Как Алеся Петровна свой давнишний страх поборола

скопипасчено с жж

Стою сегодня на остановке. Рядом подростки: мальчик с девочкой и еще
одна девочка. Такой возраст, когда юноши носят пушистые прозрачные усы, а
девочки делают прически и ходят на каблуках. Все стараются казаться
взрослее, чем они есть. Пройдет лет двадцать и эти же девочки станут
тетеньками, будут делать себе хвостики и бегать в плоских босоножках,
чтобы быть помоложе. Но сейчас у этих трех людей на остановке другой
период в жизни. Вот они стоят рядом со мной. Я еду на важную встречу,
думаю о своем и вообще не подозреваю, что сейчас произойдет в моей жизни
и какую роль эти трое в ней сыграют.

Мальчик стоит рядом с
одной девочкой. Вторая девочка отвернулась от них и находится чуть
дальше. И вот мальчик громко разговаривает с той, отдельно стоящей
девочкой. Он говорит: «Катя, стоит обратить внимание, что ты сейчас
обособилась от общества, потому что пытаешься противопоставить ему
собственную индивидуальность. Но я хочу заметить, что личность не может
состояться как личность отдельно от общества, так как именно социум
рождает индивидуум, а индивидуум неотделим от общественного мнения. И
именно оно, мнение, формирует сознание индивидуума о себе, как об
отдельной социальной единице в частности и в целом. Твое положение,
Катя, обязывает тебя быть в обществе и считаться с его устоями и
принципами действия. Приниматься правила игры, которые устанавливает
оно, общество, а не ты, его мелкое составляющее…» И дальше все в таком
духе. Девочка, которая рядом с мальчиком, хихикает и смотрит на него с
восхищением. А вторая девочка - Катя, которой посвящается этот монолог,
стоит чуть подальше и вид у нее такой, что она сейчас заплачет. Она
делает шаг в сторону, а мальчик за ней. Говорит: «Ну ты еще поплачь,
заплачь и убеги, как ты любишь, давай, давай. Ну заплачь, Кать». Видимо,
они возвращались из школы, и мальчик доставал ее, как мог. Набрался
идиот каких-то псевдоумных слов.

Подъезжает маршрутка, мы все
вместе туда загружаемся. Катя садится на отдельное боковое сидение, а
мальчик с девочкой на двойное, но рядом с ней. И мальчик громко (очень
громко) продолжает: «А, то есть этим своим поступком ты хотела
подчеркнуть, что не такая как все, что ты отделяешься от общей массы и
не признаешь ее. Ход твоих мыслей написан у тебя на лице. Я сижу одна,
значит, я отделима от. Вы все чмо, а я – королева. Так давайте же
обратим внимание на Катю, которая хотела нам всем сказать…» И дальше
опять такой длинный и громкий монолог из слов. Эта Катя пересела на
другое место, которое подальше. А он продолжает. Издевается, достает,
подначивает. Вижу, Катя уже размазывает слезы по щекам.
И вдруг я
чувствую.
Вдруг подошло вот это ощущение тошноты к горлу. И я
поняла, что ждала этого момента с института.
Нет, со школы.
Нет,
даже с детского сада.
Даже не знала, что я его ждала. А
оказывается, что да. Я вдруг понимаю, что Катя – это я много-много лет
назад. Что надо мной тоже издевались. И так. И еще не так. Что дети –
это самые жестокие люди, которые бывают в жизни. Если я иду поздно по
темной улице, а навстречу взрослые мужики, то это не так страшно, как
если бы навстречу шла группа подростков. Подростки намного хуже и
опаснее, чем взрослые. Потому что они еще не знают, что такое больно. У
них не было пока времени это узнать. А взрослые знают. И вот этот оратор
лет тринадцати в маршрутке вдруг за пять минут вернул меня на много лет
назад. Когда я была Катей.
Я говорю: «Юноша, мы будем это всем
автобусом слушать до конца маршрута? Разговаривать громко в общественных
местах неприлично». И вдруг он оборачивается и говорит: «Я бы хотел
заметить, что подслушивать нехорошо. А перебивать других людей – крайне
дурной тон. Ты меня поняла, надеюсь? Я ясно объяснил?»
Ну и все.
Дальше я была, конечно, неправа. Но меня было уже не остановить. В лице
одного этого мальчика собрались за секунду все мои одноклассники и
учителя, которые когда-то обижали и унижали. Я вдруг поняла, что время,
когда я их боялась – оно прошло. Что время, когда я вообще чего-то
боялась – оно прошло навсегда. Никогда не думала про это специально,
просто жила и жила, ехала на какую-то встречу. А тут вдруг ощутила – все
уже давно изменилось. Не помню даже, как оказалась около этого
мальчика, но нависла над ним и очень четко сказала: «Немедленно
заткнись. Просто немедленно заткнись. Заткнись сейчас же». Он что-то
пытался изобразить еще словами, а мне уже даже было смешно. Потому что я
ему сказала то, что хотела давно сказать некоторым своим одноклассникам
и лично директору школы Тамаре Федоровне. Просто заткнитесь все! Это,
конечно, ужасно глупо, что я так над ним нависла. И то, что смотрела на
одного отдельно взятого московского школьника и видела в его лице весь
свой класс Б из города Барнаула. Я сказала ему, что если он еще раз
посмеет доставать Катю, то поймаю его и убью навсегда. Чтобы он закрыл
свой рот на всю жизнь и никогда, никогда больше его не открывал. Потом
села и у меня тряслись костяшки на пальцах. Но вдруг почему-то стало
очень-очень легко дальше жить. Это, конечно, полное идиотство, что
взрослая тетка типа меня наехала на школьника. И вряд ли Катю перестанут
обижать. Речь не об этом. Я вообще рассказываю. О себе. Тетенька,
которая разговаривала по телефону, перестала разговаривать по телефону. И
вообще вся маршрутка ехала до метро молча.

