Воспоминания о концлагерях и о генерале Карбышеве

 Узник Иван Васильевич Чуприн видел своими глазами казнь генерала Дмитрия Карбышева  Еще десяток-полтора лет — и военная история останется только в  книгах и документах. Ее начнут по-разному интерпретировать, по-  своему пересказывать, чем не без успеха занимаются и сейчас. Но  не от кого будет услышать: «я видел», «я помню». Поэтому так  ценны для нас любые воспоминания людей, которые еще живут  рядом с нами. 81-летний житель Бахчисарайского района Иван  Васильевич Чуприн — человек уникальной судьбы. Он прошел  несколько немецких концлагерей и своими глазами видел казнь  генерала Карбышева.  Его забрали из маленького села в Раздольненском районе, где жили  шесть русских семей и несколько десятков еврейских. В день, когда  до этого места добрался фашистский карательный отряд из  Евпатории и на край села увели 29 евреев, пришли и за Иваном  Чуприным. «Придешь в школу, баян с собой захвати!» — велел ему  полицай. «Я тогда сказал, что не буду я для них играть, — говорит  Иван Васильевич. — Они же только с расстрела вернулись. Дядю  моего убили, он был председателем колхоза и коммунистом.  Одноклассницу мою, Асю Валенштайн. Первую учительницу Розу  Розман и ее двух маленьких дочек, односельчан моих… Убили и в  колодец побросали, они и в соседних деревнях так делали.  Наверное, сейчас я бы так не сказал, побоялся. А тогда-то мне было  шестнадцать…»   За это Иван Чуприн и очутился в поезде, который направлялся на  Запад. В его бумагах значилось тяжелое преступление: «помощь  евреям и неподчинение солдату рейха». В Польше его сразу отделили от остальных и пристроили в колонну, которая направлялась в лагерь Аушвиц. Поляки называли его по-своему — Освенцим. Это было 12 июня 1942 года. «Канадский золотоискатель» «А вот трупы плачут или нет? То, что они в огне садятся и шевелятся, это правда. А вот плакать… Этот был мой первый день после выхода из карантина. Повели к огромным ямам, где людей расстреливали и сразу сжигали, потому что у нашего крематория была низкая, как немцы говорили, пропускная способность. Подвезли старые гнилые шпалы вместо дров, мы должны были заполнить яму телами и дровами. Когда загорелось, хотелось зажать уши — такие звуки слышались: стоны, рыдания». Три дня «на ямах», и Ивана Чуприна погнали в «филиал» лагеря — Биркенау. «Что творилось в Освенциме — это чепуха. Весь страх был там, — вспоминает бывший узник. — Я потом был и в Бухенвальде, и в Маутхаузене, но такого не видел». Прямо за карантинным блоком начиналась зона, где держали чешских евреев: тысяч сорок мужчин, женщин, стариков, детей. Немцы даже не трудились разделять их по полу или возрастным группам — всем им был уготован один выход на свободу: через ямы или трубу крематория. Дальше была видна еще одна «семейная зона», но кто там жил, Чуприн так и не узнал. Никто не подсчитывал, какой шанс у каждого узника был выжить, наверняка невероятно маленький. Спасало чудо. Везение. Судьба. Такое чудо на два дня случилось и с крымским подростком: он попал в рабочую бригаду, которую заключенные называли между собой «Канада». Они действительно искали сокровища. В нескольких блоках громоздились отобранные у прибывших вещи. Блок №7 — швейные машинки, наваленные горой под потолок. Блок №8 — груды чемоданов. В дальнюю дорогу люди брали с собой самое ценное, что могли унести, — разве думали они, что в последний раз их чемодан откроет «канадский золотоискатель»?  На длинном столе расстилали брезент, каждый рабочий выворачивал на него выбранный чемодан. Ценное — в одну сторону, ненужную рухлядь — в другую, золото и серебро — отдельной кучкой. На этом брезенте Иван Чуприн видел горы золота. Но он бы все его отдал за кусочек хлеба. Съестное тоже попадалось, и оно считалось законной добычей «золотоискателей». Побег и «дезинфекция» «Побег? Если вам кто-то говорил, что сбежал из лагеря, — не верьте. Там все было продумано так, что не только сбежать, мечтать о побеге нельзя. Тех, кого подозревали, метили специальными нашивками и даже близко не подпускали к проходной. Но я помню побег. Несколько заключенных подкупили немца, который возил хлеб. Он согласился их вывезти в прицепе с дровами, машина