Собственно говоря, эта закуска состоит из двух составляющих: креветочных тостов и мраморных яиц, поданных на одном блюде.

Прежде всего сварите вкрутую яйца (4 шт), потом окуните в холодную воду, после чего покатайте их по столу, чтобы скорлупа растрескалась. После чего положите их в кастрюлю с водой, опустите несколько пакетиков чая, добавьте столовую ложку соевого соуса, чайную ложку соли и при слабом кипении поварите с часок, после чего оставьте их в отваре на несколько часов, пока не остынет вода.

Теперь возьмите 8 огромных креветок и очистите их от панциря таким образом, чтобы остались хвостики, уберите внутренности, надрежьте до половины толстую часть креветки так, чтобы ее можно было распрямить.

Теперь окуните каждую креветку в смесь из взбитого яйца с двух столовых ложек муки (соль и перец по вкусу) так, чтобы они основательно покрылись этой смесью. Теперь возимите тонкие ломтики хлеба без корки, нарежьте их прямоугольничкми так, чтобы креветка удобно размещалась на каждом. Уложите разрезом вниз на каждый кусочек хлеба по креветке, расправляя их по поверхности. При необходимости используйте дополнительно смесь из яйца и муки.

Да, вы должны не забыть к этому времени достать из отвара яйца и очистить их от скорлупы. На них будет красивый мраморный рисунок, но нам понадобятся желтки, поэтому смело разрезайте яйца на половинки. Два желтка понадобятся на для тостов. Разделим их на восемь частей и положим на тосты с креветками, рядышком с квадратиками (1 см) тонко нарезанной ветчины, добавим сюда чуточку нарезанного зеленого лука. И теперь опускаем наши тосты в кипящее масло, пусть приобретут в нем золотистый цвет. Тосты готовы.

А для мраморных яиц сделаем фарш из оставшихся желтков, острого сыра, петрушки и мелких креветок. Это все мы хорошенько измельчим блендером и наполним половинки яиц.

Теперь и тосты и яйца выкладывем на блюдо и несем в гостиную на восхищение гостей...

Сексуальный кризис,
Сексуальный голод.
В этой ситуации
Плохо тем, кто молод...

Сексуальный кризис изменил людей:
Больше одиночества, меньше теплых дней.

Ждешь в своих надеждах, одинок и пуст.
Стало больше секса, стало меньше чувств.

Чтобы в жизни выжить, нужно жестким быть.
Слишком мало времени - сложно полюбить.

Искренние чувства заменил рефлекс.
Поиграл в порнушку - получился секс.

Сексуальный кризис - глупое кино.
Люди изменились, и уже давно.

Флиртом наполняем каждый сущий день.
А любовью вспыхнуть почему-то лень.

Потому и рыщем в поисках утех,
Позабыв, где истина, а где обычный грех.

Сексуальный кризис, блеклые огни.
В одиноком мире мы совсем одни.

У этих мостов два сезона. Сумасшедшие летние месяцы и бархатный сентябрь и полное философского покоя оставшееся в году время.

С уходом курортного сезона рассасывается автомобильная очередь по обе стороны реки, толпы приезжих рассасываются, как туман над Ставри-Кая, даже базар, что расположился тут рядышком, такой крикливый и бесшабашный в летнее время, кажется притихшим и погрустневшим.

Нет, Ялта вовсе не одевается в печаль!

Он отдыхает...

И вот тут маленькая речушка, сбегающая с гор в море становится заметной и значимой.

Теперь у любого, кто задержится на любом из мостов вдоль ее течения, будет время задуматься и помечтать...

Люди любят смотреть на текущую воду. Может быть, в этом ее течении есть намеки на быстротечность нашей жизни, а может, эти щепочки, веточки и листочки, которые Дерекойка деловито тащит в водном потоке к морю, напоминают нам события нашей жизни, унесенные течением судьбы в океан прошлого. А с гор будущего несутся в наше настоящее новые талисманы, какие мы едва успеваем полюбить, чтобы уже с ними проститься...

Нет, не любит Дерекойка толпы яро курортствующих гостей города, которые в какой-то муравьиной спешке просто одержимы мыслями о местах на пляжах и о своем пропитании тут. Да и не гости это, наверное, скорее сезонное  нашествие изголодавшихся по теплу и соленым теплым волнам северян. Ведь гости обязательно замирали хотя бы на миг на небольших, но таких уютных мостах, чтобы увидеть, как красива и грациозна одетая в тополя эта удивительная водная дорожка с гор в море...

Есть в стране басков такая река под названием Нервьон. Бежит она себе по испанской земле, чтобы у городов Португалете и Лас-Аренас слиться с Атлантическим океаном.

И вот именно здесь, в устье этой реки, в полутора десятках ктлометров от Бильбао высится удивительный мост, по котрому нельзя перейти с берега на берег.

Точнее перейти можно, если подняться на самый верх моста на лифте, а на другой стороне тоже на лифте спуститься с 50-метровой высоты на землю. Правда, местные жители предпочитают по этому мосту перелетать реку. Здесь людей переносит с берега на берег специальная гондола, в которую можно заехать даже на машине.

