Гасан Гусейнов Советские идеологемы ГЛАВА III Матерный пласт идеологического языка § 2
§ 2. Круги пользователей матерного языка: Партийно-государственная элита; военные и блатные;
интеллигенция и «простой человек»
Матерщина присутствовала в советском идеологическом языке в двух или, по
другому счету, в трех основных формах.
Во-первых, это приемлемый внутренний эмоциональный жаргон партийно-государственной элиты; здесь обсценный язык существует в своей традиционной, или дореволюционной, российской функции, описание которой применительно к средним и низшим слоям общества мы находим у Пушкина,
Достоевского, Толстого или Горького, которые, впрочем, не только описывали
матерную речь или цитировали других; некоторые из них и сами были деятельными или искусными матерщинниками, как Пушкин и Некрасов, Чехов и Горький.409 Традиция эта — вместе с гражданской несвободой — перекочевала и в советское время.
Мат — выражение своих гражданских чувств. И своего слабодушия. Непристойные слова уместно употреблять в высшем обществе.410
Можно предположить, что неупотребление сквернословия выделяло человека из микрогруппового сквернословного стандарта, а не наоборот.411
В кратчайшей формуле матерщина сводится к богохульничеству и плебейскому ёрничеству, преобразуемому в микрогрупповую игру. Заповедниками
и очагами распространения матерного языка остаются места скопления подневольных людей. В производственно-криминальном романе 1990-х гг. читаем:
За год работы в шахте [маркшейдером] Анфертьев ни разу не повысил голос, не отдал ни одного приказания, никого не послал по матушке, что уже само по себе ставило его в положение
почти безнадежное. [...]
— Ты полагаешь, что мат — это главный производственный фактор? [...]
Начальник шахты как-то боком отошёл [...].412
Подневольность стит понимать широко. Согласно наблюдениям некоторых авторов, «чем выше был круг общения (академики, писатели), тем больше
мата слышалось на их интеллигентских кухнях».413 Широко известно, что на всех
уровнях партийно-государственной иерархии мат обозначал своеобразное понимание товарищеских отношений и «мудрого руководства».414 И наоборот,
«в тюрьме и лагере, — согласно другому авторитетному свидетельству, — матом
ругаются гораздо реже, чем на воле».415
Имеются и другие свидетельства, согласно которым мат в зоне существовал на
двух горизонтах общения: в нейтральном значении междометия, речевой смазки
с выхолощенным содержанием, и в буквальном физиологическом значении:
Конечно, это [речь девочек5заключенных] был сплошной мат; казалось, что они других слов не
знают вообще. «Махорку спиздили» — это просто термин, равноправный с «украли»416. Мат
слышался со всех сторон, на всех уровнях: и под потолком, и посередине, и с пола доносились
те же выражения. Они так естественно звучали в «невинных детских устах», что я почти перестала их замечать, переключилась на этот язык. Но когда в камере вспыхивали ссоры (а они неизбежно и внезапно возникают в любой уголовной камере — здесь, в «детской», чаще и яростнее, чем во взрослых) — когда вспыхивали ссоры, матерные слова использовались в своей
основной функции, т.е. как брань. И нигде, никогда, даже в перебранке уголовников-мужчин
с конвоем, я не слышала такой грязной, такой омерзительной ругани. Девочки в минуты откро5
венности рассказывали, видно, в камере всю свою подноготную — и вот эти знания шли в ход,
бранные слова в конкретном контексте возрождались в своем первоначальном, так сказать,
словарном значении, каждое выражение становилось картиной: кто, когда, где, кого и каким
способом. Это было ужасно слышать.417
Неприменение мата в зоне может объясняться как наличием других рече
вых средств (переиначенным нормативным словарем и обилием локальных
жаргонов), так и парадоксальным на первый взгляд преследованием за мат со
стороны начальства, узурпировавшего право исключительного распоряжения
этим языком. На возможность такого истолкования указывают наблюдения Ла
рисы Богораз:
Лида сплетничала про подругу: «Вы с ней, тетя Лариса, не разговаривайте, она вредная. Она
в СВП была, на меня 40 браней записала», — это значит, что девочка была лагерной активист5
кой, доносчицей, записывала, кто сколько раз выругается матом. Лида, со своим ангельским ли5
чиком, материлась через каждое слово.418
Вовторых, это был прежде и есть попрежнему специфический простона
родный жаргон, широкое хождение которого традиционно объяснялось уны
нием и тяготами рабской народной жизни.419 Изюминка матерного словоупо
требления в советское время состояла в семантической пустоте, тем легче
отмечаемой, чем шире становилось поле применения жаргона.
Матерную ругань или матерные слова, бессмысленно вставляемые в фразы, у нас слышно еже5
дневно и ежечасно в любом месте. Эти слова, как правило, употребляются не в ссоре, что име5
ло бы какое-то оправдание, а в обычном разговоре между друзьями и знакомыми, мирно бесе5
дующими, идя по улице.420
Под возрастающим давлением другой семантически не прозрачной реально
сти — школьного пуризма и тотального господства «высокой культуры» — носи
тель русского языка был героем встречи матерного и нормативного языков. По
мере разрастания языка идеологии прибывал и всенародный матерный словес
ный продукт.
То говорит свобода. Как и молодежный сленг или интеллигентский жаргончик, блатная феня—
язык сопротивления, лексика воли».421
Поскольку открытое изучение этого массового продукта в советское время
не предпринималось, филология сосредоточивалась на установлении ритуаль
ного происхождения матерного языка, архаизировала его.422
Третьей формой бытования матерного языка можно считать массовую иг
ру с ним: те, кто не был в детстве или отрочестве активным матерщинником,
становились все же, в определенных ситуациях, пользователями матерного
языка.
Сверхтекст матерного языка представляет собою, как известно, непрерывное
описание полового акта. В плане речевого поведения мат считается чемто вро
де оргии воинствующего бескультурья; изоморфизм тоталитарной реальности
и матерного языкового подполья отмечался давно.423 На протяжении всей совет
ской эпохи это был пласт языка, которого как бы не было: официально он суще
ствовал только в уголовном кодексе как наказуемое деяние за «умышленные дей
ствия, грубо нарушаюшие общественный порядок и выражающие явное
неуважение к обществу».424
И в этом своем качестве — как основание для возбуждения дела — он автома
тически становился идеологическим объектом — критерием достоверности для
одних и критерием антисоциальности для других членов общества. (с.149)
Гасан Гусейнов Советские идеологемы в русском дискурсе 1990х
