Фридрих Глаузер "Мыслитель", рассказ (отрывок 1)

Всё, что касается любви, известно смерти.
                                                           Ромен Роллан

     Матиас Йоханнес Херцфельд , толстячок-коротышка, всегда элегантен и корректен, что ни день катился себе по улицам старого города. Бёлый шёлковый платок пузырился кружевом из нагрудного кармана его сюртука будто пена пива ,которым он ежевечерне угощался в садовом заведеньице. Обычно, когда он наморщив лоб ,воздев брови, прижимая локти к бокам, зажимая в одной руке трость, а в другой- пару оранжевых перчаток, прогуливался по парку, люди оборачивались ему вслед и отпускали колкости. В такие моменты Матиас Йоханнес Херцфельд густо краснел, снимал свой цилиндр и утирал лоб белошёлковым платком. Его раздражали смешки. Ведь он трудился профессором латинского языка в городской гимназии, был мыслителем и поэтом.
     Он жил с родителями в старом большом доме, со смешными воротами и горделивыми окнами, что неожиданно являлся взглядам прохожих в коротком проулке. Отец его был отставным професором, худой, с долгой седой бородой, в сползшем на нос пенсне в золотой оправе, зимой и летом прогуливался с тяжёлой, узловатой тростью он по городу в светлых полосатых панталонах, без сюртука, простоволосый.Своего сына не замечал он, жил себе дальше довольствуясь собственными достоинствами и оригинальностью. Фрау Херцфельд ,напротив, была низкоросла и толста, с белыми вставными зубами, она отличалась апоплексической краснотой лица. От неё унаследовал Матиас нездоровую конституцию.
     В просторной комнате на четвёртом этаже Матиас в тихом одиночестве коротал своё свободное время, днём мучился с учениками, а вечерами слагал философический эпос "Блуждания Одинокого".
     "Блуждания Одинокого", труд, над которым Матиас Йоханнес Херцфельд писал уже десять лет, имел короткую предысторию. Однажды ,полувсерьёз, автор черкнул было пару проникновённых строф полных грусти и сочувствия в память о бедняге, скончавшимся на старости лет в мансардной каморке. Матиас прочёл пробу пера нескольким своим знакомым- тем стихи понравились, автору же, как в подобных случаях водится, приписали поэтическое дарование и глубокие познания души человеческой. По правде, Матиасу этот старик был глубоко безразличен, николько он ему не сочувствовал. И вот, начинающий поэт окрылился чистыми помыслами и удалился в сентиментальную башню из слоновой кости. Мысли свои автор истомил муштрой, запретил им обыденные разговорчики, запер их в темнице не дозволяя свободного полёта пока те не истомились- и пустил их, угрюмых, иссохших, хмурых и удручённых пилигримов вдаль. Тогда-то ощутил себя Матиас в родной стихии, одиноким, оставленным всеми радостями, роскошествующим в чистом абстрактном, чурающимся всего человеческого, поглядывающим с отвращением на собратьев, живущим чистыми формами, не видел вещей, поскольку те ,вызволенные из материи, представлялись ему идеями.
     Он читал Будду и Ницше, Шопенгауэра и Канта, понимал всё превратно - и всё-же был счастлив прочитав их. Из книг он заимствовал расхожие пассажи, которые пытался преподнести в связной форме. Это удавалось- он находил собственные мысли красивыми и шёл дальше. Всех мыслителей перечёл он и остишил. Ему не терпелось стать закопёрщиком нового, доселе не виданного направления, познав все системы, связать их воедино- и примирить поэзию с чистым познанием. Обычным людям это было невдомёк, а немногие друзья, которым Матиас зачитал избранные отрывки своего труда, тихонько высмеивали его. Профессор чувствовал себя уязвлённым замечая несоответствие собственного оплывшего тельца прометеевским идеям развиваемым им же. А ,будучи тщеславным, Матиас сильно страдал и  вовсе перестал общаться с кем-либо. Ему было  невдомёк, что мысли его пропахли письменным столом, а стихи годятся только на цитаты для справочника рифм. Он верил в свою двуединую, из труда и гения, творческую звезду и был убеждён в гениальности творимого.
     Название отыскал он, заголовок своему труду: "Мытарства Одинокого".
     Однажды прогуливавшегося было в парковых окрестностях родного городка Матиаса толкнул нечаянно носильщик, да так, что профессорский цилиндр, описав длинную дугу, свалился на землю, а ветер понёс его дальше. Матиас Йоханнес Херцфельд, раскрасневшийся, с потной плешью, побежал следом за "главной крышей" своей. Народ, оборачиваясь, отпускал насмешки. Наконец, запыхавшийся, поймал он своё дорогое имущество, отёр его своим шёлковым платком и водрузил на место, затем, сев подальше, от стыда и волнения опустил глаза вниз. В последний раз оглянувшись, заметил он даму, долговязую, худую, широкоскулую, в коричневой широкополой соломенной шляпке. У незнакомки были карие глаза- в этом Матиас сразу убедился, глаза, которые взирали на него спокойно, без насмешки, почти сочувственно.
     "Сочувствие- это хорошо,- мелькнуло в его сознании, но , спохватившись, Матиас вновь проникся собственным одиночеством, выбранил себя за "слишком человеческое и пошлое", и высоко поднял голову чтоб продолжить свой путь". Он снова ощутил себя непонятым и осмеянным мучеником идеала, проповедником и жрецом нового, не бывшего доселе направления.
     Затем ещё не раз в парке разминался он с незнакомкой. Та взирала на него с некоторым подобострастием- и Матиас краснел от радости. "Присущая мне воля начертана на этом челе- она же видит, -думал он приветливо приподымая цилиндр". Дама кивала в ответ.
     Вечерами Матиас чувствовал себя одиноким как никогда прежде. Десять лет прожил он коря и взыскивая с себя. Десять лет истратил он на чтение, а одиночество было его единственной сластью и радостью. Матиас перечёл мысль Будды о женщине:

