уступает Дню Победы в Великой Отечественной Войне. Собственно одной этой фразой можно было бы и ограничиться. Это как со смешным анекдотом. Какой смысл объяснять смешной анекдот, если человек его не понял. Объяснять смешной анекдот – глупо. И это то же самое, что обсуждать полную глупость. Потому что обсуждать полную глупость – смешно.

Так вот то, что сказал Патриарх – наберу в легкие побольше воздуха – это и анекдот, и глупость одновременно. Тут бы и точку поставить, но жанр подразумевает все-таки некоторые подробности. И я добавлю еще пару абзацев. 4 Ноября – праздник выдуманный. Праздник, притянутый за уши. Его сочинили для того, чтобы у людей не пропадал привычный выходной 7 ноября, а с другой стороны, чтобы как-то идеологически перебить праздник коммунистической революции праздником некоего патриотизма.

Ничего путного из этой затеи не вышло. Потому что никаких величайших событий в этот день на самом деле не было. И 4 ноября 1612 года ничего эпохального не случилось. Поэтому праздник в честь 4 ноября – самый странный из всех наших праздников. Я не представляю себе человека в здравом уме, который на полном серьезе накроет стол и поднимет тост за победу над поляками и запоет патриотические песни. Для того чтобы такой тост поднять, надо предварительно уже поллитру выдуть.

Не поверили наши граждане в эту сказку. Зато куда охотнее в этот день стали выходить на националистические марши и день единства по факту превратился в день розни, в день националиста. То есть мы на самом-то деле празднуем в этот день смуту. И если говорить совсем уже серьезно, то День Победы над фашизмом – это самый главный, самый святой, самый настоящий праздник. День, когда никому не надо объяснять, что мы отмечаем. Когда не надо людей заставлять поднимать правильные тосты, притягивать за уши всякую ерунду и рассказывать басни. И сравнивать 9 Мая с 4 ноября – это кощунство и святотатство.

коммент: doktor_ingenieur

04 ноября 2011 | 22:30

гражданин гундяев есть яркое воплощение цезерепапизма, сдобренного в середине 20-века срастанием православной церкви с лубянкой.

Октябрьяска Революция - сложное историческое событие. Тем не менее, каждый священник - помнит о тех жертвах народа и клира, которые легли на этот "алтарь". Именно священник, но пропагандист в васильковых погонах, приторговывавший спиртным в начале 90-х. Нет веры в таких речах, нет веры и в этом человеке, нет веры и в стране и храмах.... Еще в конце 19 века - историки религии и философии с сомнением писали о том, есть ли вера в россии, они констатировали пять типов веры: официально-государственную, белого духовентсва, черного духовентсва, старцев, народа ... проблемы были давно. Но сравнивать 9 мая и 4 ноября , революцию - позор и ГРЕХ для верующего человека. Во что верит товарищ гундяев? в деньги, матеральные ценности, фсб, кремль. Такими ли мы видим других Митрополитов и Патриархов Мира других религий и конфессий? Они иные - у них есть Вера.

Не мог не поделится своим мнением

коммент vladimirarbit

И я полностью согласен с Антоном Орехом, что высказанное патриархом сравнение двух праздников является глупым и кощунственным.

Неужели не хватило ума и такта у "святейшего", чтобы осознать сказанное им.

День Победы для подавляющего большинства россиян (даже живущих вне России) является самым понятным и значимым праздником, ибо мало найдется семей, которых бы не коснулась трагедия той ужасной войны. Мы всё помним и всё чувствуем. И рассказываем детям и внукам. Я, например, уже и правнукам. И помним поименно, за кого или за чью память поднимем праздничный бокал.

А что такое 4 ноября? Было НЕЧТО несколько столетий назад, с до сих пор не понятной историей, обросшее мифами и никому, кроме историков уже не интересное. Все это искусственно притянуто за уши, чтобы заменить скомпрометированное 7 ноября и дать повод людям отдохнуть и выпить неизвестно за что.

Так что, патриарху Кириллу - позор за его сравнение.

Нехорошо высмеивать фамилии, но, по моему мнению, родная фамилия Гундяев очень хорошо подходит патриарху.

Коментарі: 2

Индрик

Шломо Занд Кто и как изобрёл еврейский народ Нация

03.11.11, 20:56

II. Нация – определение термина и его границы

Неоднократно отмечалось, что национальная проблематика XIX века не породила своего «Токвиля» или «Маркса», равно как стоящая за ней социальная логика не нашла себе «Вебера» и «Дюркгейма». «Классы», «демократия», «капитализм» и даже «государство» – все эти категории были относительно всесторонне проанализированы. В отличие от них понятия «нация» и «национализм» остались прозябать в теоретической нищете. Основная, хотя отнюдь не единственная, причина такого положения вещей состоит в том, что «нации» – не более чем дополнительное именование «народов» – представлялись первичным, чуть ли не естественным явлением, существовавшим с начала времен. Хотя многие авторы, и среди них исследователи прошлого, сознавали, что внутри человеческих сообществ, называемых нациями, происходят определенные исторические процессы, однако эти процессы воспринимались как легкие изменения сущностей, представлявшихся изначальными.

