Что ты скажешь по поводу бл…дства,

Если к оному есть интерес?

То не мерзость и не святотатство,

А вполне объяснимый  процесс.

 

Травка в скверике кем-то примята,

Кто-то даму в подъезде прижал…

Если б не было в мире разврата,

Кто порядочность бы уважал?

 

Что ты скажешь по поводу пьянства,

Есть, надеюсь, к нему интерес?

Пьянство – зло, верный путь к хулиганству,

Но чертовски приятный процесс!

 

Под столом будем ползать доколе?

Впрочем, что там приличье блюсти!

Если б жили мы без алкоголя,

То и трезвость была б не в чести.

 

А что думаешь ты о безделье?

Все имеют к нему интерес!

Трутня суть – то души новоселье

И, конечно, главнейший процесс.

 

К тунеядству врожденная тяга

У пяти человек из шести,

Потому выйдет в люди трудяга,

Чтоб награды свои унести.

 

Круг очерчен, затянута лямка

И негоже валять дурака.

Мы живем в нами созданных рамках,

Слава Богу, не в клетке. Пока.

                                                             Что ты скажешь по поводу бл…дства,

Если к оному есть интерес?

То не мерзость и не святотатство,

А вполне объяснимый  процесс.

 

Травка в скверике кем-то примята,

Кто-то даму в подъезде прижал…

Если б не было в мире разврата,

Кто порядочность бы уважал?

 

Что ты скажешь по поводу пьянства,

Есть, надеюсь, к нему интерес?

Пьянство – зло, верный путь к хулиганству,

Но чертовски приятный процесс!

 

Под столом будем ползать доколе?

Впрочем, что там приличье блюсти!

Если б жили мы без алкоголя,

То и трезвость была б не в чести.

 

А что думаешь ты о безделье?

Все имеют к нему интерес!

Трутня суть – то души новоселье

И, конечно, главнейший процесс.

 

К тунеядству врожденная тяга

У пяти человек из шести,

Потому выйдет в люди трудяга,

Чтоб награды свои унести.

 

Круг очерчен, затянута лямка

И негоже валять дурака.

Мы живем в нами созданных рамках,

Слава Богу, не в клетке. Пока.

Ее манящий блеск восточных глаз
Сводил с ума и сердце трепетало.
Увы! Меня держали про запас,
То было ясно с самого начала.

И я, наивный, пыжился как мог,
Чтоб доказать ей поздно или рано,
Что я надежный полевой игрок
И смог бы дорасти до капитана.

При каждой встрече жался я к стене,
Тупил, как второгодник-недоучка,
И счастлив был, когда давали мне
Облобызать протянутую ручку.

Еще я видел тягостные сны,
Где я по счету даже не сто первый
И что ее скамейка запасных
Как школа олимпийского резерва.

Когда от ожидания устав
Я потерял надежду на везенье,
Меня позвали в основной состав,
Доверив место в центре нападенья.

Какой был матч! Я забивал голы,
Крутые бедра намертво сжимая
И стон ее, что выше похвалы:
«Люблю тебя, целую, обнимаю!»

Была деньгА. Не стало денег.

А дальше нужно как-то жить.

Теперь кайло, быть может, веник

Придется в длани возложить.

 

Прошиб сторонник альтруизма

И завалился. Ну дела!

И вот суровой жизни клизма

По назначению вошла.

 

Оторвана в турбине лопасть,

Змеей нужды укушен князь,

А дальше –пируэт и в пропасть

И мордой в грязь, и телом  хрясь.

 

Но траекторию  посадки

Я вычислил. Судьба, шалишь!

С тобой ни в поддавки, ни в прятки

Играть не буду. Видишь шиш?

 

А так же кукиш, дулю, фигу…

Двумя руками их кручу.

Играл я долго в высшей лиге,

Играть и далее хочу.

 

 

Рыбка почищена, пенится пиво,

Выпить готов хоть бадью, хоть ушат,

Нос превратился в зрелую сливу,

Взгляд затуманен и руки дрожат.

 

Кожу дубленую курево старит,

Может побриться? В раздумьях стою.

В зеркало пялится жуткая харя,

В коей с трудом я себя узнаю.

 

Глядь, а на кухне – громада посуды,

А в холодильнике лишь миражи,

Скалится фига ехидно оттуда:

«Чтоб что-то взять, ты сперва положи!»

 

Пряник печатный последний грызу я,

Дикий помещик почти мне родня!

Но по деревьям пока не рискую

Лазить. Боязнь высоты у меня.

 

Слухи гуляют, что в мусорном баке

Вкусного столько – проглотишь язык!

Только к нему подберется не всякий

И к общепиту я не привык!

 

Туфли полгода не видели щетки

И постирать - непосильный барьер,

В списке подружек – облезлые тетки,

Видно, для них я еще кавалер.

 

Черт объявился. Впервые так близко!

Что ж! Подружиться мне с ним суждено!

