Свет погас в тот самый момент, когда наша доблестная рота Высшего военного… и так далее…училища, уже досматривала задолбавшую всех, обязательную программу «Время» по телевизору, стоявшему в проходе казармы. Вмиг сделалось темно и грустно, как в том детском мультфильме, где отмороженный на всю голову крокодил, украл и проглотил Солнце.
Мигнув тусклым желтым глазом, зажглось аварийное освещение в оружейной комнате и на тревожном пульте над тумбочкой дневального по роте.
Тишина висела недолго. Через три секунды, в нависшем мраке, Серега Ермолин по кличке Угол (ротный лидер – распиздяй), противно завопил визгливым бабьим голосом – Кошелёк!!! Люди добрые, кошелек украли! Там хлебные карточки! С голоду пухнем! Держи гниду!
Рыжий потомок тевтонских рыцарей Олежка Кондаков, также образец хуёвого поведения и ветеран гауптвахты, известный широкой публике под псевдонимом Ганс, нёсший службу на тумбочке в качестве дневального, тут же оценив опасность всеобщего затмения, чётко поставленным загробным голосом произнес – Ахтунг, ахтунг! Люфт алярм! (воздушная тревога). Руссише флюгцойге! (русские самолеты). Всем оставить золото, драгоценности и спуститься в бомбоубежище! Шнеллер, шнеллер!
– А ну цыц, нахуй! – вскочив с табуретки и обернувшись, вякнул, сидевший в первом ряду командир 2-го взвода капитан Бугаев, жополиз и карьерист, корчивший из себя охуенного полководца всех времён и народов – Всем оставаться на местах! – и вприпрыжку метнулся в канцелярию роты звонить дежурному по училищу (проявить невъебенную бдительность и оперативность).
– Уходят золотые погоны! – понеслось ему вслед из темноты – Дави офицерьё, братишки! Все на Петроград! Анархия – мать порядка! – распинался какой-то матросик – анархист (очевидно с броненосца «Князь Потёмкинъ - Таврический»).
Раздался тихий свист и во тьме прозвучал хриплый бас – А ну, боров жирный, волоки из клифта котлы и портмоне! А вы, мадам, извольте сумочку и цацки!
– Не лезь до ридикюля, быдло подзаборное! Полиция! – неуверенно пискнул голос, максимально приближенный к женскому.
В революционной неразберихе разбойная шпана уже чистила буржуев. Народ веселился и тянулся в умывальник на перекур. Телеэфир безмолвствовал.
Рядом с постом дневального приоткрылась дверь кабинета командира батальона, полковника Чернышева, и в чёрном проёме Врат Преисподней показалось тело майора Недельского, нашего ротного командира по основному месту службы, и Великого Мозгоёба по совместительству.
Ганс хотел было крикнуть – Рррота, смирно! Дежурный по роте на выход! – но, услышав из недр темного кабинета булькающий голос уже бухого в жопу комбата с логичным вопросом
– Я, ёб…, чо бля… нах…?! – разумно не стал перебивать старшего по званию.
Синхронный переводчик с пьяного на человеческий язык, в лице ротного, тут же перевел эту фразу более внятно – Что за хуйня?!
В эти трудные для страны годы, когда курсантская рота осуществляла просмотр программы «Время», с целью идеологической закалки и воспитания патриотизма в духе высокой сознательности и беззаветного служения воинскому долгу, а НАТОвские разжигатели холодной войны и подстрекатели гонки вооружений уже щелкали хищными клыками у рубежей нашей Советской Родины, они с комбатом невозмутимо разыгрывали очередную сложнейшую алкогольно - шахматную партию (бухали). Поле сражения дислоцировалось на комбатовском столе. Пешками – пехотинцами служили граненые стаканы, вместо коней были куски вареной колбасы, а в качестве слонов выступали плавленые сырки из военторга. Ферзи – две бутылки водки, которые, как и положено ферзям, ходят, когда захотят, куда захотят, и бьют всех без разбора. Так оно и было.
Пешки стремительно и яростно чокались в рукопашной схватке, ряды коней редели на глазах, от слонов в жестоком бою отрывались куски плоти. Один ферзь, без признаков жизни уже валялся на бренном полу кабинета в хлебных крошках, лохмотьях фольги от сырков и барханах сигаретного пепла, а другой, наполовину раненый, все еще участвовал в битве, указывая пехоте основное направление главного удара. И тут свет померк. Воцарилась электрическая мгла…
– Что за хуйня?! – полувнятно повторил Недельский и перевел нетрезвые глаза на пульт тревоги над головой дневального, туда, где тускло мерцала лампочка дежурного освещения.