Большинство ученых жили внутри формирующихся национальных культур, поэтому они смотрели на мир изнутри этих культур, не имея возможности выйти за их пределы и взглянуть на них глазами стороннего наблюдателя. Мало того, они еще и писали на молодых национальных языках, вследствие чего оказывались в плену у своего главного рабочего инструмента: прошлое жестко загонялось в прокрустово ложе языковых и понятийных структур, сформировавшихся в XIX веке. Так же как Маркс, закованный в социальные реалии своего времени, полагал, что в основе всех исторических процессов лежит могущественный метанарратив классовой борьбы, практически все остальные ученые, в особенности историки, представляли себе прошлое как непрерывную череду взлетов и падений извечно существующих наций, так что страницы исторических сочинений были плотно и торжественно населены подробностями их противостояний. Молодые национальные государства, разумеется, поощряли и щедро субсидировали создание подобного рода исторических моделей, ибо, таким образом, они укрепляли свои недавно возникшие национальные идентичности.

Изучая произведения британского мыслителя Джона Стюарта Милля (Mill, 1806-1873) или француза Эрнеста Ренана, мы обнаруживаем кое-какие «странные» наблюдения, не слишком характерные для их эпохи. В 1861 году Милль писал: «Определенную группу людей можно назвать нацией, если ее члены объединены чувством солидарности, не связывающим их с другими людьми, – чувством солидарности, побуждающим их кооперироваться друг с другом охотнее, чем с другими людьми, желать находиться под общим управлением, а также того, чтобы это управление находилось исключительно в их собственных руках или в руках какой-то их части» .

Ренан, в свою очередь, провозгласил в 1882 году: «Существование нации (да простится мне эта метафора) – это ежедневный референдум, так же как существование индивидуума – это непрерывное самоутверждение жизни... Нации не являются чем-то вечным. Они имеют начало, будет у них и конец. По-видимому, их сменит европейская конфедерация» .

Даже если во взглядах этих двух мыслителей и присутствуют противоречия и колебания, демонстрация демократического характера процесса образования нации свидетельствует о понимании ими того факта, что само возникновение наций обусловлено спецификой современной эпохи. Не случайно оба этих автора придерживались либеральных воззрений, опасались массовой культуры и вместе с тем принимали принцип народовластия.

К сожалению, оба они не создали систематические обобщающие исследования, посвященные нациям и национализму. Собственно, XIX век для них еще не дозрел. Знаменитые теоретики национализма, такие как Иоганн Готфрид Гердер (Herder), Джузеппе Мадзини (Mazzini) и Жюль Мишле (Michelet), не смогли проникнуть в хитросплетения национального сознания, ошибочно воспринятого ими как архаичное, а иногда и как вечное.

Первыми начали заполнять этот теоретический вакуум марксистские мыслители и лидеры начала XX века. Национальная проблема была сжатым кулаком, бившим прямо в теоретические – одновременно идеологические и утопические – физиономии Карла Каутского (Kautsky), Карла Реннера (Renner), Otto Бауера (Bauer), Владимира Ильича Ленина и Иосифа Сталина. «Историческая логика», вечное доказательство их несокрушимой правоты, в этом случае отворачивалась от них. Им приходилось противостоять чрезвычайно странному явлению, никак не вписывавшемуся в пророчества великого Маркса. Новая волна национальных притязаний в Центральной и Восточной Европе заставила их задуматься об этой проблеме всерьез и подвергнуть ее разбору, породившему сложные и нетривиальные умозаключения. Впрочем, сделанные ими выводы были поспешными и неизменно диктовались сиюминутными партийными нуждами .

Наиболее значимый вклад марксистов в изучение национальной проблемы состоял в том, что они обратили внимание на непосредственную связь между становлением рыночной экономики и формированием национального государства. По их мнению, подъем капитализма разрушил закрытые самодостаточные экономики, разорвал существовавшие в их рамках специфические социальные связи и расчистил место для возникновения новых отношений и нового общественного сознания. «Laissez faire, laissez aller» («Позвольте действовать, позвольте двигаться»), первый боевой клич капиталистической торговли, не породил на ранних этапах ее развития всемирную глобализацию. Он «всего лишь» подготовил условия для формирования рыночной экономики в пределах старых государственных рамок. Эта экономика стала фундаментом для образования национального государства с единым языком и единой культурой. Капитализм как наиболее отвлеченная форма владения имуществом больше, чем любая другая социальная формация, нуждался в законах, освещающих частную собственность, и, конечно, в системе государственного принуждения, гарантирующей их исполнение.

Поучительно, что марксисты отнюдь не игнорировали ментальную составляющую национальных процессов. От Бауэра и до Сталина они рассматривали психологию, правда, в сильно упрощенной форме, как один из аспектов дискуссии по национальному вопросу. В представлении Бауэра, виднейшего австрийского социалиста, «нация – это совокупность людей, обреченных общностью судьбы общности характеров» . Сталин, со своей стороны, подытожил затянувшуюся полемику в следующих решительных выражениях: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры» .

Это определение, безусловно, чересчур схематично, да и формулировка оставляет желать лучшего. Тем не менее, эта попытка, пусть небезупречная, характеризовать нацию в контексте объективного исторического процесса остается волнующей и интересной. Делает ли отсутствие одной из перечисленных составляющих возникновение нации невозможным? И, что не менее важно, – быть может, существует динамичный политический фактор, сопровождающий различные стадии этого процесса и постоянно влияющий на них? Безоговорочная приверженность теории, трактующей классовую борьбу как призму, через которую можно разглядеть (и объяснить) любое историческое явление, а также жестокая конкуренция с национальными движениями в Центральной и Восточной Европе, эффективно оттеснявшими марксизм, помешали марксистским теоретикам продолжить исследование национальной проблемы. Они ограничились поверхностной риторикой, основным назначением которой были борьба с идеологическими соперниками и привлечение новых адептов .

