хочу сюди!
 

Инна

43 роки, овен, познайомиться з хлопцем у віці 37-54 років

Замітки з міткою «честный копипаст»

читаем наших (продолжение)

Наизнанку

Напиши мне, как твои дела.
Можно сжато, парой рваных строчек.
Среди пустоты и многоточий
Обожги колючим "очень-очень".
Впрочем, я б и так все поняла.

Напиши, что видишь из окна
Дворника в потрепанной ушанке, 
Слышишь вопли Ленки-нимфоманки,
В спешке тянешь свитер наизнанку...
/Впору, твою мать, сойти с ума./

Опиши свой будничный маршрут:
Толпы, мегаполисные пробки,
В подворотнях б л я д и  и ушлепки,
Дикий скрежет в черепной коробке
И надежда, что, как прежде, ждут.

Промолчи о том, как душит муть.
Что чем выше статус и зарплата,
Тем сильнее воет под заплатой
Слева, где хреначило когда-то
Так, что рядом было не уснуть.

Не пиши, как хлещет трель звонка
По зыбучей внутренней пустыне,
Как построил дом, жену и сына.
Что вся жизнь комком, наполовину,
Словно ждешь волшебного пинка.

Знаешь, ни о чем мне не пиши.
Я ведь, честно, вряд ли и отвечу.
Просто жар в висках, промозглый вечер.
Просто память-сука бьет и лечит...

Просто ты – клочок моей души.
Потому не надо, не пиши.
15.09.2015 10:25
Горчичка


Не нужно

Не хочется, знаешь, описывать – странный осадок, о той стороне, где исполнилось, но не случилось. Учась выбирать, выбираешь из списка возможных, затем только тех, что уже невозможно не выбрать. И в силу того, что при доле известной нам злости вполне поддается любое известное дело, не злись никогда – отучись преднамеренно злиться. И если внутри сейчас больше, чем видишь снаружи, плевать я хотел на всё то, что снаружи осталось. Ну что еще дальше? Купи себе новую трубку, и утром успей уставать, чтоб сидеть на работе, потом вырываться из города в свой промежуток, и нехотя ехать обратно, считая минуты. Минуты, секунды, часы – что осталось до срока.

Наверное слово "обязан" полезное слово, но лично во мне оно кончилось раньше всех прочих. Имея свой жизненный план ты навряд ли захочешь подумать о чем-то другом и обязан закончить. Проблема всех планов лишь в том, что один выполняя, ты должен придумать другой, чтобы дальше стараться, но я не хочу – это кончилось, больше не нужно. Поможет не отпуск на месяц – мне хочется выйти, захлопнув со звоном стекла эту дверь за собою. Вернуться на ринг, чтобы выбить дурацкие мысли, купить мотоцикл, чтоб ветром развеять остаток. Уехать из города ночью и не возвращаться. И не возвращаться в себя до какого-то срока.

Не нужно. Не хочется слов «перспектива» и «дальше». Не хочется слов «полагаться», «бояться» и «спрашивать». Тут надо бы ехать всерьез далеко и надолго – к друзьям и от них по единственно верной дороге. Ведь знаешь, то странное чувство, когда ты уехал, но все же пока не добрался – есть чувство дороги, где жизнь не имеет фамилий и счёт по порядку так сложно читается в лицах, но всё проступает – ладонь, запотелые стекла. Дымок сигаретный укутал твой нос, сброшен пепел – вдувает обратно в машину на скорости близкой к нулю и он кружит, как снег по салону. Как снег в октябре, где дождливое утро, и чувство, что осень отныне в тебе, и никак не снаружи. И нет ни имен, и ни дат, только сетка возможных дистанций до всех городов, где ты можешь остаться. Одна только ночь, и к утру половина отеля выходит к машинам, и миг улыбаясь таким же, для верности дела вот-вот перебросится шуткой, и больше никто никого никогда не увидит.
29.05.13 17:06
Buddy


зы
Одного из наших требуется поддержать:

читаем наших. Прената

У ее мамы слишком поздно диагносцировали предлежание плаценты, и возникла угроза кровотечения в родах. Все акушеры этого очень боятся. Чтобы не пойти под суд, собирают консилиум и… выносят смертный приговор маленькому нерожденному человечку, который даже и не понимает, чем он провинился перед людьми в белых халатах, и за что его хотят убить. А убить хотят! Во-первых, чтобы спасти маму, и – это главное — прикрыть собственную задницу в случае чего. Ведь мама после искусственных родов через годик снова забеременеет и наверняка родит здорового карапуза.

