Надежда Киценко

В российской империи, начиная с конца XVII в. и до 1917 г., все православные были обязаны исповедовать­ся. За соблюдением прихожанами этой нормы благочести­вого поведения следили как светские власти, так и, собственно, сама Церковь, преимущественно через своих священников, обя­занных делать подробные записи о состоявшихся в их приходах исповедях и ежегодно представлять эти записи в епархиальные консистории.

Документация консисторий, полицейские отчеты, церковные и богослужебные издания, воспоминания, картины, элементы оформления храмовых интерьеров, рассказы для де­тей, произведения классической литературы — все эти источни­ки сходятся в одном: говение — недельная подготовка к исповеди и причастию — являлось важным маркером религиозной жизни всех слоев русского общества. Исповедание грехов священнику было в дореволюционной России не только глубоко личным де­лом прихожанина, но и наглядным подтверждением лояльности самодержавному государству.

Что же получилось после того, как подобный симбиоз испове­ди как индивидуального соучастия в церковном таинстве и де­монстративного публично-политического действа перестал су­ществовать? Хотя точно определить время прекращения этого симбиоза крайне сложно, в качестве своего рода маркера, обо­значившего кардинальное изменение ситуации, можно приве­сти пример, зафиксированный в документах Казанской духовной консистории. Один рабочий был осужден за убийство в пьяной драке. Сведения о нем были внесены в специальное полицейское дело, куда помещалась информация об осужденных и их преступ­лениях. Это дело обычно автоматически передавалось в консисто­рию, чтобы помимо наложенного судом наказания преступники были еще подвергнуты и епитимии. Разумеется, казанская поли­ция знала и об обратной стандартной процедуре — сокращении вдвое срока епитимии, если гражданским судом назначалось тю­ремное заключение или какое-либо иное наказание. Существо­вала разработанная практика согласования между собой сроков этих обоих наказаний — тюремного заключения по приговору светского суда и церковной епитимии по решению консистории. Когда казанская полиция в конце февраля 1917 г. направляла в консисторию информацию о деле осужденного за убийство ра­бочего, чтобы он был подвергнут епитимии, она поступала в пол­ном соответствии с отработанной рутинной процедурой. Однако в начале апреля — уже по прошествии месяца после отречения Николая II и формирования Временного правительства — проку­рор Казанского окружного суда направил в консисторию краткую записку, в которой, в частности, говорилось: «Прошу оставить без исполнения все мои сообщения, последовавшие до 17 марта сего года, относительно предания лиц, осужденных по приговорам су­дов, к церковному покаянию, сделав также о сем распоряжение подведомственным консистории учреждениям»1.

После Февральской революции прекратилась не только рас­смотренная выше практика. Последнее дело об исповеди в че­тырех главных консисториях империи датировано началом 1917 г. С 1918 г. все консистории были закрыты. Как только не стало консисторий, прекратилось ведение и централизован­ной епархиальной документации. Отдельные священники в своих приходах продолжали делать в метрических книгах записи о кре­щениях, венчаниях и отпеваниях. В некоторых случаях они сооб­щали и об участии в исповеди. Однако более уже не существовало ни формуляра запрашиваемых епархиальным начальством сведе­ний об исповеди, ни самих консисторий, в которые направлялись бы подобные отчеты.

В этой принципиально новой ситуации собственно и заклю­чается главная проблема изучения исповеди в советскую эпоху. В дореволюционной России имелись четкие официальные пред­писания, касавшиеся названного таинства. Но в советское время аналогичные документы просто отсутствовали. В отличие от при­нятого Петром I в 1721 г. Духовного регламента, определившего новый порядок церковно-государственных отношений, советское законодательство, отделив Церковь от государства, вообще не ка­салось проблемы исповеди2. Притеснения, которым подверга­лись священники при советском режиме (запреты церковно-при­ходского образования, издательской деятельности и публичных богослужений вне храмовых помещений), не распространялись на исповедь. Фактически для исследователей, занимающихся до­революционным или постсоветским периодами, изучение испо­веди в советское время является своего рода методологическим вызовом. Когда большинство храмов были закрыты, существова­ла ли вообще исповедь как таковая? Имеются ли какие-либо сле­ды того, что она сохранилась?

Реконструкцию истории исповеди в эту эпоху осложняют и многочисленные предположения. Например, уже в первые годы советской власти священники испытали на себе мощное давление со стороны ЧК и созданных вместо нее впоследствии органов го­сударственной безопасности. Эти структуры требовали нарушить тайну исповеди и информировать их о том, в чем каются прихожа­не у аналоя своим духовникам3. (В этом есть доля истины: в 1923 г. священник Дмитрий Флерин был отправлен в Соловецкий лагерь за отказ нарушить тайну исповеди4.) Прямое и косвенное давление на священников вынуждало их искать способы преодоления чини­мых властями препятствий. Батюшки и их духовные чада приду­мывали новые способы исповедования. Причем миряне не толь­ко сами пытались скрыть то, что они верующие, но и стремились оградить священников от того двусмысленного положения, в ко­торое их усердно заталкивали враждебные Церкви представители советского режима. В результате традиционная приватная форма исповедования на ухо священнику вскоре исчезла, и вместо нее стали практиковаться новые способы принесения покаяния. Об­щая исповедь стала одновременно и нормой, и своеобразной ха­рактеристикой церковной жизни при советской власти5.