В этой области оперировали и другие социалисты, не слишком продвинувшие изучение проблемы, однако благодаря тонкой интуиции, сумевшие яснее других разглядеть народно-демократический фактор, одновременно мобилизующий и притягательный, когда речь идет о национальном строительстве. Именно они изобрели соблазнительный симбиоз между социализмом и национализмом. От сиониста Бера Борохова и польского националиста Йозефа Пилсудского (Pilsudski) до красных патриотов Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина (Но Chi Minh), то есть на протяжении всего XX века, традиция «национализированного» социализма неизменно одерживала победу за победой.

В чисто исследовательском плане следовало бы отметить несколько попыток рассмотрения национального вопроса (о них пойдет речь ниже), однако только в 50-е годы мы сталкиваемся с новым теоретическим подходом, нацеленным на социальный аспект формирования наций. Далеко не случайно инициатором этого подхода стал типичный эмигрант. Если марксистская методология была своеобразной призмой, позволявшей взглянуть на нацию «со стороны», то эмиграция, уход с насиженного места и жизнь в роли «чужака», представителя меньшинства, теснимого господствующей культурой, являлись едва ли не обязательными условиями овладения передовыми методологическими приемами, необходимыми для более углубленного анализа проблемы. Большинство ведущих исследователей национального вопроса с детства или с ранней юности были «двуязычными» (то есть в равной степени владели двумя языками), многие из них являлись выходцами из эмигрантских семей.

Карл Дойч (1912-1992) был беженцем, покинувшим после прихода нацистов территорию чешских Судет. В конечном счете, он «приземлился» в американских университетских кругах. В 1953 году вышла его новаторская книга «Национализм и социальные коммуникации», не вызвавшая особенного шума, однако ставшая важной вехой на долгом пути к прояснению понятия «нация» . Дойч не располагал достаточными данными, его методологический аппарат был слишком громоздким, и все же благодаря выдающейся интуиции он сумел установить, что в основе формирования нации лежат социоэкономические процессы модернизации. Именно потребность в новых видах коммуникаций, испытываемая отчужденными друг от друга жителями больших городов, вырванными из аграрной коммуникативной среды и лишившимися привычных социальных связей, лежит в основе интеграции или дезинтеграции национальных групп. Ориентированная на массы демократическая политика, по его мнению, завершила процесс консолидации. В своем втором исследовании, вышедшем шестнадцатью годами спустя и также посвященном национальной проблеме, Дойч предложил развитие этой концепции, дав историческое описание процессов социальной, культурной и политической консолидации, лежащих в основе «национализации» .

Очередной прорыв в области изучения наций произошел лишь через три десятилетия с момента публикации первой книги Карла Дойча. Ускорение информационной революции в последней четверти XX века и постепенное превращение человеческого труда в манипулирование символами и знаками стали подходящим фоном для нового переосмысления старой проблемы. Кроме того, вполне вероятно, что первые признаки ослабления классического национализма как раз там, где впервые сформировалось национальное самосознание, также способствовали появлению новых парадигм. В 1983 году в Британии появились две выдающиеся книги, ставшие настоящими маяками в изучении национальной проблемы: «Воображаемые сообщества» Бенедикта Андерсона и «Нации и национализм» Эрнеста Геллнера. Отныне национализм рассматривался в основном через социокультурную призму: построение нации стало ярко выраженным культурным проектом.

Жизнь Бенедикта Андерсона также прошла в непрерывных скитаниях между различными языковыми и культурными мирами. Он родился в Китае. Его отец был ирландцем, а мать – англичанкой; во время Второй мировой войны они переселились в Калифорнию. Образование он получил в основном в Англии, где изучал международные отношения. Эта профессия способствовала частым переменам места жительства – от Индонезии до США. В его книге о национальных сообществах без труда обнаруживаются отголоски этой биографии, проявляющиеся прежде всего в глубоко критическом отношении к любым воззрениям, содержащим хотя бы намек на европоцентризм. Именно оно и привело его к утверждению (нужно признать, весьма неубедительному), что пионерами национального самосознания в современной истории выступили не кто иные, как креолы, то есть потомки колонизаторов, родившиеся в обеих частях американского континента.

Для нас очень важно определение нации, которое он приводит в своей книге: «Нация - это воображаемое политическое сообщество, и воображается оно, по определению, как что-то ограниченное, но в то же время суверенное» . Разумеется, любая группа, превосходящая по своим масштабам племя или деревню, является воображаемым сообществом, поскольку ее члены не знакомы друг с другом – именно такими были крупные религиозные общины в досовременную эпоху. Однако нация создала для фантазирования сопричастности новые инструменты, которых человеческие сообщества прошлого не имели.

Андерсон подчеркивает, что становление, начиная с XV века, «капитализма печатного станка» разрушило давнее разделение между высокими священными языками, достоянием духовной элиты, и разнообразными местными наречиями, которыми пользовались широкие массы. Административные языки европейских государств также существенно распространились после изобретения печатного станка. Таким образом, были заложены основы для формирования в будущем нынешних национально-территориальных языков. Литературный роман и газета стали краеугольными камнями, на которых выросла новая коммуникативная арена, впервые обозначившая национальный забор, становившийся со временем все выше. Географическая карта, музей и другие инструменты культуры завершили (существенно позже) процесс национального строительства.

