Шломо Занд Кто и как изобрёл еврейский народ III От идеологии к идентичности

Долгие годы исследователи, и, в особенности историки, считали нации изначальным, уходящим в глубокую древность явлением. Судя по их трудам, может показаться, что человеческая история началась ровно в момент появления национальных коллективов. Эти мыслители без устали смешивали настоящее с прошлым и переносили реалии нынешнего культурного мира, гомогенного и демократического, на давным-давно исчезнувшие миры. Они воспользовались историческими свидетельствами, возникшими в центрах политической и интеллектуальной власти традиционных обществ, перевели их на стандартные современные языки и приспособили к своим национальным ментальным мирам. Поскольку нации, по их мнению, существовали всегда, лишь возникновение национальной идеи как ясной политической формулы трактовалось ими как новое явление.

Подрывные идеи Эрнста Геллнера потрясли и напутали подавляющее большинство исследователей. «Национализм порождает нации, а вовсе не наоборот» , – объявил он с присущим ему убийственным радикализмом и вынудил всех их, даже тех, кто этого не желал, вернуться к истокам старой проблемы. Разумеется, именно экономическая, административная и технологическая модернизация подготовила как потребность в нации, так и почву для ее формирования. Но этот процесс сопровождается осознанными, продуманными (или пока лишь запланированными – в случае, если какой-либо из государственных механизмов еще не руководствуется ими в достаточной степени) идеологическими практиками, порождающими язык, систему образования, коллективную память и другие элементы культуры, устанавливающие и очерчивающие границы национального сообщества. Верховный принцип, объединяющий все эти идеологические практики, требует, «чтобы политические и национальные единицы непременно совпадали» .

Еще дальше пошел Эрик Хобсбаум (Hobsbawm), который в книге «Нации и национализм» проследил и детально изучил, когда и каким образом государственные механизмы или политические движения, стремившиеся создать свои государства, создавали и формировали национальные общности из хаотичного набора предшествовавших им культурных, языковых и религиозных элементов. Следует, впрочем, иметь в виду, что Хобсбаум прокомментировал теоретическую дерзость Геллнера таким предостерегающим образом: «Национальные феномены имеют, на мой взгляд, двойственный характер: в главном они конструируются "сверху", и все же их нельзя постигнуть вполне, если не подойти к ним "снизу", с точки зрения убеждений, предрассудков, надежд, потребностей, чаяний и интересов простого человека...» 

Разумеется, нам, как правило, крайне сложно выяснить, что именно думали представители «простонародья» в ходе истории, поскольку они не оставили после себя почти никаких письменных памятников – «надежных» свидетельств, помогающих историкам в нелегком деле поисков исторической истины. Тем не менее, готовность граждан молодых национальных государств вступать в ряды армий и участвовать в войнах, ставших вследствие этого тотальными конфликтами, пьянящее воодушевление, охватывающее массы во время международных спортивных состязаний, их поведение в процессе государственных церемоний и праздников, а также политические предпочтения масс, проявлявшиеся в ходе решающих голосований на протяжении всего XX века, – все это убедительно доказывает, что национальное строительство было чрезвычайно успешным всенародным предприятием.

И правда, успешным – ибо только в рамках нового национально-демократического образования массы стали и формально, и ментально законными хозяевами современного государства. Государства прошлого принадлежали королям, князьям и аристократам, но отнюдь не обществу, тащившему их на своих производительных плечах. Напротив, современные демократические политические образования воспринимаются массами как их коллективная собственность. Одной из сторон воображаемого владения новым государством является отношение масс к национальной территории как к материальному имуществу. Благодаря отпечатанным картам, которые, разумеется, не были широко распространены в досовременном мире, теперь им точно известны истинные размеры своего государства, иными словами, они знают, где проходят границы их «вечного» совместного земельного владения. Отсюда, в частности, берется массовый пламенный патриотизм, равно как и впечатляющая готовность убивать и погибать не только во имя абстрактной родины, но и за любой клочок «родной» земли.

Конечно, национальная идеология по-разному распространялась среди различных социальных слоев; несомненно, ей никогда не удавалось полностью уничтожить прежние коллективные идентичности. Однако ее победоносную гегемонию в так называемую современную эпоху оспаривать не приходится.

Теория, устанавливающая, что национальная идеология создала, изобрела или сформировала различные идентичности и характеристики наций, вовсе не утверждает, что сама эта идеология является случайным изобретением или прихотью неких злодейских властителей и мыслителей. При рассмотрении данной проблемы мы не попадаем ни в темные конспирологические миры, ни даже на фабрику политических манипуляций. Хотя господствующие элиты всячески приветствовали и поощряли формирование национальной идентичности широких масс, рассчитывая таким образом укрепить их лояльность и готовность к подчинению, национальное самосознание представляет собой интеллектуальное и эмоциональное явление, далеко выходящее за рамки базисных силовых единоборств современной эпохи. Оно является результатом сопряжения различных исторических процессов, начавшихся на развивающемся капиталистическом Западе примерно триста лет назад. Национализм – это одновременно самосознание, идеология и идентичность, охватывающие все без исключения человеческие сообщества в современную эпоху и действенным образом удовлетворяющие самые разнообразные нужды и чаяния.

Если идентичность как таковая – призма, взгляд через которую придает миру смысл в человеческих глазах, инструмент, без которого индивидуум не способен стать социальным субъектом, то национальная идентичность – это современная призма, посредством которой государство позволяет многообразной людской массе осмыслить мир и ощутить себя историческим субъектом, единственным и неповторимым.

Уже на ранних этапах модернизации, с разрушением аграрных схем социальной зависимости, распадом сосуществовавших с ними традиционных общественных связей и упадком религии, 

обеспечивавшей людям аутентичные утешения, образовались своего рода ментальные трещины и пустоты, куда все более мощным потоком вливалось национальное самосознание. Разрушение (за счет профессиональной мобильности и ускорения урбанизации, распада патриархальных общин и расставания с привычными объектами и пространствами) форм солидарности и идентичности, свойственных небольшим человеческим коллективам в деревнях и городках, породило когнитивные разрывы, залатать которые посредством мощнейших идеологических абстракций смогла лишь такая тотальная политика формирования идентичности, как национальное движение, располагавшая новыми динамичными средствами информации.

Первые ростки национальной идеологии, все еще наполовину скрытые религиозными перипетиями, взошли на ранних стадиях пуританской революции в Англии XVII века (можно предположить, что ее «осеменение» произошло в момент отделения будущей англиканской церкви от Рима) . От этой революции начинается отсчет медленного распространения национальных ростков на восток и на запад – в пучину модернизации. Их всходы становятся еще более пышными в революционную пору конца XVIII века. Среди североамериканских борцов за независимость или французских революционеров уже начинало вызревать национальное самосознание, неразрывно связанное с идеей «власти народа» – решающего боевого клича новой эпохи.

