Крест

-- Привет, папа! – прозвучал в трубке родной голос.

-- Привет, сынок! – обрадовался мужчина, откладывая лопату в сторону. – Как твои дела?

-- Спасибо, нормально. Папа, поздравляю тебя с днём рождения.

-- Спасибо!

-- Я хочу тебе пожелать, кроме здоровья и иных стандартных вещей, ещё и творческого вдохновения, массы почитателей, благосклонности муз. И, главное, стойкости. Ты не должен ни на миг забывать, что подлинный смысл твоей жизни – в творчестве.

Обыкновенные люди, живущие жизнью обыкновенной, имеют и самые обыкновенные вкусы. Например, они обожают каждый праздник, готовятся к нему и торжественно отмечают. Особенно дни рождения. Ещё задолго до него подсчитывается количество затрат, формируется список гостей, сердце наполняется истомой ожидания…

Павел Мясковский вряд ли мог быть отнесён к упомянутой категории человеческих созданий хотя бы потому, что терпеть не мог не только собственного дня рождения, но и вообще праздничных и выходных дней. И такое отношение началось лет пятнадцать назад. Впервые он задумался над этим в разгар своего тридцатилетия. В то время у них с женой наметились первые признаки глубокой и широкой пропасти, которая разделяет их без малого уже семь лет и вылилась в развод. К вечеру сошлись её родственники, словесно поздравили, вручили символические подарки: пачку сигарет, зажигалку, а тёща – чайный сервис. «Зачем мне эта дрянь?» -- мысленно возмутился тогда Павел, но на лице изобразил благодарную улыбку. Гости выпили по первой и… заговорили о земле и политике: кто сколько урожая в районе собрал, куда возят в этом году сахарную свеклу и какие очередные подлости для фермеров готовит украинский парламент. После третьей, которую пришлось подталкивать изрядным количеством оливье и заливной рыбы (фу, какая гадость!) гостям захотелось петь. Инна взяла в руки баян и в течение часа наигрывала народные песни, а родственники невпопад подпевали, бессовестно фальшивя. И тогда, наблюдая за лицами, на которых отражались сытость и удовлетворение собой, Мясковский сказал себе:

-- Нет, больше я такого не желаю!

И вот уже пятнадцать лет он упрямо отказывается от гостей и торжеств, ограничиваясь лишь тортом и присутствием детей…

-- И ещё, папа, -- продолжал сын. – Я хочу сказать тебе огромное спасибо за то, что воспитал меня именно таким. Ты самый лучший отец на свете.

От этих слов в груди замерло сердце, а в глазах появилась предательская влажность.

-- Да ну, -- пытаясь сдерживать дрожание в голосе, возразил Павел. – Я же тебе несколько раз давал по мягкому месту…

-- Мало давал, -- засмеялся голос в трубке.

В этот день ещё с утра у него упало настроение. Не жизнь, а сплошная рутина – хозяйство, огороды, однообразие и бесперспективность. Частично он был виноват сам в том, что так получилось. В своё время, закончив литературный факультет в МГУ, он мог устроить карьеру и сделать бытие насыщенным и увлекательным. Но в те времена, когда мужчина склонен больше думать не головой, ему показалось, будто на Инне, с виду скромной и хорошенькой сельской девушке, сошёлся клином белый свет. Да она и впрямь была таковой! Даже дочь, не замедлившую появиться на белый свет, Павел назвал именем её мамы. Любила ли она его той великой и яркой любовью, о которой пишут поэты? Сейчас, частенько просеивая былое сквозь сито аналитической сферы ума, он в этом сомневался. Да, девочка, не видевшая к своим восемнадцати годам ничего, кроме своего райцентра, восхищалась молодым человеком с хорошо подвешенным языком, довольно симпатичным и, к тому же, умеющим писать стихи. А ещё блестящее образование, в котором для неё сосредотачивались едва ли не все мечты о будущем…

Но в городе устроиться вместе с молодой женой не получалось, потому, не долго думая, Павел уволился из института, в котором преподавал, и уехал на родину супруги.

-- Полагаю, что кандидата наук хотя бы в школу возьмут? – улыбался он оторопевшим Инниным родственникам, для которых бросить карьеру означало нечто вроде конца света.

А он был готов на всё ради того, чтобы быть с ней.

Увы, всё получилось не так, как он рассчитывал. Его расчёт базировался на логике, но он выбросил из головы, что в нашем государстве капитализм развивается, противореча здравой логике. Когда ему впервые намекнули, что для того, чтобы получить полную ставку в школе, следует вручить «кому надо» ни много, ни мало пятьсот американских рублей, он не хотел верить ушам: «Как! Школа должна быть счастлива, что получает на роль рядового учителя языка и литературы не какого-нибудь двоечника, закончившего уманский педвуз, а специалиста с учёной степенью!»

Как бы там ни было, пришлось Павлу работать грузчиком, а время, свободное от работы, посвящать огородничеству. И только в зимнее время, когда работы становилось меньше, он получал возможность иногда заниматься любимым делом – сочинять стихи. Он терпел все невзгоды, пока  существовала любовь. Но за годы сельской жизни жена изменилась. От той милой и искренней девочки, в которую он некогда был влюблён, не осталось практически ничего. Родная среда и общение с грубыми крестьянами превратили её в столь же грубое, мужланистое создание, в известной степени безалаберное и лишённое утончённости. Между ними всё чаще случались ссоры, которые подогревались её родителями. Он должен был жить исключительно для жены, детей, для традиций этой семьи, исполнять их желания, пахать в огородах, срывать руки ради денег. А если оных оказывалось не вполне достаточно для удовлетворения чужих прихотей, его не стеснялись называть неудачником. Мало того, склонность к стихотворству однозначно назвали чепухой и блажью, потому что они не приносили неких, загадочно шелестящих бумажек, на которые можно удовлетворять свои запросы. Потому он мог писать изредка, украдкой, чем, по всей вероятности, смешил не только муз, но и жену.

