Люблю тебя и днём и ночью,
Люблю при солнце и во мгле,
И лишь скажи, чего ты хочешь --
Исполню даже при луне.

Люблю тебя и в дождь и в ветер,
Люблю в буран и даже в зной,
И лишь шепни: "Дарю я вечер!" --
Я прибегу и буду твой.

Люблю тебя в разгар я бури,
Люблю в ненастье и в жару,
И лишь скажи: "Твоей я буду!" --
Ещё я крепче полюблю!

Ты вошла в мою жизнь чарующей сказкой,
Была до того она горькой и вязкой;
Рисовал я тебя только в чистых мечтах,--
Ещё с детства, наверное, был твой монах.

Далеко и не вовремя мы родились,
Было поисков много, мы по жизни прошлись;
Но, увидев тебя, лучезарный твой взгляд,
Понял я: жизнь даёт мне новый заряд.

Ты -- как сказочка добрая: чиста и нежна,
В рассветном сияньи -- морская волна;
В глубину окунуться, в тебя с головой --
Что способно сравниться с такою мечтой?

Твой взгляд различу я в сияньи миров,
В просторах бескрайних, где всё без оков;
Когда будет плохо -- тут ты прилетишь
И ласкою нежной мне жизнь озаришь.

Ах, если б был обласкан я судьбой
И повстречался с рыбкой золотой,
И предложила дева мне морская:
"Давай желания, тебя я знаю!"

Я бы подумал: стоит иль не стоит
Желать корыто, дом ли мне построить?
Зачем он нужен -- домик с пустотою,
Коль нет в нём женщины, дарованной судьбою?

Сказал бы скромно, аки простофиля:
"Даруй любовь мне, шириною с милю!
А можно в две, а можно даже в сорок
Ведь без неё плыву в волнах, как корок".

И был бы счастлив я с любовью этой,
Как на Парнасе, где потчуют поэтов,
Благословлял бы я такую рыбку,
Увековечил бы в камнях её улыбку...

Когда весна стучится в сердце лихо,
Уж не тревожит полная луна,
И даже сны ты видишь радужные тихо,
Совсем не мечешься во время сна.

И дорожишь ты сна прикосновеньем,
Чтоб не вспугнуть, как мотылька,
Любви прекрасные мгновенья,
Ведь без неё вся жизнь, как суета...)

 Когда приду во сне к тебе я робко

И прикоснусь рукою простыни,
Готов сгореть в любовной топке
А ты лишь словом добрым помяни.

Уж так повелось у нас с неких времён,

Что плачут все люди в момент похорон,--

Как будто покойника можно вернуть,

И со стЕзи судьбы возможно свернуть.

 

Вот плачут, рыдают, лишь бога гневя:

«Судьбу изменить бы, закон бытия!»

Попы курят ладан, свою мзду беря,

Не лечат страданий -- им не до тебя.

 

Они уверяют, что в рай попадёт

Лишь праведник-нищий, и бог его ждёт;

А если неправильно жил ты, дескАть,

То душу твою могут в ад затаскать.

 

Но тысячу лет или боле назад

Не верили люди ни в рай и ни в ад:

Они отвечали мечом на удар,

В бою испытуя лишь мести угар.

 

Тогда презиралось подставить щеку,

Поученья глупцов нагоняли тоску;

«Око за око» -- взывал к ним бог-ас,

И честно дрались, будь врагом даже ас.

 

И даже последний малыш понимал,

Что боги приветствуют страсти накал,

Что нужно жить ярко, как солнце пылать,

Не ползать, как змей, а свободы алкать.

 

Неужто угодно всемогущим богам

Лелеять трусишек, досаждающих нам?

И разве возможно насильнику жить,

И может мздоимец с богами дружить?

 

-- Ты стой, не шали, -- нам попы говорят,--

Ведь праха, как ты, здесь полно – целый ряд,

Молись, и работай, обиды снеси,

Простить ты всё должен и крест свой неси!

 

-- В чём мудрость? - -спрошу я у всех вас подряд,--

Рабом ли родился, получал ли наряд?

Есть честь человека – как божья она,

Смывается кровью обиды вина.

 

Не склоняться ты должен пред мерзостью всей,

А меч отточить, поле местью засей;

Ворвись ты к врагу, урожай собери –

О страхе забудь, и ты, поп, не ври!

 

А если погибнешь – бывает – в бою,

Окажешься вмиг у судьбы на краю,--

Печалиться рано, ведь правда с тобой,

И кровью врага обагрённый меч твой.

 

Когда дрогнут веки, померкнут глаза,

Разверзнется небо, явит чудеса:

В сияньях вселенских восстанет чертог,

У входа в который уж ждёт тебя бог.

