Всеволод Рождественский «Киевская София»

И, сразу умолкнув, дивятся татары, На этот извечно сияющий взор, На прозелень красок мозаики старой По камешкам сложенной в блеклый узор

Со страхом проходят под гулкие своды Привыкшие к далям степей кочевых, Покрытые пылью и кровью народы, И дикое сердце томится у них.

Но топнул ногой их властитель раскосый, Он, барсом отпрянув к пустому углу, С гортанным проклятьем сквозь сумрак белесый Пустил разорвавшую воздух стрелу

Она просвистела стремительней бури И дрогнули скулы вождя торжеством, Как только кусочек отбитой лазури Скатился и лег под его сапогом.

-Хей! Хей! Я добычею, взятой по праву, Горжусь и к врагу обращаю лицо. Клочок этой ризы я вставлю в оправу, Печатью послужит мне это кольцо!

А вы, что прижались по стенам собаки? Колчан ли ваш пуст? Ослабела ль рука? Иль вы опьянели от крови и драки, Иль храмина эта для вас высока!

Но люди в притворе топтались несмело На них, распростершая руки в простор, Победно летела лазурная дева, Большими глазами сияя в упор

И вспомнились каждому степи сухие, Кибитки на взгорье, верблюды,ковыль, Высокие звезды, костры кочевые И всадником дальним взметенная пыль

У женщины этой такая ж повязка, Такой же печально опущенный рот И та же в глазах материнская ласка Какая их всех провожала в поход.

В смущенье они покидают палаты Колчаны опущены, руки пусты Нежданно и страшно сердец их косматых Коснулось дыханье живой красоты

Один только вождь стиснул губы кривые.. Топтался под ним обезумевший конь Когда эти белые стены Софии В объятия принял трескучий огонь

Но было бессильно пожарище гнева, Пусть рушились камни, от гари черны. Все так же глядела бессмертная дева Богинею мира с померкшей стены

И сколько б потом не промчалось столетий, Какие бы орды тот город не жгли, Все также сияет в немеркнушем свете С высокого свода Надежда Земли.