"Русскій бунт" погляди по різні сторони.

Русскіє

— Ну что, экстремисты, фашисты и примкнувшие к ним идиоты, поехали в тюрьму!

Смертельно уставший водитель омоновского пазика сплевывает в окно: младшему из задержанных 14 лет, старшему 43. Возраст, а также национальный состав «русских националистов» выяснится позже, когда в райотделе будут переписывать данные задержанных. Из 39 ксенофобов русские фамилии носят только 26 человек. Остальные — татары, корейцы, пара чувашей, еврей и один реальный мулат. Он тоже пришел бить кавказцев. Услышав про тюрьму, малолетки с задних сидений начинают нервничать. — Мне же завтра в школу! — В школу пойдешь лет через пять. И то, если судья добрый попадется, — улыбается здоровенный омоновец. Сопровождающие только что сняли шлемы, и оказалось, что под устрашающим антуражем скрываются вполне человеческие лица. — Да ладно, не ссы. Отпустят вас в отделе, только данные перепишут. Если каждого судить, никаких судей не хватит. Семерым бойцам предстоит конвоировать до ближайшего отделения милиции задержанных во время драки на площади у ТЦ «Европейский». О том, что происходило в последний месяц 2010 года на площадях Москвы, Питера, Ростова-на-Дону, рассказали и показали все СМИ. Но самое интересное и самое страшное увидел наш корреспондент, оказавшийся вместе с задержанными в милицейском пазике. Как только с шипением закрываются двери автобуса, становится предельно ясно, что никакой «линии фронта» между условными националистами и условными защитниками государственного строя, в сущности, нет. По разные стороны условной баррикады полное идеологическое единение. А значит, во время очередной серьезной бузы граница между этими двумя силами может исчезнуть в любой момент. И этот, самый серьезный, урок минувшего декабря, похоже, еще в полной мере не осознан. — Вот зачем вы нас загребаете? Вам самим этот беспредел кавказский не надоел? — Бородатый парень лет тридцати дергает ближайшего омоновца за рукав. — Ты из идейных, что ли? — перебивает омоновец. — Из идейных. — Так вот, идейный, и вы все остальные тоже: слушаем сюда. Вы какого хрена приперлись к зверькам с одними кулаками? Вы с кем честно драться собрались, бараны? Вот ты, например, — омоновец за шиворот поднимает с кресла ближайшего к нему подростка, — ты что будешь делать против травмата? Пули зубами ловить? Вы знаете, сколько мы оружия у них сегодня изъяли? Ножи, стволы, кастеты. Каждый из вас спасибо нам должен сказать, что живой сегодня остался. «Спасибо» раздается с задних рядов. — Пожалуйста. Вы думаете, нам нравится то, что происходит? Не нравится. Гоняешься за ними на Кавказе, потом приезжаешь, а они уже тут. Вот только е…ть их надо на поражение, а не так, как вы. Зачем про «стрелу» орать на весь мир? Тихо сговариваетесь, выходите и кладете их мелкими партиями. Потом бегом домой и ложитесь спать. Надо перенимать тактику врага. Все, приехали. Автобус останавливается возле отделения милиции. Старший скрывается за массивной железной дверью. Возвращается минут через пять. — Едем дальше. Здесь одно зверье. Мест нет. Все ближайшие райотделы забиты задержанными выходцами с Кавказа. До отделения милиции, в котором «свободные места» есть хотя бы в актовом зале, добираемся спустя три часа после задержания. Весь личный состав на дежурстве уже сутки. Несовершеннолетних забирают в ПДН. Остальным предстоит дактилоскопирование и занесение личных данных в базу московских экстремистов. — Фамилия? — N. Глаза начальника районного уголовного розыска медленно превращаются в блюдца. — Полковник N из департамента собственной безопасности тебе кто? — Отец. Майор медленно и аккуратно рвет протокол, обводит взглядом зал и так же медленно и аккуратно говорит: — Среди задержанных еще дети сотрудников есть? Семь человек поднимают руки. — Б…дь, — как-то обреченно выдыхает майор. — Этих в отдельную очередь. Без протоколов. Ну ты-то что на «Киевской» забыл? Тебе-то чего в этой жизни не хватает? А? Сын полковника внимательно смотрит в глаза майора и негромко, но с вызовом говорит: — Да потому что достали вы уже! Живете с черных денег. За бабки позволяете им творить беспредел. И вы лично, и батя мой. Майор неожиданно взрывается. — Я их сюда пустил?! Да будь моя воля, я бы их за 24 часа вы...л назад в горы. Но как только их тронешь, они жалобы пишут в прокуратуру и отцу твоему. Вот с него и спрашивай. — Я и спрашиваю. — Иди на х… отсюда! Сержант, проводи его. Пусть валит, а то потом проблем не оберешься. — Сын готов воевать с отцом. Все признаки гражданской войны налицо, — сам себе шепчет мой сосед справа. Этот пожилой мужчина — единственный, кто был задержан на месте драки случайно: просто шел с электрички в метро. — Теперь ты понимаешь, почему ОМОНу никто так и не дал команды разгонять все эти митинги по-взрослому, несмотря на все слова президента? Ни один чиновник никогда не даст такую команду, зная, что в толпе может оказаться его сын. — Товарищ майор, а на какой улице отделение находится? — Один из задержанных хочет сбросить эсэмэску друзьям, чтобы приехали и забрали: уже два часа ночи. — Маяковского. — Маяковская? — Маяковского. Поэт такой был. Владимир Маяковский. — Через «о» или через «а»? — Через «ы»!!! — опять взрывается майор. — Вам после школы надо, как в революцию, курсы по ликвидации безграмотности проводить. — Какой революции? Майор обреченно машет рукой и выходит из зала. По громкой связи кричат о том, чтобы следственная группа срочно готовилась на выход. В двух кварталах от РОВД очередная массовая драка, есть раненые. Милиционеры бегут к выходу мимо стенда «Сотрудники ОВД на Северном Кавказе» с подзаголовком: «Мира не будет!» Рядом со стендом объявление о наборе сотрудников московской милиции, желающих служить в МВД Ингушетии и Чечни. Москвичам предлагают жилье и сказочную по московским меркам зарплату. — Идут служить? — спрашиваю у одного из сержантов. — Мы что, похожи на идиотов? Пусть они сами там служат, а то все к нам в московскую милицию хотят. Сейчас им эту лавочку прикрыли вроде бы. — Это как? — Уже месяц, как нам дана негласная установка на работу выходцев с Кавказа не брать. Ни на какие должности. Через час мне то же самое скажет начальник отделения. Спустя еще два часа всех задержанных отпустят, выписав штраф в 50 рублей за «переход проезжей части в неположенном месте».  