Вот так стоишь себе в кабинке у окна, смотришь на воды жаждущей встречи с океаном реки и чувствуешь себя больше пассажиром дирижабля, особенно тогда, когда с Атлантики прилетает ветер и хулигански раскачивает гондолу, соединенную с фермами моста такими ненадежными на первый взгляд тросами. Сначала становится немного не по себе, а потом привыкаешь к этим атлантическим качелям, и уже думаешь о том, как похвастаться далеким сородичам, что тебе посчастливилось одновременно полетать как вдоль, так и поперек далекой испанской реки Нервьон.

А потом на берегу глядишь на высоченные стальные фермы по берегам реки и поминаешь добрым словом Жана Эйфеля, который подарил миру не только башю своего имени, а и целую плеяду талантливых учеников, вложивших свое вдохновение и смекалку в обыкновенные и необыкновенные мосты, соединяющие города, страны, людей, души...

Уже начинало смеркаться, когда я спустился с холма Круа-Русс к Соне и уже во второй раз за последние два дня забрался на очередной мост в своей жизни. Вчера я шел тут уже в темноте позднего вечера и постоял немного на середине, наблюдая за гирляндами городских огней, протянувшихся по берегам Соны. А сегодня на этом мосту мне почему-то уже не было так уютно, и я решил спуститься вниз, к его подножию, благо туда, вниз к реке, сбегали истоптанные тысячами ног и поседевшие от старости гранитные ступеньки.

Сона, в отличие от своей соседки Роны, река спокойная. Она не вверчивается в злые водовороты, не злится на мосты, не буянит резвым течением. Она шествует по французской земле плавно и неслышно. Даже, когда я опустил пятерню в прохладу ее воды, она не издала ни единого журчания, будто сразу же приняв меня в свой мир и зачислив в добрые друзья.

Наверное, помнила, как я вчера в надежде нащелкать до темноты побольше снимков, спешил по соседнему пешеходному мосту к подножию холма Фурвьер, а потом устав от крутых подьемов и насладившись великолепной панорамой одевающегося в вечерние огни города, спустился вниз по крутой лестнице-улице и вышел через квартал тысяч кафе и ресторанчиков как раз к этому каменному мосту. Помнила она и мое первое свидание с ней двумя днями ранее, когда поздно вечером я приехал в этот удивительный город и, движимый жаждой впечатлений, ринулся в каменные дебри уснувшего Лиона.

По Соне тогда плыл какой-то корабль, одетый в голубые огни, а над рекой парил в воздухе золотой собор Нотр-Дам-де-Фурвьер. И этого первого взгляда мне хватило, чтобы навсегда влюбиться в эти улицы, набережные, холмы и, конечно же, реки.

Если ты полюбишь город, он ответит тебе взаимностью. Это я усвоил из своих путешествий по миру. А тут, в Лионе, я открыл закономерность этого правила и для рек.

Так что у меня остались во Франции две возлюбленных, Рона и Сона.

Одна бурная и непокорная, другая спокойная и полная любви...

Солончак Уюни - высохшее соляное озеро на юге пустынной равнины Альтиплано, Боливия на высоте около 3650 м над уровнем моря. Имеет площадь 10 582 км и является крупнейшим солончаком в мире. Располагается в окрестностях города Уюни на территории департаментов Оруро и Потоси на юго-западе страны.

Внутренняя часть покрыта слоем поваренной соли толщиной 2—8 м. Во время сезона дождей солончак покрывается тонким слоем воды и превращается в самое большое в мире зеркало.

Благодаря развитию туризма на солончаке Уюни местные жители стали строить отели из соляных блоков, в которых можно остановиться на ночь.

Вихрем полные, трепещут
Паруса надежд моих,
Обещая радость встречи
В светлых далях голубых.

Грациозно выгнув спины,
Удивительно легки,
Озорной гурьбой дельфины
Рядом мчат вперегонки.

Что же там, в краях безвестных,
Ждет меня?
Скажи, любовь!
Или радостные песни,
Или горечь боли вновь?

У ночи запахи свои.
В ней дышат нежностью цветы.
В ней радость искренней любви.
В ней - удивительная ты.

В ней песней яркою звеня,
Взрывает все на свете страсть.
В ней столько жаркого огня,
В котором хочется пропасть.

И пайтину сладких снов
Так поревожить я боюсь...
Ночь - это мир волшебных снов,
Моя любовь, судьба и грусть.

Люблю Миргород за его тишину над Хоролом!

Даже если и толпы людей переходят через речку по этому мосту, их голоса тонут в удивительно тихом очаровании украинской природы.

Нет, тишина эта не пуста звуками до звона в ушах, наоборот даже, проклевывается где-то щебетом птиц или всплесками рыб на реке. Она жизненна и тепла днем, она жизненна и прохладна ночью, разрезаемая серенадами сверчком, загадочным шелестом крыльев летучих мышей и дальними охами неприметных во тьме сов. Это та тишина, которую так хочется слушать после транспортного гама и вечерних фейерверков мегаполисов, в которой купаешься, как в море, в которой становится ленивым и воображение.

