Было это в конце семидесятых, когда на дворе стояла эпоха всеобщего счастья и полной эйфории. Сегодня это вспоминаешь со смехом и недоумением - неужели это не сказки? А ведь так и было, мне было около 30-ти и мы были счастливы!
А молодые пусть прочтут и задумаются - стоит ли хотеть возврата к СССP, к «врагам народа» и т.д. и т.п...
Было это в конце семидесятых, когда на дворе стояла эпоха всеобщего счастья и полной эйфории.
А в магазинах ничего не было. Ну как - ничего? А вот так. Ничего.
То есть, огромные кубы маргарина и комбижира, конечно, были.
Был томатный сок в огромных колбах. А также сок сливовый. Была подсахаренная вода в трехлитровых банках под названием «Березовый сок».
Были консервы (очень полезные, говорят) «Морская капуста».
И много чего ещё было, такого же полезного и питательного.
Но чтобы так, просто зайти в магазин и купить что-нибудь поесть – вот этого не было.
Поесть надо было «достать».
А я был счастливым отцом только что родившейся дочки. И у меня оказалось немножко свободного времени. Дня три в неделю.
Посему, увидев на двери нашего магазина «Продукты» написанное от руки объявление «Требуется грузчик», я подошел к директору. И тут же с ней договорился.
Деньги небольшие – рублей 70-80. Но разве деньгами измерялось в конце 70-х благосостояние грузчика в гастрономе?
Деньги были лишь небольшой премией к продуктам.
А надо сказать, что в Свердловске не то, что в конце 70-х, в нем сроду мяса в магазинах не было.
Было некое костяное чудо, называвшееся «суповой набор», и достать его считалось необыкновенной удачей, но вот так, чтобы прям мясо – такого никогда.
Сестра у меня привозила его из командировок в Москву. Самолетом. За 2 тысячи километров. Очень удобно.
Молоко – был такой период! – выдавали беременным женщинам и детям до 8 лет по талонам.
И занимать за ним очередь надо было часов с пяти утра, потому что магазин открывался в 8, а завозили молока очень мало, поэтому оно могло кончиться, несмотря на талон.
Так и у меня пару раз было: прямо передо мной, раз – и кончилось молоко. Очень обидно, кстати. Я даже ругался матом. Громко. А иногда вместо молока завозили ацидофилин.
Прекрасный питательный продукт, но для двухлетнего ребенка малопригодный. А на талонах было написано «молочные продукты», так что не поскандалишь.
Куриц тоже «выбрасывали». В смысле, продавали, но называлось это - «выбрасывали».
Синие, сморщенные, с остатками перышек, с беззащитными гребешками на обтянутых пергаментной кожей головах, с грустно закрытыми навсегда глазками.
Особенно печально выглядели коготки на ножках. Из ножек можно было сварить холодец, а головы приходилось выбрасывать навсегда. Леденящая душу картина. Из серии «… и плачу».
В общем, жизнь проходила в рассуждении: «Где бы достать чего-нибудь поесть»?
В эти годы, как мне кажется, и родился знаменитый парадокс: «В магазинах ничего нет, а холодильники в домах забиты под завязку».
Естественно.
Напал на колбасу – берешь «палку» килограмма на два и хранишь ее, до позеленения.
Масло нашел – сразу килограмма полтора и в морозилку его. И так далее.
Так что в холодильнике действительно было все. Особенно, если учесть, что холодильники были совсем не такими, как сегодня, так что забить их было не так уж трудно.
Эта преамбула для тех, кто те годы помнит по маминым бутербродам и мультикам про Винни-Пуха.
Те, кто был в те годы родителем, это и без меня прекрасно помнит, потому что такое не забывается.