 

Небесные девы с улыбкой летят,

Лелеять и нежить тебя норовят,--

Валькирии любят смелых мужчин,

И любят с мечом, невзирая на чин.

 

Вот стол бесконечный, чтоб павших почтить,

Сам Один встаёт, чтоб тебя проводить;

Он ласков с тобой, не согбен от седин,

И глаз улыбается в складках морщин.

 

-- Мы рады приветствовать, мил человек,

Тебя не забудут, будь славен вовек!

Валькирии славы, налейте вина

В кувшин золотой, а ты выпей до дна!

 

И, с трепетом в сердце подносишь ко рту

Напиток сей жизни, поклонившись ему;

И пьёшь с наслажденьем амброзию ту,

Забывая с глотками людску суету.

 

Вот тяжесть из сердца умчалася прочь, --

Какое мне дело – хоть в ад или в ночь,--

В Вальгалле легко, почитают тебя,

И всем интересна здесь повесть твоя.

 

Расскажешь ты Одину, Тору иль Фрей

О жизни своей с перипетией всей,

Рассудят тебя и скажут, что прав

При жизни ты был – такой уж тут нрав.

 

Асы расскажут о мире людей,

Раскроют загадки Вселенной уж всей,

И, слушая их, ты невольно поймёшь,

Что войны и страсти – ничтожны и ложь.

 

Представишь Асгард среди чудных равнин,

Где каждый из асов -- судьбы властелин;

И город богов ты увидишь в огне,

И бегство из Трои проследишь при Луне.

 

Поведает Один, как глаз потерял –

Великану его он за мудрость отдал;

Прошепчет Валькирия ласково так:

«Без мудрости богу нельзя уж никак».

 

Напившись вина да и мяса поев,

Поёшь ты с богами знакомый припев:

«Всё в мире обман, а правда в вине,

И в мудрости слава, никак не в войне!»

 

Вальгалла, Вальгалла, о край неземной!

Здесь радуюсь жизни, я – велик и простой,

Здесь я – человек, здесь я богу ровнЯ,

И раз хоть солгавши, не пробыть тут и дня.

 

И ада здесь нет, ведь ад – на земле,

Где бренная плоть страдает во мгле,

И пусть вам не лгут лицемеры-попы,

Хоть с Богом они, понаслышке, на «ты»

 

«Ты истину понял, сомнения нет,--

Смеётся Валькирия словно в ответ, --

Ведь бог ты такой же, как Один и Тор,

Какой же о прахе может быть разговор?

 

Морали оковы ты сбрось поскорей,

Как с шеи цепь рабства, и в порох развей,

Живи ты, как Солнце, и славой сияй,

Как древо Вселенной, ты жизнью буяй!

 

Кто смерти боится – тот раб и глупец,

Он тлена достоин, ведь он – не боец;

За жизнь он дрожит, как мерзкий слизняк,

В Вальгаллу не пустят – сюда уж никак.

 

А если сиял ты и славы искал,

И меч свой держал и во тьме среди скал,

При жизни открыл ты божественну суть –

О глупости черни навек ты забудь.

 

Уйди от толпы хоть в грозу или зной,

О камни сбивай ты колени и вой, --

Но мудрости искру в себе сохрани,

Вальгаллу в горах для себя сотвори.

 

А если мужчина прожил, как слизняк –

От пищи до пищи, -- судьбы это знак:

Держись от такого подальше, беги,

Такие, как он, «моралисты» -- враги.

 

Они заразят всех моралью своей,

Творенья богов превратят в дикарей,

В них пламень божественной сути угас,

Микробом тлетворным станОвитесь враз.

 

И «вера» у них, как у трусов, глупа –

Религия слабых – как тли иль клопа,--

Им нравится «прахом» жизнь всю прожить,

Молчать и работать, чтоб жить-не тужить.

 

Мертвы все они, хоть и долго живут,

Хоромы все строят, уют создают,

Крадут потихоньку, и ползают, лгут,

Но барды о них своих саг не поют».

Я хочу выпить, друзья и подруги, за путь,

За всех, на нём павших, кого не вернуть;

Тот путь, господа, есть у каждого свой,

Коль встал на него – так иди и не ной!

 

Он вязким быть может, болотистым стать,

Иль лесом дремучим, иль сказкам под стать;

Тернистым таким, что ноги все в кровь,

Упал – так ползи, ведь всё это не в новь.

 

И кем ты родился, значения нет,

И где появился лучом в бренный свет, --

Что Цезарем бравым в державе пустой,

Иль варваром диким – ты всё же простой.