В знаменитом лозунге «No taxation without representation» («Нет налогообложению без представительства»), выдвинутом упрямыми бунтовщиками-колонистами против могучей Британии, уже присутствуют и национализм, и демократия – янусово лицо еще не оформившегося, но уже стремительно рвущегося вперед явления. Когда аббат Сийес (Abbe Sieyes, 1748-1836) в своем знаменитом памфлете 1789 года спрашивал: «Что такое третье сословие?» – между строк выглядывала, еще по-девичьи нерешительно, национально-демократическая идеология. Спустя всего три года она затопила бушующие французские города. Культ национального государства с его церемониями, праздниками и гимнами стал естественным, само собой разумеющимся для революционеров-якобинцев и их последователей.

Подрыв традиционных государственных структур в ходе наполеоновских завоеваний ускорил распространение того, что следовало бы назвать основным идеологическим «вирусом» современной политики. «Национально-демократический» вирус внедрился в сознание французских солдат, как только они уверовали, что в ранце каждого из них лежит маршальский жезл. И крути, противившиеся наполеоновским завоеваниям, и демократические движения, вскоре бросившие вызов традиционной государственности, очень быстро стали национальными. Историческая логика, стоявшая за этим стремительно распространявшимся явлением, проста: ведь только в рамках национального государства может осуществиться «власть народа».

Это еще не все. Состарившимся, ослабленным династическим империям, например прусской и австро-венгерской монархиям, а позднее и русскому царизму, пришлось, пусть в осторожных и умеренных дозах, адаптировать национальное новшество, чтобы продлить с его помощью свое осеннее увядание. В ходе XIX века национализм одерживал победы практически во всех уголках Европы, хотя полной зрелости он достиг лишь к концу века с принятием закона об обязательном образовании и введением всеобщего избирательного права. Два этих важнейших акта массовой демократии завершили формирование национальных структур.

В XX веке национальное движение обрело новый источник жизненной энергии. Расширение колониальной экспансии привело к тому, что в заморских колониях под ее репрессивным давлением стали в изобилии возникать новые нации. От Индонезии до Алжира, от Вьетнама до Южной Африки национальное самосознание становилось явлением естественным и непреходящим . Сегодня лишь немногие ощущают себя представителями человеческого рода, а не членами определенной нации, и не стремятся стать суверенными господами собственной коллективной судьбы.

Американец Карлтон Хейз (1882-1964) был, вероятно, первым профессиональным исследователем 

национализма, уже в 20-е годы прошлого столетия сравнившим его силу с мощью, которой обладали крупнейшие традиционные религии . Хейз, остававшийся, по-видимому, верующим человеком, все еще предполагал, что нации существуют испокон веков, но одновременно он всячески подчеркивал конструктивный и новаторский аспекты современного национального сознания, а также проводил тотальную параллель между верой в Верховного Бога и убежденностью в верховенстве нации. Хотя Хейз занимался в основном историей идей, он выдвинул предположение, что национализм – не просто еще одна политическая философия, являющаяся выражением определенных исторических и социоэкономических процессов, но нечто гораздо большее, ибо таящийся в нем разрушительный потенциал просто колоссален. Когда Хейз писал свою первую книгу, перед его глазами стояли миллионы только что убитых людей, в основном националистов, нашедших свою смерть на полях Первой мировой войны.

С точки зрения Хейза, ослабление христианства в Европе XVIII века не было результатом исчезновения упорной и многолетней человеческой веры в существование внешних, превосходящих людские возможности сил. Модернизация всего лишь сменила традиционные объекты веры. Природа, наука, гуманизм, прогресс – рациональные категории, однако они несут в себе элементы внечеловеческой реальности, продолжающие господствовать над человеком. Кульминацией интеллектуальных и религиозных перемен конца XVIII века стало появление национальной идеологии; родившись в недрах христианской цивилизации, эта идеология с самого начала несла в себе ряд ее отличительных признаков. Церковь «обустраивала» человеческую веру в средневековой Европе, национальное государство очень похожим образом контролирует ее в наше время. Оно полагает себя носителем вечной миссии, требует, чтобы ему поклонялись, заменяет крещение и религиозный брак тщательной гражданской регистрацией; вдобавок оно относится ко всем, кто отмежевывается от национальной идентичности, как к предателям и вероотступникам – и т. д.

Многие пошли по стопам Хейза и стали рассматривать национализм как своего рода современную религию. Бенедикт Андерсон, например, считал его разновидностью веры, пытающейся преодолеть конечность человеческого существования новым оригинальным способом . Другие исследователи определили национализм как подвид религии, способный придать человеческой жизни смысл в бурную, разрушающую устои эпоху модернизации. Придание смысла беспрерывно изменяющейся действительности было одной из главных функций новой секулярной веры. Некоторые исследователи объясняли национализм как современную религию, задача которой – укрепить культовыми лесами социальный порядок и классовую иерархию. Но даже если мы согласимся с теми или иными гипотезами, касающимися религиозного характера национализма, все равно без ответа остается следующий двойной вопрос: действительно ли национальная идеология порождает то, что можно назвать подлинной духовной метафизикой, а также сумеет ли она продержаться столь же длительный исторический срок, что и монотеистические религии?

Между традиционными религиями и национализмом существуют глубокие различия. Речь идет, например, об универсализме и миссионерском рвении, присущим многим религиозным верованиям, но несовместимым с базисными принципами национализма, который всегда пытается отгородиться от внешнего мира. То обстоятельство, что нация почти всегда поклоняется себе самой, а не трансцендентному существу, находящемуся над ней и вне ее, чрезвычайно существенно для обеспечения мобилизации масс на службу государству – явления, которое не было систематическим в традиционном мире. Все же трудно спорить с тем, что национализм является идеологией, чрезвычайно схожей с традиционными религиями в том, что касается масштаба блестяще осуществленного им слома классовых барьеров и раскачивания различных классов на карусели взаимных уз и зависимостей. Именно национализм в большей степени, чем любая другая нормативная система или мировоззрение, преуспел в формировании и закреплении как индивидуальной, так и коллективной идентичностей, а заодно, невзирая на свой крайне отвлеченный характер, и в том, чтобы крепко сплести их воедино. Ни классовая, ни общинная, ни традиционная религиозная идентичность не сумела противостоять ему в течение длительного времени. Эти идентичности, разумеется, не испарились полностью, но они продолжали функционировать лишь в той степени, в какой им удавалось вписаться в симбиотическую систему связей, выстроенную новой господствующей идентичностью.

Аналогичным образом другие идеологии и политические течения крепли и процветали лишь в той мере, в которой шли на контакт со свежеиспеченной национальной идеей. Как уже было сказано, именно эта участь постигла социализм во всех его вариациях, то же самое произошло и с коммунизмом в странах третьего мира, в оккупированной Европе времен Второй мировой войны и в самом Советском Союзе. Не следует также забывать, что фашизм и национал-социализм были, прежде всего, не силовыми и репрессивными методами разрешения конфликта между трудом и капиталом, а специфическими версиями радикального и агрессивного национализма. Колониальная и империалистическая политика либеральных национальных государств почти всегда находила поддержку в метрополии среди националистических народных движений, а государственная националистическая идеология предоставляла этой политике эмоционально-политический кредит, без которого она едва ли могла быть успешной.