Итак, в один прекрасный (это не штамп!) день я, интеллигентный мальчик из хорошей еврейской семьи, прихожу в магазин «Продукты», расположенный в Юго-Западном районе Свердловска на перекрёстке Белореченской и переулка Встречный (это чтоб было понятно, что пришел я не в центральный гастроном), переодеваюсь в классический синий сатиновый халат и приступаю к выполнению сложной, но почетной обязанности грузчика.
Вот и первое задание:
«Иди-ка ты, Борменталюшко, мяса наруби!».
Я подумал, что ослышался и переспросил:
«Что?!»
«Мяса, говорят, наруби! Сейчас придут из санэпидемстанции и пожарной охраны, надо им презент приготовить».
Захожу я в холодильник (а холодильник в магазине это не «Саратов» и не «Бирюса», это целый зал, очень холодный).
И попадаю в рай.
По стенам, покачиваясь в морозном тумане, висят мясные туши. Если кто помнит первого «Рокки» (мясную лавку, где итальянский жеребец тренировался) вот примерно так же. Посередине стоит огромная деревянная плаха с воткнутым в нее топором. Хоть сейчас Емельку Пугачева клади.
Значит, надо скользкую ледяную тяжеленую тушу снять с крюка, положить ее на плаху, зафиксировать левой рукой, чтобы не елозила, а правой молодецки поднять топор и с размаху точно попасть в порционный кусок. И все это предстоит сделать профессорскому сынку с высшим филологическим образованием.
И что вы думаете?
Я ее разрубил!
Правда, количество строганины, усыпавшей пол холодильника, не поддавалось учету, как и количество костяных крошек. Но то, что осталось, я гордо завернул в газетку и лично отнес директору, полной накрашенной даме в белом халате и норковой круглой шапке, навечно нахлобученной на перманент. Она на меня, сука, даже не взглянула.
Нет, чтобы сказать:
«А за прекрасно выполненную работу, дорогой Борменталь, я премирую вас вот этой аппетитной телячьей ляжкой».
Хрен там.
Вообще, доставалось работникам из тех деликатесов, что были в этом зачуханном периферийном магазинчике, крайне мало. Несмотря на то, что полки на складе были забиты желтыми жерновами пошехонского, российского и прочих костромских сыров, хрен ты, что мог оттуда взять, не говоря уж о вынести в продажу.
Если бы вы, граждане, имели хотя бы приблизительное представление о том изобилии, что наполняло наш, самый заштатный магазин! И о той антисанитарии, которая царила в подсобках!
А если бы знали, то в жизни бы не покупали масло, скажем.
Чтобы разрезать ледяной потный куб масла килограмм на 30, звали меня, и я, упираясь рукой, которой только что делал незнамо что, в этот куб, другой разрезал его на части стальной проволокой, которая валялась незнамо где.
Но народ по сию пору вспоминает то вкусное масло, что было когда-то.
А какая прелесть привоз сметаны!
О, вы не знаете, что такое привоз сметаны! Это опера. Это детектив. Это комедия Гайдая.
Когда я снимал с грузовика здоровенные фляги со сметаной и с молоком, ко мне выстраивались в очередь все продавщицы с принесенными из дому баночками.
В эти баночки наливалась замечательная, свежая, белоснежная сметана. Точнее не наливалась, а накладывалась, потому что была она настоящей – как говорится, ножом можно резать.
Но продавщиц было много.
А ещё два грузчика в смену. И экспедиторы. И руководство – директор, зам, бухгалтер. А также особо приближенные, типа, зубных врачей.
Короче, минут через двадцать от фляги в 52 литра оставалось хорошо если две трети.
Ведь после того, как та же банда налетала на привезенное молоко и снимала самое вкусное – верхние сливки, жирное густое молоко, то и молочка оставалось где-то две трети.
Тогда молоко доливалось в сметану, а в молоко добавлялась вода. Или остатки вчерашнего, если такое случалось. Мне доверялось все это тщательно перемешать, до однородной массы – и уже потом фляга шла в торговый зал, на продажу.
А народ по сию пору вспоминает молочные продукты - те, что были когда-то.