Для того чтобы границы нации уплотнились и стали непроницаемыми, религиозная община и династическая монархия, две долговременные исторические конструкции, функционировавшие на протяжении целой эпохи, должны были утратить свою прежнюю значимость. Их уход с исторической арены был одновременно административным и ментальным. Ослабли не только громадный имперский аппарат и аналогичная церковная иерархия; параллельно произошел существенный надлом в религиозной концепции исторического времени, не миновавший и традиционную веру в правителя «милостью Божьей». Граждане, ощущавшие принадлежность к нации, в противоположность подданным всех прочих политических объединений (монархий или княжеств) стали воспринимать себя как равных и, что не менее принципиально, полновластных хозяев собственной судьбы, то есть носителями суверенитета.

Книгу Эрнеста Геллнера «Нации и национализм» в немалой степени можно рассматривать как завершение монументального труда Бенедикта Андерсона. В исследованиях Геллнера новые формы культуры также являются главной движущей силой в формировании нации. Как и Андерсон, он считает, что своим возникновением новая цивилизация обязана процессу модернизации. Прежде чем приступить к обсуждению выдвинутых Геллнером идей, следует отметить, что правила «аутсайдерства» и «взгляда с периферии» распространяются и на него. Так же как и Дойч, он еще в юности стал беженцем, вместе с семьей покинув Чехословакию в канун Второй мировой войны. Его родители поселились в Британии, где он вырос и получил образование. С годами Геллнер стал видным британским антропологом и философом. Во всех его работах просматривается сравнительный межкультурный подход, определивший направления его интеллектуальных поисков. Свою емкую и блестящую книгу Геллнер начал следующим двойным определением.

1. Два человека принадлежат к одной нации в том и только в том случае, если они принадлежат к одной и той же культуре. Культура – это система понятий, знаков, ассоциаций, типов поведения и общения.

2. Два человека считаются принадлежащими к одной нации в том и только в том случае, если они признают друг друга принадлежащими к этой нации. Другими словами, нации создает человек...

Таким образом, субъективный аспект проблемы обязан дополнить ее объективный аспект. Их симбиоз указывает на новое, доселе незнакомое историческое явление, не существовавшее, пока бюрократизированный индустриальный мир не сделал свои первые шаги.

Если в аграрных обществах бок о бок друг с другом сосуществовали расколотые и разобщенные культуры, сохранявшиеся на протяжении сотен и тысяч лет, то более развитое разделение труда, при котором человеческая деятельность становится менее физической и более символической, а профессиональная мобильность непрерывно возрастает, подорвало и разрушило традиционные культурные перегородки. С этого момента миру производства для поддержания своего существования необходимы единые, гомогенные культурные коды. Только что возникший феномен профессиональной мобильности, одновременно горизонтальной и вертикальной, ликвидировал изоляцию высокой культуры и вынудил ее переродиться в массовую культуру, охватывающую все более широкие слои населения. Всеобщее образование и распространение грамотности были непременным условием перехода к развитому и динамичному индустриальному обществу. Именно здесь, по мнению Геллнера, кроется важнейший ключ к объяснению политического явления, именуемого «нацией». Формирование национального коллектива – это, несомненно, социокультурный процесс, который, однако, может развернуться лишь под воздействием некоего государственного механизма, внутреннего или иностранного, присутствие которого делает возможным или даже поощряет зарождение национального самосознания, культурное строительство, а позднее и более сложные явления.

Некоторые выдвинутые Геллнером тезисы вызвали многочисленные возражения . Всегда ли национализм «ожидал» завершения процесса индустриализации, прежде чем решился развернуть свои знамена и символы? Разве национальные чувства, иными словами, стремление к обретению суверенитета, не проявлялись уже на ранних стадиях капитализма, до того как возникло развитое и разветвленное разделение труда? Временами эта критика представлялась убедительной, тем не менее, трудно отнять у Геллнера лавры автора важного открытия, установившего, что завершение процесса формирования нации тесно сплетено со становлением единообразной культуры, способной существовать лишь в обществе, которое не является уже ни аграрным, ни традиционным.

Для того чтобы охарактеризовать понятие «нация» в свете теоретических посылок Андерсона и Геллнера, а также на базе рабочих гипотез, выдвинутых их последователями, можно высказать предположение, что «нация», хотя ее исторические проявления многообразны и текучи, обычно отличается от других социальных коллективов прошлого следующими яркими признаками.

1. Нация – это человеческое сообщество, внутри которого при посредстве системы всеобщего образования формируется гомогенная массовая культура, стремящаяся стать общей и доступной для всех его членов.

2. Внутри нации, среди всех тех, кто считает себя и сам считается принадлежащим к ней, формируется концепция гражданского равенства. Нация как гражданская общность полагает себя сувереном или требует для себя государственной независимости в случае, если не обрела ее ранее.

3. Между фактическими представителями суверенной власти или теми, кто олицетворяет стремление к независимости, и всеми гражданами вплоть до последнего должна существовать непрерывная объединяющая культурно-языковая связь, или, самое меньшее, их должно объединять некое общее представление о такой связи.

4. Предполагается, что граждане, идентифицирующие себя с нацией, в отличие от подданных властителей прошлого, осознают свою причастность к ней или же стремятся стать ее частью, поскольку хотят жить под ее суверенитетом.

5. Нация располагает общей территорией, которую ее члены ощущают и объявляют своим совместным монопольным и безраздельным достоянием, так что любое посягательство на нее воспринимается ими почти столь же остро, как посягательство на их частное имущество.