Итак, национализм – это охватившее весь мир мировоззрение, порожденное социокультурной модернизацией и ставшее в ее рамках важнейшим ответом на ментальные и политические запросы огромного числа людей, устремившихся в лабиринты новой реальности. Быть может, национальная идеология и не единолично породила нации, как утверждал Геллнер, однако она наверняка не была изобретена ими, впрочем, как и предшествовавшими им «народами». Образование наций в современную эпоху происходило параллельно с формированием национальной идеологии. Без национализма и его политических и интеллектуальных инструментов появление наций было бы невозможным и, разумеется, было бы немыслимо образование национальных государств. Любой шаг, направленный на установление границ национальной общности и очерчивание ее культурных контуров, совершался намеренно и преследовал определенные цели, сопровождаясь при этом созданием механизмов, конкретизирующих эти цели. Национальное строительство, проведение внутренних границ нации и ее культуры осуществлялись параллельно осознанию и формированию оправдывающих их идеологических механизмов. Можно сказать, что национальное сознание развивалось в ходе формирования нации, а формирование нации, в свою очередь, происходило в ходе развития национального сознания. Это был симультанный физический и интеллектуальный изобретательский процесс, одновременное практическое и теоретическое сотворение самого себя.

Нации выдумывались и изобретались самыми разными способами в различных уголках земного шара, поэтому границы между новыми человеческими сообществами также оказывались весьма многообразными. Как и все прочие идеологические и политические реалии, их характер зависел от исторических обстоятельств.

Горят пожары, горят! 

Земля опоясалась стоном,

И лики ее скорбят. 

Глухим обречённым звоном 

Гудит одинокий набат. 

В суровый забвенный час 

Побеги взошли бедою.

Огонь продолжает пляс, 

Спеша за свирепой ордою, 

Но пламень сердец угас. 

Взгляни на рябой горизонт! 

Не кровью ли эти зарницы 

Кропят память павших имён? 

И бьются безумные птицы, 

Не видя в чаду сторон. 

Опомнись! И тьме вопреки, 

Что сдавит ярмом пепелища, 

Зови движеньем руки 

Всех тех, кто отмщенья ищет, 

И с ними воздень клинки!

Да будет твой подвиг свят! 

Награду благим заслугам 

Не скроет в тенях закат. 

И наперекор всем вьюгам 

Горят пожары, горят... 

     Макаренко Откуда пошла Русь Новая география древнего мира Предисловие

      ПРЕДИСЛОВИЕ

В начальной школе ученику предлагают сделать несложные наблюдения, чтобы убедиться, что не Солнце ежедневно оборачивается вокруг Земли, двигаясь с востока на запад, а Земля ежедневно оборачивается вокруг своей оси, двигаясь на восток, и вместе с другими планетами вращается вокруг Солнца. Но когда-то это было не только не очевидно, а сама мысль об этом смертельно опасной крамолой и ересью. После того, как Николай Коперник (1473-1543) объяснил видимые перемещения небесных светил движения Земли вокруг своей оси и вращением планет, в том числе и Земли вокруг Солнца, его труд «Об обращении небесных сфер» (1543) был запрещен католической церковью с 1616 по 1828 г. Немногие люди смогут сегодня рационально объяснить, что мешало церкви признать очевидное и что потеряла церковь в результате этого открытия. Но это была научная революция, с которой церковь боролась более 200 лет. Очевидно, что она могла произойти на сто или двести лет, или даже на тысячу лет раньше, чем родился Николай Коперник, нужно было лишь обладать смелостью помыслить об этом и, поняв суть явления, устоять на своем мнении несмотря ни на какие авторитеты. Сегодня теория Коперника – одна из глубинных констант современной науки и культуры.

«Новая география» появилась случайно, хотя она должна была появиться уже давно, чтобы снять бесконечные противоречия в античной истории, которые превращали ее в сборник сказок и исторических анекдотов. По крайней мере, нам, русским, вопрос о том, «откуда пошла Земля русская», достался в наследство от предков уже давно. Но концы древней истории были запрятаны гораздо глубже, чем ключи к небу, потому что даже сейчас они еще затрагивают интересы многих корпораций.

«Новая география» - это историко-географическая концепция, которая меняет основы всей мировой истории. Современная Европа становится более юной, а Ближний Восток и Северо-восточная Африка возвращают себе многие драматические страницы своей истории, которая оказывается общей историей значительной части современного человечества. Исчезает Рим как «вечный» город, в котором непрерывно в течение столетий присутствует римско-католическая церковь, ограничиваются претензии на древность и других городов, но многие города приобретают исторические корни, о которых они не подозревают. Понятие «вечный город» трансформируется из неразрушимого, вечно стоящего на одном и том же месте города, в понятие о городе, который воспроизводится в каждом новом месте, куда приходит покинувший его народ до тех пор, пока он сохраняет свою исходную ментальность.

Именно в попытке найти ответ о природе русской ментальности автору посчастливилось наткнуться на феномен искажения географической природы Древнего мира в многочисленных историко-географических комментариях. Географические описания древних авторов не вписываются в сознательно искаженные в Средние века представления о географических очертаниях и местоположении основных географических объектов античности. Реставрация представлений античных и раннесредневековых авторов о географическом положении стран Древнего мира стала ключом к пониманию реальной истории античного и раннесредневекового периода.

Объект за объектом обретал свое положение на карте Древнего мира, открывая новые перспективы исследования: Геркулесовы Столпы, Коринф, Рим, Новый Карфаген, Карфаген, Византия, Афины, Троя, Киев. Но первой вехой, первым куском собранного пазла «Карта Древнего мира» стал Новгород/Словен(ск), ключ к которому дали русские летописи, в которых указано точное время и детально описано уникальное место строительства этого города. Сотни лет шли споры о местоположении Новгорода, сотни лет русские ученые не признавали этот вопрос закрытым, передавая эстафету научного поиска следующим поколениям, поэтому кто-то из русских и должен был наткнуться, в конце концов, на правильный ответ. Ни в Англии, ни в Италии, ни в Скандинавии вопрос – Откуда мы? Кто мы такие? – не попал в число главных национальных вопросов. И только в России он стоит наряду с вопросами: Кто виноват? Что делать?

Наряду с десятками лет занятий историей, главную роль в раскрытии этой темы сыграл мой опыт разведки учений вероятного противника, когда по ограниченным, а иногда и искаженным данным радио- и радиотехнической разведки было необходимо представить, где, как и какими силами проводятся учения, каковы цели и средства сторон. Именно на командном пункте полка радио- и радиотехнической разведки и познакомился с проблемой идентификации объектов, которая и составляет основу данной работы. Там же я хорошо осознал, что надо «снять» много пеленгов на объект с разных точек, достаточно удаленных друг от друга, чтобы быть уверенным в правильности определения его местоположения, поэтому в данной работе много выходов на один и тот же объект, будь то географический пункт или историческая личность, по разным источникам. Таково основное требование и при ведении разведки, и в занятиях историей. Спасибо Геннадию Тимофеевичу Степашкину, моему начальнику во время службы в частях радиотехнической разведки на Сахалине и в Ленинграде, за поощрение творческого отношения к разведывательной работе и за поддержку моих научных занятий.