Ганс задрал голову вверх, прищурив один глаз, посмотрел на источник света, и авторитетно заявил – Дежурное освещение, херр майор, а, через секунду мечтательно добавил – Лоне стар…
– Чего, мать – перемать?! (у ротного было хуевато с языками романо-германской лингвистической группы).
– Лоне стар – Одинокая звезда по-немецки – уточнил подъёбщик Ганс, давясь от внутреннего смеха.
– Да пошел ты на хуй – спокойно сказал командир роты, совершенно не тронутый древнегерманской лирикой.
– Ё – бана – рот! – булькнуло из глубин кабинета комбата, что на трезвом языке могло бы означать – Срочно разобраться и принять меры!
Командир роты развернулся на звук и доложил в темноту – Свет погас какого – то хуя, тащпалковник, щас разберемся! – на что Ганс беззвучно зашипел Недельскому в спину – А это не свет погас… Это АД идет за вами… Он уже близко… Он пришел за вами, охуевшие грешники… Он уже дышит смрадом в ваши ёбаные затылки… Черти… Черти уже драят свои сковородки… Уже рубят дровишки и таскают ведрами смолу … Ыыы… И тихо подвел итог – Алкоголишес швайн!
Услышав какое-то шипение в тылу, ротный обернулся, но Ганс, вытянув руки по швам, сделал такой преданный взгляд, как будто увидел перед собой не майора Советской Армии в очень нетрезвом состоянии, а самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в сыром и мрачном подвале Берлинского гестапо на процедурах пыток членов Компартии Германии.
Недельский, презрительно окинув с головы до ног и обратно лакейскую фигуру немца, случайно зыркнул в окно возле дневального, и вмиг застыл, словно каменное ебало на Острове Пасхи.
В окнах соседней казармы второго батальона горел яркий свет, как в ночном капиталистическом Лас-Вегасе с их сраными казино, кабаками и девицами очень лёгкого поведения.
Командир роты понял всё, и, взяв на себя обязанности дневального, заорал в тёмное и жуткое подпространство – Дежурный по роте, на выход, ёб твою мать!
Секундная стрелка часов над головой дневального, сделав глубокий вдох, с грохотом начала отсчет.
Из зловещего лабиринта коек, на ходу поправляя шапку и повязку «Дежурный по роте», лязгая рукояткой штык - ножа об бляху ремня, как пират перед абордажной атакой, вывалился сержант Юрик Горин по кличке Мориман (известный читателю по рассказам «Геройская гибель Варяга» и «Хобот пьяного дракона»), и развязной походкой грека – контрабандиста, пошаркал к посту дневального для доклада.
– Товарищ майор, дежурный по роте сержант Горин! – бодро, насколько было возможно, представился Юрик.
– Где ответственный офицер, капитан Бугаев?! – ротный задал простой детский вопрос, на который Мориман ответа знать не мог, хотя должен был.
Дело в том, что моряк уже минут сорок, как дрыхнул в тиши казармы на личной шконке, не снимая сапог, повязки и ремня со штык - ножом, и снились ему отнюдь не уставы Вооруженных Сил СССР.
На хер бы ему, спрашивается, был нужен незабвенный капитан Бугаев, всё командование роты, батальона, училища и Генштаба Сухопутных Войск в целом, если он в это время, держа в одной руке бокал с Мохито, а в другой варёного омара, ставил раком на пляже Копакабаны знойную мулатку с грудью пятого размера!
Несведущий Мориман перевел взгляд на Ганса с немым вопросом – Что здесь происходит?
Ганс, лицезревший в бликах дежурного освещения гнусную фигуру Бугаева, крадущуюся к двери канцелярии, тут же сдал горячо любимого командира взвода. – Капитан Бугаев находится в канцелярии роты с телефонным докладом дежурному по училищу об отключении электроэнергии.
– На хуя? – обречённо спросил Ганса ротный, предвкушая визит дежурного по училищу, пьяного комбата и себя в роли его собутыльника.
– На хуя? – безразличным эхом вторил Мориман, уже без Мохито, омара и мулатки с большим бюстом.