Но в этой общепринятой модели есть одна проблема: для нее нет прямых подтверждений. В советское время не появилось эк­вивалента составленного при Петре I дополнения к Духовному ре­гламенту — «Прибавления о правилах причта церковного и чина монашеского». В нем священники от имени престола уполномочи­вались (точнее, им это вменялось в неукоснительную обязанность) сообщать властям обо всех изменнических замыслах, услышанных ими во время исповеди6. С другой стороны, одно отсутствие за­конодательства в советское время само по себе ничего не значит. До революции это предписание существовало на бумаге, но край­не редко осуществлялось на практике7. Могла ли эта тенденция после 1918 г. измениться на противоположную? Никаких офици­альных предписаний со стороны властей не было, но тем не ме­нее существовала практика доноса? Советская власть так никогда и не признала, что священники обладают неким законным правом сохранять в конфиденциальности сведения о контактах со своими прихожанами. Осуждение по анонимным обвинениям не только допускалось, но и всячески поощрялось при судебном разбира­тельстве дел так называемых врагов народа8. Даже если люди зна­ли, что их священник был агентом НКВД, из этого вовсе не сле­довало, что он передавал в органы сведения, полученные во время исповеди. Если священник имел намерение кого-либо обвинить, то он мог сделать это вообще без более или менее веского дока­зательства. Поэтому неважно, основывалось бы такое обвинение на факте, полученном во время исповедования9, или нет.

В этом, кстати, заключалась и еще одна причина, по кото­рой дореволюционные гражданские суды отказывались рассма­тривать информацию, услышанную священником на исповеди. Эта информация с правовой точки зрения заслуживала не боль­ше доверия, чем любая другая10. На Украине в 1928 г. предста­вители духовенства всех вероисповеданий, включая меннонитов, лютеран, мусульман и иудеев, работали осведомителями отно­сительно своих единоверцев. Причем они даже получали за по­добную деятельность от советского государства некоторое де­нежное вознаграждение11. Но в любом случае таинство исповеди не было каким-то особо ценным источником информации, так как в большинстве конфессий оно не практикуется. Наказать мог­ли за обыкновенное присутствие в храме, пускай и непродолжи­тельное — исключительно из любопытства, или за ношение на­тельного креста. Посещение или непосещение исповеди здесь не играло никакой роли. То есть проблема остается: очень труд­но с достоверностью утверждать, раскрывали ли священники под давлением органов госбезопасности сведения, полученные ими во время исповеди, и тем более делать заключения, основанные на таком предположении.

Страницы: 1 2 3 4 5

преподобный Никодим Святогорец

О том, что грехи должны открыться или здесь, или там

Одно из двух: или здесь одному духовнику тебе нужно открыть грехи свои, брат, или там страшному Судии. Если ты скроешь их здесь, знай, что там их несомненно выставит на позор перед всеми ангелами и людьми страшный Судия к твоему великому обличению: Обличу тя, — скажет Он тебе, — и представлю пред лицем твоим грехи твоя1.

Читать далее »

Продолжение. Начало Здесь

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли, то есть почитай отца твоего и матерь твою, чтобы хорошо было тебе и чтобы продолжались дни твои на земле

1. Люби и почитай родителей своих.

Если бы мы исполняли эту заповедь Закона Божия, тогда с наших уст никогда не срывалось бы ни единого обидного слова в адрес родителей, не говоря уже о грубости. Мы бы всячески старались исполнить волю родителей, их добрые повеления; всячески покоили бы их старость, безропотно и с терпением, с любовью, ухаживали бы за ними во время их болезни. Молились бы за продление их жизни и особенно усилили бы молитвы за них по отходе их из временной жизни в вечность.

Так подобает христианину относиться к родителям. А мы как выполняем эту заповедь Божию? Стыдно поднять глаза на иконы — разве почитаем мы своих родителей? В наш век «не модно» уважать родителей. Молодежь даже стыдится в кругу своих сверстников назвать отца с матерью родителями, а употребляет оскорбительное, даже мерзкое для слуха слово «предки». Если кто из вас молодых, ныне кающихся, не желая отстать от товарищей, называл так непочтительно родителей, просите у Господа прощения.

Господи, прости нас, грешных!