6. Совокупная экономическая деятельность в пределах данной национальной территории после того, как она обрела национальный суверенитет, является (по крайней мере, так было до конца XX века) более интенсивной, нежели комплекс связей этой территории с другими рыночными экономиками.

Разумеется, это идеализированная модель нации в веберианском смысле. Как уже говорилось выше, практически нет наций, внутри которых или рядом с которыми не проживали бы культурно-языковые меньшинства, интегрирующиеся в господствующую метакультуру значительно медленнее, чем остальные группы населения. Если принцип гражданского равенства не был внедрен достаточно рано, в дальнейшем он неизменно порождал трения и расколы. В нескольких крайне редких случаях, например в Швейцарии, Бельгии или Канаде, национальное государство продолжало сохранять в качестве официальных два или три доминирующих языка, сформировавшихся отдельно друг от друга, между которыми уже поздно было наводить мосты . Кроме того, вразрез с представленной моделью, некоторые производственные и финансовые секторы с самого начала избежали схематического контроля со стороны национальной рыночной экономики, подчиняясь напрямую общемировым спросу и предложению.

Вместе с тем следует вновь подчеркнуть, что только в постаграрном мире с совершенно иным разделением труда, специфической социальной мобильностью и новыми процветающими информационными технологиями могли сформироваться условия для возникновения сообществ, стремящихся к культурно-языковому единству, порождающему самоидентификацию и самосознание не только внутри узких элит или других ограниченных по численности коллективов, как раньше, но и среди всех производительных слоев населения. Если раньше в рамках всех без исключения человеческих сообществах, будь то великие империи, феодальные образования или религиозные общины, явным образом существовали человеческие коллективы, принципиально различные в культурно-языковом плане, то отныне все люди – высокопоставленные и самые простые, богатые и бедные, высокообразованные и почти безграмотные – не могли не ощущать свою принадлежность к определенной нации и, что столь же существенно, не сознавать, что все они принадлежат к ней в равной степени.

Концепция юридического, гражданского и политического равенства, обязанная своим существованием прежде всего социальной мобильности эпохи торгового, а позднее промышленного капитализма, породила столь привлекательную коллективную идентичность, что те, кто в нее не вписались, не могли считаться частью национального организма, а следовательно, и членами имманентного эгалитарного коллектива. Именно концепция равенства лежит в основе политического требования трактовать «народ» как нацию, назначение которой – суверенно управлять собственной судьбой. Это демократическое изъявление, то есть «власть народа», сугубо современно и радикально отличает нации от социальных коллективов прошлого (племен, крестьянских сообществ под властью династических монархий, иерархических религиозных общин и даже досовременных «народов»).

Ни один человеческий коллектив, существовавший до начала процесса модернизации, не знал ощущения всеобщего гражданского равенства, равно как и упорного стремления всей своей массы управлять собственной судьбой. Люди начали считать себя суверенными существами; отсюда берет начало концепция (или иллюзия), утверждающая, что они могут управлять своей жизнью при посредстве политических представительских институтов. Концепция народного суверенитета и есть ментальная основа, стоящая за всеми проявлениями «национального» в современную эпоху. Принцип права «народов» на самоопределение, превратившийся после Первой мировой войны в краеугольный камень международных отношений, в значительной степени является универсальной трактовкой этой демократической идеи; тем самым он подчеркивает истинную роль недавно появившихся на социальной сцене масс в современной политике.

Становление нации, безусловно, реальный исторический – однако отнюдь не спонтанный – процесс. Для того чтобы укрепить абстрактную коллективную взаимосвязь, нации, как ранее религиозной общине, необходимы собственные культы, праздники, церемонии и мифы. Чтобы превратить себя в жесткий, целостный организм, она обязана развивать непрерывную общественную и культурную активность и, кроме того, изобрести сплачивающую коллективную память. Эта новая «встроенная» совокупность норм и практик необходима и для укрепления метасознания, иными словами, сплачивающего концептуального ментального комплекса, имя которому – национальная идея.