 

Простой ты под бременем повести лет,

Дойдёшь до конца – и истлеет скелет;

Вся суть заключается в смысле пути –

В ковше тех страданий, что нужно пройти.

 

Так выпьем, ребята, за тех, кто в пути!

Вас лучше – я верю, -- нигде не найти;

Хочу пожелать вам, чтоб ярко вы шли,

Чтоб сладкую мудрость в конце вы нашли!

 Весь ликуя, взлечу в небо,

Расцвела ты предо мной, --

Нет, не канет это в Лету,

Буду счастлив, как весной.

 

Я искал тебя столь долго,--

Поседел совсем мир, бедный, --

И теперь готов исторгнуть

Песню Нике, клич победный.

 

Мы теперь неразделимы, --

Бытия цель так свершилась,

Я теперь неодолимый,

Все страдания забылись.

 

И, прижавшись ко мне крепче,--

Никогда чтоб не сорваться, --

О любви теперь мне шепчешь,

Ведь приятно обниматься.

 

Расцвету теперь весною

И прольюсь дождём обильным,

Буду я навек с тобою

И влюблённым, и стабильным.

 

И, хоть мы давно не дети,

И об играх уж забыли,

Заискрились буйным цветом, --

Свет любви мы породили.

 

Много в мире удовольствий,

Но хвалы одно достойно –

Лишь в одной игре любовной

Мне привольно и просторно.

 

И когда мир потускнеет,

Даже звёзды все угаснут,

Нас с тобой любовь согреет,--

Ведь она всегда прекрасна.

Скорей, в объятья! – велят боги,

Ко мне, на сердце, навсегда!

Буду небом твоим, как тогой,

А ты днём вспыхнешь, как звезда.

 

Так высоко мы вознесёмся,

Никто не дотянется к нам,

И больше вниз не вернёмся,

Ведь грязь, суета всегда там.

 

Остались там все распри, войны,

Толпа там тешит хищный нрав,

Всё злится, землю ставит стоймя,

И каждый по-своему прав.

 

И, глядя на всё это сверху,

Мы счастливы вместе, вдвоём,

И голову можешь ты спрятать,

Звезда моя, в небе своём.

Как-то раз на Олимпе бывал я в гостях,

И случилось держать мне божественный стяг,--

День рожденья у Зевса, мне кажется, был,

Даже молнию бросить меня он учил.

 

Но то было потом, когда выпили все,

Гера, Феба, Афина – как все;

Нализались амброзии мы дофига,

Афродита разделась совсем донага.

 

Начались анекдоты и бЫли вокруг,

Тут подсел Аполлон – он ведь старый мой друг,

Говорит: «Расскажу-ка легенду тебе я одну,

В дебри прошлых эпох я тебя поведу».

 

Подняв веки в угаре, отвечаю ему:

«Как я рад тебя видеть, тоже знаю одну –

О Кассандре – той деве, где Троя стоит,

До сих пор своей славой меня всё манит»,

 

«Ну, негоже всё ж смертным богам поминать

Их огрехи, -- сказал он, -- пора забывать;

Если помнишь, в низовьях Пандорра жила –

Что краса в ней сверкала – золотая жила?»

 

О, я помню Пандорру, как всю красоту,

Небеса нам что дарят, как девушку ту;

«Ну, так вот, ты послушай, возьми и урок, --

Мне велел Солнцеликий, -- с него будет прок.

 

Красота не всегда ходит в ногу с умом,

Но Гефест так не думал в чертоге своём;

Из глины, земли и воды сделал смесь,

Ваял он девицу, извёлся уж весь.

 

Красота, её голос, и взгляд нежных глаз –

Можно было подумать, что сущий алмаз

В той девице, что сродни богиням была,

Одеянье богов ей Афина ткалА.

 

Но сияя на милю своей красотой,

Поражала она всех своей простотой,

И не просто скромнягой Пандорра была –

Глупостью, ложью она всех извела.

 

Наделённая дарами сотни богов,

Так красуется дева, словно из снов;

И на землю Гермес её к людям спустил,

Епиметею её как подарок вручил.

 

Ну, а брат Прометея был парень-слабак,

И не то, чтоб совсем, но умом – уж никак;

Красотку увидев, забыл он обо всём,

Что в памяти носят и сердце своём.

 

«Не бери от богов ничего никогда, --

Говорил Прометей, как случилась беда,--

Эти боги мечтают людей извести,

Парень умный, поймёшь, а пока лишь прости!»

 

Всю мудрость забыл наш Эпиметей,

Девку тащит он в спальню лачуги своей,

Женился он мигом, обряд совершив,

И спать он улёгся, на всё положив.