– Да потому, что Красные уже в городе! Да-с, господа! (Ганса понесло) – Штабс - капитан Бугаев отбыл на телеграф, упредить его высокопревосходительство и Великого Князя о наступлении Краснопузых! Доигрались в демократию?!
– Хорош пиздеть – подвел итог ротный – Я знаю, в чем тут дело. Токо у нас одних нет света. Горин, пиздуй вниз, в подвал, в ёбаную радиорубку, и волоки ко мне за яйца этих двух блядских гамадрилов. Это они, уёбища, захуярили так, шо мы остались без света.
– Есть! – пиздонул Мориман, и со словами – От же, ёбаные кнехты – затопал вниз по лестнице, а ротный с криками – БугаЁв! БугаЁв! Отставить! Не звони, идиот! – щёлкая клыками, как Вервольф в полнолуние, вприпрыжку понёсся в канцелярию, чтобы отгрызть подлую руку предателя, сжимающую трубку телефона прямой связи с дежурным по училищу.
5 минут спустя
– Вот на хера было приносить эту поебень в казарму?! Какого ж ослиного болта, вы, два пиздонутых Эйнштейна, приволокли эту хуйню с кафедры ебучей радиоэлектроники в расположение роты, в свою нахуй никому не нужную, радиомастерскую, в ёбаную пещеру под названием: «Приют одиноких долбоебов»?!
В свете керосиновой лампы «Летучая мышь», отбрасывая по стенам и потолку причудливые зловещие тени, командир роты майор Недельский метался по кабинету. Лик его был ужасен. Это был лик зверя. Он жаждал курсантской крови за прерванное удовольствие выпивки и закуски. А в другом конце казармы, в своих апартаментах томился осоловевший и унылый комбат, грешная душа которого тоже жаждала водки и продолжения банкета.
– Как в ваши дебильные головы пришла мысль экспериментировать с этим блядским агрегатом, шо у нас по всей казарме выбило свет, а дежурного электрика мы щас хуй, где найдем?!
– Они ж, в рот их ебать (электриков), все вольнонаёмные, и хер ложили на свое дежурство и законы Ома! Им насрать на лампочку Ильича, наши потёмки и электрификацию всей страны!
Ротный бегал по проходу кабинета от окна до входной двери, и периодически останавливался, чтобы поочерёдно заглянуть в две пары невинных и честнейших курсантских глаз, обладателей которых он сейчас жестоко дрючил в полумраке канцелярии роты.
Вытянувшись по стойке «Смирно», плечом к плечу, уже морально готовые к самым страшным пыткам, стояли несгибаемые подпольщики, знатоки диодов, триодов, резисторов и пр., ювелиры паяльника и пинцета, волшебники канифоли и олова, а также асы радиочастот: сержант Игорь Мергес по прозвищу Гиви и младший сержант Витя Очеретько по кличке Бубон.
– Так все ж було нормально, товариш майор – загнусявил с Винницким акцентом Витя – Бубон – Мы вже прибор одремонтували, решили провірить, як воно пійде. Хто ж знав, шо там віткова напруга шось не того… Ну підтверди, Ігорь, хулі ты мовчиш?!
Рассудительный и невозмутимый Гиви пожевал губами, наморщил лоб и выдал – А оно не пошло ни хера! Пиздонуло, и пошла вода в хату!
– Ёбаные Пьер и Мария Кюри! – взревел ротный – Хер вам в сраку, шоб голова не шаталась! Физики - хуеплёты! Долбоёбы от сотворения Мира и до наших дней! Вот скажите мне оба, на хера ж вы поступили в наше училище и сели мне тут на голову с первых дней?! Вы ж ни хуя не хотите и не можете кроме как жрать, срать и девок драть! Тут Недельский, в пылу гнева, явно перегнул. Как раз таки эти два парня были на ТЫ с телерадиотехникой, и не далее, как месяц назад, в очередной раз, отремонтировали ротному убитый допотопный телевизор, хрен знает какого поколения, который своим присутствием мог бы опозорить любую городскую свалку даже в неразвитой Танзании.
Недельский будучи жмотом наивысшей категории, телевизор не выбрасывал, а периодически доставлял в казарму на комбатовском УАЗике и заставлял Гиви и Бубона реанимировать этот гроб, купленный им ещё с первой лейтенантской зарплаты в знойном Душанбе.