Коментарі: 1

снайпер1

Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России

03.11.11, 16:58

Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России

Письмецо одной девушки из Германии подруге в Россию. Пунктуация, орфография и остальные нехитрые обороты автора сохранены без изменения. Далее от лица автора.
...Иду, значит, шоппингую, смотрю: на обочине ёжик лежит. Не клубочком, а навзничь, и лапками кверху. И мордочка вся в кровище: машиной, наверное, сбило. Тут в пригородах кого только не давят! Ежи, лисы ,змеи... Иногда даже косули попадаются. Мне чего-то жалко его стало: завернула в газету, принесла домой. Звоню Гельмуту, спрашиваю, что делать? Он мне: отнеси в больницу, там ветеринарное отделение есть. Ладно, несу. Зашла в кабинет. Встречает какой-то Айболит перекачанный: за два метра ростом, из халата две простыни сшить можно. Вас ист лось?! - спрашивает. Вот уж, думаю, точно: лось. И прикинь: забыла, как по-немецки ёж. Потом уже в словаре посмотрела. Ну, сую ему бедолагу: мол, такое шайсе приключилось, кранкен животинка, лечи, давай. Назвался лосем - люби ёжиков.. Так он по жизни Айболитом оказался: рожа перекосилась, чуть не плачет бедняжка. Тампонами протёр, чуть ли не облизал и укол засандалил. Блин, думаю,мало ёжику своих иголок. И понёс в операционную. Подождите, говорит, около часа. Ну, уходить как-то стремно - жду. Часа через полтора выползает этот лось. Табло скорбное, как будто у меня тут родственник загибается. И вещает: мол, как хорошо, что вы вовремя принесли бедное существо! Травма-де, очень тяжёлая: жить будет, но инвалидом останется.. Сейчас, либефройляйн, его забирать и даже навещать нельзя: ломняк после наркоза. Я от такой заботы тихо охреневаю. А тут начинается полный ам энде. Айболит продолжает: Пару дней пациенту (nоtа bеnе: ёжику!) придётсяполежать в отделении реанимации (для ёжиков, н/// х?!!!), а потом сможете его забирать. У меня, наверное, на лице было написано: А нахрена мне дома ёжик-инвалид?!.. Он спохватывается: Но, може тбыть, это для вас обременительно и чересчур ответственно ( ё-мое!!!). Тогда вы можете оформить животное в приют (б///я!!!). Если же все-такивы решите приютить его, понадобятся некоторые бюрократические формальности.. Понимаю, что ржать нельзя: немец грустный, как на похоронах фюрера. Гашу лыбу и спрашиваю: - Договор об опеке (надёжиком, е///т!!!)? - отвечает, а также характеристику из магистрата. Яу же еле сдерживаюсь, чтобы не закатиться., - спрашиваю. Этот зоофил наполном серьёзе отвечает: - Нет, характеристика в отношении вашей семьи, фройляйн. В документе должны содержаться сведения о том, не обвинялись ли вы или члены вашей семье в насилии над животными (изо всех сил гоню из головы образ Гельмута, грубо сожительствующего с ёжиком!). Кроме того, магистрат должен подтвердить, имеете ли выматериальные и жилищные условия достаточные для опеки над животным (не слишком ли мы бедны для ёжика, с///ка!!!). У меня, блин, ещё сил хватило сказать: мол, я посоветуюсь с близкими, прежде чем пойти на такой ответственный шаг, как усыновление ёжика. И прашиваю: сколько я должна за операцию? Ответ меня додавил. "О, нет, -говорит, -вы ничего не должны! У нас действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей". И дальше - зацени: "Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом (... восемь, девять - аут!!!). Мы благодарны за вашу доброту. Данке шен, гуторехциг фройляйн, ауфвидерзейн!" В общем, домой шла в полном угаре, смеяться уже сил не было. А потом чего-то грустно стало: вспомнила нашу больничку, когда тётка лежала после инфаркта. Как еду таскала три раза в день, белье, посуду; умоляла, чтобы осмотрели и хоть зелёнкой помазали.. В итоге родилась такая максима: "Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России

ВСЕ ПАД СТАЛОМ

Коментарі: 6

Индрик

Не различать добро и зло – сумасшествие от Бога?

02.11.11, 20:04

Юлиан Против христиан Чанышев А.Н.

Своему созданию — человеку — Иегова отказывает в познании добра и зла. Но «может ли быть что-либо неразумнее человека, не умеющего различить добро и зло?» — спрашивает Юлиан. Ведь ясно, что не зная, что такое добро и что такое зло, человек не сможет избежать зла и не будет стремиться к добру! Таким образом, делает вывод Юлиан в своем сочинении «Против христиан», «не знать, что созданная как помощница станет причиной гибели, и запретить познание добра и зла, каковое, по моему мнению, есть величайшее достояние человеческого разума, да еще завистливо опасаться, как бы человек не вкусил от древа жизни, и из смертного не стал бессмертным,— все это присуще лишь недоброжелателю и завистнику». Таково отношение Юлиана к иудаистской части христианства.

Коментарі: 1

Индрик

Астахов: Россия лидирует по числу самоубийств среди подростков

02.11.11, 14:19

В России ежегодно происходит 4 тыс. попыток самоубийства среди подростков, из них оконченных суицидов - около 1,5 тыс.

Коментарі: 1

Индрик

Б.Ю. Татищев Русская Национальная Идея 1 Войны Концептуальные и

01.11.11, 19:51

Б.Ю. Татищев Русская Национальная Идея 1 Войны Концептуальные и Идеологические

Дорогие сородичи, дорогие соотечественники!

Концепция Национального Развития во все времена была, есть и будет главным условием нормальной жизни любой нации, залогом успешности её исторического Бытия.

В сущности, эта концепция являет собой основные, жизненно важные цели совместной деятельности людей, образующих данную нацию.

Вне зависимости от того, декларируются эти цели или нет, то есть, существуют как данность само собой разумеющаяся, в любой нормальной стране, у любой умственно и нравственно здоровой нации цели её национального Бытия, как таковые, есть.

Причём цели эти неизменно определяются смыслами Бытия людей, смыслами, укоренёнными в Национальной Культуре и Традициях, в жизненном опыте данной нации.

Ключевым звеном, связующим все эти смыслы, является Национальная Идея, формулирующая главный, исконно корневой Смысл Национального Бытия. Это в норме.

Отклонения от таковой Богом данной естественной нормы, проявляющиеся в жизни общества в виде значительного числа жизненных целей, мотивов и смыслов, чуждых Национальной Культуре, национальным Традициям и многовековому опыту Бытия нации, свидетельствуют о Концептуальной войне, ведущейся против этой нации. Обычно, такая война маскируется ширмами войны Идеологической. Разница между этими войнами принципиальна.