Этот, которого на консилиуме решили убить, тоже абсолютно здоров, но плацента «присосалась» слишком близко к шейке матки и в любой момент может отслоиться. Если это произойдет, снимут главного врача роддома, лечащего лишат категории, а начмеду и главному акушеру вынесут строгие выговоры. Проблемы не нужны никому, поэтому после контрольного УЗИ решено «убрать» плод. То есть – убить. Ну, разумеется, не убить, а просто принудить его покинуть теплую утробу и медленно умереть в холодном тазике вместе с этой проклятой плацентой.

На экране – маленький человечек, который что-то жестикулирует и потешно дрыгает правой ножкой – очень похож на лягушонка. Ему двадцать восемь недель… Двадцать девятой, похоже, не будет. Маму везут в оперблок, вводят лошадиную дозу окситоцина и подставляют тазик. Бумц! Вот и все. Маму с ледяной грелкой на животе увозят в палату, акушерки молча расходятся. Я стою и смотрю в тазик. Там – человечек, который не хочет просто так умирать. Ему – двадцать восемь недель, и он впервые увидел этот мир. Короткая ознакомительная экскурсия, фотография на память и – обратно. Для него весь мир сузился до окровавленного проржавевшего эмалированного тазика и куска рыхлого мяса, который люди называют «плацента». Пожалуй, это – единственное слово, которое он запомнит. Красивое слово, если произнести его по слогам: пла-цен-та!

Хотя, стоп! Не «он» — «она». Почему-то мне захотелось успеть дать ей имя. Я назвал ее Пренатой. По-русски – Нерожденная. Если бы не эта подлая плацента, девочку можно было бы назвать и Ренатой. Вновь Рожденная. Но…

Прената барахтается в тазике и даже не пытается крикнуть или позвать свою маму. Все это она сделала бы через два месяца, но… Не свезло. Да и все равно сейчас никто бы не пришел – люди, даже врачи, боятся самого вида агоний. Но это – люди, а я не боюсь. Пусть я стану единственным человеком, который проведет с ней всю ее короткую жизнь.

Беру кетгут, перевязываю пуповину и отделяю Пренату от плаценты-убийцы. Заворачиваю ее в мокрую от крови простынь и несу к себе в ординаторскую. Сейчас заполночь, а биоматериал – плаценты, мертворожденные и абортивные аксессуары – забирают ровно в восемь утра. Все это в свое ведро сливает постоянно выпивший отставник Валера и сжигает в кочегарке, которая находится на окраине больницы. Однажды я назвал Валеру «Хароном». Он понимающе кивнул и предложил мне спирт. Я отказался, а потом смотрел из окна своей ординаторской на дым из трубы кочегарки..!

Я положил Пренату на диван, прикрыл одеялом и направил на нее калорифер. Я достал из-за книг в стеллаже открытую бутылку коньяку и выпил. Я впервые в жизни закурил в ординаторской, не открывая окна – на улице же мороз, а тут – Прената! Я пошел к сестрам на пост и взял пипетку и бутылку молока. Я впервые наорал на них, когда они предложили мне положить «выкидыш» обратно в тазик. Я впервые в жизни позвонил ночью главврачу и сказал, что он..! Я впервые в жизни не дал отсосать дежурной акушерке. Я разговаривал с Нерожденной Пренатой, и мне казалось, что она – единственная женщина, которая меня понимает и, может быть, любит. Я впервые в жизни понял дурацкие слова про то, что мы в ответе, за тех, кого… Я впервые в жизни не захотел жить, а, напротив, захотел оказаться в таком же тазике, но только побольше. Я впервые избил человека – Валеру, когда утром он пришел со своим гребанным ведром. Я впервые в жизни не смотрел, как в морозном воздухе поднимается едко-черный дым по имени Прената.

Все в этой жизни случается впервые.
03.12.12г  15:52
(Юрий Бабанин)