Долго крестился и, сунув записку,

В ужасе выпрыгнул просто в окно.

 

Буковки скачут как птички по крыше,

Но уловил я послания нить:

«Ждет вас все то, что изложено выше,

Если не бросите пить и курить!»

 

Она рыдала: «Я тебя простила!

Давай мы снова вместе будем жить!

Не для того любовь свою растила,

Чтоб ты изменой мог ее убить!»

 

Твоя мольба смешна и безразлична

И я пытаюсь мягко намекнуть,

Что мне любая баба симпатична,

Когда приму достаточно на грудь.

 

Не грязный блуд, а чистое искусство

И жажда встреч влекут меня вперед

И с верою в возвышенные чувства

Я продолжаю свой земной поход.

 

Испить до дна из поднятого кубка,

И ощутить азарт в хмельном броске!

Да вот все чаще ускользает юбка

И исчезает где-то вдалеке.

 

«Уймись и успокойся!» - шепчет зрелость,

«Найди причал и выбрось белый флаг!»

А я в десятку неизменно целюсь,

Не ведая, что не попасть никак.

 

Моя мишень нетронута как дева,

Которая соблазнам вопреки

Все прямо шла и, не свернув  налево,

Зачахла и усохла от тоски.

Собака собаку встречая

Не может волнения скрыть,

Виляньем хвоста привечая

Навстречу бежит во всю прыть.

 

И, если , кобель видит сучку,

То брызжет из пасти слюна,

Дойти  может дело до случки,

А, может, прогонит она.

 

Две суки, тому несть примеров,

Грызутся до хруста костей,

Наверное, за кавалеров,

Ну прямо все как у людей!

 

А для кобелей варианты

Различные могут ожить –

То сцепятся как дуэлянты,

То искренне станут дружить.

 

Животное чует и знает,

Где нужно замедлить свой бег,

И, если, кого-то кусает,

То это плохой человек,

 

Но грани размыты и зыбки

И столько оттенков одних!

Бывают, конечно, ошибки,

Но кто застрахован от них?

 

Им лжи не знакомы науки,

Чтоб сподличать и обмануть,

Оближут хозяйские руки,

Но в том – подхалимства ничуть!

 

Умрут, но злодея отвадят,

Желанный ждут выгула час,

Страдают, но дома не гадят,

В отличии, скажем, от нас.

 

Их преданность нам не помеха,

В себе мы жестокость растим

И делаем шапки из меха,

И мясо животных едим.

 

На свете живется не просто,

Гляди, налетишь на ухаб,

Когда щедро шерстью оброс ты

И, если, ты четверолап.

 

Иван-дурак лежал на печи,

В носу была по локоть рука,

А что ему! Вино да харчи,

Желудок полон и жизнь легка!.

 

Любил Иван плевать в потолок,

И благостно потом созерцать

Как наливался каплей плевок

И мог ее полет угадать.

 

Давно прекрасно знал остолоп,

Что ровно каждый десятый раз

Шальная капля пачкала лоб,

А остальные  слепили  глаз.

 

И с рушником Глафира жена

Стремглав неслась к убийце баклуш,

По-бабьи все прощала она,

Какой ни есть, а все-таки муж!

 

Но вот забил тревожно набат

И задрожала земная твердь,

В края родные шел супостат,

А супостату - отпор да смерть!

 

Ты защити Отчизну свою,

Травинкой скошенной в землю ляг!

И, если надо, умри в бою,

Но не поддайся, ведь враг есть враг!

 

Вино допив и доев омлет,

Отмыв испачканное лицо,

Иван впервые за много лет

Ступил на собственное крыльцо.

 

Вокруг солдаты песни поют,

Кто слаб – тихонько, громко – кто дюж,

Глафира в крик: «Тебя же убьют!

Какой ни есть, а все-таки муж!»

 

С прогулкою войну не сравнить,

Все кровь да пот и жизнь коротка,

Но знал Иван как баклуши бить

И так же лихо громил врага.

 

Однажды он захватил обоз

И, чтоб урон врагу нанести,

Он, что не съел, то с собой унес

И выпил все, чтоб меньше нести.

 

И вот лихие дни позади,

Иван свое отслужил сполна,

Домой вернулся, а на груди

Звенят медали да ордена.

 

Сельчане радо хлеб-соль несут,

Оркестр военный играет туш

И в честь героя дают салют,

Горда Глафира: «Вот он, мой муж!»

 

Пора на печь совершить бросок,

Под плед мохнатый да свет лучин,

На совесть выбелен потолок

И есть занятие для мужчин!

 

«Любовь коварна и жестока

И, несомненно, очень зла!

Коль будет в жизни одиноко

Полюбишь, дочка, и козла!»

 

И маменькины заклинанья

Воспринимались как удел,

А зря! У юного созданья

Сбивался правильный прицел.

 

Дочурка как-то незаметно,

Оформилась и расцвела,

И полюбила беззаветно

Не человека, а козла.