Учась в Военном институте иностранных языков, я с интересом читал как работы по этимологии, грамматике и этнографии, так и труды по военной, экономической и общей истории многих стран Востока. Еще с большим тщанием мне пришлось это делать, когда я стал преподавателем кафедры военного страноведения и иностранных армий этого института. Многие авторы пытались понять военные кампании древности, но были вынуждены постоянно подправлять античных авторов, чтобы их описания военных действий выглядели хоть сколько-нибудь правдоподобно, рационально с точки зрения военной науки. Это был неверный ход, калейдоскоп научного поиска должен был провернуться еще не раз, чтобы сложилась правдивая и убедительная картина истории Древнего мира, чтобы за мельканием фактов обнаружилась нить, раз за разом приводящая к убедительным результатам, несмотря на то, что они столь противоречат сложившимся представлениям. Долгое время парадоксальность ситуации состояла именно в признании в качестве научной истины крайне противоречивой и спорной истории Древнего мира, которая сложилась в Средние века, задолго до того, как были получены точные свидетельства об этом периоде истории и сложились научные методы анализа. Научная революция, давно преобразовавшая абсолютное большинство отраслей знания, долгое время не могла снять покров предрассудков с истории Древнего мира и привнести в эту сферу научные методы анализа. «Новая география» позволяет сменить парадигму, в рамках которой историки пытались понять Древний мир, да и последующие исторические процессы. Здесь мне также повезло, поскольку у меня были не только книги, но и учителя, выдающиеся ученые, с которыми мне посчастливилось общаться лично. Я очень благодарен Сергею Ивановичу Лапшину, Михаилу Абрамовичу Баргу, Льву Игоревичу Рейснеру. Внимание и поддержку моей научной работе оказывали Л.А. Демкина, А.А. Стариков, Б.И. Славный, Ю.С. Пивоваров, А.И. Фурсов, А.З. Егорин, Ю.Г. Александров, Н.Н. Вашкевич, В.Д. Осипов.

Ключ к древней истории обнаружился неожиданно. Это – география Древнего мира. Политическая карта Древнего мира выглядела совершенно иначе, чем это представляли историки. Нынешние страны с античными названиями – это, за редким исключением, новые государства народов, которые были вынуждены оставить свои родные места и уйти в новые районы. Древняя Галлия, Ирландия, Швеция, Греция или Италия располагались в совершенно других географических районах, за тысячи километров от нынешних стран с этими названиями, доводящимися в лучшем случае внучатыми племянницами древним странам. Это вернуло смысл древней истории, тексты античных авторов стали приобретать логичность и правдоподобность. Стали появляться ответы на многие ранее необъяснимые вопросы. Хотя получены лишь первые результаты, но главное – определено направление и методика научного поиска.

Наша мысль должна облекаться в материальные формы, чтобы пробить себе дорогу. Для этого надо быть независимым и обладать некоторыми ресурсами. Очень часто я обращался за помощью к моим друзьям, коллегам, однокашникам и товарищам. Многим я благодарен за помощь, без которой эту работу мне было бы трудно довести до конца. Моя особая благодарность О.С. Мусаеву, А.М. Ефремову, М.П. Шакиной, В.М. Запорожцу, Д.И. Сибильскому, О.А. Кулакову, П.Г. Бакшееву.

Моим давним другом и партнером, который многие годы поддерживал мои поиски и начинания, был В.Ю. Волчков. Дружеское участие в моей работе принимали Д.В.Тренин, Ю.В. Марьенков. Своим трудом и советом довести эту работу до печати мне помогли Р.Ю. Скрылев, Ю.В. Конина, Ю.В. Боброва, В.Н. Карпов, С. Ключникова.

Уильям Блейк — поэт, пророк, художник и политический радикал. Современник Пушкина. К столетию музея изобразительных искусств, носящего имя Александра Сергеевича, несколько английских галерей привезли выставку «Уильям Блейк и британские визионеры». Переклички смыслов всегда неоднозначны, натяжки неизбежны. Блейк и Пушкин как поэты, скорее, оппоненты, чем единомышленники. Английский поэт одним из первых ставит проблему о расщеплении «я», Пушкин — камертон гармонии. Жаль, что у нас нет музея изобразительных искусств имени Достоевского.

Картины Блейка — трагические мандалы, повествующие о неизбежности зла. Его ангелы, конечно, не ангелы Мильтона, меняющие пол и совокупляющиеся между собой, — скорее, наоборот: они очерчены резкой контурной линией, и их заговор против Блейка непоколебим. Поэт говорил, что видит их повсюду, и сонмы ангельских фигур, покрывающих его полотна, плотность изображений, свидетельствуют нам об этом. «Искусство — прогрессивная антропология», — говорит Новалис. Ангелы как действующее лицо искусства.

Центральная тема Блейка — проклятая рассекающая горизонталь. «Элохим, создающий Адама» — ключевая картина выставки. Бог нависает над Адамом, как саркофаг. Бог растерян, его лик искажает гримаса отчаяния и скорби, как будто он не рождает, а хоронит любимого сына своего. Лик Адама также искажен страданием. Блейковский Адам чем-то напоминает «Мертвого Христоса» Гольбейна-младшего, картину, так поразившую Достоевского. Здесь уже просвечивает ницшеанская мысль: жизнь — лишь разновидность смерти. Блейк доводит метафору расщепления до конца. Бог Блейка антропоморфен, человек — это Его искушение. Блейковский Бог виноват, как сказал Федор Гиренок. Но не потому ли изначально обречен и сам человек? В «Бракосочетании Ада и Рая» (само название немыслимо с точки зрения ортодоксии!) читаем: «Тюрьмы строят из камней Закона, бордели — из кирпичей Религии». Человеку остается лишь бунт. И Блейк — бунтарь. За подстрекательство к мятежу он привлекался к суду. Блейк выступает против любых форм общества, он восхищается Французской революцией, и он же с горечью от нее отступается, когда узнает о кровавом терроре. Человек обречен. Человек рождается в смерти. И в этом виноват Бог.

Картины Блейка сюжетны. Он иллюстрировал Ветхий Завет, «Божественную комедию», «Потерянный рай». Блейк — интеллектуал и интерпретатор, в его картинах интересна прежде всего мысль, поданная нам в композиции. Здесь мало собственно живописи, как ее понимали колористы, мало цвета, практически нет светотени, Блейк ненавидел сфумато Леонардо. Наследник традиции Микеланджело, он делает ставку на линию, неумолимый и резкий контур, отделяющий одно от другого и организующий одно с другим. Блейк сторонник мужского ясного взгляда на мир, аполлонической недвусмысленности решений. Визионер, он видит, как мы бы сейчас сказали, архетипы. Его даже не интересует портрет.

