Антона Павловича Чехова в одной только книжке, которая у меня есть, Корней Чуковский трижды называл ПОЭТОМ в своих воспоминаниях, и не потому, что Чехов тоже писал стихи, которые мало известны на фоне его блестящих пьес, а ИМЕННО ЗА ЕГО ПЬЕСЫ, которые считал НАСТОЯЩЕЙ ПОЭЗИЕЙ. Мне сейчас трудно найти эту книжку, а то я бы дал копии страниц для точной передачи оценки Чуковского.

 Отвечая на вопрос в 2010 году, поможет ли Виктор Янукович сохранению дома-музея Чехова в случае избрания президентом, он ответил: "Я хочу сказать всем ялтинцам, что… в обязательном порядке будет указ президента о реставрации дома-музея Чехова. И мы с вами будем иметь дом-музей, за который нам не будет стыдно, чтобы и жители Украины, и других стран, приезжая в Ялту, приезжая в Крым, могли увидеть достопримечательности и биографии и истории этого прекрасного поэта. Великого поэта Антона Павловича Чехова. Мы это сделаем".

 Янукович только присоединился к этой оценке Чуковского, а малограмотные в литературе борзописцы, выполняя заказ своих хозяев по уничижению Януковича, обвинили его в "ошибке", которая наоборот свидетельствовала о его высшей осведомленности в оценке чеховского наследия. Кто больший эксперт в оценке поэтической квалификации, чем Чуковский? Вот и Вы проявили неосведомленность. Чехов был кумиром Чуковского, который считал его Великим поэтом, почитайте его книги.

А что касается стихов, то и сам Чехов считал их забавой молодости и не придавал им значения. 

Прости меня, мой ангел белоснежный, 
Подруга дней моих и идеал мой нежный, 
Что я, забыв любовь, стремглав туда бросаюсь, 
Где смерти пасть…  О, ужасаюсь! 
В могильный склеп с груди горячей, 
Убитый, раненый, лежачий, 
Стремглав я падаю… Не плачь, прости, 
Все птицы будут петь и розаны цвести

Над свежевырытой могилой, 
Куда меня злой рок стремглав опустит. 
Тогда поймешь, как я страдал, 
Как я любил свой идеал.. . 
Над ней стремглав взойдет моя идея 
Во образе цветов, ландышей, роз приятных; 
Тогда по повеленью таинств непонятных 
Из гроба буду я вставать стремглав ночами 
И, отравясь цветов благоуханьем, 
Как чудной девицы лобзаньем, 
Уйду обратно в гроб стремглав 
С прослезненными глазами…

 Вот ещё:

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ

Как дым мечтательной сигары,
Носилась ты в моих мечтах,
Неся с собой любви удары
С улыбкой пламенной в устах.
Но я – увы! - погиб уж для мечтаний,
Тебя любя, я веру потерял…
И средь моих мечтательных скитаний
Я изнывал и угасал!
Прости меня… Зачем тревожить
Заснувшего в гробу навеки мертвеца?
Иди вперед! Не унывай! Быть может,
Найдешь другого… подлеца!

 Стихи у Чехова, как видим,  действительно были. Хотя большинство из них относится к раннему периоду его творчества (а кто по-молодости их не писал), но сам он относился к ним, разумеется, не серьезно. 

А вот еще нашел:

Корней Чуковский
        СОВРЕМЕННИКИ
        Портреты и этюды

  И как любили тогдашние люди покоряться этой чеховской тоске! Какой она казалась им прекрасной, облагораживающей, поэтичной, возвышенной! И главное (повторяю) - какая проявилась в ней необыкновенная сила: не было в литературе всего человечества другого такого поэта, который без всякого нагромождения ужасов, при помощи одной только тихой и сдержанной лирики мог исторгать у людей столько слез!

 Но и в грусти и в радости до последнего вздоха оставалось при нем его художническое восхищение миром, которое в виде чудесной награды смолоду дается великим поэтам и не покидает их в самые черные дни.