 

И пока в снах он тешил тщеславье своё,

Пандорра всё смотрит: тут всё ли моё?

И, одевшись в хитон, отвлекла она слуг,

Язык её лживый разве разуму друг?

 

Все слуги развесили уши в лапше,

Взирали на девку, будто та в неглиже,

Забыли стеречь они ящик резной –

Подарок богов, что с девкою той.

 

-- Что я ящике этом? – размышляла она, --

Красивый такой, видать полон вина…

А может, сокровища в нём и жемчуга тьма? –

И вот, потянулась к той крышке рука.

 

Тишина… Открывается ящик легко,

И нос сует дева, хоть ей нелегко –

Волнуется, охает, руки дрожат,

И в алчных потугах зубЫ дребезжат.

 

«Вот, -- думает,-- радость, вот миг мой настал:

Я стану богатой, возведу пьедестал –

Себе, я, любимой, алтарь возведу,

И смертных заставлю тащить мне еду.

 

Что Эпиметей мне – ничтожества все,

Царицей я стану, плевать мне на всех!

Заставлю Элладу мне культы творить,

Тогда покажу вам, как следует жить!

 

Вот ящик раскрылся, и что же? – Пустой!

Не веря глазам, кричит девка: -- Отстой!

Только тихо, как шашель, полезли со дна

Кикиморы всякие… Осталась одна.

 

Одумались слуги, -- Закрой! - -ей кричат,

Надрывно все бабы в окрУге вопят,

Проснулся пророка тот брат-идиот,

Пленённый красою… Вот обормот!

 

Сквозь крики, стенания, ругань бежал,

Заметив злодейство, в штаны чуть насцал,

Но было уж поздно, свершилась беда —

Все беды разлезлись – то уж навсегда.

 

Осталась Надежда, -- я видел её, --

Но что с неё толку? – почти как враньё.

Вопить уже поздно, свершился уж рок,

Эпиметей расплатился, забыв свой урок.

 

Но, как это было в начале эпох,

Когда ел Адам – чуть было не сдох, --

Во всё, что случилось, жену он винил,

И, кроме морали, её крепко избил.

 

-- Ступай-ка подальше, не хочу я тебя! –

Эпиметей заорал тут, седлая коня, --

Ты – дура с косою и носом своим,

Что столь любопытен, как рыба-налим.

 

Иди от меня ты, хоть в лес, хоть в поля,

Иль вешайся там, где растут тополя,

Топись-ка ты в море, свали ты к богам,

Пока я не врезал по твоим тем ногам!

 

-- Куда ж я пойду, ой милый ты мой! –

Вскричала Пандорра сквозь бабий тот вой,--

Тебе меня боги во дворец привели,

Подарком гордись, не скажи мне: «свали!»

 

И ноченькой лунной со мною ты жил,

Невинности ценной совсем уж лишил,

Кому я теперь по Элладе нужна,

Невинность – валюта, она так важна!..

 

А если не примешь, пойду я к богам,

Нажалуюсь сильно, будет смерть, как врагам,

Гермес обещал мне защиту и кров,

Но, правда, он хитрый, крутой в нём норОв.

 

 Но выгнать велел муж тупую жену,

Дальнейша судьба безразлична ему;

Женился он позже на крестьянке какой –

А что было делать – организм молодой…

 

Пандорра бродила в колючих лесах,

Седина поселилась в длиннючих косАх,

Любили её все вокруг мужики –

Чего уж таить, писали стихи!

 

Но замуж Пандору никто уж не взял –

Невинности нету, как кто не искал,--

И денег в подоле её не найти,

Ну, как к алтарю нам с такою взойти?!»

 

… Закончил рассказ Аполлон, старый друг,

Расслышал я всё сквозь синдром хмельных мук.

-- Ну, что ты там понял, урок какой взял? –

С вопросом серьёзным ко мне он пристал.

 

Я думал недолго – скорей бы ушёл

Тот бог солнцеликий, откуда пришёл,

Меня пусть простит уж – мозги набекрень,

Отупела башкА, -- ну, лесной словно пень.

 

Вино тут, куренья, амброзия та,

Смешали богини – для них всё суета, --

А ты тут в мученьях чуть не подох,

Отказаться попробуй – ну, я же не лох…

 

Обидятся боги, с Олимпа швырнут,

Иглой на прощанье сатиры ширнут…

Нет, я всё ж Триумфатор, не Беллерофонт,

Я - -весь послушанье, какой тут уж понт!

