Звезда с неба упала. Одна… вторая... третья… Неудивительно: август месяц, звездопад… Я загадала желание. Один раз, второй… одно и то же. Я всегда загадываю одно и то же желание. Только вот оно не исполнилось. Пока что. 

              Я лежала на пляже. Мелкий речной песок, нагретый за день, отдавал своё тепло, грел спину и то, что ниже неё, позволяя тому что «ниже», вы… вы… как бы это сказать? – выделывать удобную ямку под себя. Чтоб лежать было удобней. Лишь рюкзачок под спиной мешал полностью расслабиться и сосредоточиться на важном деле. Снимать его было лень и немного опасно. И нежелательно, потому что от дела отвлекать будет. А дело было действительно важное: я плакала. Я лежала ночью на пляже в чужом городе, смотрела на звёзды, загадывала несбыточное желание (одно-единственное, понимаете? Одно и то же желание на все падающие звёзды!) и плакала. Слёзы тихо скатывались по щекам к подбородку или к вискам, и не мешали бы мне вообще, но – звёзды! Иногда слёзы застили глаза, и я досадливо смахивала их ресницами вниз,  чтоб не пропустить очередную падающую звезду. 

             Вдруг моё одиночество и сладкая меланхолия были  прерваны самым наглым образом. Наверное, я не услышала его приближения из-за того, что самозабвенно предавалась своему горю и самобичеванию. Это уже не важно. Сначала мое горло передавило лезвие ножа (а я-то сначала подумала, что это был рыдательный спазм). Потом придушенный голос (будто это ему нож к горлу приставили, а не мне, право слово!) откуда-то сверху прошипел:

           - Ты готова умереть? 

           Я какое-то время молчала. Не потому что не знала, что сказать, просто падала еще одна звезда, и я загадывала желание. 

            - Угу…

            Кажется, он растерялся.

            - Что, совсем готова? 

            Дурак какой-то, честное слово. Даже маньяки мне попадаются какие-то дурацкие. 

            - Да, щас… Только еще одно желание загадаю…

             Я не шевелилась, не пыталась звать на помощь. Зачем? Помощь всё равно не придет. Она никогда не приходит, когда её ждёшь. Особенно она не приходит тогда, когда ты в ней больше всего нуждаешься. Проверено на себе. Я не знаю, может другим по жизни больше везёт. Мне в этом деле как-то не фартило. Поэтому я расслабленно лежала, спокойно продолжала плакать дальше, смотрела в небо и краем сознания прислушивалась, удобно ли попе лежать в песочной выемке.

          - Какое еще желание? – охренел баритональный голос над ухом. 

          - Звёздное. Видишь, звёзды падают?  Падает звезда – надо загадать желание.

           - Н-нет... - как-то неуверенно протянул голос над ухом, как над душой. Нет, ну точно дурачок какой-то! Элементарного не знает! 

           - Падает звезда, - терпеливо объяснила я, - загадываешь желание, и оно обязательно сбудется. 

             Последовала долгая пауза. Нож из-под горла куда-то пропал. Похоже, что мы оба жадно смотрели на небо, высматривая падающую звезду. 

             - Есть! - шёпотом вскричали мы одновременно. И снова замолчали на какое-то время. 

             - И что, у тебя все желания сбылись? – это он уже саркастически. Наверное, минутная слабость откатила, начал стесняться, что засмотрелся на звёзды. С ними так всегда: покажи им небо, так они сначала в бешенный восторг придут, потом сами же себя стеснятся начинают, своих порывов. Еще и поубивают свидетелей этого, чего доброго. Угу, у него - небо в звёздах, а я страдай ни за что, ни про что...  

           - Нет… Пока что еще никогда. Но я всегда одно и то же желание загадываю... 

           - Какое? 

          - Не скажу. Это мой секрет. – Я пустила еще пару слезинок, оплакивая свою горькую судьбину, несбывшееся желание, и преждевременную кончину заодно. – Я унесу эту тайну в могилу. – просипела я. Потому что плакать и говорить одновременно – занятие неблагодарное. Это вам каждая профессиональная истеричка скажет.

Тут он больно дёрнул меня за серёжку в ухе и потребовал ответа. Мол, умри, а расскажи ему, что это за желание такое. Ну я ему вежливо и ответила, что пусть сначала своими желаниями обзаведётся, а потом уже к другим в душу лезет. И вообще. Раз уж решил резать, так пусть режет, а то я тут уже изнемогла вся в ожидании смерти. Потом я распалилась вообще, и даже привстала, и начала ему гневно объяснять, что убийство – это одно, а изнасилование души – совершенно другое, и что если он в этом деле ничего не смыслит, то пусть и не лезет, а то…

       Тут я обнаружила, что уже сижу на песке на коленях, и неистово тыкаю пальцем в чью-то грудь, обтянутую чёрной футболкой. Мышцы под футболкой были плотные, рельефные, приятные наощупь, и как-то даже сжимались под моими жалкими атаками. Я сконфуженно умолкла. 

        - Э-эх!.. – он поиграл ножом между пальцами. Я видела, как несколько раз тускло отозвалось лезвие ножа на свет звёзд. Потом он встал и ушел. Молча. Ничего не сказав. Совсем как тот… который… ну, за несколько часов до него. Чуть позже я увидела, как под светом далёких фонарей мелькнул его силуэт. Гибкий, красивый. 

          Ушёл. И этот ушёл. И тоже – ничего не сделал. 

          Я опять улеглась на песок, закрыла глаза, и стала загадывать желание. Одно и то же. Я загадывала их на каждую упавшую слезу. А какая разница, если подумать? Всё равно – оно не сбылось. Пока что…