Блейк предтеча Бодлера. «По узким улицам — влеком, где Темза скованно струится, я вижу нищету кругом, я вижу горестные лица» (стихотворение «Лондон»). Его солдаты, дети и проститутки — жертвы ненасытного Молоха. Но общество — всего лишь враг номер два. Первостепенный враг — природа. Блейка часто преподносят как провозвестника сексуальной революции двадцатого века, однако, это не совсем так. Блейк освобождает секс от морали общества не во имя руссоистского лозунга «назад к природе». Скорее, он заставляет нас взглянуть на человека с горечью, как его Элохим смотрит на своего Адама, увитого в своей наготе змеем, а не лаврами. Адам должен родиться со змеем одновременно. И в этом проклятие. Элохим рождает проклятого Адама. Изгнание из рая вторично. Змеем увита и неподвижно, мертво лежащая Ева, над которой реет бесстрастно просветленный Сатана (картина «Сатана торжествует над Евой»). И опять всё та же горизонталь. И Демиург, и его Противник на обеих картинах изображены горизонтально, а не вертикально. И в отличие от скорбного лика Господа, лик Сатаны озарён странным отсутствием-присутствием. Бог сознает свой грех, и Он готов его искупить. Сатана — над знанием. Бог — эмоция сострадания, Сатана — неумолимый закон. На одной из картин Блейк даже изображает Люцифера в силе и славе, на пороге его падения с небес за его гордыню. В Средние века за такое сжигали на костре.

Блейк — мыслитель. Его картины говорят больше, чем показывают. Он по-своему трактует Священное писание, он хочет остаться пророком Ветхого Завета. Его иллюстрации к «Божественной комедии» как новые притчи. Его Беатриче обнажена, когда с ней встречается Данте на пороге земного рая. Парадоксально, но муза самого Блейка мужского пола (и это, наверное, единственный случай в мировой поэзии; поэт утверждал, что стихи ему диктует его умерший в восемнадцатилетнем возрасте брат). Блейк борется за нерушимое мужское «я» и признает свое поражение. Свобода — мужская привилегия женского рода. Борьба за независимость и неделимость гендера оборачивается «Хрустальной шкатулкой» (стихотворение Блейка), в которую мужчина пойман юной девой и в которой он заперт, как в тюрьме, замкнут золотым ключом — читай, собственным фаллосом — который отныне принадлежит ей. Грядущая перемена пола неизбежна, от трансгрессии следующего века не уйти. И Блейк — один из последних героев, который отчаянно сопротивляется грядущему размножению сексуальных личин, как об этом блестяще пишет Камилла Палья. Но Элохим и Сатана уже претендуют в композиции на одно и то же место.

Уильям Блейк — гравер. Его инструмент — неумолимый резец. Блейк должен нанести рану в самое сердце мира. Причина человека — страдание. Садизм Блейка — его же мазохизм. В его мучительных циклах рождения и смерти (стихотворение «Странствие») обречены все — и женщины, и мужчины, матери и их дети, новорожденные младенцы и повзрослевшие сыновья-любовники. Страдание незримо соединяет всех со всеми. Страдание — неотчуждаемый человеческий капитал. Блейк вносит разлад в Божественную картину мира как христианин. Его христианство опровергает самое себя. Блейк призывает не стыдится секса. Он публично обнажается со своей женой Кэтрин в саду в Ламбете, как новые Адам и Ева. И в то же время секс в его трактовке — это новая тюрьма.

Уильям Блейк порождает целую традицию. По его стопам идут прерафаэлиты (Данте Габриэль Россетти, Эдвард Бёрн-Джонс), его линии наследует Бёрдсли. Их картины тоже есть на выставке. Что же они, эти художники, черпают в своем «духовном отце»? Знаки искусства как знаки заклинания (зло изображенное есть пойманное зло)? С визионерами не поспоришь. Их картины обладают каким-то странным, трудно определимым свойством, они как будто даны нам, вот смотрите — это именно так. Раскол задан нам Элохимом. Человек дан этому миру в разломе. Цельный человек — выдумка. «Я чувствовал, что они так и кипят во мне, эти противоположные элементы», — как говорит подпольный герой Достоевского. Блейк — это «Картины из подполья». Блейк — это английский Достоевский, знающий об изначальном разрыве. Ему рассказали об этом ангелы. И единственное спасение — это искусство. Магический блейковский аполлонический контур. «Вера в форме, неверие в содержании — в этом вся прелесть сентенции, — следовательно, моральный парадокс» (Ницше). Этические разломы порождают эстетизм. Уильям Блейк, как известно, сочинил стихотворение «Иерусалим» — неофициальный гимн Англии.

- Ой, Вань, гляди, какие клоуны!

Рот - хоть завязочки пришей...

Ой, до чего, Вань, размалеваны,

И голос - как у алкашей!

А тот похож - нет, правда, Вань,-

На шурина - такая ж пьянь.

Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь,-

          Я - вправду, Вань!

- Послушай, Зин, не трогай шурина:

Какой ни есть, а он - родня,-

Сама намазана, прокурена -

Гляди, дождешься у меня!

А чем болтать - взяла бы, Зин,

В антракт сгоняла в магазин...

Что, не пойдешь? Ну, я - один,-

Подвинься, Зин!..

- Ой, Вань, гляди, какие карлики!

В джерси одеты, не в шевьет,-

На нашей пятой швейной фабрике

Такое вряд ли кто пошьет.

А у тебя, ей-богу, Вань,

Ну все друзья - такая рвань

И пьют всегда в такую рань

Такую дрянь!

- Мои друзья - хоть не в болонии,

Зато не тащат из семьи,-

А гадость пьют - из экономии:

Хоть поутру - да на свои!

А у тебя самой-то, Зин,

Приятель был с завода шин,

Так тот - вообще хлебал бензин,-

Ты вспомни, Зин!..

- Ой, Вань, гляди-кось - попугайчики!

Нет, я, ей-богу, закричу!..

А это кто в короткой маечке?

Я, Вань, такую же хочу.

В конце квартала - правда, Вань,-

Ты мне такую же сваргань...

Ну что "отстань", опять "отстань",

Обидно, Вань!

- Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы -

Накрылась премия в квартал!

Кто мне писал на службу жалобы?

Не ты?! Да я же их читал!

К тому же эту майку, Зин,

Тебе напяль - позор один.

Тебе шитья пойдет аршин -

Где деньги, Зин?..

- Ой, Вань, умру от акробатиков!

Гляди, как вертится, нахал!

Завцеха наш - товарищ Сатиков -

Недавно в клубе так скакал.

А ты придешь домой, Иван,

Поешь и сразу - на диван,

Иль, вон, кричишь, когда не пьян..

Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь!

Тут за день так накувыркаешься...

Придешь домой - там ты сидишь!

Ну, и меня, конечно, Зин,

Все время тянет в магазин,-

А там - друзья... Ведь я же, Зин,

Не пью один!

1973

В.В.Розанов Христос между двух разбойников

В.В.Розанов Апокалипсис нашего времени Христос между двух разбойников

ХРИСТОС МЕЖДУ ДВУХ РАЗБОЙНИКОВ

Не поймет и не оценит 

Гордый взор иноплеменный, 

Что сквозит и тайно светит 

В простоте твоей смиренной. 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

Удрученный ношей крестной 

Всю тебя, земля родная, 

В рабском виде Царь Небесный 

Исходил благословляя. 