Казалось бы, отчего б не нафантазировать в этой изумрудной тишине гоголевских ведьм и стройных парубков с дивчинами, ведь это же их места, отсюда до Диканьки почти рукой подать. но умиротворение души побеждает. Просто хочется побыть с самим собой наедине и вспоминать лучшее из своей жизни...

А вы замечали, как мало в мире мест, где жизнь предлагает нам вернуться памятью сразу во все дни нашего счастья? Будто бы высшие силы прописали нам небольшой перечень их, да только не всем людям удается в эти места хотя бы раз в жизни попасть...

А мне повезло.

Меня миргородская тишина над мирным Хоролом легонько качала в колыбели добрых воспоминаний, и я понял вдруг, нет, больше, меня пронзило светлой догадкой, почему именно так называется этот город.

Потому что он дарит мир твоей душе...

Это случилось в далеком 1973 году, когда я решил залететь на пару недель домой, в Киев, после двухмесячного пребывания на целине в стройотряде и месячного под Москвой на сборе картошки.

На целине я заработал достаточно, чтобы позволить себе шикануть и поехать домой в спальном вагоне.

Купе было просторное, и в нем было всего лишь две полки, очень мягкие и удобные. Я важно уселся на свое место и стал думать, кого же в попутчики на сей раз назначит мне судьба.

А назначила она мне молодого невысокого коренастого монгола. Я так и не запомнил его имя, уж больно длинным оно было, тем более, что и последующие события могли вполне способствовать тому, что я и свое имя сумел бы позабыть, если бы вовремя не остановился.

Сосед мой оказался сыном монгольского посла в какой-то из стран Европы. Он учился в МГИМО, собираясь пойти по стопам отца, а в Киев ехал наведать сестру, которая училась в киевском нархозе. На сем ознакомительная часть закончилась, и мой сосед перешел к практическому осуществлению укрепления монгольско-советской дружбы.

- Ты водку пьешь? - осведомился он и, не ожидая ответа, водрузил на вагонный столик две бутылки армянского коньяка.

За спиртным тут же появились походные стопки, палка сырокопченой колбасы и батон хлеба.

- Ну, - сказал он, точь-в-точь как известный герой всех фильмов про особенности русских забав, - Давай выпьем за советско-монгольскю дружбу!

Под воображаемый звон бокалов поезд тронулся. Беседа наша текла вполне спокойно, сосед мой взахлеб рассказывал о Монголии, о ее степях, о конных табунах, об архитектуре Улан-Батора и красоте монгольских девушек. Но вскоре тосты о Монголии закончились, а спиртного у нас было еще очень много. И мы стали пить за станции, которые оставались позади летящего в Украину поезда. Начали мы с тоста за Калугу, а вторую бутылку коньяка приговорили как раз к Хутору Михайловскому, где выпили за Украину и ее процветание...

Выпив пол-литра коньяка, я уже с трудом проворачивал язык во рту и судорожно цеплялся сознанием за расползающиеся мысли. К удивлению моему, монгол не пьянел. Он был трезв, как стеклышко, хотя выпил тоже целую бутылку коньяка.

- Надо добавить! - решительно сказал он, и потащил меня в вагон-ресторан, невзирая на мои нетрезвые попытки объснить, что в три часа ночи это заведение может и не работать...

Так и случилось. Сколько мы не тарабанили в дверь вагона-ресторана, никто не выходил открывать. Я сказал, что пойду обратно в купе, и монгол отпустил меня, сказав, что еще постучит немного...

С каким же счастьем я рухнул на свою полку! Это же было что-то - больше не пить... Этот монгол умел так уговаривать, что, наверное, и самый стойкий человек согласился бы выпить с ним за счастье монгольских аратов или за нашу совместную победу над японцами у Халхин-Гола.

Утром я разодрал зрачки уже на подъезде к Киеву...

Мой сосед сидел напротив меня с красными от бессоницы глазами, а перед ним стояло две бутылки от водки. Одна пустая, а во второй оставлось уже на дне.

- Я тебя долго будил, - укоризненно сказал он. - А ты послал меня. Так нехорошо. Выпей, чтобы я не обиделся.

И налил мне то, что оставалось в бутылке...

- Где ты это достал? - ошарашенно спросил я, показывая на пустые бутылки на столе.

- Я долго стучал, - эдак философски ответил он и улыбнулся мне абсолютно трезвой улыбкой. - Я устал уже пить. А ты пей!

И пока я с трудом пытался проглотить налитое, он рассказал мне, что еще слабак в питии, а вот его дядя в Улан-Баторе может выпить ведро водки и не захмелеть... Вот дядя - он настоящий богатырь...

* * *

Наверное, сегодня тот мой попутчик работает послом в одной из стран мира. Не знаю, насколько он балуется питием на международном уровне, но у себя в кругу семьи, полагаю, богатырствует и богатырствует круто, чтобы достичь успехов дяди и перевершить их...

А вы говорите, что сильнее всех в водкопитии русские...

Дудки!