Вот так шла сегодня
по своим делам и вдруг раз – узнала, что все давно уже не так, как было
раньше.

Очень хорошо, что я уже выросла. Что я не маленькая. И
что я больше ею никогда не буду. Школа и институт – это было мое самое
несчастливое время. Потому что надо было делать так, как кто-то хочет. А
сейчас я делаю то, что хочу сама. И выбираю сама. Конечно, я зависима
от. От своих работодателей, продюсеров, режиссеров. Но я давно уже знаю,
что люблю свою работу и умею ее. И я давно не хочу кому-то нравится.
Давно не пытаюсь быть хорошей. Я могу выбирать, с кем мне работать. И я
никогда уже не пропаду. И даже если меня съедят, то, как говорится, у
меня будет два выхода.

Три года назад произошел один очень
маленький, но важный случай. Шла встрече, на которой собрались все чины
одной крупной кинокомпании. Режиссеры, продюсеры (генеральный,
исполнительный, линейный), директоры и прочий руководящий состав.
Обсуждались съемки. И вот один Большой Начальник спрашивает одного
маленького администратора: «Никита, ты говорился о съемках на таком-то
объекте?» И Никита вдруг говорит: «Нет, я не договорился». И вот тут
становится понятно, что Никита сейчас получит по полной программе.
Обстановка была не самая приятная, все сидели с надутыми лицами, очень
важные, парад тщеславия. И тут вдруг какой-то мелкий Никита что-то не
сделал. А это же очень приятно надавать какому-то Никите по голове. Да
так, чтобы у других трещало за ушами. И Большой Начальник аж расцвел,
для него сразу нашлась работа, он говорит: «Ну что ж, давайте-ка
послушаем, почему Никита не выполнил свою работу? Почему он не
договорился о съемках на таком-то объекте? Ну-ка, Никита, встань и
расскажи нам всем, а? Ну расскажи! Давай, давай, мы тебя с удовольствием
послушаем». И дальше понятно, что Никита сейчас будет рассказывать о
том, что он звонил сто раз, но не дозвонился. Или что ему пообещали
позвонить, но не позвонили. Что он застрял в лифте и просидел в нем
неделю. Что он был в пробке. Что он потерял телефон. Что он потерял
память. Что у него умерла бабушка. Или дедушка. Или любимый пеликан.
Было понятно, что Никита начнет сейчас немного врать и изворачиваться,
пытаться выйти из положения. Потом он выслушает много-много слов, на
него будут кричать. Никита опять станет объяснять, а Большой Начальник
на каждое его слово найдет сто в ответ. В общем, обычная унизительная
процедура. И вдруг Никита встает и говорит такое, чего не ожидал никто. Я
даже повернулась в его сторону и потом неделю жала ему руку. Потому что
Никита встает и четким спокойным тоном отвечает: «Я не договорился о
съемках на этом объекте потому, что забыл». И Большой Начальник
совершенно растерялся. Он готов был услышать любой сбивчивый лепет,
готовил речь в ответ. А тут раз – и ему просто сказали правду. Обычную
простую правду. Я забыл. Ну, забыл я. Да, я - забыл. И что? И ничего.
Большой Начальник сказал: «А… ну. Ну, ладно».

Я смотрела на
Никиту и понимала, что он тут сейчас самый взрослый человек. Вообще
самый взрослый. Взрослее самого Большого Начальника. И я ему была очень
благодарна. Просто рот открыла. Потому что забыть может каждый. А
сознаться и объяснить честно – только взрослый человек. Который никого
не боится.

Elsa von Phil

Как Алеся Петровна свой давнишний страх поборола

Останні статті

Коментарі