1. Войны Концептуальные

и Идеологические

Концептуальная война – это война смыслов. Её главным оружием является Концептуальная Среда (КС), предопределяющая картину мира, формируемую в умах людей, и Концепция Будущего (КБ), направляющая людскую деятельность в границах Концептуальной Среды, искусственно навязываемой обществу.

Внедрение таких КС и КБ осуществляется поэтапно из поколения в поколение более всего через систему, так называемого, «образования», как светского, так и религиозного. Особенно эффективно работает здесь «образование», получаемое молодым поколением денационализируемой элиты за границей, в университетах стран, реализующих политику концептуальной агрессии.

По мере разрушения Традиционных обществ, начиная с, так называемого, «Нового времени», внедрение материалистических КС и КБ стало осуществляться также посредством профанических иллюзий «прогрессивной» интеллигентской «культуры». А, начиная с 19 века, - и при помощи средств массовой, якобы, «информации».

Идеологическая война – это война мифов и оценок, упрощаемых до массового понимания, война более или менее иллюзорных мифологем. Война идеологических мифов, внедряемых в умы людей через, так называемое, «массовое сознание», то есть, - через искусственно формируемые массовые предрассудки.

Широко известными примерами подобных иллюзорных идеологических мифов являются псевдо смысловые химеры «диктатуры пролетариата» и «общества равных возможностей».

Возможности людей всегда неравны.

Сам по себе пролетариат никогда и ничего никому не диктует. А если он где-то, что-то, кому-то и начинает вдруг «диктовать», то исключительно под диктовку «закулисных» его «кукловодов».

Типичной идеологической химерой является и буйно популярный при Советах лозунг «Свободы, равенства, братства». Тот, у кого в мозгах хоть одна извилина ещё работает, способен без труда понять, что «равенство», как таковое, уже само по себе есть жесточайшая «несвобода». А потому не существует, в принципе, практического способа «свободу» и «равенство» в реальной жизни совместить.

Другое дело, что неравенство бывает справедливым, ни чьих естественных интересов не ущемляющим, вполне соответствующим индивидуальным возможностям и способностям большинства людей.

Такое неравенство, характерное для любого Традиционного общества, создаёт нормальную, естественную общественную среду, в которой обязанности людей чётко соответствуют их реальным способностям и задачам получения духовного опыта каждого в данном воплощении его души.

На этот же баланс обязанностей со способностями ориентированы тут и права людей. Права, практически, равные у всех для мира их личной жизни, но иераархически структурированные для дел общественных. Именно такова Соборная Традиция Руси.

Однако, бывает и, мягко говоря, иначе. Как иначе? А это когда естественные «коды судьбы» игнорируются, когда неравенство формируется искусственно в угоду амбициям алчных и спесивых бездарей, что крайне характерно для обществ, отвергнувших Традицию во имя нелепых идеологических химер.

Несложно догадаться, что такое противоестественно-химерическое, нелепое, искусственно формируемое неравенство неизбежно и неизменно порождает конфликтную общественную среду, создавая обширный «фронт работ» для «бесов революции».

Давно и точно замечено: «Беда, коль пироги печёт сапожник, а сапоги точит пирожник». Ещё хуже «лакей, попавший в господа, холуй и быдло навсегда …». Резковато сказано? Не резче, чем оно давно делается у нас, особо активно с 1917 года начиная.

Не секрет, что ради сохранения своих искусственных привилегий номенклатурное компартийное «быдло», старательно выпестованное Л. Д. Троцким «с сотоварищи», фактически саботировало сталинскую Конституцию 1936 года. Конституцию, существенно ограничивавшую всевластие компартиийной бюрократии и дававшую реальные властные рычаги в руки народа. Именно это «быдло» и убило Иосифа Виссарионовича Сталина при повторной его попытке реально воплотить здравые принципы той Конституции в жизнь страны.

И последствия того убийства мы расхлёбываем до сих пор. Какие последствия? Едва ли не самая животрепещущая проблема современной России состоит в том, что живущая по откровенно подлым принципам корпоративного эгоизма, амбициозно невежественная, властолюбивая и вороватая номенклатурная элита СССР и РФ просто не в состоянии жить без «Хозяина». И если такой «Хозяин земли Русской» не образуется внутри страны, данная элита с истинно лакейским рвением начинает искать себе хозяев (или, как минимум, так называемых, «властителей дум») на стороне, вне пределов страны. И находит.

Естественно, не сразу, а вначале показав себя миру во всей своей номенклатурной «красе». Или вы думаете, что нелепые хрущёвские «перегибы», маразматический брежневский «застой», и горбачёвская «катастройка» - исключительно следствие «происков империализма»?

Что давала стране и народу заживо похороненная номенклатурой «Сталинская Конституция 1936 года»? При всех её недостатках, та Конституция, в случае реального воплощения её в жизнь страны, устраняла корпоративную замкнутость советской элиты и обеспечивала работу, так называемых, «социальных лифтов».

А ведь «социальные лифты» - совершенно необходимое условие благополучия любого нормального общества. Таланты рождаются во всех его слоях. Даже в самых «низах». Неизменно процветают лишь те общества, в которых чётко работает «механизм» реализации полезных обществу талантов, независимо от их происхождения.

Однако, при этом не менее важно исключить не столько ситуации, когда «из грязи в князи» (самородки и в грязи иногда находят), сколько, когда сама «грязь» в «князья».