Хороши стихи. И счастливо было пропеть их. Но каково-то в самом деле, в самой вещи и реальности было “проходить”, и века проходить и пронести в таковом виде и положении “рабском” русскому народу, целым губерниям 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

Ой, ой, ой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

“— Горяченького кофейку! Ах бы горяченького кофейку, барин Федор Иванович”. 

И Некрасов будто аукнулся столь же знаменитым, но уже воистину разбойничьим стихом: 

“— Холодно, странничек, холодно”. 

“— Голодно, странничек, голодно...” 

Так и видишь двух побродяг. Ужасных, лукавых, хищных. Это уже вся наша революция с ее “реквизициями” банков или из банков, с “красной гвардией” из разных оборванцев, “получающих” (т. е. “назначивших себе”) в жалованье 25 руб. суточных, “потому, брат — 

Холодно, странничек, холодно... 

Голодно, странничек, голодно...” 

И не каждую неделю, месяц и год придется “сыграть такую революцию” или “сорвать такую революцию”. 

Великое умиление... 

Великий разбой... 

Т. е. в стихах двух поэтов. Оба как “хлестнули крест-накрест” поперек. И плети вонзились... в тело всего человечества. Там — правда, здесь — правда. Все — ужасная реальность, — о, какая реальность... 

И висеть, висеть Христу, неизбывно висеть между этими двумя разбойниками, именно — этими, никакими — еще: 

“— Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое”. 

— Другой же хулил Его, говоря: “Избавь Себя и нас”. 

И человечество... но где же быть цивилизации в двух этих воплях, между этим умилением и этим разбоем: где тут зерно для развития, для жизни? Зерна — нет, а две судороги. 

А ведь цивилизация — это рост... Видите ли вы синие волны Средиземного моря, и Адриатику, Рим и Египет. 

Полно. 

Солнце

Счастье 

О, не надо христианства. Не надо, не надо... Ужасы, ужасы. 

Господи Иисусе. Зачем Ты пришел смутить землю? Смутить и отчаять? 

Александр Никонов Опиум для народа Религия как глобальный бизнес-проект § 3 Вторая попытка

После увольнения из Месопотамии Адам начал вести ак¬тивную половую жизнь с Евой, в результате чего у них ро¬дилось двое сыновей - Каин и Авель. Их история настоль¬ко известна, что я даже испытываю некоторую неловкость от необходимости ее повторять. Но придется, поскольку есть определенные моменты, на которые люди обычно внимания не обращают.

Несмотря на то что боги поссорились с людьми и уволи¬ли их, Каин и Авель зачем-то приносили им дары. Библия не отвечает на вопрос, зачем они это делали. Просто приноси¬ли, и все — как будто так и надо!.. Причем, поскольку Авель избрал себе стезю скотовода, а Каин земледельца, то и дары у них были соответствующими: Авель приносил в жертву богам овец, а Каин — зерно. И, видимо, боги вегетарианца¬ми отнюдь не были, поскольку жертвы в виде убитых живот¬ных принимали с удовольствием, а от каиновых злаков носы воротили.

Это Каина безумно огорчало. Но злобу свою он излил не на богов, а на собственного брата, убив его. Преступление не осталось безнаказанным. Всезнающий Господь Бог немед¬ленно заявился и, задав чисто для протокола свой знаменитый вопрос «Где Авель, брат твой?», немедленно проклял Каина.

Как же Господь Бог наказал Каина? Это ясно из следу¬ющего диалога между ГБ и Каином, который иначе как бре¬довым не назовешь... Из рая люди уже изгнаны, поэтому ГБ гонит Каина еще дальше: «Ты будешь изгнанником и скиталь¬цем на земле»! Каин безмерно испуган: «Я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретит¬ся со мною, убьет меня!»

О чем вообще базар? Кого боится Каин, если на земле живут всего три человека - он сам и его папа с мамой? Мо¬жет быть, от огорчения у парня просто помутилось в голове? Но почему ГБ не поправляет ошибающегося Каина? Почему он поддерживает его: «Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро».

Кажется, они бредят на пару. Кто может убить Каина, если на земле больше никого нет? И почему тому, кто убьет убийцу, Господь пригрозил столь страшными карами — «от¬мстится всемеро»? И что это значит? Что, его убьют семь раз?

Приехали...

Вся эта белибердистика говорит только об одном: древ-ние сбрасывали в одну библейскую кучу мифы из разных источников без всякого критического анализа. Так дети складывают в коробочку найденные цветные стеклышки -чтобы было...

Что же случилось дальше с несчастным Каином? Он ушел и поселился в некоей «земле Нод, на восток от Едема». И там, как на голубом глазу повествует Библия, «познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха. И построил он город...»

У меня три вопроса:

1) Откуда взялась жена? Выдвину смелое предположе¬ние — это была та самая женщина из первой, пробной партии нюдей, которых боги создали еще в первой главе, а проспав¬шись ко второй, напрочь о них позабыли.

2) Что значит Енох построил город? Енох жил с папой Каином и безымянной мамой. Что это за город такой из трех человек?

3) И в чем, черт побери, состояло наказание Каина Госпо¬дом за убийство брата? Изгоняя Каина, ГБ пообещал ему следующее: «Когда ты будешь возделывать землю, она не ста¬нет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанни¬ком и скитальцем на земле». И что же мы видим? Никаким скитальцем Каин не стал. Он осел на земле, которая, вопреки проклятию, приносит ему плоды, обзавелся семьей и прекрас¬но живет, плодит детей, которые строят «города»... В чем же состоит наказание за убийство? В хорошей жизни?..

Шестая глава Библии (Быт., 6) начинается совсем уже удивительно. Оказывается, сыновья были не только у людей, но и у Бога (богов)! И когда человечество подразмножилось, божьи сыновья стали вступать в интимные связи с земны¬ми женщинами, отчего рождались существа, которых Би¬блия называет «исполинами». Это уже явно древнегреческие напевы. Только у греков дети богов и земных женщин назы¬вались не исполинами, а героями.

Заметим, кстати, что древние мифы прошли долгий путь развития, прежде чем доросли до антропоморфных богов и человеко-божественных гибридов. В эпоху охоты и соби¬рательства весь окружающий дикаря мир одухотворялся, но боги-духи еще не наделялись человеческими чертами, а были неотделимы от предмета поклонения. Скажем, в древ¬негреческом городе Сикионе Зевса почитали как каменную пирамиду. Богиню Геру могли представлять в виде обрубка полена. А наши предки славяне, например, поклонялись де¬ревьям, о чем писал еще Карамзин в своей «Истории госу¬дарства Российского»:

«Русские приносили жертвы аж до Владимира и считали богом предмет. Жители Штетинские поклонялись ореховому дереву, при коем находился особенный жрец, и дубу, а Юлинские - богу, обитавшему в дереве обсеченном, и весною пля¬сали вокруг него с некоторыми торжественными обрядами. Славяне в России также молились деревам, особенно же дупловатым, обвязывая их ветви убрусами или платами. Кон¬стантин Багрянородный пишет, что они, путешествуя в Царьград, на острове Св. Григория приносили жертву большому дубу, окружали его стрелами и гадали, заколоть ли обречен-ных ему живых птиц или пустить на волю... Славяне обожа¬ли еще знамена и думали, что в военное время они святее

всех идолов... В Дитмаровой летописи упоминается о двух славянских знаменах, которые считались богинями».