 

Нарцисса, франта, паразита,

Такой и был всего один!

Бородка, шерсть, рога, копыта,

Но блеял сладко, сукин сын!

 

Слепы в любви мы, а иначе

Смогли бы вычислить подвох,

Но места нет нам среди зрячих,

И разум наш, увы,  усох.

 

Февраль! Медовый месяц зимний,

Во всю бесчинствовал Амур…

О сокровенном и интимном

Ни слова – это чересчур.

 

Как жаль, что им досталось мало

Минут счастливых и секунд,

Пушистый снег весна слизала

И обнажила черный грунт.

 

Виною - мужнино упрямство,

Что лезло изо всех щелей,

Еще – разнузданность и хамство

В общении с женой своей.

 

Супругу ревностью утюжил

С остервенением врага,

Что изменяет тайно мужу

И оттого растут рога.

 

Ему бы нежности хоть малость,

А он как  разоритель гнезд!

Жена слезами умывалась,

Козлу расчесывая хвост.

 

«Он всех милее и дороже,

И он – мой муж, а мамин зять!

Пускай Господь всем нам поможет

Перетерпеть, перестрадать!»

 

Гордыню пригвоздив к распятью,

Мамаша, обратясь  в овцу,

Капустой ублажала зятя,

Но мало было, подлецу!

 

Козел повадками попроще,

Чем гордый як или марал

И он своей любимой теще

Давно проходу не давал!

 

Звезда угасла в поднебесье

И звонко лопнула струна,

Навек исчезли бельма бесьи,  –

К чертям был изгнан Сатана.

 

Сорвали флаг, сломали древко

И постамент пошел на слом,

Уж лучше вечно киснуть в девках,

Чем прозябать всю жизнь с козлом!

«Собачья жизнь не для меня!»,

Пролаял верный пес,

«Вот оседлать бы мне коня,

Ружье наперекос!»

 

«Не перекос, а перевес»,-

Поправил я его,

Подумав: «На коня бы  влез,

И  был бы ничего!»

 

И вот уже сидит верхом

Мой славный  добрый друг,

Земля вокруг покрыта мхом

А поле битвы – луг,

 

Собачье сердце горячо

И, если, кликнуть рать,

То полководца нипочем

Храбрее не сыскать!

 

Учуял  он в делах моих

Зигзаг  своей судьбы:

«Ты не подумай, что я – псих,

Мне в президенты бы!

 

Силен я, молод и удал

И вовсе не кретин,

А то, что книжек не читал,

Так разве я один!

 

Меня смелее продвигай,

Я отслужу сполна

И мой патриотичный лай

Услышит вся страна!

 

Конечно, пасть моя – не рот,

Но поразмысли сам:

Иной такую чушь несет,

Что стыдно даже псам!

 

Смещу дельцов и воротил,

Уважу люд простой,

Не надо мне роскошных вилл,

Ни будки золотой!

 

Прошу немного: по утрам

Чтоб свежая вода,

Куриных шеек килограмм

Да сучку иногда».

 

И вот по селам, городам

Красуется плакат:

«Свой голос  за него отдам!

Пес – лучший кандидат!»

 

Ласкает око глянца  блик

И фото прямо в масть -

На нем с надеждою мужик

Глядит в собачью пасть.

 

Воспринят претендент всерьез,

Зачитан протокол,

Что президентом избран пес

Как меньшее из зол,

 

И под большой  переполох,

Сгрызая микрофон,

Избавленный от вечных блох

Присягу принял он.

 

И начал пес себя вести

И думать как монарх,

За дачу взяток до кости

Искусан олигарх,

 

На бесконечных рандеву,

Когда впадал в тоску,

                                   Он мог любой страны главу

Шутя лизнуть в щеку.

 

Но в целом промахов не знал

И в меру был жесток,

Всегда отлично понимал,

Где запад, где восток,

 

Внутри  разрозненной страны

Поддерживал баланс,

Считал, что люди все равны

И каждому  дал шанс.

 

Обман, бесчинство, пьянство, ложь

И блуд повергнул ниц,

Как здорово, когда живешь

Среди счастливых лиц!

 

Цвела улыбкою швея,

Шахтер стал как пижон,

А благодарные мужья

Любили чаще жен.

 

Твердил всегда он: «Долог путь

И мы лишь под горой!»,

Пытаясь мир перевернуть

Пошел на срок второй.

 

Работал не жалея сил,

Сгорая от идей,

И, даже, сучек позабыл,

Стараясь для людей.

 

Окончен бал! Еще пять лет

Пора списать долой

И пес, покинув кабинет,

Пришел назад, домой,

 

Состарившись и одряхлев,

В глазах – росинки слез…

Он был любимцем королев!

Он – самый лучший пес!

 

Я в процветающей стране

Не бедствую теперь

И стало ясно мне вполне

На что способен зверь.

 

Но дума тяжкая, увы,

Терзает, словно враг:

Неужто мы без головы

И нужен нам варяг?