Кавказці як новітні - русскіє

После четырех часов дня в широких коридорах Академии труда и социальных отношений малолюдно. Несколько студентов, в которых угадывается кавказское происхождение, стоят у окна. «Девушка, а девушка!» — зовут они проходящую мимо сокурсницу. Она не откликается, проходит мимо. В академии много студентов с Кавказа. Ее ректор Евгений Кожокин говорит, что это связано в том числе с тем, что образование дает возможность сделать карьеру, а молодежь с Кавказа на это ориентирована. — Вы, как ректор академии, в которой учится много кавказцев, предпринимали какие-то действия после событий на Манежной площади? — спрашиваю я. Кожокин долго молчит, видимо, взвешивает слова. — Я встретился с группой студентов, которые пользуются авторитетом среди своих товарищей, и поговорил с ними. — Пауза. — Они мне ответили, что рассматривают академию как свой дом и сделают все возможное, чтобы в ней не было никаких эксцессов. Они сказали, что никакой необходимости ехать к «Европейскому» они не видят. И скажут другим, чтоб не ездили. — Может, это они только ректору так сказали? — Я склонен им верить. — У ваших студентов с Кавказа есть какие-то качества, отличающие их от русских студентов? — Есть некоторые особенности. У нас, … трудно подобрать другое слово — русских, белорусов, еще более у украинцев… идет длительный кризис института семьи. У мальчиков недостаточно мужская психология. А на Кавказе мужское воспитание сохранилось в гораздо большей степени. И мы должны перенимать друг у друга лучшее, ведь все заинтересованы в том, чтобы наша российская нация была сильной. Я ухожу разговаривать со студентами — мальчиками, вышедшими из сохранившегося «института семьи», в котором им изо дня в день прививали настоящую мужскую психологию. У одного из них на кепке написано «Ингушетия». — Как вы думаете, почему кавказскую молодежь, то есть вас, не любят? — спрашиваю я, и они посмеиваются. — Кавказ — тоже Россия, — поправляют меня, и я вижу, что они до конца нашего разговора будут осторожничать и проявлять осмотрительность. — Ладно, ставлю вопрос по-другому: почему ненавидят именно кавказцев, а не, скажем, татар? — Потому что, сколько я себя помню, всегда так и было, — говорит один. — У каждого есть свои цели. Мы приехали сюда, чтобы учиться, а потом работать, — говорит другой. — Вот вы ведь в Манежке не участвовали? Потому что у вас есть цель. И я не участвовал, и мои друзья не участвовали. Потому что у нас тоже есть цель. — И вы ничего не чувствуете, когда кричат: «Е…ть Кавказ»? — спрашиваю я и ловлю неодобрительные взгляды. — Если я увижу, что идет толпа и это кричит, я, клянусь словом ингуша, никакой злобы не почувствую. Потому что ни один из этой толпы не выйдет и не скажет мне эти слова в лицо. — А если выйдет и скажет? — За мои восемнадцать лет мне не говорили, моим братьям не говорили, моему отцу не говорили. — Но вдруг скажут?! — Тогда ответят за свои слова, если вдруг. — Он нам словом скажет, а мы ему поступком ответим. — А я своему младшему брату говорю: как бы там ни было, на все закрывай глаза, потому что ты сюда приехал за своей целью. — Значит, если ваших братьев будут бить, вы не пойдете их защищать… — Пойдем… — А чью сторону вы примете? Вы вообще будете разбираться, кто прав, кто виноват? — Я вам случай приведу… После «Европейского» мы вот с ними, — показывает на друзей, — пошли в «Макдоналдс» на «Юго-Западной». Идем к остановке, а там толпа