(Еще раз: знамена, то есть куски тряпки на палке, тузем¬цы считали богинями! И это еще не самое поразительное -в конце концов, дикари одушевляли любой предмет... Са¬мое же поразительное состоит в том, что рудимент этой ди¬кости до сих пор сохранился в законодательстве многих стран мира! Например, в России под страхом уголовного на¬казания запрещено «оскорбление» государственного флага. Тысячелетнее туземное верование в то, что тряпка на палке является священной и одушевленной и, стало быть, может оскорбляться, доплюнуло аж в XXI век!..)

Позже, выделяя себя из среды, набираясь ума и веры в собственную преобразовательную силу, изменяющую окружающий мир, люди начали наделять своими чертами бесплотных духов, постепенно превращая их в антропоморф¬ных богов. Тогда-то и возникли герои - дети земных жен¬щин и обитателей горних высей...

Отсюда можно сделать следующий вывод: хромосомный набор богов настолько совпадал с человеческим, что у них появлялось потомство. Мы не можем сказать, были ли эти гибриды полноценными или напоминали мулов и лошаков, которые, как известно, не размножаются. Но факт, который констатирует Библия, остается фактом: божьи дети блудили с земными женщинами, производя «исполинов».

Богу это не понравилось... Библия не пишет, почему. Воз¬можно, Господь счел браки своих детей с земными женщи¬нами мезальянсом, а может быть, он был несвободен от ра¬систских предрассудков. Но факт остается фактом: стих 4 (Быт., 6) говорит об исполинах так: «Это сильные, издревле славные люди». А далее без всякой видимой связи с выше¬изложенным вдруг следуют оргвыводы: «И увидел Господь [Бог], что велико развращение человеков на земле... и рас¬каялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их».

Какое отношение птицы небесные имеют к человеческим грехам, сложно сказать, но поскольку логику в Библии искать вообще бессмысленно, к подобным вещам нужно просто при¬выкнуть, они — порождение неразвитого сознания.

Любопытно, что Библия ничего не говорит о судьбе тех самых исполинов, которые так расстроили ГБ самим фак¬том своего существования. Людям Господь решил устроить тотальный геноцид, а куда он планировал деть гибридов? По всей видимости, утопить вместе с людьми до кучи, иных вариантов не остается.

Видимо, люди действительно были не самым удачным проектом Господа Бога. Самые первые из них нарушили божий запрет, накушавшись недозволенных яблок, представитель второго поколения омрачил свою биографию братоубий¬ством, да и все последующие поколения (непонятно откуда взявшиеся) были настолько омерзительными, что не остави¬ли ГБ никаких других вариантов, кроме как закрыть проект. За одним исключением...

Единственным человеком, который не должен был под¬вергнуться казни, стал некий Ной. Как он получился пра¬ведником среди такого огромного процента греховной от¬браковки, сказать сложно. Но именно ему ГБ дал подроб¬нейшую инструкцию по построению спасительного корабля, на который велел привести каждой твари по паре, видимо, забыв, что пятью минутами раньше грозился уничтожить всех зверей и птиц. Более того! Забыв, что велел погрузить в ковчег по два разнополых животных каждого вида, Бог вскоре отдает новое распоряжение: «И всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского».

Ах, в этом весь Господь — такой противоречивый!..

По божьему проекту Ной соорудил ковчег, сбегал в Аф¬рику, наловил жирафов, слонов, зебр... потом домчался до Ав¬стралии, где наловил сумчатых... метнулся на Северный полюс, откуда привез белых медведей... из Южной Америки доставил на ковчег тапиров, а из Антарктики пингвинов. Таким образом, все доставленные Ноем на ковчег звери были спасены, а кости недоставленных, надо полагать, палеонтологи находят в земле. Видимо, динозавры были слишком нелики, чтобы поместиться в ковчег. А может быть, просто Господь Бог решил сменить модельный ряд. «Истребилось всякое существо, которое было на поверхности [всей] земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных, — все истре-билось с земли, остался только Ной, и что было с ним в ков¬чеге», — честно пишет Библия.

Сколько же продолжался потоп? В одном месте Библии написано, что дождь лил сорок дней и сорок ночей. В дру¬гом — что «вода же усиливалась на земле сто пятьдесят дней». В третьем говорится, будто ковчег с Ноем пристал к горам араратским на 197-й день от начала плаванья. В четвертом приводится информация о том, что вода убывала аж до деся¬того месяца (270 дней!), и «в первый день десятого месяца по¬казались верхи гор».

Наконец, из стиха 13 читатель узнает, что «шестьсот пер¬вого года [жизни Ноевой] к первому [дню] первого месяца иссякла вода на земле; и открыл Ной кровлю ковчега и по¬смотрел, и вот, обсохла поверхность земли». Вряд ли Ной болтался по водам шестьсот лет. По всей видимости, это дата от сотворения мира. Но и она ошибочна! Потому что Ной — потомок Адама. А Адам, согласно Библии, прожил на свете «девятьсот тридцать лет», то есть, получается, дольше, чем существовал мир!

...Обломки чужих мифов, наваленные в кучу без разбору, без редактуры...

Выбравшись на сушу, Ной первым делом устроил жертвен¬ник, забил некоторое количество скотины и птицы и на этом жертвеннике сжег. Запахло горелым мясом. Но Богу этот за¬пах очень нравился: «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь [Бог] в сердце Своем: не буду больше про¬клинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его...»

В знак добрых чувств ГБ даже создал радугу: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением [вечного] за¬вета между Мною и между землею. И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга [Моя] в облаке; и Я вспом¬ню завет Мой...» Старый склеротик...

Отсюда следует не только наличие плохой памяти у Бога, но и то, что радуга как физическое явление появилась толь¬ко после потопа. До этого, надо полагать, законы световой дисперсии не действовали...

Короче говоря, нанюхавшись, Господь Бог пообещал больше не наезжать на людей. Соврал, как всегда... Но финал весьма характерный: так обычно завершаются сказки со счаст¬ливым концом. Назавтра ребенку будет рассказана другая сказка с теми же героями, где вновь начнет расти сюжетное напряжение, и увлеченный ребенок уже совершенно не будет помнить о том, что вчерашняя-то сказка закончилась обе¬щанием вечного хеппи-энда! Законы жанра...

По сути, размножение человечества от Ноева семейства было второй, после Адама, божеской попыткой заселить зем¬лю родом человеческим. На сей раз — отсепарированными безгрешными праведниками. Эта попытка также ни к чему хорошему не привела: люди тут же согрешили.

Весь цимес истории с потопом состоит в том, что Богу показалось, будто он таким образом весьма удачно отфиль¬тровал грешников от праведников. Грешников Господь все¬милостиво убил вместе с женщинами, стариками и мла¬денцами, а из Ноя решил вырастить расу безгрешных сверх¬людей, иначе и огород не стоило городить... Почему же из этой чудесной придумки ничего не вышло? Почему Господь ока¬зался таким патологическим неудачником, у которого не вы¬горает ни одна идея? И что такого кошмарного на сей раз отчудила раса праведников, размножившаяся от Ноева пле¬мени?