Лишь реально Традиционное общество, неизменно опирающееся на разум и мудрость всего народа, способно избежать подобных общественных деградаций и неизбежно порождаемых ими катастроф. А вот концептуальный отрыв от Традиции, подмена традиционно Соборного, реального народовластия

- идеологическими иллюзиями «народовластия» социалистического или же

- насквозь лживыми химерами, так называемой, «демократии»,

как раз и порождают весь букет «неразрешимых проблем» современных обществ.

Именно эта подмена более всего прочего порождает патологическую замкнутость современных вырожденческих элит и создаваемые этой замкнутостью бюрократический беспредел, бесконечную «борьбу с коррупцией» и прочие иные «новостные поводы» не только сего дня, но и всей не столь уж отдалённой для нас социалистической ретроспективы.

Следует особо подчеркнуть, что изначальные, глубинно корневые причины, практически, всех наших современных проблем имеют концептуальную природу. Иначе говоря, они порождаются искусственными искажениями Смыслов человеческого Бытия.

А потому эти проблемы, в принципе, не решаются одними лишь экономическими, идеологическими и прочими иными внеконцептуальными способами и мерами.

Да, и эти меры тоже нужны. Но сами по себе, вне процессов восстановления традиционных для Руси жизненных смыслов, меры эти (даже самые по себе правильные) так и останутся пустыми декларациями. Это в лучшем случае. В худшем, не достигнув заявленных целей, они станут политическими мастурбациями, наглядно иллюстрирующими мысль о том, что «усилия на ложном пути лишь множат проблемы и препятствия».

Увы, сколь либо внятное понимание концептуальной природы наших основных проблем ни у современных политических деятелей России, ни среди окружающего их экспертного сообщества пока что никак не проявляется. В лучшем случае тут имеет место лишь профессионально грамотное оперирование идеологическими мифологемами. И только.

А ведь, в сущности, Идеологическая война – лишь инструмент войны Концептуальной. Кроме маскирующей их функции, мифологемы войны Идеологической выполняют задачу скрытного внедрения в умы людей вначале просто им чужих, а после и глубинно чужеродных для них, враждебных им псевдо смыслов.

Коментарі: 2

РХ

Правила жизни Виталия Кличко

01.11.11, 11:03
бокс, кличко, политика, правила жизни, спорт

Фото: пресс-служба братьев Кличко

Когда был маленьким, дедушка сказал пословицу, которая сегодня является моим жизненным кредо: «Главное, Федя, воля к победе!» Почему именно Федя? Не знаю! Эту пословицу мой дед услышал от своих родителей.

В детстве мечтал стать футболистом. Но,

[ Читать дальше ]

Коментарі: 12

Индрик

Игорь Кобзев Падение Перуна Княжье слово

31.10.11, 23:24

Игорь Кобзев Падение Перуна Княжье слово

Княжье слово

А теперь войдемте же, наконец,

С удалой толпой молодецкою

В золотой, резной, теремной дворец -

Прямо в гридницу княженецкую...

Восседает у князя велик совет:

Воеводы, бояре думные.

Говорит старшинам Владимир-свет

Таковы слова велимудрые:

- Аз собрал вас нонь не пир пировать,

Думу думать большую, главную:

Как любезной отчиной управлять,

Как упрочивать власть державную?

Друга! Братия верная, гой еси!

Людям бога чтить полагается,

Ан ведь темный люд на лесной Руси

Пням бесчувственным поклоняется.

Не срамно ли нам от других отстать

В веке разума воссиявшего,

Не пора ли новых богов сыскать

Для отечества заплутавшего?

Тут, успевший братину осушить,

Молвит слово Добрыня-дядюшка:

- Так каким же ноне богам служить

Повелишь нам, прикажешь, князюшка? -

Князь тяжелой дланью подпер чело.

Видно, долго умом раскидывал,

Чай, немало вер изучил зело.

Тьму пресвитеров перевидывал.

- Звали нас Магометов закон принять...

Зол закон на хмельное зелие.

Где же русским людям коран понять,

Коль питье - всей Руси веселие!

От хазарских каганов был посол,

Речью ластился фарисейскою,

Ждал, чтоб Киев-батюшка перешел

В веру ихнюю, иудейскую.

Иудеям короток был ответ:

«Зря своих богов предлагаете,

У самих у вас даже дома нет,

По чужим краям обитаете!»

Нам бы надобно к вере прийти такой,

Чтобы в храмах высоких пелося,

Чтоб, отведав сладости неземной,

Прежней горечи не схотелося!

Потому порешили мы в Корсунь плыть

С нашей знатью большой боярскою,

Там самим креститься и Русь крестить

В веру новую христианскую.

Установится в небе едина власть,

Бог, пророками предуказанный,

Аз же буду единым судьей у вас,

На земном престоле помазанный! -

Тут зовет Владимир к столу бояр,

В руки чашу берет заздравную,

И велит правитель, чтоб спел Боян

Величальную песню славную...

Коментарі: 1

Про співтовариство

Шукати в архіві

Топ учасників

Курилка

Долой крещение на скорую руку Юлия Чернухина

М. Фуко Возврат языка

Антон Орехъ То, что сказал Патриарх – это и анекдот, и глупость

Шломо Занд Кто и как изобрёл еврейский народ Нация

Лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком в России

Не различать добро и зло – сумасшествие от Бога?

Астахов: Россия лидирует по числу самоубийств среди подростков

Б.Ю. Татищев Русская Национальная Идея 1 Войны Концептуальные и

Правила жизни Виталия Кличко

Игорь Кобзев Падение Перуна Княжье слово