Тоже вроде жизнь

Сегодня не только День памяти И. Бабеля. Сегодня День памяти жертв Холокоста.


Подкаминер жил молча. Кадровый, неаккуратный еврей. Ни с кем не дружил и ходил в баню по четвергам.
У него имелась жена Зоя, старше лет на пятнадцать, и полосатая кошка Сибирь. Почему Сибирь? Никто не знал. Втянув голову в плечи, пробегал Подкаминер по двору. А Зоя, наоборот, душа-женщина. А душа, иногда, поет. Пела и Зоя, развешивая белье. От ее пения дребезжали стекла, а у мадам Берсон начинал болеть живот. Мадам Берсон выходила во двор и ругала Зою обидными словами. Зоя прекращала петь и начинала говорить. Тоже обидные слова. И только для мадам Берсон.
Поэтому, мадам Берсон свирепо уважала Зою. А Зоя мадам Берсон.
Раз в два-три месяца Подкаминер напивался. Тогда он, шатаясь, приходил во двор и плакал тихо и мучительно. Потом переставал и шел бить Зою. Бил он ее слабо, но нудно. Зоя терпела. Она могла бы свалить его одной рукой, но терпела.
Побив, как ему сдавалось, Зою, Подкаминер засыпал.
Дождавшись его пробуждения, Зоя начинала собираться уйти насовсем. Подкаминер снова плакал, просил остаться и называл Заенькой. Когда это не помогало, шел звонить старому доктору Лившицу, жившему над мадам Фрумкиной.
Обзывая Подкаминера шлимазлом, Лившиц спускался на второй этаж.
– Мадам Фрумкина, – говорил он, ох, мадам Фрумкина, зачем ваша Блюма тогда не сделала у меня аборт? Я, по-соседски, взял бы недорого, а вы бы не имели этот исицер хойшер и этого идиота-внука!
Мадам Фрумкина не отвечала. Она хватала ридикюль, палку и начинала спешить. Как она добиралась аж с Молдаванки, не знал никто, но вскоре уже стояла посреди двора, говоря плохие слова Подкаминеру за то, что он, женившись на шиксе, не может с ней справиться.
Ровно тогда выходила Зоя с чемоданом в одной руке и узлом в другой. Она молча садилась на чемодан и смотрела. За все время, что Зоя была замужем за Подкаминером, они с мадам Фрумкиной не сказали друг другу ни слова.
Потом мадам Фрумкина небольно била Подкаминера своей палкой. Когда, по ее мнению, было достаточно, она, опираясь на ту же палку, тяжело уходила со двора.
А Подкаминер брал у Зои узел, она сама хватала чемодан, и они шли домой.
– Что за жизнь? – ужасались соседи. – Как так можно жить?

Зимой 1942 года, девятнадцатилетняя Блюма, успевшая овдоветь в августе, выбросила сына в толпу, глядящую, как евреев под конвоем ведут на погибель в Доманёвку. Так делали многие матери, положив в пеленки все ценное, что у них было. Иногда, обшарив пеленки, детей выбрасывали обратно.
Наверное, Подкаминеру повезло. Его в тот день поймала Зоя..
Александр Бирштейн