Они решили построить вавилонскую башню, а Господь решил, что башни строить — грех, рассердился и в отместку смешал людям языки. Тоже известная история...

А почему, кстати, башня — вавилонская? Потому что ва¬вилоняне, создавшие высокую цивилизацию, умели стро¬ить высоченные сооружения, которые производили сильное впечатление на окружающие отсталые народы, в том числе и на евреев. Вавилоняне строили так называемые зиккура-ты — ритуальные сооружения в виде башен. Самый круп¬ный зиккурат имел высоту с 30-этажный современный дом! Он назывался Этеменанки, что означало «дом, где сходятся небеса с землей».

Фундамент этого колоссального сооружения откопал не¬мецкий археолог Роберт Кольдвей. Оно было воистину впе¬чатляющим: квадратное основание фундамента достигало девяноста метров в поперечнике. Широченная лестница вела на вершину башни, где располагался двухэтажный храм Мар-дука. Сама башня разделялась на несколько секций, в каж¬дой из которых отправлялись свои религиозные ритуалы, о чем повествуют найденные глиняные таблички.

Башня стояла на левом берегу Ефрата в окружении хра¬мовых комплексов и домов знати. Рядом находились постоя¬лые дворы для паломников, которые стекались сюда со всей ойкумены посмотреть на этакое чудо. Верхний ярус Этеме¬нанки был облицован синей плиткой и покрыт золотом. Описание башни и ее окрестностей оставил нам греческий историк Геродот:

«В середине каждой части города воздвигнуто здание... Храмовый священный участок — четырехугольный, каждая его сторона длиной в два стадия. В середине этого храмово¬го священного участка воздвигнута громадная башня, дли¬ной и шириной в один стадий. На этой башне стоит вторая, а на ней — еще башня; в общем, восемь башен, одна на дру¬гой. Наружная лестница ведет наверх вокруг всех этих ба¬шен. На середине лестницы находятся скамьи - должно быть, для отдыха. На последней башне воздвигнут большой храм. В этом храме стоит большое, роскошно убранное ложе и ря¬дом с ним — золотой стол. Никакого изображения божества там, однако, нет. Да и ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе из всех мест¬ных женщин.

Есть в священном храмовом участке в Вавилоне внизу еще и другое святилище, где находится огромная золотая статуя Зевса. Рядом же стоят большой золотой стол, скамей¬ка для ног и трон — также золотые. По словам халдеев, на из¬готовление [всех этих вещей] пошло 800 талантов золота. Пе¬ред этим храмом воздвигнут золотой алтарь. Есть там и еще один огромный алтарь — на нем приносят в жертву взрослых животных; на золотом же алтаре можно приносить в жертву только сосунков. На большом алтаре халдеи ежегодно сжи¬гают 1000 талантов ладана на празднике в честь этого бога. Была еще в священном участке в то время, о котором идет речь, золотая статуя бога, целиком из золота, 12 локтей высо¬ты. Мне самому не довелось ее видеть, но я передаю лишь то, что рассказывали халдеи. Эту-то статую страстно желал Да¬рий, сын Гистапа, но не дерзнул захватить ее...»

Точная дата строительства этой башни неизвестна, но во времена Хаммурапи (начало II тысячелетия до нашей эры) она уже существовала. Через тысячу лет ассирийский завое¬ватель Синахериб взял Вавилон и основательно разрушил его вместе с великой башней. Впоследствии башня была вос¬становлена Навуходоносором II. (Это тот самый Навуходоно¬сор, который взял Иерусалим и угнал евреев в вавилонский плен. Возможно, пленные евреи даже участвовали в строи¬тельстве восстанавливаемого зиккурата и сохранили память об этом.)

Вавилон — величайший город Древнего мира, о кото¬ром окружающие племена скотоводов, в том числе древние евреи, прекрасно знали. Многоязычный мегаполис — живое воплощение совершенно иной, урбанистической цивилиза¬ции с непривычными принципами жизни, странными взаимо-отношениями людей, раскованностью и толерантностью — во все времена производил на заторможенных селян шоко¬вое впечатление. Продвинутый Город всегда казался зажатой Деревне воплощением порока.

О миллионном Риме, как о городе греха, позже писал про¬винциал Блаженный Августин. А вот как отзывается о «вави¬лонской блуднице» библейское Откровение Иоанна: «И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Отсюда и осуждающий библейский миф о дерзновенной башне, построенной в многоязычном мега¬полисе, в котором приезжающие сюда дети природы попро¬сту терялись.

Впрочем, башня изумляла не только безграмотных про¬винциалов. Диковатый царь Кир, взявший Вавилон после смерти Навуходоносора, так впечатлился от вида Этеменан-ки, что велел на своей будущей могиле поставить памятник в виде маленькой Вавилонской башни...

Разрушена Вавилонская башня была ублюдочным пер¬сидским царем Ксерксом. Появившийся позже в этих местах Александр Македонский увидел только развалины башни, но и они настолько поразили его, что полководец долго в пол¬ном молчании стоял перед руинами. Он загорелся идеей вос-становить великое сооружение, но не успел... Страбон так пишет об этом: «...Этот труд требовал много времени и сил, ибо руины пришлось бы убирать десяти тысячам людей два месяца, и он [Александр] не осуществил свой замысел, так как вскоре заболел и умер».

Раскопанные археологами руины башни в свое время удивляли еще Марка Твена. Он описывал увиденное как два яруса гигантской кирпичной кладки. Кстати, о кирпичах...

В Библии сохранились некоторые технические детали строи¬тельства башни: «И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести...» Это верно: на строитель¬ство Этеменанки пошло около 85 миллионов кирпичей.

Почему же Господу Богу не понравилось строительство зиккурата? Боги просто заревновали... Как вы заметили, вместо библейского «элохим» я употребляю более поздний цензурно-монотеистический перевод «Господь Бог», но чи¬татель не должен забывать: это всего лишь эвфемизм слова «боги». Что порой прорывается в тексте. Вот, например, что говорит ГБ, увидев людей, занявшихся строительством баш¬ни: «...Вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их...»

«...Сойдем и смешаем», - говорит Бог своим коллегам...

Так и вышло: «Сошел Господь посмотреть город и баш¬ню, которые строили сыны человеческие». Видимо, сверху (оттуда, откуда Господь «сошел») богам, в силу подслепова¬тости, было сложно разобрать, чего там городят люди. При¬шлось слезать с горних высей, чтобы посмотреть на возво¬димое сооружение. После чего мешать строительству путем смешения языков.

Ну что сказать?.. По сравнению с актом массового гено¬цида, который ГБ развернул в предыдущей серии, смешение языков - просто цветочки. Господь явно подобрел. В даль¬нейшем он уже не будет баловаться общепланетарным терро¬ром, а ограничится истреблением десятков тысяч женщин, детей и стариков в масштабах отдельных городов. Гуманиза¬ция налицо...