Кто сам взрослый и уже имеет свою семью, стремится ли он покоить старость своих родителей или считает, как это сейчас распространено, что родители нас должны покоить до самой своей смерти?! Мы требуем, не просим, а требуем, чтобы они вели домашнее хозяйство, воспитывали наших детей, ухаживали за нами. И оправдываем свои притязания: «Мы же работаем, а они дома сидят!» А если по каким-то причинам родители отказываются быть нашими рабами или делают, но не угождают нам, мы выливаем на них свое возмущение и гнев.

Господи, прости нас, грешных!

А если старушка-мать или старик-отец заболевают, мы совсем впадаем в отчаяние и с тоской терпим это не из жалости к родителям, а из жалости к себе. Мы настолько обезумели, что даже не отдаем себе отчета, на каком основании мы все это требуем от родителей. Если они сейчас дома, то ведь это заслуженный отдых, за их плечами прожитая жизнь: и ваше воспитание, и болезни, и труды, и тяжелые утраты.

Если же они сейчас по любви своей родительской как-то помогают вам, то за это надо целовать им ноги. А мы дерзаем еще оскорблять их дерзкими словами, мелочными придирками. Нас раздражают их старческие немощи, а если родители в чем-то упрекнут нас, мы такое наговорим в ответ, что мать даже заплачет от горя и обиды.

Господи, мы безумны, даже просто по человеческому рассуждению, уже не говоря о том, что совсем потеряли страх перед Тобою и, может, по нерадению даже не знаем, что Тебе настолько мерзок грех непочитания родителей, что в законе Моисееве Ты повелел избивать камнями таких нечестивцев, как мы.

«Проклят бесчестяй отца своего, или матерь свою» (Втор. 27, 16). А потом удивляемся, почему у нас не ладится все, почему нет счастья в жизни нашей.

Господи, прости нас, грешных!

Особенно страшно нам, христианам, не чтить родителей: вот нагрубим родителям, нашвыряемся с раздражением всякими дерзкими словами и уйдем в храм, да еще в сердцах дверью на прощание стукнем... Зачем пошли в храм? Думаете, наши молитвы и жертвы примет Господь? Нет! Не обольщайтесь! От таковых Бог не принимает ни молитв, ни жертв. Вот вам пример, происшедший во дни преподобного Александра Свирского:

«На освящении одного храма во имя Святой Троицы преподобный после молебна собирал от богомольцев жертвы на храм. Один крестьянин, по имени Григорий, тоже хотел подать от себя что-то. Но преподобный не принял жертвы. Два или три раза пытался Григорий положить свой дар в епитрахиль преподобного. Но прозорливый старец сначала молча отталкивал его руку и наконец сказал: «Рука твоя смердит, ты бил ею мать свою и тем навлек на себя гнев Божий».— «Что же мне делать?» — спросил Григорий.— «Ступай, испроси прощения у матери своей и впредь не смей оскорблять ее».

Этот совет пригоден для всех детей, которые грубым, непочтительным обхождением имели несчастье оскорбить своих родителей. Слышите? Оскорблять родителей — это величайшее несчастье для нас!

Господи, прости нас, грешных!

Если наши родители скончались, то молимся ли за них усердно? Раздаем ли милостыню за них, поминаем ли их в родительские поминальные дни, в дни их Ангела, дни смерти? Подаем ли поминание в церковь, посещаем ли могилки их, поддерживаем ли чистоту на них? Стоят ли кресты на могилках наших родителей? Кайтесь Господу, кто забывает это делать или ссылается на свою непрестанную занятость. Нет, это не занятость, а суетность и нежелание беспокоить себя заботами об умерших родителях. Господи, прости нас, грешных!

2. Мы грешим против 5-й заповеди Закона Божия холодностью к родственникам.

Как часто можно услышать среди нас, именующих себя христианами: «А что мне мои братья, сестры, родственники. Они мне хуже чужих!»

А ведь, после заботы о родителях, мы в первую очередь должны заботиться о родственниках. Это кровная наша обязанность. Мы говорим: «Да они в Бога не веруют, у меня нет с ними ничего общего». Тем более мы должны заботиться о них, чтобы примером своей любви, примером добрых, доброжелательных отношений к ним возбудить их интерес к христианству. Мы же, наоборот, ощетиниваемся на них, отгораживаемся от них, бежим от них, как от прокаженных. Вот какие мы недобрые христиане!

Господи, прости нас, грешных!

Если в твой дом сын приводит невестку или дочь — зятя, и если мы христиане, то только своим крайне доброжелательным отношением к новым членам семьи мы можем показать, что такое христианство и вера в Бога. А некоторые, быть может, и сегодня исповедающиеся, по дикой материнской ревности такие вносят раздоры в новые семьи, что, храни от этого Бог, доводят их до разрушения. Кайтесь, кто виновен в этом перед Господом!

Господи, прости нас, грешных!

Страницы: 1 2 3