При том воровство это (а то, что это было воровство, знали все) велось в щадящем режиме, потому как операция эта производилась каждый день и брали понемногу. Но свеженького.
Помню, как я однажды получил по голове, вытащив «в зал» свежую, только что привезенную флягу сметаны, в то время как в холодильнике еще стояла целая треть фляги со вчерашней «смесью»!
Суповые наборы мне милостиво разрешали брать.
Продавщицы даже помогали выбрать такой, где бы на косточках было побольше мяса.
Покупатели сметали их за считанные минуты, потому как слух о том, что в магазине «выбросили» суповые наборы, разлетался со скоростью света.
Но апофеозом была история с мандаринами.
В наш заштатный магазин завезли 35 тонн мандарин. Я повторю: 35 тонн.
Перед Новым годом. Для продажи ветеранам и инвалидам ВОВ. Только.
Но 35 тонн!
Если учесть, что к нашему магазину было прикреплено где-то 70-100 ветеранов и инвалидов (дело было в конце 70-х, напомню, ветеранам было чуть за пятьдесят – около шестидесяти, и было их немало), то при самом простом подсчете получалось, что на одного ветерана приходилось три с половиной центнера мандаринов.
Это к вопросу о плановом хозяйстве.
Со своей стороны хочу подчеркнуть, что привозили мандарины в ящиках по 12 кг. И грузовики эти разгружал я один. Блин. До сих пор помню.
Директор категорически запретила пускать мандарины в продажу: перед Новым Годом мандарины –это валюта.
А для пущей секретности запретила и работникам магазина брать мандарины домой. Низзя.
Дура, она была в своей норковой шапке, потому что плохо себе представляла, что такое 35 тонн.
Ящиками с оранжевыми шариками было забито всё, все склады и подсобки.
Но они все равно не вмещались. Поэтому и коридор был до потолка забит этими ящиками.
Концентрированный аромат цитрусовых выдавал директора с головой, потому что чувствовался издалека, за квартал до подхода к скромному серому зданию с неоновой надписью «Продукты».
Через пару дней, когда аромат стал превращаться в вонь, директор дала отмашку.
Два дня нескончаемым потоком через задний проход магазина шли трудящиеся: милиционеры, пожарные, санэпидстанция, райздрав, детские врачи, зубные врачи, странные люди, не странные люди, хорошо одетые люди неопознаваемых профессий, классные руководители детей знакомых директора, знакомые классных руководителей детей знакомых директора, зубные врачи знакомых, знакомых классных руководителей детей знакомых директора и прочие ближайшие родственники.
Все они уходили с непрозрачными газетными пакетами, в которых угадывались очертания экзотических фруктов.
Таким образом было роздано, распродано, раздарено где-то тонн 12, по моим подсчетам.
Осталось еще 23 тонны!
Тогда мы получили указание отправить мандарины в продажу ветеранам и инвалидам, которым, собственно, они и были предназначены, с ограничением по 5 кг в одни руки. Еще полтонны.
Работники магазина взяли по 5 кг. Еще килограмм сто-сто пятьдесят.
В продажу обычным гражданам? Хрен!
За пару дней до Нового года вонь превратилась в смрад. Мандарины – товар скоропортящийся.
Из оранжевых они стали превращаться в белые, потом в зеленые, мохнатые, отвратительные и склизкие шарики. Особо спелые лопались и их сок стекал мне под ноги, что было крайне удачно, учитывая, что по этому коридору я таскал коробки, ящики, фляги, бидоны и прочие кубы масла, стараясь балансировать на этой зеленоватой жиже, что покрывала пол магазина уже чуть ли не по щиколотку.
Вымывать ее было бесполезно, потому что на следующий день подгнивали новые мандарины, омывая нежным соком мои кирзовые сапоги. 23 тонны отборных цитрусовых превратились в 23 тонны гнили.