Видимо, возомнив себя каким – то египетским фараоном, он хотел когда-нибудь забрать его с собой в могилу (саркофаг, персональную пирамиду и т.п.) по их обычаям, чтобы на том свете смотреть передачу «Служу Советскому Союзу», а также наслаждаться фильмами типа «Тени исчезают в полдень» и сеансами аэробики.
В процессе ремонта, маты Гиви и Бубона разносились далеко по округе, а однажды мастера решились даже на теракт.
Как-то поздней ночью, когда, изрядно намаявшись от повседневного долбоебизма, наша доблестная рота мирно спала, пуская счастливые слюни от эротических снов, в окнах одного из её помещений горел свет. Это была Ленинская комната – святая святых каждого воинского подразделения тех времён
На 2-м курсе двое талантливых учёных в области телерадиопроцессов Гиви и Бубон ещё не имели своей собственной лаборатории для революционных исследований, и потому, все свои теоретические и практические наработки проводили в жизнь за сдвинутыми столами в дальнем закутке Ленкомнаты; дабы не травить смрадом припоя и кислот бюст В.И. Ленина на фанерной трибуне, и не мешать вождю в написании очередного бестселлера типа «Детская болезнь левизны в Коммунизме».
В ту ночь, два опытных радиохирурга (Мергес и Очеретько) в очередной раз пытались вернуть к жизни изношенный организм телевизора любимого командира роты майора Недельского. Телевизионный пациент должен был умереть СВОЕЙ смертью лет 10 назад, но, благодаря искусству трансплантации запчастей, продолжал коптить Белый Свет с изображением и звуком. Вёл операцию невозмутимый доктор Гиви. Бубон ассистировал.
– Внимание! Выпаиваю.
– Паяльник!
– Пинцет!
– Зачисть!
– Протрави!
– Хорошо!
– Диод! Откуси ножки! Паяем!
– Теперь резистор! Откуси! Паяем!
– Готово!
– Расчисть дорожки, шоб не замкнуло!
– Меряем!
– По нулям?! Ни хера?!
– Ни хера!!!
Пациент не дышал, аорта не пульсировала, зрачки на свет не реагировали. Электрокардиография упрямо чертила сплошную прямую линию. Систолическое и диастолическое давление равнялись абсолютному нулю по верхнему и нижнему пределу.
Где-то примерно так.
– Как всё заебало! Нахуй мне нужна такая учёба, такое ночное блядство и ныне и присно и во веки веков, Аминь! – Гиви бросил паяльник на жестяную коробку от «Монпасье», в которой плавало жидкое олово в луже горячей канифоли.
Ещё сильнее лопнуло терпение у Бубона.
Витя Очеретько в минуты сильного волнения, возмущения и гнева, непроизвольно переходил на родной украинский язык, вперемешку с вбитыми в армии русскими словами.
– Та ну його нахуй! (командира роты). Лічно мене він вже заєбав цим гробешником! Скільки можна випаювать – впаювать, мінять, хуярить и все без толку! Шоб його вже вдавило, падлюку! Йобаний пінгвін! Шоб йому на тому світі мерещилось ісключительно чорно – біле кіно без звука, а чорти його єбали в сраку!
Игорь Мергес слушал Витю вполуха, просчитывая возможные варианты ремонта телевизора по принципу: «На отъебись», и на истерику Бубона пока не реагировал.
– Ігор, от слухай. Нахуй він нам всрався? (не унимался Витя). Давай, от тут трохи перепаяємо, тут впаяємо оцю і цю хуйню, тут навісною дорожкою кинемо проводок на високий контур, а цю поєбєнь заглушимо пайкою – и пиздєц! Він дома його включить – все работає, а через 5 – 7 хвилин от тут високе як коротне! Йобне так, шо і корпус розвалиться к хуям собачим! Атомная бомба! Гора трупов! Нікому мало не буде! Нєт телевізора – нєт проблєм! – закончил мысль Витя одной из любимых фраз И.В. Сталина про человека.
Гиви мгновенно вышёл из грёз и насторожился.
Он отчётливо представил себе сидящего на пружинном каркасе обгоревшего кресла закопчённого ротного без волос, бровей и ресниц, утыканного серыми матовыми осколками кинескопа по всей площади тела, с обугленным скелетом любимого кота на руках, который случайно оказался не в то время не в том месте.