Сельская жизнь засасывала его всё сильнее, постепенно вытесняя из плоти собственное «я». Дети выросли и живут собственной жизнью, посещая папу с мамой лишь изредка. Что осталось в этом мире для самого Мясницкого? Уже более пяти лет, как он развёлся с женой, ибо однажды понял, что их ничего не связывает. Он уехал сразу же после развода и уже начал строить новую жизнь в далёком Заполярье, как вдруг однажды получил известие, что Инна тяжело заболела и ей грозит инвалидность. Уточнив эту информацию, он, недолго думая, вернулся. О какой-то любви говорить не приходится, с этим всё понятно. Однако он был так воспитан, что не мог оставить в беде мать своих детей. Она вроде и обрадовалась, но, в целом, отношение к нему не изменилось. Даже вынося горшки, стирая и готовя, он то и дело чувствовал на себе её презрительный взгляд. Он терпел, сжимал зубы, но продолжал своё дело. Иногда терпение достигало какого-то определённого предела, и он позволял себе выпить «для снятия стресса», чтобы, успокоившись, вести ту же рутинную жизнь.

После разговора с сыном Павел не сумел сдержать эмоций. Они выливались вначале скупой слезой, но уже спустя несколько мгновений переросли в беззвучное рыдание. Грудь в области сердца наполнилась пудовой тяжестью, дыхание забилось…

Жизнь загублена, прожита зря. Ради чего? Ради детей? Может, и так… Но можно было и жизнь не портить, и детей иметь. К тому же, дети – это вовсе не наше будущее, как учит наша высокопарная, слащаво-пошлая мораль; дети – это их будущее, и мы в этом будущем играем роль не более, чем ступеньки. Дети стали взрослыми. Жена давно перестала быть женой. Хуже всего то, что выветрилось взаимоуважение. Разве уважающий человек способен относиться к интересам другого человека свысока? Изменить жизнь, отважиться бросить Инну? За последние месяцы такая мысль не раз посещала Мясницкого, но всякий раз его останавливало нечто. Если бросать – куда ехать? В Заполярье его никто не ждёт, он проворонил свой шанс. Надеяться устроиться на Украине – напрасная иллюзия. Разве что на копеечную зарплату, которая даже не позволит выжить. Питать надежды на появление в его жизни сказочной принцессы, которая, влюбившись в него, заберёт к себе, не приходится. Так случается только в сказках, да и то простонародных.

-- Всё, это финал… -- промолвил он, обращая взор к небу. – Картина Репина «Приплыли»…

От этих горестных мыслей его отвлёк сосед.

-- Паша, иди-ка сюда! – вполголоса позвал он, подкрепляя слова заговорщическим взглядом. – Быстрее, у меня бутылка есть!

«А что, весьма кстати…!» – успел подумать Мясницкий.

Первая стопка, вторая, третья… В качестве закуски использовали яблоко. Павлу, непривычному к водке, ударило в голову. Сосед уже ушёл, а он остался сидеть на меже, разделяющей их территории. В хмелю родилось решение.

Пошатываясь, Павел зашёл в дом, переоделся и заявил:

-- Нам следует расстаться, Инна. В этом доме есть твои интересы, твоя болезнь, твои запросы, интересы детей. А скажи на милость, где во всём этом твоём раю находятся мои интересы? Что осталось от меня самого? Так что я ухожу.

Её лицо сделалось каменным. Зная из опыта, что дожидаться хотя бы слова бесполезно, он молча вышел из дома. Куда он пойдёт, если в кармане всего несколько гривен?

По мере удаления от дома он чувствовал, как грудь снова наливается странной тяжестью, ко всему начала затекать левая рука. Да ещё эта погода – уже месяц льют дожди, мрачно и холодно.

Оказавшись у магазина, он вошёл в помещение и потребовал сто граммов водки.

Спустя пятнадцать минут ноги неуверенно внесли его в лес. Ему с детства нравилось бывать в лесах. От таких прогулок всегда становилось легко и радостно.

Между тем, сгущались сумерки.

-- А что, если заночевать прямо в лесу? – пришла в голову сумасбродная идея.

Вспомнилось, как в двенадцатилетнем возрасте он впервые провёл ночь в лесу, заключив пари с ровесниками.

Минут пять Мясницкий ломал ветки, аккуратно укладывая их на землю. Мысли и чувство обиды за напрасно прожитую жизнь не давали покоя.  Почувствовав, что стало трудно дышать, он присел на импровизированное ложе. Рука потянулась к сердцу. Опьянение достигло своего апогея, Павла шатало и тошнило, да ещё было трудно дышать. Всякое движение вызывало боль в области сердца. Кое-как улёгшись, он прикрыл глаза и постарался отвлечься от навязчивых мыслей. Это не удавалось. Обида и горечь разрывали его существо на части. Внезапно он почувствовал, как сердце то колотится, как бешеное, то словно замирает, а дыхание забилось. Не понимая, в чём дело, он широко открыл глаза и приподнялся, стараясь вдохнуть поглубже.

Но это был конец…Спустя минуту его тело, неестественно вытянувшись на опавшей листве, неподвижно застыло. С осины на мёртвое лицо упал лист, словно дриада таким образом высказала своё почтение к таинству смерти… А может, это печальная, осиротевшая муза попрощалась с непризнанным талантом?..