Директор решилась и приказала отправить ЭТО в продажу! Уже не по 3 рубля 50 копеек, а по 35 коп за кг как не кондицию. Это стыдливо называлось «на компот».
23 тонны разлетелись за полдня.
Я до сих пор не могу понять, на хрена их было держать, когда все «нужники» уже свое получили?
Зачем было портить товар?
Отдельная история – как делались деньги в обычном продуктовом магазине.
Напомню, что в то время спиртное продавалось с 11 утра.
А уже с восьми, с открытия, к отделу соки-воды выстраивалась длинная очередь граждан с синеватыми лицами и трясущимися руками.
Каждый из них выпивал стакан сока, закусывал конфеткой, розовел и весело шагал на работу – на завод, на стройку или еще куда.
Чудодейственный сок! – наивно думал я, пока не обнаружил, что Зойка, работавшая в отделе соки-воды, держит под прилавком бутылку коньяка. Семирублевый коньяк, разливаемый с утра по трешке за сто грамм, творил чудеса! Конфетку Зойка, широкая душа, отдавала в качестве закуски - бесплатно.
Почему коньяк? А из-за цвета. Очень похож на виноградный сок. Водкой она тоже приторговывала, но тайно и очень проверенным клиентам, чтоб не сдали. И то не «в розлив». Самым бедным и несчастным, у которых не было денег, наливался стакан «алжирского» за 80 копеек (а стоило оно рубль пять за поллитра).
В общем, Зойка жила весело и искренне считала, что все эти махинации – справедливая награда за тяжелый труд и малую зарплату.
Вообще, продавщицы – отдельная песня.
Сильное впечатление на меня, интеллигента, производили их разговоры, когда садились перекусить в обеденный перерыв (монстры вроде меня еще помнят времена, когда в магазинах был обеденный перерыв: в продуктовых с 13 до 14, в промтоварных – с 14 до 15).
Нарезался сыр-колбаса, меня гоняли за свежим хлебушком в соседнюю булочную (где я по ночам хлеб разгружал), брались другие деликатесы – естественно, бесплатно, - накрывался стол, кипятился электрический чайник, и обеденный час проходил в неторопливых философских беседах.
«Вот бы такого попробовать»! – восклицала продавщица колбасного отдела, потрясая палкой ливерной колбасы, действительно напоминавшей уд онагра. – «А, девочки»?!
И девочки заливисто хохотали. Сексуальные отношения вообще были самой неистощимой темой для шуток.
Они люто ненавидели покупателей. За то, что те мешают им работать. Вечно лезут, идут нескончаемым потоком, всё им что-то надо. Привередничают еще, норовят пожаловаться!
А так-то, чего б не работать? Вон, через дорогу, в пивном киоске, в редкие минуты, когда туда завозили пиво, продавщица высовывалась и откровенно спрашивала моментально выстроившуюся, вьющуюся спиралью, очередь:
«Разбавлять или недоливать»?
И мужики хором кричали:
«Недоливать»!
Один из них объяснил наивному мне:
«А кому ж охота разбавленное-то пить? Лучше поменьше, да получше. И всем выгода».
Теперь, когда я читаю глубокомысленные высказывания родившихся в 80-е о том, как все было хорошо в СССР, мне не просто смешно.
Мне гомерически смешно!
Смешно читать про колбасу «из настоящего мяса», которой отродясь не было.
Про отношения между людьми.
Про уважение к профессии.
В общем, про все то, чего не было, но что со временем превратилось в ностальгическую легенду.
И когда они начинают стенать, поднимая очи горе, о современном упадке нравов, передо мной, как живая, встает Тамарка, в засаленном белом халате, туго натянутом на ярко-красную шерстяную кофту, в накрахмаленном колпаке, держащая в пухлой руке палку ливерной колбасы, напоминающей сами-знаете что, по колено в мандариновой жиже, символизирующая собой изобилие развитого социализма.
