Не имеет значения, стоят часы или идут,
какой месяц, число, день недели...
Этому вечеру написано на роду,
царапать слова чёрным на белом.

Сухое молчание. Комнаты куб.
В тишине молчание множится.
Обрывки фраз, свисающие с губ,
режут острые взглядов ножницы.

И ничего на двоих не делится.
Пространства немая глыба
в комнаты тесном тельце,
закрытые плотно двери.
Мы здесь, как рыбы,
выброшенные на берег.

Кажется, осень твоя уже в печёнке.
День за днём разрушаешься изнутри.
Целостность фраз теряется, мыслей чёткость,
то бормочешь что-то, то срываешься, вдруг, на крик.

Не ищешь давно ни правых, ни виноватых,
самого себя сразу на плаху и на престол.
То молча комкаешь серую рваную вату
неба за оконной рамы крестом.

Сіро-коричневі кольори.

Сутінки о шістнадцятій.

Жовтий ліхтар майорить.

Нібито все зненацька.

 

Осінь, і десь в її глибині

разом ллємося. Втечею

звідси цього нам не припинить.

Ми течією приречені.

 

Кожна мить, як останній лист,

зірваний вітром з дерева.

Все було вже колись,

буде іще попереду.

Холодает. И воздух мёртвый
стекленеет на дне зрачка,
стынет где-то внутри аорты,
и уже не понятно, как

ты попал сюда и какая
здесь система координат.
Может имя твоё - Каин?
Не искупленная вина

хмурым небом нависла сверху,
низким, давящим потолком.
Было сказано - той же меркой
вам отмеряется потом.

Запах севера и тумана
пустоту сжимают в кулак.
Ощущение давит странно,
что вокруг всё как-то не так.

Слышишь звуки шагов сзади -
это стрелки часов идут
за тобою во след, ради
пережитых впустую минут.

 

Это город бессвязное что-то бормочет
в темноте, или голос за кадром хрипит,
или собственный твой интонацией ночи
с губ сорваться пытается, словно с цепи.

Бредит лампочка тусклая возле парадной,
тени чёрных ветвей уползают во мглу.
Силуэтом чужим остановишься рядом,
чтобы дальше уйти, закурив на углу.

То, что доступно глазу -
бестолково, никчёмно,
так же, как и сам, впрочем.
В любой прозвучавшей фразе
слышишь "пошло всё к чёрту"
или онемевший прочерк.
Город разбит на осколки
асфальта мокрого блеском,
эхом лучей рваных.
Сколько ни всматривайся, сколько
ни мучай зрачок - вместо
того, что ищешь,
только открытая рана.

Это не дождь вовсе,
не капель холодный стук.
Просто течёт осень
в пустоту.

Пепел сожжённых писем
ветром в ночную грязь.
Свиньям под ноги бисер
ещё раз.

И Соломеи танец,
и голова на поднос.
Сколь не меняй местами,
всё одно.

 

Мелкий дождь за окном почти не слышен,
но ощутим, словно взгляд в затылок.
Кроме дыма сигарет, всё кажется лишним.
И пятно фонаря, что во тьме застыло,
тоже смотрится неуместно, нелепо
жёлтой болью своей посреди могилы
ночи. Каждая мысль хромает калекой
в голове, как будто её избили.

 

Дзеркало річки майже не рухоме
шаром туману вкрите ледь помітно.
Плинність часу не видимі крапки і коми
ділять на окремі миті.
Спокій, тиша, і запах прілого листя,
марево сонне сірого низького неба -
розчиняються отрутою по всьому місту,
ніби-то так і треба.

Десь там,
за скляним повітрям,
у темній безодні грудня,
знесилення здавлює груди,
а в квітень ніхто не повірить.

Там сутінки
                   зупиняють годинник
назавжди, 
                 до ранку вічність
холодні
              мертві 
                         стріли лічать.
За подихом подих
                              сірого диму,
бо дихать там більше нічим.
Людина вже не людина.

Не полишай 
                    будьласка 
                                     мене там,
візьми в свої обійми
                                 теплі,
розбий кришталю тенета,
загине ж душа у зимовому пеклі.

Скажи,
що небо є
                  і хвилі солоні,
кавовий тихий світанок,
і стежка стискає долоню в долоні,
опівночі
              погляд 
                          в зірковім полоні...
Скажи,

Що це не востаннє.