        Сколько мудрейших безуспешно пытались «жизнь полюбить больше, чем смысл ее», - полюбить прежде логики и даже наперекор всякой логике, как упорно тщились они убедить и себя и других, что «пусть они не верят в порядок вещей, но дороги им клейкие, распускающиеся весной листочки», это оставалось одной декларацией и почти никогда не осуществлялось на деле, потому что все клейкие листочки всех на свете лесов и садов не могли заслонить от них мучительного «порядка вещей». А Чехову не нужно было ни малейших усилий, чтобы в те минуты, когда мучительный порядок вещей переставал хоть на миг тяготить его ум, «нутром и чревом» отдаваться очарованиям жизни, и оттого-то в его книгах и письмах так много благодарности миру за то, что этот мир существует.

        Превозмогая обожанье,
        Я наблюдал, боготворя…

«Так, знаешь, весело было глядеть в окно на темневшие деревья, на речку…». «То есть душу можно отдать нечистому за удовольствие поглядеть на теплое вечернее небо, на речки и лужицы…». «Роскошь природа! Так бы взял и съел ее!»
        И он накидывался на нее, как обжора на лакомство. Она казалась ему восхитительно вкусной. Не осталось в России таких облаков, закатов, тропинок, березок, лунных и безлунных ночей, мартовских, августовских, январских пейзажей, которыми не лакомился бы он с ненасытной жадностью; и характерно, что в чеховских письмах гораздо больше говорится о природе, чем, например, в письмах таких общепризнанных поэтов природы, как Тютчев, Майков, Тургенев, Полонский и Фет. Природа для него всегда событие, и, говоря о ней, он, столь богатый словами, чаще всего находил всего лишь один эпитет: изумительная.

«…Днем валит снег, а ночью во всю ивановскую светит луна, роскошная изумительная луна. Великолепно».

«…В природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своей поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава».

«Погода здесь изумительная, удивительная. Такая прелесть, что и выразить не могу…»
        Как возлюбленная для влюбленного, природа была для него каждую минуту нова и чудесна, и все его письма, где он говорит о природе, есть, в сущности, любовные письма.

«…Погода чудесная. Все поет, цветет, блещет красотой. Сад уж совсем зеленый, даже дубы распустились… Каждый день родятся миллиарды существ».

        Огромна во всех его письмах эта интенсивность восхищения природой:

«…Природа удивительная до бешенства и отчаяния… Подлец я за то, что не умею рисовать…»

«…Погода изумительна. Цветут розы и астры, летят журавли, кричат перелетные щеглы и дрозды. Один восторг».

«Две трети дороги пришлось ехать лесом, под луной, и самочувствие у меня было удивительное, какого давно уже не было, точно я возвращался со свидания».

«Да, в деревне теперь хорошо. Не только хорошо, но даже изумительно… У меня ни гроша, но я рассуждаю так; богат не тот, у кого много денег, а тот, кто имеет средства жить теперь в роскошной обстановке, какую дает ранняя весна».

        А через несколько лет, поселившись в Крыму, на выжженном пыльном участке, он с таким же увлечением сажает и черешни, и шелковицы, и пальмы, и кипарисы, и сирень, и крыжовник, и вишни и, по его признанию, буквально блаженствует - «так хорошо, так тепло и поэтично. Просто один восторг».

Недаром главным героем своей предсмертной поэтической пьесы он сделал вишневый сад - «весь белый», «молодой», «полный счастья».

 А чеховская «Степь» - это же настоящая поэзия в прозе:

 «Егорушка услышал тихое, очень ласковое журчанье и почувствовал, что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух. Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, вставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода. Она падала на землю и, прозрачная, веселая, сверкающая на солнце и тихо ворча, точно воображая себя сильным и бурным потоком, быстро бежала куда-то влево. Недалеко от холма маленькая речка расползалась в лужицу; горячие лучи и раскаленная почва, жадно выпивая ее, отнимали у нее силу; но немножко далее она, вероятно, сливалась с другой такою же речонкой, потому что шагах в ста от холма по ее течению зеленела густая, пышная осока, из которой, когда подъезжала бричка, с криком вылетело три бекаса.

Где-то не близко пела женщина, а где именно и в какой стороне, трудно было понять. Песня тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился невидимый дух и пел. Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда он прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она еще молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины не было, но она все-таки просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко себя...»

Спасибо Януковичу, что он напомнил всем нам о Чехове, пусть и таким неожиданным приемом.