              "Что баба? Тёплая бадья,
               себе в которой режут вены,
               нас колесует, о змея!
               Проглотит всех без сожаленья.
               Она как древо нас благоуханьем манит
               чтоб оглушить и одурманить
               и, умертвив, одной на свете жить".

(прим. перев.: "Что есть баба? Тёплая (ленивая) ванна (Бад),
                        в которой себе вены режут (шнайдет),
                        она- скорокатящееся колесо (Рад),
                        которое нас смалывает и вовсе не жалеет (ляйдет).
                        Она- роскошно благоухающее древо (Баум),
                        и -дурманит, и- отравляет нас,
                        и живёт же пото`м беспечно во времени и просторе  (Раум)".
--------------------- подстрочник.)

     Автор нашёл мысль проникновенной и глубокой, гордой, мужественной и дерзкой. И зашёлся он смакуя чеканные рифмы своего вирша.
     Издалека в ночи донёсся колокольный перезвон. Тихо и невозможно, как из прошлого отразилась старая мелодия от крыш, всё не смолкая, будто желала проникнуть в будущее, наконец- стихла , жалуясь, вернулась в минувшее. И Матиас Йоханнес Херцфельд, который столь долго не замечал и презирал дам, не зная их, высмеивал их как хлам-балласт и навозные кучи, возможно, из робости и затаённого страха, решился испытать иное одиночество, одиночество вдвоём, брак.
     Широкоскулая дама с карими глазами звалась Наташей Рабинович, она была студенткой медицины и имела доброе сердце. Она жалела и, одновременно, дивилась толстячку потому, что чувствовала: тот больше чем кажется. Когда на следующий день Херцфельд заговорил с ней, та вовсе не удивилась, но благожелательно улыбнулась, воодушевив его и провела с ним час. Она быстро разобралась в нём ,поняла и простила его спесь, восхитилась его профессорским делом, его неизданным эпосом, похвалила выдержки из неопубликованного. Они стали подолгу ежедневно встречаться говоря о многом, только не о любви.
     Однажды Херцфельд-старший, прогуливаясь в парке, заметил парочку. Он ненадолго задержал свой взгляд на ней, его нос понимающе окунулся в седую бороду, его пенсне свалилось на грудь и долго проболталось там. Затем он протяжно вздохнул, твёрдо кивнул и ушёл восвояси.
     За ужином отец прямо спросил сына:
     "Твоя будущая жена- она?"
     "Да, моя будущая жена".
     "Вот, вот, хорошо! Русская? Да? Ничего. Устроится как нельзя скоро, не так ли? Через два месяца вы же`нитесь!"
     Матиас ,покраснев, кивнул. Отец грозно взглянул на него, откашляися и... :"Надеюсь, вы будете счастливы. Тебе тридцать пять, ей примерно столько же, добра вам. Можете жить на третьем этаже".
     И, кстати, в тот же месяц были разостланы следующие приглашения:
 
     "Господин др. профессор Алекзандер Херцфельльд с супругой имеют честь пригласить вас на свадьбу своего сына,
         проф. др. Матиаса Йоханнеса Херцфельда
                                    с
         фрёйляйн Наташей Рабинович".

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы