Алексей Плотников, к.ю.н. (международное право)
После оккупации Крыма в 2014 году, Россия, в нарушение требований статьи 64 Конвенции о защите гражданского населения во время войны 1949 [1], распространила на оккупированную территорию действие собственного уголовного законодательства и законодательства об административных правонарушениях. Это законодательство содержит понятие «экстремизм». Обвинения в экстремизме активно используются оккупационными де-факто «властями» для преследования несогласных, в частности крымских татар и украинцев, выступающих против оккупации, представителей религиозных общин, таких как Свидетели Иеговы и Хизбут-Тахрир и других лиц и групп, которых оккупанты считают нежелательными. Само существование в уголовном законодательстве России такого понятия как «экстремизм» можно считать маркером авторитарной сущности российской власти. В международном уголовном праве и уголовном праве демократических стран такое понятие отсутствует.
Общепризнанного определения понятия «экстремизм» не существует. Это понятие стали использовать в политическом и философском дискурсе в начале ХХ века для обозначения определенных крайних взглядов. В современной западной философии встречается такое понятие как «моральный экстремизм», который видится как наличие столь интенсивных убеждений, что альтернативные точки зрения отбрасываются как враждебные, и любые меры для достижения целей оправдываются [2]. Экстремизм часто связывают с терроризмом, расизмом, ксенофобией, религиозной враждой, правым или левым политическим радикализмом [3]. Однако, это понятие остается политическим, а не юридическим.
Понятие «экстремизм», в принципе, знакомо международному праву. Впервые оно упоминается в Декларации о мерах по ликвидации международного терроризма, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1994 году [4]. В преамбуле документа Ассамблея выразила озабоченность тем, что «во многих регионах мира все еще совершаются акты терроризма, в основе которых лежит нетерпимость или экстремизм». В резолюции Генеральной Ассамблеи ООН «Права человека и терроризм» 2003 года упоминаются вызовы, возникающие из-за религиозного или этнического экстремизма [5]. Однако использование такого термина является достаточно редким. Как правило, в декларативных документах ООН оперирует понятиями «расизм», «ксенофобия», «терроризм», «нетерпимость», но не термином «экстремизм».
Об экстремизме упоминается в ряде документов ЮНЕСКО — организации ООН по вопросам образования, науки и культуры. Исполнительный совет ЮНЕСКО принял документ об образовании как инструменте предотвращения насильственного экстремизма [6]. В нем ЮНЕСКО призывает государства поддерживать образование, в том числе, образование в области прав человека, что должно помочь в преодолении насильственного экстремизма. Упоминается также о необходимости предотвращения экстремизма в Интернете.
Еще один международный документ – Резолюция Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) «Об угрозе для демократии со стороны экстремистских партий и движений в Европе» 2003 года [7]. В этом довольно подробном документе выражается озабоченность возрождением экстремистских движений и партий в Европе, и угрозой, которую экстремизм может нести для демократии. Отмечается, что экстремизм отрицает принципы парламентской демократии, основываясь на идеологии и практике нетерпимости, отчуждения, ксенофобии, антисемитизма и ультра-национализма.
Упоминается, что экстремистские взгляды могут побудить к насилию. Резолюция подчеркивает дилемму, стоящую перед демократией, которая заключается в необходимости с одной стороны гарантировать свободу слова и представительство всех политических групп, а с другой – бороться за самосохранение против экстремистских групп, отрицают демократические принципы и права человека. В резолюции выражается убеждение, что государства должны противостоять экстремизму на основе демократических принципов и прав человека. Резолюция предполагает применение административных мер (например, запрета политических партий и движений), а также призывает вести широкую образовательную и разъяснительную работу, и побудить политические движения к избеганию экстремизма в их идеологии. В резолюции говорится и об уголовных наказаниях. В частности, речь идет о наказании за доказанные факты нанесения ущерба экстремистскими партиями и их членами, а также за призывы к насилию, расовой дискриминации и нетерпимости.
В этом массиве международных норм следует обратить внимание на три аспекта. Во-первых, все они являются нормами «мягкого права». Это резолюции, декларации, программные документы, которые не создают твердых международных обязательств. Во-вторых, экстремизм в них рассматривается как особая система взглядов, и борьба с ним ведется именно как со взглядами, с учетом необходимости сохранения свободы слова и мнений. В такой борьбе средства убеждения и образования важнее наказания. Наказание же может наступать только в крайних случаях за конкретный вред. В-третьих, экстремизм рассматривается как идеология вражды, направленная против прав человека и отдельных лиц. Такая идеология принимает форму нетерпимости, дискриминации, призывов к насилию и тому подобное. Экстремизм может представлять угрозу для государства только в том смысле, что он отрицает демократические принципы, то есть речь идет не столько о государственных учреждениях, сколько об основах государственного и общественного строя.
Резким контрастом к данному демократическому подходу, принятому в международном праве, выглядят два документа жесткого международного права о борьбе с экстремизмом. Это Конвенция Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом 2003 [8], и Конвенция ШОС по противодействию экстремизму 2017 [9]. Напомним, что Шанхайская организация сотрудничества была создана в 2001 году Казахстаном, Кыргызстаном, Китаем, Россией, Таджикистаном и Узбекистаном. То есть, изначально это был своеобразный клуб недемократических государств Азии. Только в 2017 году в Организации присоединились Индия и Пакистан. Они, однако, так и не подписали ни одной из двух конвенций.
О чем же говорится в этих документах ШОС? Обращает на себя внимание, что определение экстремизма в Конвенции 2003 отличается от определений ООН и ПАСЕ. Экстремизм определяется как «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них». Из этого определения очевидно, что создатели Конвенции заботились не о борьбе с ксенофобией, нетерпимостью, общественным раздором, а исключительно о защите существующей власти от посягательств, которые эта власть может определить как незаконные и экстремистские.
Правда, Конвенция 2017 года расширила это определение, добавив, что экстремизм – это «идеология и практика, направленные на разрешение политических, социальных, расовых, национальных и религиозных конфликтов путем насильственных и иных антиконституционных действий». Здесь можно увидеть указание на истоки экстремизма, однако определение остается абсолютно государство-центристским, ведь экстремизм рассматривается не как нарушение прав человека, а как антиконституционный действие, то есть опять-таки действие, направленное преимущественно против государства.
Хотя определение 2017 чуть ближе к международным стандартам определения экстремизма, изменения в уголовных законодательств государств-членов ШОС принимались именно на основании определения 2003 года, трактующего экстремизм исключительно как действие, направленное на захват государственной власти.
Возьмем законодательство Российской Федерации (РФ). Федеральным Законом «О противодействии экстремистской деятельности» 2002 года [10] введено очень пространное определение экстремизма, включающее в себя и возбуждение расовой, национальной и религиозной ненависти и нарушения прав и свобод человека и гражданина по защищенным признакам, и использование нацистской символики. Однако первым пунктом в определении значится «насильственное изменение основ конституционного строя и (или) нарушение территориальной целостности РФ (в том числе отчуждение части территории РФ)». Последняя фраза об отчуждении части территории РФ была добавлена в 2020 году в очевидной связи с оккупацией Крыма. Также под определение экстремизма по этому закону попадают такие действия как «воспрепятствование осуществлению гражданами своих избирательных прав и права на участие в референдуме», «публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность РФ или государственную должность субъекта РФ, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением».
Бросается в глаза, что под такое определение экстремизма можно подвести не только призывы к насильственным действиям, но и вообще любую критику государственной власти. Такое определение явно противоречит подходам ООН к экстремизму как идеологии, представляющей угрозу для демократии и прав человека, с которой нужно бороться методами убеждения. В России под экстремизмом понимается не идеология, а деяния, направленные не против демократии и прав человека, а против государственной власти, бороться с которыми следует не убеждением, а уголовной репрессией.