кавказцев — бегают за девушками, парнями, и женщины от них с криком убегают. Понимаете? И эти кавказцы кричат: «Наших бьют, мы тоже бить будем!» И вот мы лично переходим дорогу и идем туда. И мы им говорим: «Вы женщин оставьте. Идите куда-нибудь с мужиками деритесь». Мы подошли туда не потому, что там были кавказцы, а потому что женщины кричали. А мимо машины едут, люди гуляют, и никто не выходит, чтобы русских защитить. — А какое вообще у вас отношение к русским? — Было, что мы ненавидели. Было, что русских ненавидел весь Кавказ. Некоторые и сейчас ненавидят. И вы сами это прекрасно знаете. — Лично в вашем отношении что поменялось с тех пор, как вы оказались здесь? — Лично я понял: есть у тебя мускулы, нет — это ничего не меняет. Умение стрелять и драться раньше нужно было, а сейчас надо идти другим путем — учиться, чтобы… к тебе в дом не врывались в масках… — А я в москвичах открыл такие качества — им дела ни до кого нет. Они увидят, что человек упал, не повернутся: каждый занят своим делом. — Значит, вы ничего не знаете о москвичах, — говорю я. — Где вы с ними общаетесь? — В кафе, кинотеатрах, на улицах. Они не понимают, что друга лучше кавказца не бывает. А фанаты — это сброд. Их всего тысяча, а в Москве живут миллионы. Почему они ничего не скажут этой горстке? — Может быть, потому, что вы пристаете к девушкам на улицах? — Как? — Ну, там, кричите: «Эй, красавица!» — Ну да… А это что — приставать? — Разумеется. — А свобода слова? Тут русские девушки сами любят кавказцев. — Ладно, я видела, как вы приставали к девушке в холле и она прошла мимо. — А что в этом такого? Это же комплимент! — Что же вы у себя дома не делаете девушкам такие комплименты? — Там нельзя. Там все знакомые, все родственницы. — А раз москвичка не родственница, значит, ее можно оскорблять? — Привет! Красавица — это для вас что, оскорбление?! — Если для вашей родственницы это оскорбление, то надо думать, и для меня тоже… Вы находитесь в чужом городе, но не хотите соблюдать нормы, здесь установленные. — Почему это чужой город? Это наш город. Это наша страна. Где написано в Конституции, что девушек на улице нельзя называть красавицами? — Да, в Конституции этого нет. Но это норма, негласное правило. И если вы будете задавать такие вопросы и носить такую кепку, то никогда не впишетесь в общество. — Но мы же не нарушаем закон! — Наступить на ногу — тоже не нарушение закона, — говорю я. — Но это больно, неприятно и… дико раздражает. — Вы говорите по бытовухе! — Но отношение к кому-то и складывается из таких бытовых мелочей! — У нас тоже складывается из бытовых мелочей! — вдруг взрываются мои собеседники. — Когда у нас на Кавказе режут беременных женщин — у нас тоже отношение к русским складывается вот из таких мелочей!!! — Двадцать минут назад вы мне рассказывали, как любите русских… — Нет, вы скажите, какое у нас после этого должно складываться отношение? —Ладно, скажите лучше, почему вы не учитесь в Ингушетии. — Там нет образования. — И кем вы хотите стать? — Мы уже стали. Он — юрист. Он — в банке работает. Он — окончил Московское суворовское училище, участковый уполномоченный. Я выхожу из кабинета вместе с этими мальчиками, выросшими в «институте семьи» и с детства знающими, что такое война. Они действительно не любят русских. И, возможно, им просто не хватает точек пересечения. В сущности, когда два народа готовы уничтожать друг друга — это ведь тоже своеобразная жажда общения…