работала на газогенераторе, который топился деревом. За золото согласился. Наверняка ему пришлось поделиться со многими, но все равно не смог устоять. Его потом повесили вместе с беглецами: не подумал немец, что дров у него не хватит на весь путь, раз он людей туда посадил». Побег дорого обошелся всей бригаде. Беглецов искали двое суток — и все это время заключенные стояли на плацу. Разрешалось только переступать на месте. Шел дождь со снегом, и размешанная ногами земля превратилась в болото. Тех, кто падал, уносили — из 1300 человек остались всего 800. Многие из них не уцелели во время «выбраковки». Ослабленных и больных уже не расстреливали. А отправляли «на химическую обработку медленного действия» и размещали в отдельных блоках. «Эти люди раздевались и шли вдоль двух столов, рядом с которыми стояли эсэсовцы, — рассказывает Иван Чуприн. — Они должны были съесть ложку чего-то белого. Я не знаю, что это такое, меня не обрабатывали: творог не творог, мел не мел… Человек после этого больше пяти дней не жил. Он ходил до последней минуты, выглядел обычно. И только когда умирал и начинал застывать, на губах у него появлялся белый налет». Как казнили героя Если считать со всеми «филиалами», то Иван Чуприн переменил семь концлагерей. Тысячу шестьдесят шесть дней он провел за колючей проволокой. А потом много лет вел спор с историками — за правду, которую видел сам. Что написано в учебниках истории о генерале Дмитрии Карбышеве, кроме того, что был он гениальным инженером-фортификатором, попал раненый в плен и отказался служить фашистам? Разве что как был зверски казнен, «превращен в ледяную глыбу». Иван Васильевич — единственный оставшийся в живых свидетель этой казни. 17 февраля 1945 года был обычным днем для рабочей команды из лагеря Гузен-айнц (филиал Маутхаузена). Как всегда, отбирали больных и слабых и вели в крематорий Маутхаузена. Их требовалось на проходной сдать по счету — хоть живыми, хоть умершими. Поэтому всегда в голову колонны ставили молодых и здоровых, чтобы тащили трупы и совсем ослабевших. Так десять человек, среди которых был Иван Чуприн, оказались в этой колонне.  «Этап прибыл около 10 часов вечера. Через четверть часа эсэсовцы провели одного человека к месту, которые заключенные называли «кровяным пятачком», — рассказывает Иван Васильевич. — Это был большой плоский камень возле водопроводной колонки, обычно на него ставили ведра. Или использовали как место для наказания за мелкие проступки (за крупные расстреливали сразу). Любимым развлечением фашистов было заставлять людей вылизывать камень. В мороз язык примерзал к нему, оставляя кровавые следы. На этот камень поставили человека в лагерной одежде и стали поливать водой. Он несколько раз падал, его били и заставляли вставать снова. Температура в эту ночь была 12 градусов мороза. Когда человек не смог подняться, на него продолжали лить воду — пока не перестал шевелиться. Потом на плац стали загонять по 10 человек, и с двух сторон поливали их из шлангов ледяной водой. Время поджимало — в шесть утра мимо этого места должны были пройти на работу сорок тысяч человек. Поэтому на плац загнали весь этап, около 800 человек. Люди метались, давили друг друга, поскальзывались, падали. До 4 утра эсэсовцы ходили, высматривая шевеление среди замерших людей, и направляли в нужное место струю воды». Все трупы не успели вывезти до шести. Рабочая команда из Гузен-айнц первой прошла мимо «кровяного пятачка», ее остановили, чтобы пропустить подводы с трупами, а Иван Чуприн успел хорошо рассмотреть лицо человека: «Он был будто в обледенелом панцире, на лице у него были какие-то пятна. Я подумал, что его били. Когда через много лет я рассказал это дочери генерала Карбышева, с которой встречался в Крыму, она сказала: «Это мой отец, у него лицо было побито оспой». А такой подробности на отретушированных фотографиях того времени нет». Его освенцимский номер — 128735, бухенвальдский — 3216, из Маутхаузена — 112808. Там, за проволокой, он никогда не поверил бы, что судьба подарит ему еще больше 60 лет жизни. О том времени тяжело вспоминать — до кома в горле, до слез. Но он все равно рассказывает — для этого и выжил, пройдя через ад. Чтобы другие знали правду.