 

-- Я понял, дружище, мой солнечный бог, --

Сказал я сквозь сон, хоть едва не подох, --

Что бабам нам верить никак уж нельзя,

И мудрее кто слушать – вот истина вся.

 

-- Я рад, что ты понял, -- хвалил меня бог,--

Прометея б он слушал – не вырос бы рог,

Не кипела б планета от людской суеты,

И не жили б вы в кИпишах, яко скоты…

Друг, спросил ты однажды, кто я такой

Я помялся с ответом, хоть вопрос и простой.

Кто я – странник, философ, глупец ли какой,

Или просто романтик? – с ответом застой.

 

Разобраться в том чтобы, скажу кое-что,

Хоть читать будет долго, но важно не то,--

Дело в том, что влияют на жизнь всю мою

Музы-девушки, и сего я совсем не таЮ.

 

Моя муза прекрасна, как июньская ночь,

И красива собой, так что просто не в мочь;

Ты б увидел её – прощай разум навек, --

Перед той красотой слишком слаб человек.

 

Лишь едва я родился – она тут же пришла,

Да ещё и сестричек с собой привела;

Обступили меня – я в коляске лежал,--

И, не видя глазами, их чувством узнал.

 

Они любят с младенцами мило играть –

Эти девы чуднЫе, богиням под стать;

И, когда в настроении, запросто так

Одаряют талантами – иначе никак.

 

На меня лишь взглянула Клио-сестра

И любимцем своим тут меня нарекла;

Мельпомена и Талия, за руки взяв,

Улыбнулись невинно, козявкой назвав.

 

Тут Эвтерпа с Эрато, взглянув на часы,

Вдруг заметили чинно, что я же –Весы;

Это значило просто, что я их слуга,

И не просто на час, а всегда, на века.

 

Когда милой Урании черёд подошёл,

Показалось мне тут, что игрушку нашёл –

Воссияли все звёзды в её волосах,

И загадочный свет ярко вспыхнул в глазах.

 

Умом крохотным понял я истину вдруг –

Буду самым я лучшим из всех её слуг,

И не просто слугой, а мессией, Христом,

Как хозяйки любимой дражайшим котом.

 

Мы знакомы ведь с нею не год, не века,--

Сколько помню я жизней в прошлом пока,

Преклонялся пред ней я в палеозой –

И спасала меня даже в стужу и в зной.

 

И загадка она, что полярная ночь, –

Как энергий космических мудрая дочь;

Она знает, плутовка, как я люблю

Её всю, без остатка, и душу сгублю.

 

Только вот Терпсихоре никак не везло,--

Остальные играли, меня развезло,

От их ласок и глазок, от взглядов смеюсь,

И надулся пузырь мой, как пареный гусь.

 

И, как только склонилась она надо мной,

Улыбнулся я мило, включив фонтан свой,

И не просто пописял, а фонтаном в глаза,--

Терпсихора, надувшись, восвояси ушла.

 

И с тех пор муза танцев равнодушна ко мне,

Не танцую я днём, не могу при луне,

Восхищаться  могу я искусством вообще,

Да и слух абсолютный, но к танцам – нигде.

 

Прокляла меня муза, видать, что всерьёз,

Потому хожу много, пусть и в мире из грёз,

И не только в иллюзиях много хожу,

Исходил я страну, на страданья гляжу.

 

Вместо танцев мне выпал страданий удел,

И не видно пока, где тому есть предел;

Только муза моя, яко звёздная ночь,

Прибавляет мне силы и мудрости мочь.

 

Как прекрасна Урания, я вам скажу,

Передать невозможно, но совсем не тужу;

И пребуду я с ней, пока свет, навсегда,

Сколько б жизней прожил, я её – на века.

 

Сколько раз я встречал её в жизнях земных,

Целовался с ней было в страстях неземных,

Всякий раз неуёмный, казалось бы, рок

Разлучает нас в мире, таков мой урок.

 

Но на этот раз, вижу, страданьям конец –

В этой жизни, понятно, я весь молодец,--

Наконец свою музу найдя во плоти,

Не позволю я року с ней вместе уйти.

 

Я, как Агасфер, бродил в многих мирах,

И всегда её видел, и даже во снах,

И теперь, говорю, ненасытный ты рок,

Не позволю смеяться, хоть и судеб ты бог!

 

Я полярным сиянием к ней полечу,

И страданья богини я вмиг излечу,

Ведь я силу беру со звёзд и цветов,

Наконец я избавлюсь от рока оков.

 

И когда, наконец, её к сердцу прижму,

Её чаяньям сердцем охотно вниму,

И тогда наш союз навек будет скреплён,

Вознесусь с ней счастливый, мечтой упоён!