Он увидел и мгновенно поседевшую жену Недельского с расплавленной чугунной сковородкой в руке, что застыла, прилипнув пятками к потёкшему линолеуму на кухне, там где её застал взрыв.
Он с содроганием смотрел на серую кучку пепла, что осталась от тёщи командира роты, гостившей у них в тот момент, и решившейся за секунду до трагедии сделать на телевизоре звук погромче.
– Нахуй такая Хиросима, Витя?! – пацифистски изрёк Гиви – На хуя нам лишние жертвы?! Мы с мирным населением не воюем. Давай ебашить, пока не сделаем, а то эта байда будет длиться до бесконечности.
Гиви схватил паяльник...
... В канцелярии роты зазвонил телефон прямой связи с комбатом. Ротный схватил трубку и минуты две вслушивался в родной далёкий голос, после чего отчеканил – Уже вызвали электрика, тащпалковник, через десять минут свет будет – и бросил трубу на рычаги аппарата.
– О горе мне! О горе! – Недельский упал жопой на служебный стул, обхватил голову руками и запричитал, как хозяин волшебной лампы, из которой только что съебался джинн, не выдержав многовекового замкнутого пространства, духоты и скотских антисанитарных условий.
– Доигрались?! Пиздец нам всем! – придя в себя, довёл он суть беседы с командиром батальона.
– Комбат возмущён отсутствием света! Сказал, шо если дежурному электрику поебать, а у нас у всех тут руки из жопы растут, то он сам лично пойдёт в электрощитовую и восстановит освещение, а потом всех уволит на хуй по непригодности! Сказал, шоб я ему принёс ключ от щитовой.
Ротный мелкими шажками забегал по кабинету и тонким голоском, словно дыхнув веселящего газа, зачастил – Это пиздец-это пиздец-это пиздец!
Он живо вообразил пьяного комбата, запускающего руки в электрошкаф с эмблемой черепа и молнии, с надписью «Не влезай, долбоёб, убьёт», а, в следующее мгновение – яркую вспышку и свинскую тушу полковника Чернышёва, горящую синим пламенем от высокой концентрации водки в организме и её паров в выхлопе комбатовской утробы.
– Ну и хули хорошего?! – подумалось Недельскому – Комбат – не птица Феникс, из пепла ни хера не восстанет, а пришлют другого уёбка, который сам не пьёт и другим будет запрещать это делать. Оно мне надо?!
– Короче так, орёлики - говноделы, вот вам факелы – ротный шкрыгнул ключом в замочной скважине сейфа и вынул оттуда два электрических фонарика. – Вот ключ от щитовой – Недельский достал из ящика стола ключ – И шоб через десять минут свет был, а то потеряем комбата навсегда.
– А диэлектрические перчатки и резиновый коврик? Работа с высоким напряжением, знаете ли... – осведомился педантичный жизнелюб Гиви.
– Не ссать! Если шо – похороним с почестями! Бюсты на родине я гарантирую обоим, и гроб понесу лично – успокоил командир роты.
Когда Гиви и Бубон уже развернулись на выход, в спины им прозвучал последний, и, как оказалось, главный вопрос дня – А шо это за хуйня, из за которой весь сыр-бор? Шо за агрегат вы притащили из учебного отдела?
– Генератор помех, тащмайор – не оборачиваясь, пиздонул Бубон (кто его тянул за язык?).
– Ёбаные папуасы!!! – понеслось им вслед (у ротного начался очередной приступ). Генератор помех?! Это не генератор помех! Это дегенератор помех! Вы дегенераторы помех! Два охуевших дегенератора помех учебно - боевого процесса подготовки курсантского состава. Ёбаные радиолюбители! Ёбаная физика! Ёбаные опыты! Ёбаная жизнь! Пиздуйте, шоб я вас не видел, и без света не возвращайтесь!
…– Шо він волає, як скажений? – тихим шёпотом вопрошал Витя Бубон своего подельника, когда они вышли из кабинета.
– Его мучают глисты, хули не видно? Последняя стадия. Не жилец – вкрадчивым тоном врача - инфекциониста поставил беспощадный диагноз Гиви, который был далёк от медицины так же, как махровый еврей от шмата сала после разговения в православную Пасху.
Через 15 минут в роте загорелся свет.
© Bessamemucho