В 2002 году в Уголовный кодекс РФ [11] были введены составы экстремистских преступлений. Примечательно, что формулировка статьи 280 данного кодекса «насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации» и «насильственный захват власти» были заменены словосочетанием «экстремистская деятельность» [12]. При этом определение экстремизма, экстремистской сообщества, и экстремистской организации в Уголовном кодексе РФ отсутствуют, поэтому очевидно эти нормы отсылают к закону «О противодействии экстремистской деятельности».
Очень широкое понятие экстремизма в российском уголовном законе, допускающее практически неограниченное толкование, не может не наводить на аналогии с печально известной статьей 58 сталинского уголовного кодекса. Термин «контрреволюционная деятельность» заменен на термин «экстремистская деятельность», а термин «враг трудящихся» на «экстремист». Однако, идеология создателей этих норм, направленная на обеспечение неограниченного государственного произвола относительно любого, кого власть может считать своим врагом, осталась неизменной.
Примечательно, что российские специалисты пытаются найти обоснование криминализации экстремизма в международном праве. Некоторые авторы [13] [14] умудрились отыскать нормы о борьбе с экстремизмом в Дополнительных протоколах к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 года. Стоит ли говорить, что в них не только нет слова «экстремизм», но и сама сущность этих документов в принципе никак не связана с борьбой с экстремизмом?
Ссылаясь на международные нормы, российские авторы используют стратегию, состоящую из двух шагов. Во-первых, они отождествляют понятие терроризма, ксенофобии, нетерпимости, антисемитизма, которые действительно широко используются в международном праве, с понятием экстремизма. Сделав это, российские авторы пользуются определением экстремизма из российского законодательства, а не из международного права. Это приводит к бесстыдной подмене понятий, и приравниванию международно-правовой борьбы за права человека и демократию к борьбе с противниками государственной власти РФ, выступающими против совершаемых ею международных преступлений.
Нельзя отрицать важность международных рекомендаций по противодействию экстремизму как угрозе демократии и правам человека. Однако это не имеет ничего общего с уголовным преследованием оппозиционеров под предлогом «противодействия экстремизму». В украинской парламентской истории уже была попытка криминализировать экстремизм. Речь идет о пресловутых «законах» от 16 января 2014 года. Тогда в Уголовном кодексе Украины появилась статья 110-1 «экстремистская деятельность» [15]. Она была отменена после победы Революции Достоинства в феврале 2014 года. К сожалению, в оккупированном РФ Крыму такая статья продолжает применяться вопреки международному праву, и с нарушением прав человека. Единственным путем к прекращению произвола оккупантов и утверждению верховенства права и прав человека в Крыму является восстановление эффективного контроля Украины над полуостровом
Источники
1. https://zakon.rada.gov.ua/laws/show/995_154#Text
2. https://onlinelibrary.wiley.com/doi/abs/10.1111/japp.12488
3. https://www.ojp.gov/pdffiles1/nij/Mesko/208033.pdf
4. https://zakon.rada.gov.ua/laws/show/995_502
5. https://zakon.rada.gov.ua/laws/show/995_f44
6. https://en.unesco.org/preventingviolentextremismthrougheducation
7. https://www.coe.int/t/r/parliamentary_assembly/[russian_documents]/[2003]/[Sept_2003]/Res%201344%20Rus.asp
8. http://docs.cntd.ru/document/901812033#6520IM
9. http://docs.cntd.ru/document/542655220
10. https://docs.cntd.ru/document/901823502#64U0IK
11. http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699
12. https://docs.cntd.ru/document/901823496
13. https://cyberleninka.ru/article/n/mezhdunarodnoe-regulirovanie-borby-s-ekstremizmom-preemstvennost-i-perspektivy/viewer
14. https://cyberleninka.ru/article/n/mezhdunarodno-pravovoe-sotrudnichestvo-gosudarstv-v-borbe-s-ekstremizmom/viewer
Источник: https://arc.construction/16290?lang=ru
